XI. Город зеркал

Рассвет на море.

«Бергенсфьорд» стоял на якоре, его огромные двигатели молчали. Низкие облака, вода, гладкая, как камень, вдалеке – завеса дождя, идущего в заливе. Большая часть пассажиров спала на палубе. Лежали в беспорядке, будто их всех разом подкосило. Они были в сотне миль от суши.

Эми стояла на носу, рядом с ней стоял Питер. Ее сознание блуждало, не желая останавливаться ни на одной мысли. Энтони нет. Она – все, что осталось.

Маленькую девочку звали Ребекка. Ее мать погибла во время нападения на город, отец умер не один год назад. Ощущения, оставшиеся у Эми от нее – вес и тепло ее тела, безумная сила, с которой она держалась за нее, когда они летели в воздухе, – чувствовались до сих пор. Эми думала, что это ощущение никогда ее не оставит, оно стало ее частью, въелось в нее до мозга костей. Оно стало решающим, в тот момент выбор был сделан за нее. Эми увидела на причале не только Ребекку. Она увидела себя, маленькую, оставшуюся в полном одиночестве, оставленную великой машиной этого мира, жаждущую спасения.

Некоторое время, наверное, минут десять, ни она, ни Питер не произнесли ни слова. Как и она сама, Питер присутствовал здесь лишь отчасти, глядя вдаль – на серое рассветное небо, море, безгранично спокойное.

Нарушила молчание Эми:

– Лучше будет, если ты с ней поговоришь.

Решение было принято уже ночью. Эми не может отправиться с ними, как и Алиша. Если выжившие хотят начать жизнь с чистого листа, то нужно оставить в прошлом все следы прежних ужасов. Теперь важно, чтобы остальные это приняли.

– Она этого не делала, Питер.

Он посмотрел на нее, но ничего не сказал.

– Как и ты, – добавила Эми.

Снова молчание. Она всем сердцем желала, чтобы он поверил, однако понимала, что для него невозможно думать иначе.

– Тебе надо помириться с ней, Питер. Ради вас обоих.

Солнце едва заметно поднималось, скрытое облаками, небо было лишено цвета, сливаясь с линией горизонта. Дождь не приближался. Майкл заверил их, что с погодой проблем не будет; он уже хорошо разбирался в тонкостях погоды на море.

– Что ж, наверное, лучше мне сделать это, – со вздохом сказал Питер.

Он оставил ее и спустился в жилые отсеки. Воздух под палубой был прохладнее, пахло мокрым металлом и ржавчиной. Большинство людей Майкла храпели, лежа в койках, пользуясь этим небольшим перерывом, чтобы отдохнуть и приготовиться к тому, что ждало их впереди.

Алиша лежала на нижней койке в дальнем конце коридора. Питер пододвинул табурет и прокашлялся.

– Итак.

Она смотрела в потолок, не на него.

– Говори, что думаешь.

Он сам не был уверен, что именно он думает. Прости, что пытался задушить тебя. Или, о чем ты думала? Возможно, иди ты к черту.

– Я пришел, чтобы заключить перемирие.

– Перемирие, – повторила Алиша. – Похоже, что это идея Эми.

– Лиш, ты пыталась убить себя.

– И у меня получилось бы, если бы Майкл не решил сыграть в героя. Надо будет еще с ним разобраться по этому поводу.

– Как думаешь, вода не могла изменить тебя, обратно?

– А тебе было бы лучше, если бы могла?

Алиша шумно выдохнула.

– Боюсь, для меня это не вариант. Насчет этого Фэннинг высказался весьма ясно. Нет, должна сказать, что моей целью было именно утонуть.

– Поверить не могу.

– Питер, чего ты хочешь? Если ты здесь, чтобы пожалеть меня, мне это незачем.

– Это я знаю.

– Значит, ты хочешь сказать, что я тебе нужна.

Он кивнул:

– Да, если быть честным.

– И, учитывая обстоятельства, лучше всего, если мы зароем топор войны. Боевые товарищи, братья по оружию, все заодно.

– Более-менее, да.

Она мучительно медленно повернула голову к нему.

– Хочешь знать, о чем я думала? В смысле, когда ты меня за горло держал?

– Если согласишься сказать.

– Я думала: «Ну, если кто-то меня и придушит, то я рада, что это мой старый друг Питер».

Она сказала это без горечи, просто констатируя факт.

– Я ошибался, – сказал Питер. – Ты этого не заслуживала. Я не знаю, что там произошло между тобой и Фэннингом. И если честно, сомневаюсь, что когда-нибудь пойму. Но я тебя подвел.

Она обдумала его слова и пожала плечами.

– Итак, ты облажался. За неимением нормальных извинений мне сойдет и это, наверное.

– Наверное, да.

Она предостерегающе поглядела на него.

– Я сказала, что могу привести вас туда. Да, могу. Но вы просто выбросите на ветер ваши жизни.

– Я бы сказал, наоборот.

Алиша начала смеяться, и смех перешел в кашель – глубокий, сухой. Зажмурила глаза от боли. Питер ждал, пока приступ прекратится.

– Лиш, ты в порядке?

Ее щеки покраснели, на губах осталась слюна.

– А я выгляжу так?

– Если в целом, то выглядишь лучше.

Она снисходительно покачала головой, как мать, глядящая на непонятливого ребенка.

– Ты не меняешься, Питер. Полсотни лет тебя знаю, и ты все такой же. Может, поэтому и не перестаю сходить с ума по тебе.

– Учту это.

Питер встал.

– Что-нибудь еще нужно, прежде чем мы отправимся?

– Новое тело неплохо бы. Это уже, похоже, поизносилось.

– Чего нет, того нет.

Алиша на мгновение задумалась и улыбнулась.

– Не знаю… как насчет еще одного кролика?

Он встретил сына на палубе. Тот сидел на деревянном ящике, глядя, как Майкл занимается своими приготовлениями на корме.

– Не возражаешь? – спросил он.

Калеб подвинулся.

– Где Пим?

– Уснула.

Сын жестко посмотрел на него.

– Помоги мне понять это.

– Не уверен, что смогу.

– Тогда зачем? Что это изменит, теперь?

– Когда-нибудь люди вернутся. Если Фэннинг все еще будет жив, все начнется по новой.

– Ты отправляешься из-за нее.

Питер лишился дара речи.

– Ой, только не надо вот этого удивления. Я уже не первый год, как это понял.

Питер не знал, как ответить. Наверное, лучше признать, что это правда.

– Ну, ты прав.

– Конечно, я прав.

– Позволь мне договорить. Эми имеет к этому отношение, но она – не единственная причина.

Питер сосредоточился.

– Вот, как можно лучше всего это объяснить. Это относится к твоему отцу. У нас в Колонии был обычай. Мы называли его вахта Милосердия. Если человека забрали Зараженные, кто-то из его родственников должен был ждать его на городской стене, каждую ночь. Мы ставили клетку с ягненком в качестве приманки. Семь ночей в ожидании, что он вернется домой, и если он возвращался, то именно этот человек должен был убить его. Обычно это вменялось в обязанность ближайшему родственнику-мужчине, так что, когда пропал твой отец, вахту стоял я.

Калеб пристально смотрел на него.

– И сколько тебе лет было?

– Двадцать или двадцать один. Мальчишка еще.

– Но он не вернулся. Тогда его взяли в плен в Обитель.

– Да, но я этого не знал. Семь ночей, Калеб. Достаточное время, чтобы подумать о том, что это такое, убить человека, особенно – родного брата. Поначалу я раздумывал, смогу ли я вообще это сделать. Наши родители умерли, и Тео был единственным, кто у меня в этом мире остался. Но шли ночи, и я кое-что понял. Есть нечто худшее, чем убить его, – допустить, чтобы это сделал другой. Окажись все наоборот, если бы меня взяли, я бы не хотел, чтобы случилось иначе. Поверь, я не хотел этого делать, но я был обязан сделать это для него. Это была моя обязанность, и ничья больше.

Питер помолчал, давая Калебу время осознать его слова.

– И тут то же самое, сын. Я не знаю, почему я должен это сделать. На этот вопрос я не отвечу. Но это не имеет значения. Ты отвечаешь за Пим и детей. Тебя послали на эту землю, чтобы защищать их до последнего вздоха. Это твое дело. А это – мое. Тебе нужно позволить мне исполнить предназначение.

Стоя на «Наутилусе», Майкл объяснял членам экипажа, которые будут помогать спускать яхту в воду, как и что делать. Корпус обмотали, как паутиной, толстым канатом. При помощи железного крана и системы блоков яхту снимут со стапеля и опустят в воду. Когда она окажется в воде, они срежут канаты, поставят мачту и пойдут под парусом до Нью-Йорка.

– Он убьет тебя, – сказал Калеб.

Питер ничего не ответил.

– А если у вас получится? Эми не может уйти. Ты сам говорил.

– Нет, не может.

– И что тогда?

– Тогда я буду жить своей жизнью. Как ты – своей.

Питер ждал, что сын скажет еще что-то; но тот молчал, и он положил руку на плечо Калебу.

– Ты должен принять это, сын.

– Это нелегко.

Калеб запрокинул голову. Сглотнул.

– Когда я мальчишкой был, мои друзья все время о тебе болтали. Иногда говорили правду, но чаще всего – полную чушь. Смешно, но я переживал за тебя. Не скажу, что мне не нравилось это внимание, но еще я знал, что ты не хотел бы, чтобы люди так о тебе думали. Меня это, типа, в тупик ставило. Кому же не хочется быть важной персоной, героем? Но однажды меня осенило. Ты делал это ради меня. Это был выбор, сделанный тобой, и остальное для тебя уже не имело значения. Ты был бы совершенно счастлив, если бы мир о тебе вообще забыл.

– Это правда. Именно так я это и воспринимал.

– Я вдруг понял, что мне чертовски повезло. Когда ты стал работать у Санчес, я думал, что-то изменится, но нет.

Он снова посмотрел на Питера.

– И теперь ты спрашиваешь меня, могу ли я просто отпустить тебя. Ну, не могу. На это меня не хватит. Но могу понять тебя.

Некоторое время они сидели молча. Корабль начал пробуждаться ото сна, пассажиры вставали, потягиваясь. Неужели это действительно случилось, думали они, моргая и глядя на совершенно непривычный морской цвет неба. Неужели я и вправду на корабле? Вот это солнце, вот это море? Насколько они ошеломлены, должно быть, подумал Питер, этим безграничным спокойствием. Голоса становились громче, детские, по большей части, для которых ночь ужасов, окончившись резко и совершенно непредвиденно, открывала дверь в совершенно новую жизнь. Они ложились спать в одном мире, а проснулись в другом, настолько отличном, будто это иная реальность. Шли минуты, и все больше пассажиров подходили к рейлингу, будто их туда магнитом тянуло. Показывали, шептались, разговаривали. Он слушал их, и в его голове потоком струились воспоминания. А еще ощущение того, сколь многое он уже никогда не увидит.

К ним подошел Майкл. Бросил взгляд на Калеба, оценивая ситуацию, потом посмотрел на Питера. Сунул руки в карманы.

– Все припасы на борту, – сказал он тихо, будто извиняясь. – Думаю, уже все готово.

Питер кивнул:

– О’кей.

Но не сдвинулся с места.

– Ты хочешь… хочешь, чтобы я другим об этом сказал?

– Думаю, так будет лучше.

Майкл ушел. Питер повернулся к сыну.

– Калеб…

– Я в порядке.

Калеб встал с ящика, скованно, будто раненый.

– Пойду за Пим и детьми.

Все собрались у «Наутилуса». Лора и Рэнд стояли у лебедки, при помощи которой Алишу, привязанную к носилкам, погрузили на яхту. Майкл и Питер отнесли ее в небольшую каюту яхты, а потом спустились по лестнице, к остальным: Калебу с семьей, Саре и Холлису, Гриру, который уже немного пришел в себя после аварии и был в состоянии выйти на палубу, хотя у него и была перевязана голова, и стоял он неуверенно, опираясь одной рукой на корпус «Наутилуса». Со всех сторон на них смотрели люди; слухи о том, что произойдет, уже разошлись. Было 8.30 утра.

Последние слова прощания. Никто не знал, с чего начать. Всеобщее оцепенение прервала Эми. Она обняла Луция, и они тихо перемолвились парой слов так, чтобы никто не слышал, а потом к Эми подошли Сара и Холлис, который, судя по всему, был подавлен больше всех. Он крепко прижал Эми к груди.

Конечно же, Сара сдерживала себя. Ее самообладание было обманчиво. Она не пойдет к Майклу, просто не сможет этого сделать. И, наконец, когда все уже почти закончили прощаться, он сам к ней подошел.

– Чтоб тебя, Майкл, – жалобно сказала она. – Почему ты каждый раз так со мной поступаешь?

– Наверное, у меня талант.

Она обхватила его руками. Из уголков ее глаз потекли слезы.

– Я солгала тебе, Майкл. Я никогда не забывала о тебе. Ни на день.

Они отпустили друг друга. Майкл повернулся к Лоре.

– Так что вот.

– Ты же с самого начала знал, что не пойдешь на корабле, так?

Майкл не ответил.

– О, черт. Наверное, и я типа догадывалась, – добавила Лора.

– Позаботься о моем корабле, – сказал Майкл. – Я на тебя рассчитываю.

Лора приложила ладони к его щекам и поцеловала, долго и нежно.

– Береги себя, Майкл.

Он забрался на «Наутилус». Став у лестницы, Питер пожал руку Гриру, а потом Холлису; долго и крепко обнимал Сару. С Пим и детьми он уже попрощался. Оставался его сын. Калеб стоял в стороне. Его глаза были напряжены, он сдерживал слезы; он не станет плакать. Питер внезапно понял, что его будто провожают на смерть. А еще ощутил гордость, сильную, как никогда прежде. Вот этот сильный мужчина, стоящий перед ним. Калеб. Его сын, его мальчик. Питер крепко обнял его. Но не стал держать долго, еще немного – и он будет не в состоянии отпустить его. Это дети дарят нам нашу жизнь, подумал он, без них мы ничто, только что были и тут же исчезли, будто пыль. Пара секунд, и он сделал шаг назад.

– Я люблю тебя, сын. И очень горжусь тобой.

Он забрался по лестнице, присоединяясь к остальным, стоящим на палубе. Рэнд и Лора принялись крутить лебедку. «Наутилус» поднялся со стапеля, а потом стрелу развернули, и яхта оказалась над водой. Канат пошел в обратную сторону, и она с тихим плеском опустилась в воду.

– О’кей, придержите там нас немного! – крикнул Майкл.

