17

На следующий день ты пытаешься загладить вину и назначаешь встречу, но это уже не шесть коктейлей и два пирожных в темном баре, а водичка и дегустация джемов среди бела дня в пафосном ресторане органической кухни. Трудно придумать что-то более несексуальное. К тому же говоришь ты лишь о Пич (вообще антисекс!), о ее депрессии и одиночестве. О том, как ей нужна твоя поддержка, потому что рядом нет родных. А я вообще не врубаюсь и думаю о том, что в такие места ходят уже после секса.

– У тебя ведь тоже нет родных рядом, Бек.

– Да, – соглашаешься ты. – Однако я сама уехала из дома. Так многие делают. А ее оставили одну. Ужасно, правда? Вся семья перебралась в Сан-Франциско, когда Пич получила диплом.

Больше я ничего не спрашиваю. Ты вновь начинаешь жаловаться на Блайт. Я слушаю и киваю. Киваю и слушаю. И ем гребаные органические кексы. Ты отлучаешься в туалет и отправляешь Пич сообщение:

«Джо фантастически умеет слушать. Не теряй веру в людей».

Пич отвечает подозрительно быстро:

«Как мило. Сильно ему не надоедай, Бек. Полагаю, у него есть потенциал. Я рассказала своему тренеру по йоге о твоем Джозефе, и она сравнила его с “умницей Уиллом Хантингом”. Кстати, как у него с математикой? Желаю весело провести время. Надеюсь, ты пригласила его в приличное место. Спасибо, что держишь в курсе. За меня не переживай. Моя вера в человечество полностью восстановлена. Мне нравится быть одной. Мы слишком молоды, чтобы связывать себя, так ведь? Привет Джозефу. Ему очень с тобой повезло».

Ты возвращаешься и спрашиваешь, любил ли я математику в детстве. Отвечаю «нет» и интересуюсь, с чего вдруг такой вопрос. Переводишь тему и снова начинаешь ныть про девицу из группы. Заказываем еще кофе. Если б у нас все было на мази, мне здесь даже понравилось бы. Только не теперь, когда я хочу трахаться, а тут светло, полно народу и даже не поцеловаться. Ты сливаешь меня во френдзону? Она вообще существует? Или это очередная выдумка из женских журналов? И кстати, чем там все кончилось у Уилла Хантинга? Затащил он девицу в постель? Не помню.

На прощание ты обнимаешь меня как брата.

– Спасибо, Джо. Было здорово.

– Какие планы на вечер?

– Девичник.

– Так вы же вчера…

Грозишь пальчиком.

– Джо, ты что, следишь за мной в «Твиттере»?

Попался – признаюсь.

– Немного.

Может, все-таки получится поцеловать. На улице пасмурно и туманно – осень как в «Ханне и ее сестрах».

– Вчера я была с Пич, а сегодня с Линн и Чаной.

– А завтра?

Черт! Вместо того чтобы поцеловать тебя как мужчина, выпрашиваю свидание как сопляк.

– Вечером я собиралась писать – много накопилось по учебе. Если хочешь, можем опять пообедать.

Соглашаюсь. Ты уходишь, а мне остается тащиться в магазин, тихо ненавидеть харизматичных гуру типа Такера Макса и Тома Круза в «Магнолии» и проклинать журнал «Максим» с его правилами съема. Похоже, женщины совсем не так просты, как кажутся. И я уже почти дошел до точки, чтобы опробовать пару приемов из видеокурса Фрэнка Мэки «Соблазни и погуби». То, что я не трахнул тебя после «Икеи» и даже не попытался настоять на этом, было большой ошибкой. Самой большой ошибкой во всей моей взрослой жизни. И вот расплата: я слушал твое нытье битый час и даже не поцеловал. Черт! Как бы ты не начала думать, что это я отправляю тебя во френдзону.

Похоже, ты вообще перестала видеть во мне мужчину, потому что на следующий день мы опять отправляемся обедать в кафе, где «подают вкусняшки». И опять не целуемся. И куда ты зовешь меня завтра? На бранч. Просто низ падения! Полный антисекс! Второй завтрак придумали богатые белые телки, чтобы был повод бухать с утра и жрать французские тосты. Ведь ты, мать твою, даже не пьешь и выбираешь забегаловки без официантов, где офисный планктон читает в очереди Стивена Кинга с «Айпэдов» и покупает зеленый салат с гребаными бобами, заправкой и луком – «вам какой, красный или белый, сырой или обжаренный?». Ааааа! Люди! Это просто лук! К чему такие сложности?!