Они обрезали канаты ножами, и сеть сошла с корпуса, уходя в сторону кормы, сначала плавая на поверхности, но потом пропиталась водой и стала погружаться. Питер и Эми присоединили ванты, а Майкл – тросы, при помощи которых поднималась мачта. Их начало понемногу сносить в сторону от «Бергенсфьорда». Когда все было готово, Майкл принялся крутить лебедку. Мачта поднялась и встала на место. Майкл закрепил ее и развернул парус, намотанный на рею. До «Бергенсфьорда» было уже полсотни метров. Воздух прогревался, дул легкий ветерок. Заработали двигатели большого корабля. И тут послышался совершенно новый для них звук, грохот цепи. У носа «Бергенсфьорда» появился из воды якорь, с него струями стекала вода. Вдоль борта стояло множество людей, которые смотрели на них. Некоторые махали руками.

– О’кей, мы готовы, – сказал Майкл.

Они подняли главный парус. Он лениво похлопывал, но Майкл переложил руль, и нос яхты начал медленно поворачиваться под ветер. Раздался хлопок, и полотно паруса натянулось.

– Когда отойдем подальше, поставим кливер, – сказал Майкл.

С точки зрения Питера, они набирали просто удивительную скорость. Яхта слегка накренилась и ровно шла вперед, разрезая носом воду. «Бергенсфьорд» позади них становился все меньше. Над ними было бесконечное небо.

Это происходило постепенно, а потом, внезапно, они остались одни в море.

После трех дней слабого ветра мы наконец-то нормально пошли, делая 6–8 узлов. Я думаю, что мы достигнем западного берега Флориды к ночи, чуть севернее Тампы. Питер, похоже, окончательно приспособился к морю. Три дня стоял у борта, а сегодня заявил, что голоден. У Лиш дела не очень; большую часть времени она спит и почти ничего не говорит. Все за нее тревожатся.

Мы обогнули полуостров Флорида и свернули на север. Дальше пойдем мористее, прямо на Внешние Отмели Северной Каролины. Всю ночь была плотная облачность, но дождя не было. Лиш все еще очень слаба. Эми наконец-то уговорила ее поесть, я и Питер тянули жребий. Победил он, хотя это с какой стороны посмотреть. Указания Сары заставили меня немного понервничать, да и с иголками я не мастак, так что это пришлось делать Эми. Одна пинта. Посмотрим, поможет ли.

Ужасная ночь. Шторм начался перед заходом солнца – огромные волны, сильный ветер, проливной дождь. Всю ночь не спали, воду вычерпывали. С курса снесло, естественно, и флюгер авторулевого отломало. Воды набрали прилично, но корпус, похоже, держит. Шли на зарифленном главном, без кливера.

Решили идти на запад, к берегу. Все выдохлись, надо отдохнуть. Из хорошего, Лиш, похоже, на поправку пошла. Вся проблема в спине: до сих пор сильно болит, она едва согнуться может. Моя очередь под иголку ложиться. Лиш это уже, похоже, немного веселит. «О, поднажми, Штепсель, – сказала она. – Девочке кушать надо. Может, от твоей крови поумнею».

Стали на якорь у устья реки Джеймс. Фантастическое количество разбитых кораблей повсюду – огромные океанские суда, танкеры, даже подводная лодка. У Лиш настроение получше. На закате попросила нас вынести ее на палубу.

Чудесная звездная ночь.

Снова идем с попутным ветром. Делаем 6 узлов. Все чувствуют – мы все ближе.

Завтра достигнем Нью-Йорка.

Все четверо сидели в рубке, солнце заходило. Они стояли на якоре; по левому борту от носа протянулась длинная песчаная коса. Южный край Стэйтен-Айленд, когда-то густонаселенный, теперь был пустынен, превратился в дебри.

– Итак, мы договорились? – спросил Питер, оглядывая остальных. – Майкл?

Тот сидел у руля, играя со складным ножом, открывая и закрывая его. Его лицо огрубело от соли и ветра, сквозь бороду песочного цвета сверкали белые зубы.

– Я тебе уже говорил. Если ты сказал, что план такой, значит, план такой.

Питер повернулся к Алише.

– Последний шанс высказаться.

– Даже если я скажу «нет», ты все равно слушать не станешь.

– Прости, но так не пойдет.

Она сдержанно поглядела на него.

– Сам понимаешь, он не станет сдаваться. «Знаете, наверное, я все-таки был не прав» – это не в его стиле.

– Поэтому мне и нужно, чтобы ты была в тоннеле, с Майклом.

– Я отправлюсь на вокзал с вами.

Питер жестко поглядел на нее.

– Ты не можешь его убить – сама говорила. Ты едва ходишь. Я понимаю, что ты злишься и не хочешь это слышать. Но тебе надо оставить в покое свои чувства и предоставить все это мне и Эми. Ты нас лишь замедлишь, и мне надо, чтобы ты защитила Майкла. Зараженные Фэннинга тебя не тронут. Ты сможешь прикрыть его.

Питер видел, что его слова уязвили ее. Алиша отвернулась. Потом повернулась, предостерегающе прищурившись.

– Ты понимаешь, что он знает, что мы идем. Я сильно сомневаюсь, что это не привлекло его внимания. Войти прямиком на вокзал – значит, сыграть ему на руку.

– В этом и смысл.

– А что, если это не сработает?

– Тогда мы все умрем, и Фэннинг победит. С удовольствием выслушаю идеи получше. Ты эксперт по части него. Скажи мне, что я не прав, и я тебя выслушаю.

– Так нечестно.

– Знаю, что нечестно.

Они ненадолго замолчали. И наконец Алиша вздохнула.

– Чудесно, не могу. Ты выиграл.

Питер посмотрел на Эми. За две недели в море ее волосы немного отросли, несколько смягчив ее вид, но и подчеркнув черты ее лица, сделав их более отчетливыми.

– Думаю, все зависит от того, что хочет Фэннинг, – сказала она.

– Имеешь в виду, от тебя.

– Возможно, он просто намерен убить меня. Если так, то помешать ему будет сложно. Но он слишком много возился, чтобы притащить меня сюда, если он хочет только этого.

– А ты как думаешь, что он хочет?

Почти стемнело. От берега доносился протяжный плеск волн.

– Я не знаю, – ответила она. – Но согласна с Лиш. Этот человек хочет что-то доказать. Помимо этого…

Она помолчала, а потом продолжила:

– Важно убедиться в том, что он на этой станции. Поймать его там и удержать его там. Нам не стоит ждать Майкла. Нам нужно быть там, когда ударит вода. Это будет ключевым моментом.

– Значит, ты согласна с планом.

Она кивнула:

– Думаю, это лучший из наших шансов.

– Давайте посмотрим на этот рисунок.

Алиша набросала карту: улицы и здания, а также то, что под ними. Точки доступа. Добавила словесное описание: как что выглядит, какие есть ориентиры, места, где их перемещению помешают лес или обвалившиеся сооружения, границы, до которых дошло море, затапливая южную оконечность острова.

– Расскажи мне насчет улиц вокруг этого вокзала, – сказал Питер. – Насколько много там теневых зон, где могут укрываться Зараженные?

Алиша мгновение подумала.

– Ну, много. Около полудня там солнца побольше, но все здания очень высокие. Шестьдесят, семьдесят этажей. Ты такого в жизни не видел, и внизу, на уровне улицы, может быть достаточно темно, в любое время дня.

Она показала на свой набросок.

– Я бы сказала, что самое лучшее место – вот это, у западного входа в вокзал.

– А почему здесь?

– В двух кварталах западнее стройка была. Здание в пятьдесят два этажа высотой, не слишком огромное по местным меркам, а еще верхние тридцать этажей не достроили. Только столбы и перекрытия. Там достаточно солнца, даже ближе к вечеру. Его видно от вокзала – вот тут стоят наружный лифт и кран, закрепленный к стене здания. Я там наверху много времени провела.

– В смысле, на кране?

Алиша пожала плечами.

– Ну да. Мне там нравилось, и все такое.

Далее она объяснять не стала, а Питер решил не настаивать. Показал на другую точку на карте, квартал на востоке от вокзала.

– А это что?

– Крайслер-билдинг. Самое высокое здание в округе, почти восемьдесят этажей. Верх из блестящего металла, будто корона, очень хорошо отражает свет. В зависимости от того, где солнце, может дать яркое освещение.

День закончился, стало холодать, начала выпадать роса. Молчание затянулось, и Питер понял, что разговор можно заканчивать. Меньше чем через восемь часов они поднимут паруса и преодолеют последний отрезок пути к Манхэттену, а там – будь что будет. Маловероятно, что все они выживут, даже то, что выживет хоть кто-то из них.

– Вахту буду нести я, – сказал Майкл.

Питер посмотрел на него.

– Похоже, мы здесь достаточно хорошо защищены. Это необходимо?

– Дно песчаное. Последнее, что нам сейчас надо, – чтобы якорь пополз.

– Я тоже останусь, – сказала Алиша.

Майкл улыбнулся.

– Не откажусь от компании. Все нормально, – добавил он, обращаясь к Питеру. – Миллион раз это делал. Идите спать. Вам обоим это понадобится.

Ночь распростерла свои крылья над морем.

Все замерло: лишь звуки океана, низкие и спокойные, и плеск волн о корпус. Питер и Эми устроились на единственной койке в каюте, и Эми положила голову Питеру на грудь. Ночь была теплой, но внизу было прохладно, почти холодно, от воды, омывающей корпус.

– Расскажи мне про ферму, – сказала Эми.

Питер собрался с мыслями, чтобы ответить. Мягкое покачивание яхты и ощущение близости убаюкивало, он был на грани того, чтобы уснуть.

– Даже не знаю, как описать это. Это не были обычные сны – они были намного более реальны. Будто каждую ночь я отправлялся в другое место, другую жизнь.

– Как… другой мир. Реальный, но другой.

Он кивнул.

– Я не всегда их помнил в подробностях. По большей части, оставались ощущения. Но были некоторые вещи, которые я запомнил хорошо. Дом, река. Обычные дни. Музыка, которую ты играла. Такие прекрасные мелодии. Я готов был слушать их вечно. Они были такие живые.

Он помолчал.

– С тобой было то же самое?

– Думаю, да.

– Но ты не уверена.

Эми задумалась.

– Это случилось всего один раз, когда я была в воде. Я играла для тебя. Музыка сама лилась из меня так, будто всегда была внутри, и я наконец-то ее выпустила наружу.

– А что случилось потом? – спросил Питер.

– Я не помню. Следующее, что помню, – как очнулась на палубе и там был ты.

– Как думаешь, что это значит?

Она ответила не сразу.

– Я не знаю. Знаю только то, что впервые в жизни я была по-настоящему счастлива.

Они некоторое время молчали, слушая тихое поскрипывание яхты.

– Я люблю тебя, – сказал Питер. – Наверное, всегда любил.

– А я люблю тебя.

Она сильнее прижалась к нему. Питер сделал то же самое. Взял ее за левую руку, сплел пальцы с ее пальцами и прижал к груди.

– Майкл прав, – сказала она. – Нам надо поспать.

– Хорошо.

Вскоре она ощутила, как его дыхание замедлилось. Стало ритмичным и глубоким, будто волны, накатывающиеся на берег. Эми закрыла глаза, хотя и знала, что в этом нет толку. Она может так не один час пролежать, не уснув.

А на палубе «Наутилуса» Майкл смотрел на звезды.

Поскольку на них никогда не устаешь смотреть. Много ночей в море звезды были его единственными и самыми преданными спутниками. Они нравились ему больше, чем Луна, которая казалась ему слишком открытой и навязчивой, будто умоляющей, чтобы на нее смотрели; звезды же всегда держались на расстоянии, настороженно, лишь позволяя вдыхать их скрытую и загадочную сущность. Майкл знал, что представляют из себя звезды – пылающие шары из водорода и гелия – и знал имена многих из них, как и сочетания, которые они образуют в ночном небе. Полезное знание для человека, в одиночку вышедшего в море на небольшой яхте. Но он также понимал, что эти имена и названия – навязанный извне порядок, о котором сами звезды ничего не знают.

Эта величественная картина могла бы заставить его почувствовать себя крохотным и одиноким, но эффект был прямо противоположным; именно при свете дня он острее всего чувствовал свое одиночество. Были дни, когда он ощущал это особенно остро, ощущение того, что он настолько далеко ушел от мира людей, что уже не сможет вернуться. Но затем наступала ночь, открывая тайное сокровище небес – звезды, в конце концов, никуда не исчезали днем, их просто не было видно, – и его ощущение одиночества уходило. На смену ему приходило чувство того, что Вселенная, несмотря на ее неописуемую необъятность, не жесткое и безразличное место, где что-то живет, а что-то нет, и все происходит случайно, движимое холодной рукой законов физики. Напротив, она представляет собой паутину незримых нитей, связывающих все со всем, в том числе и его самого. Именно в этих нитях пульсируют, подобно переменному току, вопросы и ответы жизни, боль и печаль, но также счастье и радость. Пусть источник этого тока всегда был неизвестен и всегда таким останется, но человек может почувствовать это, если даст себе шанс. Майкл Фишер – Майкл Штепсель, Первый Инженер Света и Энергии, Босс Цеховиков и строитель «Бергенсфьорда» – лучше всего ощущал это, глядя на звезды.

Он думал о многом. Дни в Убежище. Слепое неподвижное лицо Элтона, теснота и жара в батарейной. Запах газа и топлива на нефтеперегонном заводе, где закончилось его детство и началась взрослая жизнь. Думал о Саре, которую любил, о Лоре, которую тоже любил, о Кейт, о том, как в последний раз увидел ее, ее живая энергия детства, то, как она сразу привязалась к нему в ту ночь, когда он рассказал ей историю про кита. Все это было так давно, прошлое всегда уходит, становясь огромным внутренним хранилищем дней. Возможно, его дни на этой земле подошли к концу. Возможно, что-то будет и после этого, за пределами физического существования личности; на этот счет небеса были скупы на комментарии. Грир определенно считал именно так.

Майкл знал, что его друг умирает. Грир пытался скрывать это, и у него почти получилось, но Майкл понял это. Не что-то отдельное, а просто общее ощущение от человека. Время брало свое – как это случается, рано или поздно, со всеми.

И, конечно же, он думал о своем корабле, о «Бергенсфьорде». Он теперь уже далеко, наверное, идет на юг у берегов Бразилии, под таким же звездным небом.

– Как тут красиво, – сказала Алиша.

Она сидела напротив него, вытянувшись на скамье и накрыв ноги одеялом. Ее голова, как и его, была задрана вверх, ее глаза блестели в свете звезд.

– Помню, как первый раз их увидела, – продолжила она. – В ту ночь, когда Полковник оставил меня снаружи от Стены. Они меня повергли в полный ужас.

Она показала в сторону горизонта на юге.

– Вон там что за звезда, почему она такая яркая?

Майкл проследил за ее пальцем.

– Ну, на самом деле это даже не звезда. Планета Марс.

– Откуда ты знаешь?

– Ее видно большую часть лета. Если присмотреться, то видно, что у нее красноватый оттенок. По сути, большая ржавая глыба.

– А вот эта? – спросила Алиша, показывая прямо вверх.

– Арктур.

В темноте было сложно увидеть выражение ее лица, но Майклу представилось, что она сморщила лоб, задумываясь.

– А как далеко она от нас?

– Не слишком, по меркам звезд. Около тридцати семи световых лет. Расстояние, которое свет за тридцать семь лет проходит, чтобы попасть сюда. Когда свет, который ты сейчас видишь, отправился в путь от поверхности Арктура, мы с тобой были детьми. Так что, глядя на небо, на самом деле ты смотришь в прошлое. И не одно прошлое. Каждая звезда отличается от других.

Она рассмеялась.

– У меня вечно каша в голове, когда ты такие штуки объяснять начинаешь. Я помню, как ты мне все это рассказывал, когда мы еще детьми были. Или пытался.

– Тогда я был очень надоедлив. Скорее всего, пытался на тебя впечатление произвести.

– Покажи мне другие звезды.

Он так и сделал. Показал Полярную звезду и Большую Медведицу. Яркий Антарес и голубоватую Вегу, ее соседей, небольшое скопление звезд, известное под названием Дельфина. Широкий рукав Галактики, Млечный Путь, простирающийся от одной стороны горизонта до другой, с севера на юг и разделяющий небо на востоке полосой света. Рассказывал ей все, что приходило в голову, и она слушала его с неослабным интересом.

– Мне холодно, – сказала она, когда он закончил.

Алиша подвинулась вперед от транца; Майкл подошел и втиснулся позади нее, свесив ноги по обе стороны от ее талии. Подтянул одеяло, накрывая их обоих, и прижал ее к себе, чтобы согреть.

– Мы не говорили о том, что произошло на корабле, – сказала Алиша.

– Можем и не говорить, если не хочешь.

– Мне кажется, я должна тебе это объяснить.

– Не должна.

– Почему ты прыгнул за мной, Майкл?

– Я на самом деле не особо задумывался. Решил на ходу.

– Это не ответ.

Он пожал плечами.

– Наверное, можно сказать, что мне не слишком нравится, когда люди, которые мне не безразличны, пытаются покончить с собой. Я знаю, что это такое, и воспринимаю очень близко к сердцу.

Его слова ошеломили ее.

– Прости. Я должна была подумать…

– Ничего ты не должна. Просто больше так не делай, о’кей? Я не слишком хорошо плаваю.

Повисло молчание, но не напряженное, напротив – молчание людей, у которых была общая история, тех, кто может говорить, не разговаривая. Ночь была наполнена множеством тихих звуков, которые, как ни парадоксально, казалось, лишь усиливали тишину: пробегающие по корпусу яхты мелкие волны, треньканье канатов о рангоут, поскрипывание якорного каната в утке.

– Почему ты назвал ее «Наутилус»? – спросила Алиша. Ее голова лежала у него на груди.

– Это из книги, которую я еще ребенком читал. Показалось подходящим.

– Ну, пожалуй.

Она заговорила тише:

– То, что ты сказал в камере.

– Что я любил тебя.

Майкл не ощутил ни малейшей неловкости, лишь спокойствие, оттого, что мог сказать правду.

– Я просто решил, что ты должна это знать. Иначе все пошло бы насмарку. Мне, типа, надоело держать все в тайне. И ты не обязана что-то отвечать.

– Но я хочу.

– Ну, «спасибо» будет достаточно.

– Все не так просто.

– На самом деле именно просто.

Она сплела пальцы с его пальцами, их ладони соприкоснулись.

– Спасибо тебе, Майкл.

– Всегда пожалуйста.

Воздух стал влажным, от воды поднимался туман, все поверхности были усеяны мелкими капельками. Где-то вдалеке волны с шипением накатывались на песок.

– Боже, мы оба, мы ведь всю жизнь провоевали, – сказала она.

– Именно так.

– Я… так устала от этого.

Она плотнее прижала его руку к своей талии.

– Знаешь, я думала о тебе. Когда была в Нью-Йорке.

– И что думала?

– Думала: интересно, что сегодня Майкл делает? Что он делает, чтобы мир спасти?

Он весело рассмеялся.

– Это честь для меня.

– Имеешь право.

Она помолчала.

– Ты никогда о них не думаешь? О своих родителях?

Вопрос был неожиданным, но не ощущался странным.

– Иногда. Это так давно было.

– Я своих не помню на самом деле. Они умерли, когда я совсем маленькая была. Только всякие мелочи. У матери была серебристая щетка для волос, которая ей нравилась. Очень старая, наверное, еще моей бабушке принадлежала. Она приходила ко мне в Убежище и расчесывала мне волосы.

Майкл задумался.

– О, вот это точно было. Мне кажется, я помню.

– Помнишь?

– Она сажала тебя на табурет в спальне у большого окна. Помню, как она что-то напевала себе под нос – не песню даже, просто мелодию.

– Ух ты, – сказала Алиша не сразу. – Я и не думала, что на это кто-то внимание обращал.

Они молчали достаточно долго. Майкл ощутил приближение ее слов прежде, чем она начала говорить. Он не знал, что она ему скажет, но точно знал, что заговорит.

– Кое-что… кое-что случилось со мной, в Айове. Меня там мужчина насиловал, один из охранников. Я забеременела.

Майкл ждал.

– Она оказалась девочкой. Не знаю, дело ли в том, что я такое, или в чем-то еще, но она не выжила.

Алиша замолчала.

– Расскажи мне о ней, – сказал Майкл.

– Ее имя – Роуз. Так я ее назвала. У нее были такие чудесные рыжие волосы. После того, как я ее похоронила, я некоторое время жила рядом с ней. Два года. Я думала, это поможет, как-то облегчит все. Но не помогло.

Внезапно он понял, что Алиша стала ему ближе любого другого человека в его жизни. Каким бы болезненным не был этот рассказ, он был даром, принесенным ею ему, сердцевиной того, чем она являлась, тем камнем на сердце, который она носила, историей того, как в ее жизнь приходила любовь.

– Я надеюсь, ты не против, что я тебе это рассказываю.

– Я очень рад, что ты это делаешь.

Снова молчание.

– На самом деле ты не слишком-то беспокоился насчет якоря, а?

– Да, если честно.

– Это хорошо, что ты сделал это ради них.

Алиша запрокинула голову.

– Какая чудесная ночь.

– Да, чудесная.

– Нет, не просто чудесная, – сказала она, сжимая его руку и прижимаясь к нему. – Просто идеальная.

И вот, наконец, эта история.

Ребенок был рожден в сей мир. Потерянная, одинокая, познавшая дружбу и предательство. Несущая на себе особую ношу, наделенная единственным призванием, исполнить которое в состоянии лишь она. Она скитается в пустыне, наполненная печалью и мучительными видениями. У нее нет прошлого, лишь долгое и неясное будущее, она – будто заключенный, не ведающий своего приговора, которого никто не навещает в камере, где она влачит свое бесконечное заключение. Любого другого такая судьба уже сломала бы, но ребенок выносит это; она даже смеет надеяться, что она неодинока. Это ее миссия, ее роль, на которую жесткая отборочная комиссия небес ее избрала. Она – последний сосуд надежды на этой земле.

И случается чудо: перед ней появляется город, сияющий город на холме, окруженный стенами. Ее молитвы были услышаны! Сверкая, будто маяк, город несет в себе исполнение пророчества. Ключ повернут в замке, ворота распахиваются. Укрытая за этими стенами, она встречает там чудесную расу, мужчин и женщин, которые, как и она, вынесли выпавшие им испытания. Они становятся ей родными, в своем роде. В глазах этого безгласного ребенка самые прозорливые из них видят ответ на самый насущный для них вопрос; они избавляют ее от одиночества, а она – их.

Приходит черед путешествия. Им открывается мрачный порядок сего мира. Ребенок взрослеет; она ведет своего товарища к блистательной победе. Ее рука разбрасывает семена надежды, эта надежда бурлит в каждом ручейке и потоке. Но ей ведомо, что этот расцвет – лишь иллюзия, кратчайшая передышка. Опасность не оставит их; все ее победы лишь сняли корку, под которой скрывается темная сердцевина, огромный железный шар внутри всего сущего. Его сжатый в комок вес немыслим; он древнее самого времени. Он – зародыш той черноты, что снедает все мироздание с тех времен, как бесформенная вселенная существовала в хаотическом состоянии до творения, не осознавая даже себя.

Она ошибается. Она сомневается. Она пребывает в нерешительности и даже страхе. Вот где таится величайшая из ее ошибок; она позволила себе привязаться к жизни. Она бездумно позволила себе любить. В ее сознании идет жестокая борьба, борьба того, кто спорит с судьбой. Не является ли она просто марионеткой в руках безумца? Она раба судьбы или ее творец? Должна ли она отказаться от людей и вещей, которые она полюбила? Не является ли эта любовь отражением некоего великого замысла, ощущением упорядоченности божественного творения? Романтическая любовь, братская любовь, любовь родителей к ребенку и ребенка к родителям, возникающая в ответ, – являются ли они зеркалом, в котором отражается лицо Бога, или в нем отражается жесточайшая горечь вселенной, наполненной яростью и гневом, ничего не означающая?

Что до меня, то в моей жизни уже давно прошло время, когда я оставил сомнения и вкусил цветка небес. Как сладостен был тот нектар! Что за бальзам, пролитый на страдания души, священные! То, что моя Лиз умирала, не лишило меня счастья; она явилась ко мне, будто посланец, в тот час, когда все представлялось пустым, явилась, чтобы открыть мне цель моего существования на этой земле. Всю жизнь я изучал самые тонкие механизмы живого. Делал это слепо, даже не представляя свои истинные мотивы. Я взирал на мельчайшие природные процессы, ища в них следы божественного творения. Но я узрел доказательство не в микроскоп, я увидел его на лице этой худощавой умирающей женщины, ощутил его в прикосновении ее руки, там, в кафе. Мое долгое одиночество – схожее с твоим, Эми, – казалось мне не изгнанием или заточением, а испытанием, которое я выдержал. Я был любим! Я, Тимоти Фэннинг, родом из Мерси, штат Огайо! Любим женщиной, возлюблен Богом – великим, отечески заботящимся богом, который взвесил страдания мои и нашел меня достойным. Я был создан не просто так! И я был не просто возлюблен, я был избран проводником воли небес. Голубое Эгейское море, там, где, как говорят, пребывали древние боги и герои; беленый дом, в который поднимаешься по длинной лестнице; терраса с видом на оливковые рощи и море за ними; мягкий белый свет вечного утра, становящийся все ярче, ярче и ярче. Я видел все это мысленным взором. В моих объятиях она перейдет из этой жизни в другую, которая наверняка существует. Любовь пришла ко мне – к нам обоим – наконец-то пришла.

Не пройдет и часа с того момента, как ее тело остынет в моих объятиях, как я последую за ней прочь из этого мира. И это было в моих планах. Я приму последние таблетки, те, что оставлю для себя, и ускользну в тишину, чтобы мы навеки остались вместе, в той незримой вселенной. Моя решимость была неумолима, мои мысли были чисты, будто лед. Во мне не было ни на йоту сомнений. И в назначенный час нашей встречи я занял свое место у билетных касс, ожидая, когда появится мой ангел. В моем чемодане дремали, будто камни, инструменты нашего смертного избавления. Я даже не догадывался, что это лишь предвестие другой катастрофы, большей в том, что спешащие мимо путешественники и подумать не могли, что среди них находится ангел смерти.

Трижды я был сотворен и трижды предан. И я свершу свое отмщение.

Ты, Эми, осмелилась любить, как когда-то осмелился я. Ты обманутый рыцарь надежды, я же – ее заклятый враг. Я есмь голос, длань, безжалостный провозвестник правды, правды несуществования. Оба мы были сотворены безумцем; но мы ушли от его замысла, и пути наши разошлись, будто тропинки в темном лесу. Так было всегда, с тех пор как мельчайшие молекулы жизни соединились между собой и выползли из первородной слизи природы.

Твой отряд приближается, и с каждым часом мне все сладостнее. Я знаю, что он с тобой, Эми. Как мог бы он отказаться и не стать с тобой рядом в бою, тот мужчина, который сделал тебя человеком?

Иди ко мне, Эми. Иди ко мне, Питер.

Идите ко мне, идите ко мне, идите ко мне.

Он появился, будто видение, огромный город, вырастающий из моря, будто замок или какая-то огромная древняя святыня. Развалины поражающих воображение размеров. Органы чувств отказывались воспринимать это, его размеры были слишком огромны, чтобы осознать их умом. Утреннее солнце, осветившее город косыми лучами, сверкало на стенах башен, отскакивая от стекла, будто рикошетящие пули.

Питер встал на носу, рядом с Эми. Она была неестественно спокойна; от нее исходило немыслимое ощущение силы, будто жар от очага. С каждой минутой мегаполис становился все больше.

– Боже правый, какой он огромный, – сказал Питер.

Она кивнула, хотя в этом была лишь часть правды. Ощущение присутствия Фэннинга пропитало весь город. Оно было будто тот шум, который она слышала всю свою жизнь, всеприсущий, настолько, что она едва замечала его. Но теперь он становился громче. Она ощущала его тяжесть. Единственное слово, которым было можно описать это. Ужасающая изнурительная тяжесть, во всем.

Они решили, что двинутся с запада. Шли по Гудзону, обволакиваемые теплым воздухом, в поисках места, где пристать. Самое главное – дневной свет; им надо действовать быстро. Мощное течение сдерживало их, будто невидимая рука.

– Майкл…

Тот орудовал канатами и рулем, не переставая, пытаясь поймать хоть какой-то ветер.

– Знаю.

Река была темной, будто чернила, ее сила была неизмерима. Наступил день. Временами казалось, что они встали намертво.

– Это невозможно, – сказал Майкл.