Я понял наконец, почему ты так ценишь Пич. Она одержима тобой, Бек. Линн и Чана любят тебя, но не считают, что твое говно пахнет розами. А тебе нравится, когда с тобой нянчатся, возятся и льют мед в уши. Все наши разговоры о твоих рассказах и твоей учебе всегда заканчиваются тем, что я пою, какая ты особенная и талантливая и как тебе все завидуют, потому что ты лучшая. И чем меньше гребаного салата остается в твоей дешевой пластиковой миске, тем значительнее ты себя ощущаешь. Я не вру. Ты счастлива, что хоть кто-то хорошо о тебе думает.

«Рассказ, написанный от лица служанки, получился очень правдоподобным. Думаю, ты единственная со всего потока, кто хоть раз в жизни мыл туалет».

«Бек, ты очень талантлива. На посредственностей не нападают».

«Порой настоящим писателям приходится противостоять волне ненависти, прежде чем получить признание. Вспомни Набокова».

«Я тебе не соперник, так что честно скажу: у тебя есть талант рассказчика».

И это чистая правда. Когда я лежу на диване, слушая твои жалобы, чувствую, как начинаю жить твоей жизнью, вхожу в нее. Блайт действительно тебя ненавидит.

Ты жалуешься:

– Она – живой сгусток злобы. Не слезает с антидепрессантов, не разговаривает с матерью, с сестрой, с отцом, с его женой, с соседкой по комнате, со своей кошкой и с толпой парней, которые ее перетрахали. – Останавливаешься, переводишь дыхание, продолжаешь: – Она – натурщица. Проститутка, короче. У нее есть свой сайт, где она предлагает себя художникам, которые «специализируются на изображении женского тела».

– То есть она шлюха.

– В точку, Джозеф, спасибо.

– Пожалуйста, Бек.

– Она ненавидит меня за то, что я из Нантакета и люблю поэзию.

– Так пошли ее к черту!

Я пытаюсь тебе помочь разобраться и покончить уже с этой темой. Но ты хочешь говорить только про нее

каждый

гребаный

вечер.

И ладно бы еще мы вели эти разговоры в парке на скамейке, или у тебя на крыльце, или на диване, или в кровати, которую я собрал, но ни разу не опробовал. Нет же! Ты звонишь мне по телефону и начинаешь изливать свои страдания, будто я – горячая линия по поднятию самооценки начинающим писателям. Ты, похоже, и за мужчину меня уже не считаешь. Ходишь тусить с друзьями, а потом возвращаешься домой и звонишь мне, чтобы поделиться своими проблемами. Тебе даже в голову не приходит позвать меня с собой. Я превратился в какую-то телефонную шлюху. Ты даже не спрашиваешь, как у меня прошел день. Так, из вежливости интересуешься:

– Как дела в магазине?

– Порядок.

– Да?

– Да.

Жду, что ты спросишь, как дела у меня, но ты молчишь, и я капитулирую:

– А ты как? Как учеба?

Все. Надоело. Хватит! Надо спасать нас, пока не поздно.

– Слушай, Бек!

– Да?

– Хочу тебя пригласить.

– Э-э, я в пижаме, и завтра будут занятия – надо готовиться.

– Нет. На следующей неделе.

Повисает пауза. Ты уже забыла, как хотела меня. Привыкла жить по Закону Пич: никаких парней, только литература. Но ты все еще хочешь меня, иначе придумала бы отмазку.

– Когда?

– В пятницу. Отмени все вечеринки. Это будет наш вечер.

Слышу, как ты улыбаешься, – чувствую.

Соглашаешься. Вот теперь можно поболтать и о литературе. Говорю, что прочитал «Грязную историю», рассказ о твоем опыте летней подработки служанкой, и он очень мне понравился, особенно та часть, где отец семейства пытается совратить тебя в постирочной.

– Это же не я в рассказе, а героиня.

– Ты подрабатывала служанкой?

– Я на хозяев не вешалась.

Неудивительно, что Блайт тебя ненавидит: ты стесняешься самой себя.

– Джо, я бы никогда так себя не повела. Это художественный вымысел.

– Знаю.

– Я не шлюшка. Это выдумка.

– Знаю.

– Я не клеюсь к богатым женатым мужикам.

– Знаю.

– Так куда мы пойдем, Джо?