К тому времени, как они нашли, где пришвартоваться, было уже четыре часа. С юга пришли облака; знойный воздух пах гниением. Осталось четыре, может, пять часов светлого времени. Майкл вытащил из рубки рюкзак со взрывчаткой, большой моток шнура и детонатор, деревянный ящичек с плунжером. Он выглядел примитивно, но в этом и смысл, объяснил Майкл. Простые устройства – самые надежные, а шанса что-то исправить уже не будет. Они взяли оружие и в последний раз обсудили их план.

– Не заблуждайтесь. Этот остров – ловушка, – сказала Алиша. – Как только стемнеет, мы пропали.

Они сошли на берег. Оказались в районе Западных Двадцатых. Дорога была забита остовами машин; лишенные стекол окна смотрели на них будто пещеры. Здесь они разделятся. Майкл и Лиш пойдут на юг, к Астор Плейс, Питер и Эми – через центр, к Центральному Вокзалу. Майкл соорудил для Лиш костыль из весла.

– Шестьдесят минут, – сказал Питер. – Удачи!

Они разошлись молча, не прощаясь.

Питер и Эми шли на север, по Пятой авеню. Квартал за кварталом здания становились все выше, между ними были лишь узкие просветы, будто фьорды. Местами асфальт вздыбился, поднятый корнями деревьев; в других местах он провалился, образовав кратеры иногда в пару метров, иногда – во всю улицу, и им приходилось обходить по краю. Продвигаясь в глубь острова, Питер следил за ориентирами. Эмпайр-Стейт, головокружительной высоты, будто величественный перст, указующий в небеса. Крайслер-билдинг, с остроконечным куполом из полированного металла. Библиотека, укрытая мохнатым покрывалом лиан, широкая лестница, охраняемая двумя львами на пьедесталах. От угла Сорок Второй и Пятой авеню он увидел недостроенное здание, про которое говорила Алиша. Вертикальные балки верхних этажей, красноватые, медленно ржавеющие десятилетиями. Внешний лифт до самого верха, кран, возвышающийся еще на десять-пятнадцать этажей, со стрелой, стоящей горизонтально и параллельно западной стене, высоко над Пятой авеню.

Пока что им не встретились следы пребывания здесь Зараженных Фэннинга – ни помета, ни тел животных, ни звуков движения, доносящихся из домов. Если не считать голубей, город выглядел абсолютно мертвым. У каждого было по самозарядной винтовке и пистолету; Эми также была вооружена мечом. Предложила его Алише, но та отказалась.

– Питер прав, – сказала Алиша. – Мне от него толку не будет. Сделай одолжение, отруби голову ублюдку.

Они подошли с запада, пройдя по Сорок третьей до Вандербильта; увидели меж домов Гранд-Сентрал. По сравнению с окружающими здание выглядело скромно, будто сердце в груди города. Улицы вокруг него были открыты солнцу, однако поднятая над землей эстакада, опоясывающая вокзал по периметру на уровне галереи, создавала под собой теневую зону.

Эми посмотрела на часы. Осталось двадцать минут.

– Нам надо осмотреть вон ту дверь, – сказала она.

Рискованно, но Питер согласился. Если они пойдут осторожно и скрытно, все время поглядывая вверх, то обнаружат Зараженных под эстакадой раньше, чем подойдут к ним слишком близко.

Как понял Питер позднее, именно этого от них и ожидал Фэннинг. Чтобы они смотрели вверх. Они не обратили внимания на совет Алиши, что нельзя недооценивать противника. Не обратили внимания на то, что улица была слишком уж сильно покрыта вьющейся растительностью, на то, что с каждым шагом воздух становился все влажнее, все сильнее пахло канализацией. Не обратили внимания на тихий шорох, который мог исходить от крыс, но не был таковым. Достаточно было одного неосторожного движения. Они пробрались под эстакаду, и все их внимание было обращено на потолок. Пустой.

Питер и Эми даже не успели их увидеть.

Майкл смотрел на номера улиц, которые уменьшались по мере их движения. Некоторые оказались непроходимы, плотно заросли или были завалены обломками, другие были пусты, будто само время позабыло о них. Внутри некоторых домов уже выросли деревья; стаи испуганных голубей взлетали перед ними, поднимаясь в небо, будто хлопающие крыльями тучи.

На углу Восемнадцатой и Бродвея они остановились, чтобы отдохнуть. Алиша тяжело дышала, ее лицо блестело от пота.

– Сколько еще? – спросил Майкл.

Она кашлянула, прочищая горло.

– Одиннадцать кварталов.

– Сама понимаешь, я и один дойти могу.

– Вряд ли.

Костыль оказался слишком неудобен; они бросили его и пошли дальше. Майкл поддерживал Алишу сбоку. У нее на плече висела винтовка. Алиша шла с трудом, скорее ковыляла. Время от времени делала судорожный вдох, стараясь скрыть его. Текли минуты. Они подошли к небольшому навесу с затейливой металлической крышей, побелевшей от голубиного помета. Запах моря становился все сильнее.

– Вот оно, – сказала Алиша.

Майкл достал из рюкзака лампу и зажег фитиль. Они спустились по лестнице, и он заметил какое-то движение на полу. Остановился, поднимая лампу. Повсюду бегали крысы, длинными коричневыми гирляндами покрывая стены.

– Тьфу, – сказал он.

Они добрались до дна. Кирпичные арки удерживали на себе крышу тоннеля над путями. На покрытой плиткой стене виднелась надпись, выложенная золотистыми буквами. «Астор Плейс».

– Куда? – спросил Майкл, оборачиваясь во тьме.

– Туда. На юг.

Он спрыгнул на пути. Алиша отдала ему винтовку, и он помог ей спуститься. Они вошли в тоннель. Воздух стал холоднее. Под ногами плескалась вода. Майкл начал считать шаги. Когда насчитал сотню, в свете лампы уловил какое-то движение. Шипение, брызги воды, вырывающейся по краям переборки. Сделал шаг вперед и приложил ладонь к металлу. За ним – немыслимое количество тонн воды, сила моря, будто заряженное орудие.

– Сколько времени? – спросила Алиша, привалившись к стене, водя винтовкой из стороны в сторону и глядя в тоннель.

Они израсходовали уже сорок пять минут. Сняв рюкзак, Майкл достал снаряжение. Алиша продолжала следить за дальним концом тоннеля. Согнув провода детонатора, он прицепил к ним концы провода, намотанного на катушку. Не дать всему этому намокнуть будет сложно; надо сделать так, чтобы вода не попала в детонатор. Убрав динамит в рюкзак, он начал осматривать переборку, ища, куда бы повесить заряд. Но ее поверхность была совершенно гладкой.

– Вон там, – сказала Алиша.

Рядом с переборкой из стены торчал длинный ржавый болт. Майкл повесил рюкзак на него, отдал Алише детонатор и принялся разматывать шнур с катушки.

– Пошли.

Они вернулись на станцию «Астор Плейс» и забрались на платформу. Продолжая разматывать кабель, пошли к лестнице и добрались до первой площадки. С улицы падал дневной свет, кружились пылинки. Став на колени, Майкл поставил плунжер на пол, зубами разодрал надвое шнур и вставил провода в прорезные винты на крышке ящичка. Алиша сидела на ступеньках, чуть ниже его, сдвинув очки на лоб и направив винтовку в черноту внизу. У нее на рубашке появились пятна пота, у горла и в подмышках, она стиснула зубы от боли. Майкл встретился с ней взглядом, продолжая затягивать барашки гаек.

– Должно сработать, – сказал Майкл.

Оставалось десять минут.

Эми была во тьме. Сначала пришла боль. Резкая, пульсирующая боль в затылке. Потом ощущение, что ее тащат. Мысли отказывались приходить в порядок. Где она? Что произошло? Что ее тащит? Перед глазами проплывали картины. Экран телевизора, покрытый точками; большие хлопья снега, падающие с чернильно-черного неба; сад Картера, живой, разноцветный ковер; волнующееся сине-черное море. Вот пол – грязный, истертый. Тяжелый, распухший язык во рту. Она попыталась издать какой-нибудь звук, но не смогла. Пол двигался рывками, будто толчки артериального кровотечения, в ритм рывкам, за запястья. Пришла в голову мысль сопротивляться, но она поняла, что на это нет сил; ее тело будто совершенно отделилось от ее воли.

Она ощутила, а потом и увидела свет, будто какое-то свечение, и в следующий момент все переменилось: по-другому двигался воздух, обвевая ее кожу, по-другому звучали звуки, по-другому ощущалось все вокруг. Шум будто куда-то ускользнул; воздух пах иначе, не такой спертый, с привкусом чего-то органического.

– Оставьте ее здесь, пожалуйста.

Голос. Беспечный, даже немного скучающий. Он доносился откуда-то сверху. Давление на запястья исчезло, и она упала лицом в пол. Внутри черепа будто взорвался горячий светящийся комок, будто уголек из огня вылетел.

– Ради Бога, аккуратнее.

Сознание померкло, а потом, будто темная волна, накатывающаяся на берег, снова вернулось к ней. Она ощутила вкус крови во рту; значит, язык прикусила. Пол под ее щекой был холодным. А где свет? Где звук? Тихое бормотание, не голоса даже, а просто звук дыхания множества тел. Лица и руки, в тумане. Смотри пристальнее, Эми, сказал ей мозг. Сфокусируй глаза на чем-нибудь и смотри.

Не здорово. Совсем не здорово.

Она была окружена Зараженными. Первый ряд сидел где-то в метре от нее – пощелкивая челюстями, с пульсирующими, как у жаб, глотками. Крючковатые пальцы, трогающие воздух, будто касались клавиатуры невидимого пианино. Это было плохим, но не худшим. Помещение извивалось и пульсировало, наполненное сотнями тварей. Они ковром покрывали стены. Они смотрели с галереи, будто зрители на соревнованиях. Они заполняли каждый угол и закуток, мостились на каждой балке и ступеньке. Все вокруг копошилось и извивалось, будто змеиная нора.

– Все прошло более-менее гладко, – насмешливо произнес голос. – На самом деле я немного удивлен, я опасался, что их энтузиазм не даст им сдержаться. Они сделали это.

Она все еще не могла окончательно восстановить связь мозга и тела, вернуть подобающую субординацию. Все происходило как-то замедленно и не в такт. Казалось, что голос исходит отовсюду, будто говорил сам воздух. Он обтекал ее будто вязкое масло, заполняя ее, прилипая к горлу, маслянистый и сладкий.

– Наверное, будет слишком банально сказать, как долго я ждал встречи с тобой. Но я ждал. С того самого дня, как Джонас поведал мне о твоем существовании, мне было интересно, когда же мы встретимся. Когда же моя Эми придет ко мне?

Моя Эми. Почему этот голос назвал ее так? Она обнаружила небо. Нет, не небо: потолок, высоко вверху, на котором были изображены звезды и золотистые фигуры, парящие между ними.

– О, слышала бы ты его. Насколько виноватым он себя чувствовал. Как он сожалел. «Иисусе, Тим, видел бы ты ее. Она же маленький ребенок. У нее даже фамилии нет. Просто девочка из ниоткуда».

Звезды наоборот, подумала Эми. Будто небеса видны снаружи или отражены в зеркале. Она ощутила, как ее мысли сосредотачиваются вокруг этого, как возникают новые. Будто пробуждаясь ото сна, она начала осознавать ситуацию; к ней стали возвращаться воспоминания. Перед ее мысленным взором появился образ: Питер, его тело, летящее в воздухе, врезающееся в зеркальное стекло, пробивающее его.

Мрачный смешок.

– Полагаю, не слишком смешно на самом деле, если рассмотреть это в контексте нескольких миллиардов трупов. Но, в целом, это было большое представление. Джонас так и не нашел свое истинное призвание. Ему следовало стать актером.

Фэннинг, подумала она.

Этот голос – Фэннинг.

И на нее обрушилось все остальное.

– Я так долго ждал, Эми.

Тяжелый вздох.

– Все надеялся, что следующим поездом приедет моя Лиз. Знаешь ли ты, каково это? Откуда тебе это знать? Откуда это знать кому-либо?

Она с трудом поднялась на четвереньки. Западная оконечность зала. Справа от нее – окно билетной кассы, зарешеченное, как окошко тюремной камеры; слева темные полосы железнодорожных платформ. Занавешенные окна позади и справа, пульсирующие слабым свечением. Впереди, в сотне футов, старая билетная касса, увенчанная перламутровыми циферблатами часов. Там стоял человек. Совершенно обычный человек, неприметный, в темном костюме. Стоял в профиль, с прямой спиной, слегка приподняв подбородок и небрежно убрав левую руку в карман пиджака, глядя на чернеющие пасти тоннелей.

– Как одиноко, должно быть, она чувствовала себя в самом конце, как страшно ей было. Ни слова утешения. Ни прикосновения руки друга.

Он все так же не смотрел на нее. Вокруг нее Зараженные издавали высокие трели и шевелили пальцами, щелкали челюстями. Она чувствовала, что их сдерживает лишь тончайший невидимый барьер.

– Я познал вечер, утро, день. Я отмерял свою жизнь чайной ложкой. Ти-Эс Эллиот, если тебе интересно. Чем старее, тем лучше. Если говорить об экзистенциальной тоске, то он хорошо в этом смыслил.

Где Питер? Зараженные его убили? Что с Майклом и Алишей? Вода, подумала она. Время. Сколько времени прошло? Но ответа на этот вопрос в ее мозгу не было, ящичек пустовал. Двигая лишь глазами, она осмотрелась, ища оружие. Нет ничего, лишь Зараженные, перевернутые небеса над головой и колотящееся в горле сердце.

– О да, у меня были мои книги, мои мысли. Мои воспоминания. Но все это преходяще.

Фэннинг помолчал.

– Подумай об этом месте, Эми, – сказал он, обращаясь к ней напрямую. – Представь себе, каким оно было когда-то. Все спешат, бегут. Встречи. Свидания. Ужин с друзьями. Сколь потрясающе живым оно было. Пора на работу. Пора есть. Пора спать. Пора любить и быть любимым, пока не настанет пора умереть.

Он пожал плечами.

– Но я отвлекся. Ты же пришла, чтобы убить меня, не так ли?

Он повернулся к ней лицом. Она увидела его правую руку, в которой был меч.

– Чтобы не было недомолвок, позволь сказать, что я ни в коей мере на тебя не в обиде. О контрэр, мон ами. Это, кстати, по-французски. Лиз всегда говорила, что это признак истинно образованного человека. Я никогда не был талантлив к языкам, но когда у тебя столетие, которое надо потратить, начинаешь искать что-то новое. Есть предпочтения? Итальянский, русский, немецкий, голландский, греческий? Как насчет латыни? Мы можем обо всем говорить хоть по-норвежски, если захочешь.