Тебя заводит, что я сохранил интригу. Не так часто в жизни выпадают приятные сюрпризы, когда идешь туда, куда не знаешь. Ты нарядилась в длинную бледно-розовую юбку с двумя огромными разрезами и в новые коричневые сапоги на каблуках. Для меня. Разрезы такие высокие, что почти видны трусики. А сверху свободный коричневый свитер, который легко будет снять. Твое тело – это дар, плата мне за бесконечные телефонные разговоры и скучные обеды. Под свитером виднеется лифчик. Сочно-розовый, яркий, напоминающий о ждущей меня груди. Обнимаю тебя и чувствую запах цветов, стирального порошка и твоей возбужденной вагины. Остается только догадываться, что пришлось пережить бедной зеленой подушке. Я не смотрел твою почту последние два часа и очень горжусь своей выдержкой: интрига так интрига. Ты готова все отменить и прямо сейчас тащить меня в постель. Ну уж нет, Бек. Я умею ждать, и ты еще никогда раньше так не наряжалась ради меня. Для меня одного. Сегодня не будет никаких друзей, подруг, знакомых, никто не будет фоткать тебя и выкладывать в «Фейсбук». Твое тело, волосы, губы, бедра – только мои. Наконец-то я вытащил тебя из залитых солнцем кафешек в чудесную многообещающую тьму. И ты не прячешься. Нет, Бек, мы растянем удовольствие. Я люблю интригу. Я люблю тебя.

– Поехали, – говорю я и беру тебя за руку.

Мы идем молча. Дурацкие телефонные разговоры не прошли даром. Они сплотили нас, сделали ближе. Это наше семнадцатое свидание, однако нормальное – только второе. Сжимаю твою ладонь, ты не сводишь с меня глаз. Поднимаю руку, и тут же подкатывает такси. Да, так и должно быть.

– Куда?

– В Центральный парк.

– Да ладно, Джо!

– Туда, где стоят экипажи.

Визжишь от радости и хлопаешь в ладоши. Я молодец. Все правильно сделал. Сначала сомневался, но потом решил не мелочиться – наше ночное воссоединение после двух недель антисекса должно быть особенным. Такси мчится стрелой: никаких пробок и заторов. Небеса нам явно благоволят. Подъезжаем, я выхожу первым и сам открываю тебе дверь и подаю руку. Таксист провожает тебя взглядом. Оставляю ему чаевые. Еще мгновение, и мы уже сидим бок о бок в конном экипаже, как в любовном гнездышке.

– Впечатляет, Джо. – Ты с улыбкой придвигаешься ближе.

– А меня впечатляют твои разрезы.

Едва заметно раздвигаешь ноги. Кладу руку тебе на бедро. Коляска мерно раскачивается, над нами только небо и осенние листья. Ты больше не можешь ждать. Моя рука скользит ниже и сжимает кружевные трусики. Стонешь и подаешься вперед, мне навстречу. Отодвигаю кружево. Ты мягкая, как подушка, и вся сочишься теплой влагой. Повторяешь мое имя, а я ласкаю тебя, пока не наступает разрядка.

– Спасибо, – выдыхаешь ты и целуешь меня в шею.

– Нет-нет.

Я слишком счастлив, чтобы говорить. Довольно слов. Обнимаю тебя другой рукой за плечи и прижимаю к себе. Так мы и едем, молча, закрыв глаза, лаская друг друга. Твоя ладонь скользит по моей ноге – медленно, сладко, мучительно. И ты даже не представляешь, что ждет тебя дальше. Лучшее вложение двухсот баков за всю мою жизнь. Спасибо, лошадка.

Бенджи был прав. Тебя манит роскошь. И, как оказалось, меня тоже. Мы выбрали самый темный угол в баре отеля «Карлайл». Ты плавишься и изнемогаешь, тебя сводит с ума, что над нами полно свободных комнат с мягкими кроватями.

– Ну же, – стонешь ты, – давай стянем ключ у горничной.

– И что вы собираетесь делать в номере, юная леди?

– Ты знаешь, что, Джо.

– Да?

Киваешь и покусываешь мое ухо. Стоит мне приказать, и ты опустишься под стол прямо здесь. Продолжай, Бек. Твои пальцы уже теребят мой ремень – вот так, умничка, расстегивай. Что там? Рубашка? Прочь ее. Скользишь ниже. Ищешь. И находишь. Твои руки созданы для меня. Кто придумал дурацкое слово «дрочить»? Нет, нужно совсем другое…

потому что

это

магия.

Ты – сгусток нетерпеливого желания, и мне приходится открыть глаза, чтобы не кончить прямо на тебя. Темный зал будто мерцает. Я нигде и никогда не чувствовал себя в такой безопасности, как в твоих руках. Целую тебя. Ждать осталось недолго. Твоя магнолия раскрылась и истекает соком. Ты готова принять меня.

На нас никто не смотрит. И не осуждает. Официант в красном пиджаке, принесший два высоких бокала со льдом, две коктейльные салфетки и две крошечные стопки холодной водки, спокоен и уважителен. Рисунки на стенах именно такие, как я видел на сайте, когда выбирал, куда бы умчать тебя на своей золотой колеснице, чтобы дать понять: я – твой пропуск в мир денег и кожаных банкеток, пусть я и зарабатываю меньше всех присутствующих в зале, включая официанта.

– Джо.

– Бек.

– Хочу тебя. Немедленно, – мурлычешь ты.

Вот оно!

Вдруг появляется официант, неторопливый и манерный.

– Извините, сэр.

– Да?

Ты отодвигаешься, переплетаешь ноги и закусываешь губу. Нас сейчас оштрафуют за нарушение общественного порядка?

– Вы – мисс Бек? – спрашивает он с едва заметным поклоном.

– Да, я Бек. Э-э, мисс Бек, – поправляешься ты, видя замешательство официанта. – Что не так?

Все не так!

– Извините, что вмешиваюсь. Вам звонит мисс Пич. Это срочно.

– Боже! – вскрикиваешь ты.

Все кончено. Мы больше не в безопасности.

Официант смотрит на меня. Я киваю, он уходит. Ты закапываешься в свою сумку, и все, что было сейчас между нами, тает стремительнее, чем кубики льда.

– Бред какой-то, – вздыхаю я. Ты перетряхиваешь сумку. Зачем таскать с собой столько хлама?

– Не могу найти телефон.

– Как она узнала, что ты здесь?

Краснеешь.

– Наверное, по твиту.

Мне больно. Ты обманула меня. Ради показухи. Ради хвастливой фоточки в соцсетях. А ведь это должен был быть наш вечер. Я приготовил его для тебя. И ты приготовилась для меня: разрезы, каблуки, кружево… Как же нам уединиться, если ты и пару часов не можешь без внимания публики? Садясь сюда со мной, на этот диван, и запуская руку мне в штаны, ты заключила договор. Тут уж или трахаешься, или твиттишь. И что мне теперь с тобой делать? Хочется кричать. Вдыхаю поглубже, пью и молчу.

– Джо, ты не сердишься, правда?

– Да.

– Я никогда здесь не бывала. И когда ты отлучился… Так захотелось сфотографировать… – бормочешь жалкие оправдания, копаясь в сумке. Наконец выуживаешь свой гребаный телефон и похлопываешь им меня по руке. Оборачиваюсь. – Джо, здесь чудесно. Мне всегда хотелось сюда попасть. Я просто не сдержалась.

– Ясно.

– Мне надо позвонить Пич.

– Хорошо, мисс Бек, можете идти.

Когда ты идешь по проходу, на тебя пялятся все мужики, и двое, похоже, думают, что им может что-то обломиться. Пусть только попробуют – с удовольствием набью любому морду. Знаешь, Бек, не стоит расхаживать в такой млятской помятой юбке. Ты зачем-то подходишь к швейцару, что-то говоришь ему, теребишь за рукав. И под твоей юбкой, Бек, если честно, все видно. Да, тебя будет непросто переделать – отсечь ту жадную до внимания публики часть, которая заставляет постоянно выставлять себя напоказ. Тебе нужен эскорт, Бек, особенно если ты хочешь наряжаться как бесстыдная шлюха.

– Что уставился? – наезжаю я на самого нахального говнюка, который до сих пор пялится тебе вслед, словно выбирая, куда тебя сначала лучше трахнуть. Из него уже песок сыплется, и он меня совсем не боится, но пусть только попробует что-то вякнуть, и я поставлю его на место.

Ты кричишь из лобби:

– Джо, нам пора ехать. Срочно!

Старый хрен улыбается. Тебя трясет от нетерпения.

– Я поймаю такси.

– Подожди, надо заплатить.

– Я перехватила официанта, – заявляешь ты незнакомым безапелляционным тоном. – Всё в порядке, Джо. Ты, наверное, целое состояние на эту штуковину с лошадьми потратил.

Мир летит к чертям. Одним махом ты спустила в унитаз магию: я весь вечер ухаживал за тобой, чтобы ты почувствовала себя принцессой. Но ты расплатилась сама, значит, вообще меня за мужика не считаешь. И где-то там надо мной смеется Такер Макс вместе со всеми брутальными мачо, вместе с дряхлым развратником в баре, вместе с официантом, зарабатывающим больше меня. Даже рисунки на стенах смеются надо мной. Ты сама открываешь дверь такси. И я снова твоя телефонная шлюха. Кажется, что хуже уже быть не может. Но это только кажется…

– Куда едем?

– Сентрал-парк Вест, семьдесят один.

– С Пич всё в порядке?

Я сам не узнаю свой голос.

– Нет, – резко отвечаешь ты и подхватываешь волосы резинкой, выуженной из сумки. Черт! Зачем таскать на свидание столько барахла? – У нее такое случилось – не поверишь.