Не открывай рот, приказал Эми ее мозг. Используй молчание, поскольку это все, что у тебя есть.

Лицо Фэннинга стало грустным.

– Что ж, воля твоя. Я всего лишь пытался немного поболтать.

Он небрежно махнул рукой.

– Давай-ка на тебя поглядим.

Ее снова схватили руки: крупный самец и самка, немного поменьше, с редкими прядями седых волос на гладком черепе. Они схватили ее под локти и потащили вперед, ее ноги скользили по плитке. Бесцеремонно швырнули ее на пол.

– Я сказал, аккуратнее, чтоб вас!

Фэннинг навис над ней, мрачный, будто грозовая туча. На смену ореолу добродушия и уверенности пришла ярость.

– Ты, – сказал он, показав острием меча на самца. – Иди сюда.

В глазах создания мелькнуло сомнение – или ей это показалось? Зараженный быстро подбежал. Рухнул на колени к ногам Фэннинга и покорно склонил голову, будто послушный пес.

– Слышите меня, все? – громко сказал Фэннинг. – Слышите мои слова, будь вы прокляты? Эта женщина – наш гость! Она не багаж, которым можно кидаться! Я ожидаю от вас уважительного к ней отношения!

Он поднял меч, и Эми прикрыла голову. Хруст, скрежет, удар чего-то тяжелого, упавшего на пол. На ее левую щеку брызнуло что-то липкое, пахнущее гнилью, будто открылась дверь в помещение, наполненное трупами.

– О, помилуй, Бог.

Зараженный все так же стоял на коленях, а затем его обезглавленное тело упало на пол. Из разрубленной шеи толчками текла темная жидкость, образуя на полу блестящую лужу. Фэннинг с отвращением глядел на свои брюки. Его костюм прогнил и протерся, поняла Эми. Висел на его теле, будто тряпка.

– Только посмотрите, – простонал он. – Это никогда не отмоешь. Как домашние животные, всегда гадят. А эта вонь. Просто богомерзкая.

Полнейший абсурд. А чего она ожидала? Не этого. Не этой головокружительной смены настроений и мыслей. Этот человек, стоящий перед ней. Есть в нем нечто жалкое.

– Ну, что ж, – сказал он, бессмысленно улыбаясь. – Давай поднимем тебя на ноги, хорошо?

Ее рывком поставили на ноги. Фэннинг сделал шаг вперед и достал из кармана платок. Эффектно взмахнул им, разворачивая, и стер кровь с ее лица. Его глаза казались близкими и в то же время далекими, будто странно увеличенными, будто она смотрела на них в телескоп. На его щеках и подбородке была седая щетина, его зубы были серыми, будто умершими. Он что-то немелодично напевал, продолжая свое занятие, а потом сделал шаг назад, поджав губы и хмурясь. Оглядел результат своей работы и медленно кивнул:

– Намного лучше.

Он долго смотрел на нее, так, что ей стало неприятно.

– Должен сказать, есть в тебе нечто очень привлекательное, – заявил он. – Некая невинность. Хотя, осмелюсь предположить, в тебе есть нечто большее, что не увидишь с первого взгляда.

– Где Питер?

Его глаза расширились.

– Она разговаривает! А я уже задумываться начал.

Он продолжил говорить, небрежно:

– Не беспокойся насчет твоего друга. Думаю, застрял в пробке. Как по мне, я рад, что мы двое имеем шанс поговорить наедине. Я надеюсь, что это не выглядит слишком скороспелым, но я ощущаю некое родство с тобой, Эми. Наши пути не настолько различны, если задуматься. Но, во-первых, где же, скажите на милость, моя подруга Алиша? Этот переросток из рода кухонных ножей мне подсказывает, что она где-то рядом.

Эми не ответила.

– Ничего не хочешь сказать на этот счет? Как пожелаешь. Ты сама знаешь, что ты такое, Эми? Я об этом немало думал.

Пусть болтает, сказала она себе. Ей нужно лишь время. Пусть сам дает ей эти минуты.

– Ты… нечто вроде извинения.

Более Фэннинг не сказал ничего. Зараженные крепко держали ее. Он шагнул в сторону тоннелей и снова принял прежнюю позу, с тоской глядя в темноту.

– Очень долгое время я хотел убить тебя. Ну, возможно, не «хотел». Ты ничего не можешь поделать с тем, что ты такая, как и я сам. В этом не было ничего личного. Ты была просто символом, символом того, что я более всего ненавидел.

Он повернул меч в руке, разглядывая лезвие.

– Представь себе, Эми. Представь себе всю глупость этого человека. Он действительно верил, что может все исправить, что сможет загладить свою вину. Но не смог. Не мог, после того, что он сделал с Лиз. Сделал со мной, сделал с тобой.

Он поднял взгляд.

– Она была для меня ничем, та, другая. Просто женщина в баре, ищущая развлечений на ночь, ищущая компании в своей одинокой ничтожной жизни. Я очень сожалею об этом.

Эми ждала.

– Я думал, что смогу забыть об этом. Но та ночь была поворотным моментом. Это была ночь, когда мне открылась истина этого мира. Это сделала не та женщина. Нет, ребенок. Маленькая девочка в колыбели. Знаешь ли ты, Эми, что я до сих пор помню ее запах? Тот слабый сладкий запах, который исходит от младенцев. Почти что священный. Ее маленькие пальчики, ее гладкая кожа. Ее жизнь, исходящая из ее глаз. Путь каждого из нас начинается так же. Ты, я, все. Полные любви, полные надежды. Я видел, что она доверяет мне. Ее мать лежала на полу кухни, мертвая, но пришел мужчина, услышав ее плач. Мне ей надо было бутылочку дать? Подгузник поменять? Может, взять на руки, положить на колени, прочесть сказку. Она понятия не имела, что я сделал, кем я был. Мне было так жалко ее. Но причина была не в этом. Мне было жалко, в первую очередь, оттого, что она вообще родилась. Мне следовало сразу убить ее тогда. Это было бы милосердием.

Тишина.

– Судя по твоему лицу, я привожу тебя в ужас. Поверь мне, я и себя самого в ужас привожу иногда. Но правда есть правда. Нет никого, кто за нами приглядывает. Это ледяная сердцевина всего этого, великое заблуждение. Или если он есть, то он самый жестокий из жестоких ублюдков, позволяющий нам верить, что мы ему небезразличны. Я ничто в сравнении с ним. Что же за Бог такой позволил ее матери так умереть? Что за Бог позволил Лиз остаться в одиночестве в самом конце, без единого прикосновения и доброго слова утешения, дабы помочь ей оставить эту жизнь? Я скажу тебе, Эми. Тот же, что создал меня.

Он снова повернулся к ней.

– Твои друзья на корабле вернутся, сама понимаешь. Не удивляйся – я знаю об этом все. Можно сказать, своими глазами видел, как они уходили от причала. О, может, не очень скоро. Но со временем. Их любопытство погубит их. Это в человеческой природе. Все здесь к тому времени обратится в прах, но я буду ждать их здесь.

Давай, Алиша, подумала она. Давай, Майкл. Сделайте это, сейчас же.

– И что же я хочу, Эми? Ответ совершенно прост. Я хочу спасти тебя. Более того. Я хочу научить тебя. Чтобы ты узрела истину.

Его лицо помрачнело.

– Пожалуйста, держите ее крепче.

Время вышло. Майкл поглядел на Алишу.

– Готова?

Она кивнула.

– Наверное, лучше уши прикрыть.

Он опустил плунжер.

– Какого черта, Штепсель?

Он снова вытянул рукоятку и попробовал еще раз. Ничего. Вытащил плюсовой провод, слегка коснулся контакта и вдавил плунжер третий раз. Мелькнула искра.

Ток есть. Значит, проблема на другом конце.

– Оставайся здесь.

Отцепив второй провод, он схватил ящичек с плунжером, лампу и ринулся вниз по лестнице.

Зараженные крепко ухватили ее. Ее пронзила боль. На глазах выступили слезы. Перед глазами замелькали звездочки.

– Пожалуйста, приведите его.

Питер.

Двое Зараженных тащили его со стороны тоннелей. Его тело безвольно висело, лицом вниз, носки его ботинок скользили по полу.

– Это единственный способ, Эми. Хотел бы я, чтобы был иной, но его просто нет.

Эми едва соображала. Малейшее движение пронзало мучительной болью. Казалось, что ее кости вот-вот сломаются в руках Зараженных, разлетятся в пыль.

– А вот и мы.

Зараженные остановились, держа Питера за плечи. С его волос капала кровь, стекая по лицу. Фэннинг шагнул вперед, выставив меч. Сердце Эми замерло. Он приставил меч к горлу Питера под подбородком и медленно надавил, плоскостью, поднимая голову Питера.

– Тебе же не безразличен этот мужчина, не так ли?

Питер посмотрел на Эми, но, похоже, не был в состоянии сфокусировать взгляд. Его губы беззвучно шевелились, быть может, он стонал.

– Отвечай на вопрос.

– Да, – сказала она.

– Настолько, что ты сделаешь все, чтобы спасти его.

У нее поплыло в глазах. Умереть было бы слишком легко; а вот это куда более жестоко.

– Скажи это, Эми. Позволь мне услышать эти слова.

Она ответила, задыхаясь:

– Да. Я сделаю все, чтобы спасти его.

Ее голова обреченно упала. У нее больше ничего не осталось.

– Прошу, просто отпусти его.

Одно движение запястья, и его горло разрежет, будто бумагу. Глаза Питера были закрыты, он был готов умереть. Или провалился в спасительное забытье.

– Позволь мне кое-что тебе показать, – сказал Фэннинг. – Это скромный талант, который я обнаружил. Джонаса бы удар хватил, узнай он это.

И он сделал нечто странное. Начал раздеваться. Сначала пиджак, который он сложил пополам и аккуратно положил на пол рядом с мечом, потом рубашку, расстегивая ее пуговица за пуговицей и обнажая покрытую седыми пушистыми волосами грудь, гладкую, подтянутую и мускулистую.

– Должен сказать, хорошо наконец-то вылезти из этой одежды.

Он присел, чтобы развязать шнурки на ботинках.

– Отбросить все эти путы.

Ботинки, носки, брюки. Воздух вокруг него начал меняться. Он дрожал, будто волны жара на дороге в пустыне. Он запрокинул голову к потолку, на его коже маслянисто заблестел пот. Медленно облизнул губы и начал вращать плечами и головой, прикрыв глаза, наслаждаясь ощущением.

– Боже, как хорошо.

Раздался резкий щелчок, и Фэннинг выгнул спину, застонав от удовольствия. Волосы клоками падали с его головы, под кожей на лице и груди пульсировали жилы, покрывая его синеватой сетью. Он открыл рот, показывая клыки. Его пальцы с длинными желтоватыми ногтями, сгибались и разгибались.

– Разве это… не чудесно?

Майкл ринулся в тоннель. Алиша кричала ему вслед, зовя его. Внезапно крысы оказались со всех сторон. Они неслись в конец тоннеля неиссякаемой волной.

Болт был вырван; рюкзак лежал в воде. Детонаторы промокли, вышли из строя.

– Блин!

Его взгляд упал на небольшую панель, электрическую, справа от него, на уровне глаз, у самой переборки. Внизу кишели крысы. Они сновали вокруг его ног, касались голеней, мягкие, шерстистые, мерзкие. Майкл открыл дверцу панели кончиком отвертки и помахал лампой.

– Уходи!

Алиша стояла в паре метров позади. В десяти метрах за ней на полу тоннеля сидел Зараженный. Другой висел, вцепившись в потолок, качая головой из стороны в сторону. Из его рта свисал длинный лысый крысиный хвост.

– Что сказала, вон! Убирайтесь отсюда!

Зараженные смотрели на нее.

Внутри панели была мешанина проводов и плата с рубильником. Дайте мне час, подумал Майкл, и я что-нибудь с этим сделаю, не вопрос.

– Эти ребята голодные, Штепсель. Дай знать, что понял.

Боже, как он ненавидит это прозвище. Он выдергивал провода, пытаясь разобраться в их порядке, понять, к чему они ведут.

– Еще идут!

Он глянул через плечо. Стены тоннеля озарило зеленое свечение. Шуршание, будто сухие листья по мостовой.

– Я думал, это твои друзья!

Алиша выстрелила в Зараженного, висевшего на потолке. Плохой прицел, только искры полетели. Зараженный попятился, упал на пол и стал на четвереньки.

– Не думаю, что они мной интересуются!

Отрезав кусок провода, он зачистил концы и прикрепил к плунжеру. Держа провода, последний раз поглядел на панель. Придется наугад. Вот этот? Нет, этот.

Грохот выстрелов за спиной.

– Я не шучу, Майкл, у нас секунд десять!

Он быстро скрутил провода на четыре оборота. Алиша пятилась, стреляя короткими очередями. Грохот эхом отдавался от стен тоннеля, ударяя в уши. «Боже мой, как же я устал от всего этого. Устал угадывать, устал от работы в темноте, устал от текущих вентилей, разорванных цепей, испорченных реле». Устал от неработающих вещей, вещей, не желающих подчиняться его воле.

– Нужна помощь! – заорала Алиша.

Опустошив магазин винтовки, Алиша отбросила ее в сторону и достала из-за пояса два кинжала, по одному в каждую руку. Майкл схватил ее за талию и прижал к себе.

Тоннель был наполнен копошащейся массой.

Они отлетели назад, когда первый Зараженный прыгнул. Майкл выхватил пистолет и дважды выстрелил. Первая пуля высекла искру из плеча Зараженного, вторая попала в левый глаз. Брызги крови, и тварь с визгом упала. Майкл и Алиша пятились к переборке, Майкл стрелял, вбивая каблуки ботинок в бетон и таща одной рукой Алишу по грязной воде. В пистолете пятнадцать патронов, еще две обоймы в кармане, но их не достать.

Затвор отъехал назад.

– О черт, Майкл.

Вот он, конец. Как медленно он приближается и как внезапно наступает. Мы никогда на самом деле не верим, что он придет, подумал он, и вот он, прежде чем мы это понимаем. Все, что мы сделали в своей жизни, все, что не сделали, исчезает в одно мгновение. Он бросил пистолет и прижал Алишу к себе еще крепче. Его рука сжимала плунжер.

– Закрой глаза, – сказал он.

Превращение завершилось.

Лицо Фэннинга было все так же обращено вверх, губы раскрыты, глаза закрыты. Из глубины его груди вырвался вздох удовлетворения. Стоящее перед ней существо Эми никогда не видела и даже представить себе не могла – все еще похожее на Фэннинга, но не являющееся ни человеком, ни Зараженным. Нечто среднее, наполовину то, наполовину это, будто новая версия этой расы. Оно чем-то походило на грызуна: длинный нос с широкими ноздрями, треугольные уши сверху, сдвинувшиеся назад по черепу. Его волосы исчезли, на смену им появился розоватый пух. Зубы были такими же, но сам рот стал шире, будто оскалившись в широкой ухмылке и открыв клыки. Его конечности стали изящными и тонкокостными; указательные пальцы на обеих руках стали длиннее, на них появились изогнутые когти.

Эми пришло в голову сравнение с гигантской бескрылой летучей мышью.

Он шагнул к ней. Встретился с ней взглядом. Она не смела отвернуться, как бы ей ни хотелось сделать это. Страх парализовал ее. Ее руки и ноги казались ей чем-то далеким и бесполезным, обмякшие, будто желе. Фэннинг приблизился, поднимая правую руку. Между пальцами стала видна прозрачная перепонка. Длинный, как кинжал, указательный палец с суставом посередине разогнулся в сторону ее лица. Эми инстинктивно зажмурила глаза. Легкий укол в щеку, слабый, не проколовший кожу. Она задрожала всем телом. Палец сладострастно двинулся вниз, по изгибам ее лица. Будто он пробовал на вкус ее плоть своим пальцем.

– Как это хорошо – дать проявиться истине.

Его голос тоже изменился, став немного выше и визгливее. От него пахло животным. Маленьким шерстистым созданием.

– Открой глаза, Эми.

Фэннинг стоял рядом с Питером. Зараженные вздернули Питера, заставляя стоять.

– Этот мужчина – твое проклятие, как Лиз была моим. Любовь порабощает нас, Эми. Это игра внутри игры, сцена, на которой разворачивается трагическая драма человеческой жизни. Вот урок, который я должен преподать тебе.

И с этими словами Фэннинг широко распахнул челюсти, запрокинул Питеру голову концом своего длинного пальца, нежно, будто мать ребенку, – и сомкнул челюсти на шее Питера.

Импульса тока от плунжера было недостаточно, чтобы полностью открыть шлюз, но достаточно, чтобы дать этому стартовый импульс. Противовесы дернулись вниз, и между полом тоннеля и переборкой открылась щель. В Майкла и Алишу ударил поток воды. Менее чем за секунду тоннель превратился в бушующую реку. Майкл пытался подняться, но сила потока была слишком велика, а зацепиться было не за что, и их кувырком несло по тоннелю.

Вынесло к станции, будто выстрелило. Здесь не было света, лишь слабое свечение с лестницы, которое они едва успели увидеть, пока их несло мимо платформы. Дурно пахнущая вода заливала ему рот и нос – Майклу казалось, что это запах крыс. Платформа была совсем рядом, и он попытался уцепиться за нее, продолжая держать другой рукой Алишу. Его пальцы коснулись края, но сразу же соскользнули.

Они миновали станцию. Вода быстро прибывала, скоро будет выше их голов. Следующая станция на Четырнадцатой – слишком далеко. Впереди появилось слабое свечение. Они приближались к его источнику. Вертикальная шахта, отверстие в крыше тоннеля.

– Там лестница! – крикнула Алиша. Ее голова снова ушла под воду.

– Что?

Ее лицо снова появилось над поверхностью, она с трудом дышала. Показала вперед.

– Лестница на стене!

Они плыли прямо на нее. Алиша ухватилась первой. Майкла резко развернуло вокруг нее, он выпрямил левую руку и схватился за ступеньку. Тут же обхватил ее сгибом локтя. Вверху виднелась металлическая решетка, сквозь которую проникал дневной свет.

– Сможешь? – спросил Майкл.

Их болтало потоком. Лиш покачала головой.

– Попытайся, черт побери!

Силы оставили ее.

– Не могу.

Придется тащить ее вверх. Майкл схватился за лестницу поверх ее головы и вылез из воды. Решетка – еще одна проблема. Если он не найдет способ ее открыть, то они все равно утонут. Поднявшись по лестнице, он поднял руку и толкнул решетку. Ничего, даже не пошевелилась. Откинувшись назад, он ударил основанием ладони по железу. Ударял снова и снова. После четвертого удара решетка подпрыгнула, открывшись.

Он оттолкнул ее в сторону и вылез наружу. Прижался телом к асфальту. Прибывающая вода уже подняла Алишу на половину высоты лестницы. В падающем сверху свете ее лицо будто окутал ореол.

Он протянул вниз руку.

– Хватайся…

Это было все, что он успел сказать. Стена воды ударила в Алишу – в них обоих – и вода вырвалась наружу, хлеща фонтаном, унося Майкла на другую сторону улицы.

Разрушение переборки к югу от станции «Астор Плейс», одного из восьми затворов, защищающих линии метро Манхэттена от вод Атлантики, было первым в серии событий, которые никто, в том числе и Майкл, не мог предугадать. Высвободившаяся из заточения вода хлынула в тоннели с силой сотни локомотивов. Она рвала и крушила. Подрывала, разбивала и уничтожала, пройдя по подземным коммуникациям нижнего Манхэттена, будто коса по пшеничному полю. В восьми кварталах севернее Астор Плейс, на Четырнадцатой улице, вода выплеснулась на железнодорожные пути. Ее основная масса двигалась дальше на север, под Лексингтон-авеню, к Центральному Вокзалу, но часть пошла на запад, вдоль Бродвея, в сторону переборки на Таймс-сквер, и та тоже не выдержала. Все под землей в южной части Сорок второй улицы между Бродвеем и Пятой авеню оказалось затоплено. Море начало заливать весь Вест-Сайд.

И это было лишь началом.

Грохочущий поток воды оставлял за собой полосу разрушений. В воздух взлетали крышки канализационных люков и коллекторов. Улицы сначала вспучивались, а затем проваливались. Под землей продолжалась цепная реакция. Подобно океану, частью которого она являлась, ревущая вода желала лишь одного – расширять свои владения; ее целью стал весь остров, который после столетия, проведенного без должного ухода, прогнил насквозь.

На углу Десятой улицы и Четвертой авеню Майкл, придя в себя, с беспокойством ощутил, что в законе всемирного тяготения что-то поменялось. Казалось, предметы отталкивало друг от друга, будто они испытывали взаимное отвращение. Он моргнул, ожидая, что ощущение пропадет, но этого не произошло. Из колодца, совсем недавно закрытого решеткой, бил огромный фонтан воды высоко вверх, распадаясь на мелкие брызги, и над затопленной улицей повисла радуга. Сознание Майкла было будто в тумане. Он с изумлением смотрел на происходящее, будучи не в состоянии связать это зрелище с чем-то еще и лишь механически подмечая другие события: громкие, взрывные. События, которые потребовали бы немедленного осмысления, будь он в состоянии управлять своими мыслями. Улица тонула – или это, или все остальное вокруг становилось выше – а с фасадов домов отваливались куски строительных материалов.

Секундочку.

То здание, на которое он смотрит – непримечательное, средней высоты офисное здание с темными тонированными стеклами, – оно делает нечто странное. Казалось, оно… дышит. Мощные дыхательные движения, как первые вздохи младенца. Такое впечатление, что это безымянное здание, каких тысячи на этом острове, пробудилось после десятилетий глубокого сна. По зеркальной поверхности паутинами побежали трещины. Майкл сел, опираясь на ладони. Асфальт под ним начал угрожающе колебаться.

Стекла взорвались.

Майкл перекатился на бок и прижался к земле, прикрывая руками голову. Сверху посыпались миллионы осколков. Целые оконные стекла вываливались и взрывались, ударяясь об асфальт. Майкл орал во все горло. Бессмысленные слова, грязные ругательства, словесный понос ужаса. Его сейчас на кусочки порежет. Хоронить будет нечего, не говоря уже о том, что некому. Шли секунды, стекло потоком падало вокруг него, и Майкл, второй раз за этот день, ждал смерти.

И не дождался.

Он поднял голову от асфальта. Солнца было не видно, воздух становился все влажнее. Его тело покрывали крохотные блестящие осколки, они вцепились в его руки и волосы, в ткань его одежды. Дул резкий ветер. Казалось, небеса разродились снегом. Нет, не снег. Бумага. Страничка, лениво кружась в воздухе, упала ему в руки. Надпись сверху: «Уведомление». Ниже: «От: отдел по работе с персоналом. Кому: всем сотрудникам. Выплаты при зачислении в штат». Эти слова повергли Майкла в транс. Будто шифр какой-то. Но за этими загадочными фразами лежала иная реальность, мир, ушедший в прошлое.

Внезапно листок исчез, порыв ветра унес его. На улице становилось все темнее. Слева послышался ревущий звук. С каждой секундой он становился все сильнее, как и ветер. Майкл повернул голову в сторону центра города и источника звука.

На него с ревом неслось огромное серое чудовище.

Майкл вскочил на ноги. Голова кружилась, ноги были будто ватные.

Но он побежал со всех ног.

Первым упало отнюдь не то здание, которое увидел Майкл. К этому времени обрушение центра Манхэттена продолжалось уже несколько минут. От южного края Центрального Парка и до Вашингтон-сквер сооружения, большие и маленькие, пребывали в процессе острого структурного разжижения, растворяясь и погружаясь во всепожирающую сливную дыру, в которую превращалась сердцевина острова. Некоторые падали сами по себе, вертикально осыпаясь к фундаменту, будто заключенные, в которых стреляет расстрельная команда. Другим помогали их соседи, если одно здание падало набок на другое, и дальше, как костяшки домино. Немногие, такие как огромная стеклянная башня на восточной стороне трапециевидного квартала у Пятьдесят Пятой и Бродвея, казалось, делали это исключительно по самовнушению. Мои товарищи испустили дух, почему бы и мне это не сделать? Этот процесс можно было бы сравнить с быстро растущими метастазами; он прыгал через улицы, будто от органа к органу, он разносился по улицам кровеносных сосудов, он сплетал свои смертоносные пальцы вокруг стальных костей. Мощной канцерогенной отрыжкой вздымались тучи пыли, затмевая небо.

На Манхэттен опустилась искусственная ночь.

Под Центральным Вокзалом вода прибывала с двух сторон: сначала по линии метро Лексингтон-авеню, от Астор Плейс, а потом, спустя пару секунд, начала поступать по тоннелю пригородной линии под Сорок Второй, от Таймс-сквер. Потоки встретились; как цунами набирает силу, приближаясь к берегу, так и здесь мощь воды тысячекратно увеличилась, и она хлынула вверх по лестницам.

– Ты сука неблагодарная! – заорал Фэннинг. – Что ты наделала?

Больше он не сказал ничего; в них стеной ударила вода, сбивая их с ног. В мгновение ока главный зал был затоплен. Эми оказалась под водой. Ее крутило и несло, она совершенно потеряла ориентацию в пространстве. Вода уже поднялась на пару метров и прибывала. Разлетались стекла, падали разные предметы, все пребывало в хаосе. Она вынырнула на поверхность в тот момент, когда высокие окна лопнули, осыпаясь внутрь; течение подхватило ее и снова утянуло вниз. Она беспомощно размахивала руками, ища, за что ухватиться. В нее врезалось тело Зараженного. Та самка, с седыми волосами. Сквозь ревущий поток грязной воды Эми на мгновение увидела ее глаза, наполненные ужасом и непониманием. А затем она пошла ко дну и исчезла.

Эми несло в сторону лестницы, ведущей на галерею. Она сильно ударилась – снова боль, снова звон в голове, – но ухитрилась ухватиться правой рукой за перила. Ее легкие жгло от нехватки воздуха, который пузырьками уходил из ее рта. Так она долго не продержится. Оставалось лишь позволить течению нести ее в надежде, что ее вынесет в более безопасное место.

Она отпустила поручень.

Ее снова ударило о ступени, но, по крайней мере, ее несло в нужном направлении. Если ее затянет в тоннель, она утонет. И тут до нее докатилась вторая ударная волна, швыряя ее верх.

Она упала на балкон, наконец-то выбравшись из воды. Стоя на карачках, стала кашлять, а потом ее стошнило. Из ее рта потоком хлынула зловонная вода.

Питер.

Подхваченный тем же потоком, он лежал меньше чем в метре от нее. Где Фэннинг? Затянуло ли его вниз, как остальных Зараженных, пошел ли он на дно, влекомый своим весом? В тот момент, когда она подумала об этом, здание вздрогнуло. В воздухе раздался треск. Подняв взгляд, Эми увидела, как большой кусок свода отломился и упал в воду.

Здание начало рушиться.

Грудь Питера быстро поднималась и опускалась. Началось превращение. Она встряхнула его за плечи, позвала по имени; его глаза открылись и тут же прищурились, фокусируясь на ее лице. В них не было ощущения узнавания, лишь легкое удивление, так, будто он не мог вспомнить, кто она такая.

– Я вытащу тебя отсюда.

Схватив его за руки, она перекинула его тело через правое плечо. Немного пошатнулась, но устояла. Пол качался, будто палуба корабля. От потолка продолжали отламываться куски, по мере того как разрушались несущие конструкции здания.

Она огляделась. Дверь, справа.

Беги, подумала она. Беги и не останавливайся.

И они оказались снаружи, хотя и было сложно осознать это. Было темно, как ночью, пыль затмила солнце, а огромный город изменился до неузнаваемости. Будто произошло невиданное жертвоприношение, обратившее все в развалины. По ушам бил грохот со всех сторон. Она оказалась на эстакаде, у западной стены вокзала. Дорожное полотно опасно накренилось, по нему шли трещины, отдельные секции обваливались. Эми выбрала направление. С Питером на плече она была едва в состоянии бежать. Полагаться можно было только на инстинкт. Бежать. Выжить. Унести Питера отсюда.

Эстакада спустилась до уровня улицы. Дальше бежать она не могла, у нее подгибались ноги. Остановившись у края эстакады, она опустила Питера на землю. Он дрожал – по его телу пробегали короткие резкие судороги, будто в приступе лихорадки, но они становились все сильнее и отчетливее. Эми знала, чего бы он хотел. Он хотел бы умереть человеком. Подходящих для этого инструментов было полно – острые, как ножи, куски арматуры, рваные полосы металла, осколки стекла. И она внезапно поняла, что именно этого и добивался Фэннинг с самого начала. Чтобы она осталась одна. Любовь порабощает нас, Эми. Она проиграла. Все и ни за что, в конечном счете. Она снова останется одна.

Она села рядом с ним, и ее сотрясли рыдания. Боль всей ее жизни, слишком долгой, сдерживаемая больше столетия, хлынула наружу. Ей дали увидеть жизнь лишь мельком – как быстротечно это оказалось. Может, лучше бы этого и не было. Питер начал стонать. Вирус сжигал его изнутри, забирая его.

Она выбрала. Кусок стали в метр длиной, с треугольным концом. Для чего он служил? Часть дорожного знака? Или рамы окна, которое когда-то глядело на этот суетный мир? Маленький осколок огромного здания, взлетевший в небо? Она стала на колени у тела Питера. Человек внутри него исчезал. Наклонившись, она коснулась его щеки. Его кожа была горячей и влажной. Он начал моргать. Раз, два, три.

Голос сзади:

– Будь ты проклята!

И она взлетела в воздух.

Майкл бежал вдоль Четвертой авеню, а позади него с ревом грохотали падающие обломки. От этого не убежать. Он свернул вправо, на Восьмую. По краям квартала, спереди и сзади, пронеслись облака пыли, будто торнадо, а потом будто вспомнили о нем. О, Майкл, прости, о тебе забыли. Обогнув угол, ринулись на него с двух сторон.

Он нырнул в ближайшую дверь и захлопнул ее за собой. Какой-то магазин одежды, пиджаки, платья, рубашки на вешалках и на полках, свернутые. Большая витрина с манекенами на платформах, лицами к улице.

Облака пыли достигли ее.

Стекло разлетелось на осколки, выдавленное потоком воздуха; Майкл вскинул руки, закрывая ими глаза. Поток заполнил помещение, сбивая его с ног. Уколы боли по всему телу – будто на него напал рой пчел. Он попытался подняться и лишь тогда увидел длинный осколок стекла, торчащий в правом бедре. Странно, что не настолько больно – должно быть чертовски больно – но тут пришла боль, уничтожая все мысли. Он кашлял, задыхался, захлебывался пылью. Пополз прочь от окна и врезался в вешалку. Сдернул с нее рубашку. Какая-то тонкая ткань. Обмотав ею кулак, Майкл прижал ее ко рту и носу. Начал судорожно дышать, снова наполняя легкие воздухом.

Потом обвязал рубашкой нижнюю половину лица, и слезящимися от пыли глазами посмотрел на потемневшую улицу. Он оказался внутри облака. Было совершенно тихо, если не считать тихого постукивания. Звука взлетевших в воздух частичек, которые теперь падали на асфальт и крыши давно брошенных машин. Его руки и ноги были скользкими от крови; бедро, там, где торчал длинный осколок стекла, пронзало болью от малейшего движения. Достав нож, Майкл надрезал и разорвал штанину. Стекляшка, длинный узкий осколок с неровными краями, слегка изогнутый, вошла под углом; рана примерно посередине между пахом и коленом, на внутренней стороне бедра. Иисусе Христе, подумал он, еще на несколько дюймов выше, и эта штука мне бы шарики срезала.

Протянув руку вверх, он сдернул еще одну рубашку и обмотал ею наружный конец осколка. Конечно, вполне вероятно, что, если его вынуть, рана станет больше, но боль была просто невыносимой. Если он не вынет стекло, то шагу не сделает. Лучше всего сделать это побыстрее.

Он обхватил рукой замотанный в рубашку осколок. Досчитал до трех и дернул.

Движущиеся в клубах пыли фигуры размером с человека остановились как вкопанные и повернули головы на вопль Майкла.

– Это был храм!

Рука Фэннинга попала ей в щеку, и Эми полетела назад от удара.

– Ты со мной это сделала? С моим городом?

Она вскинула руки, закрывая лицо. Но Фэннинг схватил ее за ворот и поднял так, что ее ноги оторвались от асфальта. А потом швырнул прочь.

– Я не буду никуда спешить. Ты захочешь, чтобы я убил тебя. Ты будешь умолять об этом.

Он снова и снова набрасывался на нее. Швырял, пинал ногами, отвешивал пощечины. Она поняла, что лежит лицом вниз. Чувствовала, будто отделилась от всего вокруг. Мысли лениво блуждали, на грани окончательного и бесповоротного разрыва, будто со следующим ударом они отлетят от ее тела и исчезнут в небе, как воздушный шар, у которого перерезали нитку.

Однако сознание запрещало ей поддаться, принять смерть. Сознание, против всякой логики, требовало держаться. Фэннинг где-то сзади. Эми ощущала его не как присутствие живого существа, а как некую абстрактную силу, наподобие силы тяжести, колодец тьмы, безжалостно засасывающий ее. Она поползла. Почему Фэннинг просто не убьет ее? Но он сам сказал: он хочет, чтобы она ощутила это. Ощутила, как жизнь уходит из нее, капля за каплей.

– Смотри на меня!

Удар в ребра подбросил ее над землей. Фэннинг бил ногой. У Эми перехватило дыхание.

– Я сказал, смотри на меня!

Он снова пнул ее, под дых, перевернув на спину.

Он держал над головой меч.

– Мы должны были встретиться у кассы!

Мы?

– Ты сказала, что будешь там! Ты сказала, что мы будем вместе!

Что он видит перед собой? Кто она для него? Превращение. Оно что-то сделало с его умом.

– Мне вообще никогда не стоило влюбляться в тебя!

Эми перекатилась в сторону в тот момент, когда меч полетел вниз. С монотонным лязгом ударил в асфальт.

– Я хотел умереть вместе с тобой!

Она снова лежала на спине. Фэннинг поднял меч над головой, готовый ударить. Она вскинула руки. Это ее единственный шанс.

– Тим, нет.

Фэннинг замер.

– Я хотела быть здесь. Быть с тобой. Я больше ничего не хотела.

Его руки напряглись. В любой момент клинок мог обрушиться на нее.

– Я ждал весь вечер! Как ты могла так поступить со мной? Почему ты не приехала, почему?

– Потому… что я умерла, Тим.

Мгновение ничего не происходило. Прошу, подумала она.

– Ты… умерла.

– Да. Мне очень жаль. Я не собиралась.

– В поезде, – еле сказал он.

Эми заговорила, осторожно, ровным голосом:

– Да. Я ехала, чтобы встретиться с тобой. Они сняли меня с поезда. Я не могла остановить их.

Взгляд Фэннинга оставил ее лицо и начал блуждать.

– Но теперь я здесь, Тим. Это главное. Прости, что это заняло столько времени.

Как долго она сможет поддерживать этот обман? Главное – меч. Если она сможет убедить Фэннинга отдать его ей…

– Мы все еще можем сделать это, – сказала она. – Сделать так, чтобы мы всегда были вместе, как собирались.

Он снова посмотрел на нее.

– Пойдем со мной, Тим. Есть место, куда мы можем уйти. Я его видела.

Фэннинг ничего не сказал. Эми ощутила, что ее слова нашли зацепку в его мозгу.

– Где? – спросил он.

– Это место, где мы можем начать с начала. На этот раз сделаем все правильно. Для этого тебе нужно только отдать мне этот меч.

Она протянула руку.

– Пойдем со мной, Тим.

Глаза Фэннинга впились в нее. В них было все – вся история того человека, которым он был. Боль. Одиночество. Бесконечные часы его жизни.

– Ты.

Она теряла его.

– Дай мне меч, Тим. Это все, что тебе нужно сделать.

– Ты не она.

Она ощутила, как все рушится.

– Тим, это я. Лиз.

– Ты… Эми.

В полусотне метров от них человек, известный как Питер Джексон, начал исчезать.

Его сознание пребывало в двух мирах. В первом, мире тьмы и суеты, Фэннинг подбросил Эми в воздух. Питер смутно осознавал это, не понимая, почему это происходит. Не мог он и вмешаться, его способность действовать, даже вообще шевелиться, оставила его.

В другом было окно.

Занавеска на окне светилась от летнего солнца снаружи. Образ казался знакомым, будто дежавю. Окно, подумал Питер. Это значит, что я умираю. Он попытался сфокусировать взгляд, вернуться к реальности. Свет изменился. Окно стало чем-то другим. Не окном перед его мысленным взором, а чем-то физическим. Будто проход в заполненной пылью тьме, будто коридор, уходящий в вышний мир, и в этом коридоре появилась сияющая фигура. Она дразнила его; он знал, что это, он поймет, если только сможет удержать этот образ. Картина стала четче. Остроконечный купол, многослойный, переходящий в высокий шпиль. На его зеркальной поверхности горело солнце, прорубая этот коридор в клубах пыли, яркий луч солнечного света, упавший на его глаза.

Крайслер-билдинг.

Коридор обрушился, и тьма снова сомкнулась над ним. Но теперь он знал: ночь, в которой он пребывает, не настоящая. Солнце еще не зашло. Оно сияет над облаками пыли, яркое. Если бы ему только добраться до солнца, если бы ему как-то выманить Фэннинга на свет…

Но эта мысль исчезла, могучая сила затягивала его, будто водоворот. Она была колоссальна. Он ощущал, как его утягивает ниже, ниже и ниже. Он не знал, что находится на дне, знал лишь то, что, когда достигнет его, все закончится. Где-то вдали менялось его тело. Его сотрясали судороги, оно билось об асфальт рушащегося города. Кости удлинялись. Сквозь десны прорастали зубы. Он погружался в море вечной тьмы, где не останется ни следа от него самого. Нет! Не сейчас! Он искал что-нибудь, хоть что-то, за что удержаться. Перед его мысленным взором появилось лицо Эми. Не воображаемое, реальное воспоминание. Они сидели на его кровати. Их лица были рядом, пальцы рук сплетены. На ее ресницах, будто бусины света, висели слезы. Тебе надо оставить что-то одно, какую-то память, сказала она ему. Я хотела оставить себе тебя.

Себе тебя, подумал Питер.

Он упал.

Ногу Майкла взорвало болью. Он вынул стекло, и кожа отстала, будто кожура апельсина, обнажив волокнистые, слегка пульсирующие мышцы. Он снова протянул руку вверх, достал длинный шелковый шарф. Скрутил его в толстый жгут и туго завязал поверх раны. Ткань тут же пропиталась кровью. Все ли он сделал правильно? Хорошо бы здесь Сара была. Сара точно знала бы, что делать. Такие вещи приходят в голову всегда не вовремя: у мозга нет ни доброты, ни понятия честности, он все время дразнит тебя тем, чего у тебя нет или чего ты не можешь сделать.

Шум снаружи стихал, волна разрушения ушла на север. В воздухе висел неестественный химический запах, горький, будто гарь. Впервые с того момента, как он очнулся на улице, он вспомнил про Алишу. Ее лицо, когда вода ударила по ней и унесла. Ее нет. Алиши нет.

На улице послышался хруст стекла.

Майкл замер. Шум послышался снова.

Шаги.

Отталкиваясь пятками, Эми ползла назад.

– Тим, нет! Это я!

– Не называй меня так!

Она потеряла его. Наваждение прошло. В его глазах снова появилась жгучая ярость. Внезапно Фэннинг вскинул голову. На его лице появилась новая эмоция, неожиданная радость.

– И кто это у нас тут?

Это был Питер. Превращение завершилось; его тело, поджарое, могучее, стало частью безликой орды.

– Какой хороший парень.

Губы Фэннинга растянулись в улыбке, обнажая клыки.

– Почему бы тебе не присоединиться к нам?

Питер двигался в их сторону по обломкам, на согнутых ногах, расставив руки в стороны. Его шаги казались неуверенными, его спина и плечи волнообразно колебались, будто он потягивался после долгого сна или привыкал к новой одежде.

– Позволь мне, Эми, кое-что тебе показать.

Резким движением запястья Фэннинг кинул меч рукояткой вперед Питеру, который механически схватил его в воздухе.

– Давай посмотрим, кто там внутри, а?

Фэннинг шел к Питеру, выпрямляя спину, и постучал себе по середине груди.

– Надо думать, прямо тут.

Питер уставился на меч, будто не понимая его назначение. Что это за чужеродный предмет в его руке?

– Ладно, давай уже. Я обещаю, что ни мускулом не пошевелю.

Питер сделал еще один шаг вперед. Его движения были дергаными, будто части его тела не совсем координировались между собой. Мышцы на его шее и плечах напряглись, когда он попытался поднять клинок.

– Понимаю, тяжеловато.

Еще один шаг, и Питер остановился. Он был на дистанции удара. Фэннинг не делал ни малейших попыток защититься, его лицо, походящее на морду летучей мыши, излучало уверенность и почти веселье. Меч остановился под углом сорок пять градусов к земле.

– Ладно, давай помогу тебе.

Подцепив когтем длинного пальца лезвие, Фэннинг поднял его до горизонтального положения. Слегка двинулся вперед, так, что острие коснулось его груди, чуть ниже грудной кости.

– Одного хорошего тычка хватит.

Из горла Питера вырвалось натужное рычание. Шли секунды, все его тело было натянуто, как струна. Из его рта вырвался шумный вздох, и он рухнул на колени. Меч зазвенел об асфальт.

– Видишь, Эми? Это просто невозможно. Теперь этот человек принадлежит мне.

Как и Зараженный в зале, Питер склонил голову в полном повиновении. Фэннинг положил руку ему на плечо. Будто погладил особо послушного пса.

– Сделаешь мне одолжение, не так ли? – спросил его Фэннинг.

Питер поднял голову.

– Будь добр, убей ее.

Майкл пополз спиной вперед прочь от витрины, опираясь на ладони и оставляя на полу широкий кровавый след. Там не один Зараженный, он это чувствовал; они были словно призраки, здесь и не здесь, неясные силуэты, скользящие и перемещающиеся в облаках пыли.

Они искали. Охотились.

Как только они его найдут, ему и двух шагов не ступить. Он отполз к задней стене магазина, где стоял длинный прилавок, позади которого была дверь, наполовину скрытая занавеской. Он уполз за прилавок, и тут пол снова начал трястись. Ощущение нарастало, будто мотор набирал обороты. Попадали стойки с одеждой. Разлетелись на осколки зеркала, вылетая наружу. С потолка посыпались куски штукатурки, взрываясь облачками пыли на полу. Сжавшись в комок и обхватив голову, Майкл начал свой мысленный монолог. Боже, кто бы ты ни был, меня уже тошнит от этого твоего дерьма. Я тебе не игрушка. Если хочешь убить меня, хватит ходить вокруг да около, давай с этим покончим.

Тряска усилилась. Майкл услышал, как по обе стороны от магазина вылетают из рам окна, падая на тротуар. Если Зараженные все еще таятся там, то, возможно, эта суматоха сбила их со следа. Может, они точно так же, как он, укрылись в темном углу и боятся. Может, они мертвы.

Он выглянул из-за прилавка. Все вокруг выглядело так, будто сюда ударили бойным шаром, ни одного целого предмета, кроме одного отдельно стоящего ростового зеркала, которое стояло справа, будто ошеломленный выживший, глядящий на последствия ужасной катастрофы. Слегка наклоненное в сторону витрины зеркало обеспечило Майклу частичный обзор в сторону улицы.

Во мгле появилась стая из трех Зараженных. Они двигались как-то бесцельно, будто потерялись. Майкл заставил себя замереть. Если они его не услышат, возможно, они пройдут мимо. Они еще несколько секунд шли дальше, но потом один из них резко остановился. Стоя боком к витрине, Зараженный вертел головой, будто пытаясь найти источник звука. Майкл затаил дыхание. Создание замерло, а потом подняло подбородок, стоя так еще несколько секунд, после чего развернулось в сторону витрины. Его нос подергивался, как у крысы.

Питер шагнул к ней. Пытаться бежать смысла не было: исход будет один и тот же. Время прекратило свой естественный ход. Все происходило, казалось, одновременно быстрее и медленнее; ее поле зрения сузилось, город вокруг превратился в одну сплошную тень.

Она плакала, но не о себе. Она и сказать не могла, о чем она плакала; ее слезы были абстрактным выражением печали, но и чего-то еще. Ее испытания окончились. Она была рада в некотором роде. Как странно, оставить жизнь будто тяжкую ношу, которую она была так долго вынуждена нести. Она надеялась, что попадет на ферму. Как счастлива она там была. Она вспомнила пианино, льющуюся музыку, руки Питера на ее плечах, радость от его прикосновения. Как счастливы они были вместе.

– Все нормально, – пробормотала она. Ее голос был какой-то далекий, будто не ее собственный. Он выходил из ее рта короткими выдохами. – Все нормально, все нормально.

Питер поставил меч так, что его острие было направлено ей в горло. Расстояние уменьшалось, а потом движение прекратилось, когда плоть и сталь разделяли считаные дюймы. Его голова наклонилась в сторону; еще мгновение, и он ударит.

– Ну? – сказал Фэннинг.

Их взгляды встретились. Знать и быть познанным: вот главное желание, суть любви. Это было единственное, что она могла дать ему. Внутри ее кипела немыслимая сила, сходная со светом. Она бы излучила ее прямо ему в сердце, если бы могла.

– Ты Питер, – прошептала Эми и стала шептать дальше, так, чтобы он слышал ее слова: – Ты Питер, ты Питер, ты Питер…

Кровь, понял Майкл.

Он не был уверен, что встать-то сможет, не говоря уже о том, чтобы бежать. Он оставил на полу кровавую дорожку, которая приведет их прямо к нему. Прижавшись спиной к стене, он поджал колени к груди. Зараженные вошли в магазин. Он услышал влажное пыхтение, будто собаки роются в грязи; они слизывали кровь с пола. Майкл ощутил странное возмущение. Эй, оставьте в покое мою кровь! Сладострастное хлюпанье продолжалось. Они настолько сосредоточились на этом, что Майкл уже начал подумывать насчет двери за занавеской. Что за ней? Тупик, или, возможно, лестница, которая ведет в глубь здания? Или даже на улицу? Дверь была скрыта прилавком лишь частично. Некоторое время, в зависимости от того, как быстро он сможет двигаться, он откроется.

Он выглянул из-за прилавка и посмотрел в зеркало, чтобы оглядеть помещение. Зараженные, стоя на карачках, прижались ртами к полу, вращая языками, будто миниатюрными швабрами. Майкл пополз вдоль прилавка, в сторону двери, которая была в трех метрах справа от него. Если бы Зараженные переместились в противоположный угол, прилавок бы полностью закрыл его.

Майкл смотал шарф с ноги. Ткань пропиталась кровью. Свернув ее в комок, он связал концы, чтобы она не развернулась, и приподнялся, стоя на коленях, так, чтобы голова не поднялась выше прилавка. Отвел назад руку и досчитал до трех. И метнул комок через весь магазин.

Он врезался в стену со шлепком. Майкл упал ничком и пополз. Услышал позади топот, а потом щелчки и рычание. Даже лучше, чем он думал: Зараженные стали драться из-за тряпки. Он пролез под занавеску и пополз дальше. Теперь он ни черта не увидит. Прополз еще полметра, миновал дверь и попытался встать. Как только ступня его раненой ноги коснулась пола, Майкл понял, что это мгновение он запомнит навсегда. Боль была просто потрясающая. Он сунул руку в карман рубашки и вытащил коробок спичек. Копошась в темноте, ухитрился вытащить одну, не вытряхнув все остальные. Чиркнул.

Он оказался в узком коридоре с кирпичными стенами, ведущем в глубь здания. Вдоль стен стояли металлические стойки с пустыми вешалками. Воздух здесь был почище, пыли поменьше. Майкл снял с лица платок. Слева от него был проход в небольшую комнату с занавешенными кабинками. Он поглядел вниз; капли крови отмечали его продвижение, будто дорожка из крошек. Кровь хлюпала в ботинке. Спичка догорела, он бросил ее в сторону, зажег другую и двинулся дальше.

Спустя восемь спичек Майкл решил, что выхода наружу нет. Сколько он ни выбирался в боковые коридоры, все время возвращался к центральному. Кто проектировал это здание? Как скоро Зараженные потеряют интерес к тряпке и пойдут по кровавому следу?

Он оказался в последней из комнат. Похоже, это была кухня, с плитой, мойкой и шкафами вдоль двух из четырех стен; посередине был небольшой квадратный стол, заставленный открытыми банками и пластиковыми бутылками. На продавленном матрасе лежали два скелета, их кости были коричневого цвета. Это были первые человеческие останки, которые Майкл увидел в Нью-Йорке. Он присел рядом с ними. Один из скелетов был меньше другого, который походил на взрослую женщину, с длинными иссушенными волосами. Мать и ее ребенок? Вероятно, они спрятались, когда все началось. И лежали здесь уже столетие, запечатлев навечно их последние мгновения любви. Майкл ощутил себя незваным гостем, будто он нарушил священный покой гробницы.

Окно.

Оно было закрыто решеткой в виде ставен на петлях из толстой проволоки, прикрепленных к металлическим полосам, привинченным к стене. Две половины были соединены навесным замком. Спичка догорела и обожгла ему пальцы; он выкинул ее. Когда его глаза приспособились к темноте, он увидел, что через окно проникает слабое свечение, едва заметное. Он огляделся, ища что-нибудь, что можно было бы использовать в качестве рычага. Думай, Майкл! На столе лежал нож для масла. Пол снова дернулся, горизонтально, один раз. Посыпалась пыль от штукатурки. Майкл вставил нож в дужку замка. Его руки были холодными и слегка немели, он едва мог шевелить ими – последствия потери крови. Майкл напряг руки и сильно крутанул нож.

Нож сломался пополам.

Вот оно; хватит уже. Майкл устал. Он сполз на пол и прижался спиной к стене, чтобы увидеть, когда они войдут.

Питер стоял в поле, по колено в траве. Все вокруг было странных цветов, неестественно ярких, подчеркивающих каждую мелочь. Дул ветерок. Земля была идеально ровной, но вдалеке пронзали горизонт горы. Ни день, ни ночь, нечто среднее, мягкий свет и никаких теней. Что это за странное место? Как он попал сюда? Он попытался вспомнить; и лишь теперь понял, что на самом деле он не знает, кто он такой. Его это немного встревожило. Он был жив, он существовал, однако, похоже, у него не было прошлого, которое он мог бы вспомнить.

Он услышал шум воды и пошел на звук. Сделал это автоматически, будто незримый разум управлял его телом. Прошло некоторое время, и он оказался у реки. Вода лениво текла, журча по камням. Она несла листья, похожие на ладони, кружащиеся в потоке. Он пошел вниз по течению, до излучины реки, где она образовывала пруд. Поверхность воды была совершенно гладкой, похожей на нечто твердое. Он почувствовал странное беспокойство. Казалось, что в глубине пруда находится ответ, хотя он не мог вспомнить вопроса. Вопрос будто вертелся на кончике языка, но когда Питер пытался сосредоточиться на нем, улетал от него, будто птица. Он опустился на колени у края пруда и посмотрел в воду. Увидел человеческое лицо. Смотреть на него было как-то неприятно. Это было его лицо, однако оно вполне могло быть чужим. Он протянул руку и коснулся воды указательным пальцем. От точки контакта пошли концентрические круги, но потом образ восстановился. Вместе с этим пришло ощущение, сначала далекое, но потом оно стало усиливаться. Ощущение узнавания. Он знал, кто он такой, если бы только он мог вспомнить. Ты… он будто пытался убрать огромный камень со своего сознания. Ты… ты…

Он отпрянул. Плотину в его сознании прорвало. Образы, лица, имена, дни – они хлынули потоком, почти что болезненным. Окружающая обстановка – поле, река, рассеянный свет в небе – начала распадаться. Ее смывало. За ней оказалась совершенно иная реальность, реальность предметов и людей, событий и упорядоченного времени. Я Питер Джексон, подумал он и произнес это:

– Я Питер Джексон.

Питер упал назад, меч выпал из его руки.

– Ты что такое делаешь? – рявкнул Фэннинг. – Убей ее, я сказал.

Голова Питера резко повернулась, его глаза прищурились, глядя на лицо Фэннинга. Это происходит, подумала Эми. Он вспоминает. Мышцы на его ногах сжались.

Он прыгнул.

Он врезался головой в Фэннинга. На его стороне был эффект неожиданности. Фэннинг полетел кувырком. Катился и катился, пока не уперся в бетонный пилон. Встал на четвереньки, но его движения были замедленными. Тряхнул головой, будто лошадь, и сплюнул на землю.

– Ну, это неожиданность.

А потом Эми подхватили; Питер взял ее на руки. Они бежали по Сорок третьей улице летящими шагами. Куда он несет ее? И она поняла. К недостроенному офисному зданию. Она запрокинула голову, глядя вверх, но пыль была слишком густой, чтобы увидеть верхние этажи, возвышающиеся над ее облаками. Питер остановился у основания шахты лифта. Закинул ее себе на спину, забрался на три метра вверх по наружной решетке шахты, взял Эми за талию и просунул ее сквозь решетку, опуская на крышу лифта. Затем пролез следом. Чего он всем этим пытался достичь, она не понимала. Снова закинув ее себе на спину, он локтями прижал к себе ее ноги, давая ей понять, что нужно держаться как можно крепче. Все это произошло за считаные секунды. Три лифтовых троса были закреплены в стальной пластине, привинченной к поперечной балке на крыше кабины. Питер схватил тросы руками и широко расставил ноги. Эми, обхватив его руками за плечи и сжав его талию ногами, как тисками, ощутила, как в его теле растет напряжение. Питер застонал сквозь зубы. И лишь тогда она поняла, что он хочет сделать. И закрыла глаза.

Пластина оторвалась; Эми и Питер полетели вверх, Питер – держась за тросы, Эми – сидя на нем верхом, будто на панцире черепахи. Пять этажей, десять, пятнадцать. Мимо пролетел противовес лифта. Что случится, когда они достигнут верха? Проломят крышу и вылетят в небо?

Внезапно решетка вздрогнула; противовес достиг дна. Натяжение троса сразу же пропало. Летя вверх, Эми вдруг поняла, что смотрит вниз, в шахту. Она летела одна, ни за что не держась. Ее тело замедлило полет, приближаясь к верхней точке траектории, и на мгновение будто повисло. Я упаду, подумала она. Как далеко земля. Она врежется в нее со скоростью в сотню миль в час, быть может, больше. Я падаю.

Рывок. Питер, продолжая держаться за трос, схватил ее за запястье. Сгибал и разгибал ноги, смещая центр тяжести и раскачивая себя и Эми по увеличивающейся дуге. Эми увидела, куда он нацелился, отверстие в стене шахты, чуть ниже их.

Он бросил ее.

Она приземлилась на пол, перекатилась и остановилась. Они все еще были внутри пылевого облака. Адреналин от быстрого подъема сделал ее мысли четкими. Все сфокусировалось, едва не до отдельных точек. Она подбежала к краю и посмотрела вниз с головокружительной высоты.

Фэннинг карабкался по стене здания.

Воздух сотряс чудовищный грохот. Здание на противоположной стороне Сорок третьей улицы начало оседать вертикально вниз, будто человек, падающий на колени. Пол под ногами Эми задрожал. Вибрация становилась все сильнее; раздался скрежет гнущегося металла, и пол резко наклонился в сторону улицы. Незакрепленные предметы – ржавые инструменты, козлы, набухшие от влаги куски гипсокартона, ведро гвоздей – все заскользило мимо нее и полетело в бездну. Эми лежала на животе, прижимаясь к полу. Угол наклона увеличивался. Она начала соскальзывать, ее руки и ноги не могли найти сцепление с поверхностью, сила тяготения побеждала…

– Питер, помоги!

Сладостное прикосновение его руки к ее, остановившее ее падение; он лежал на животе, они едва касались друг друга макушками. Пол снова дернулся вниз, но Питер держался, вцепившись в бетон пальцами ног. И все сильнее тащил ее от края.

– Ах, – сказал Фэннинг. Его лицо появилось над краем плиты. – Вот вы где.

Майкл услышал слабое металлическое позвякивание в коридоре – звук болтающихся на стойках вешалок. Недолгая тишина; следы его крови, ведущие туда-сюда, в один проход, в другой, пересекающиеся, на некоторое время озадачили их. Задержка была просто мучением. Если бы только он потерял сознание. Напротив, он был куда более сосредоточен, чем когда-либо.

Может, ему надо пошуметь. Позвать их, чтобы все это быстрее закончилось. Эй, идиоты, я здесь! Идите и возьмите, на хрен!

Какое глупое и неожиданное место для смерти. Он никогда не думал, что умрет в постели; и мир вокруг не таков, и он сам не тот человек. Но в какой-то проклятой кухне?

Кухне.

О том, чтобы встать, речи не шло. Но до плиты он дотянется. Он перекатился на колени, и голова у него пошла кругом; потянувшись вперед, он ухватился за ручку сковороды. Плюнул внутрь и протер металл низом рубашки. Отражение было смутным и нечетким, скорее, очертания человеческого лица, чем чье-то конкретное, но это все, что у него есть.

Звуки приближались.

Они бежали вверх по лестнице. Два пролета, и они оказались на крыше. Облако пыли было все таким же густым, хотя на западе оно было немного светлее, давая намек на то, где находится солнце.

Им надо выше. Им надо оказаться над облаком.

Эми посмотрела вверх. Стрела крана раскачивалась, будто шея птицы. Под ней раскачивался длинный трос с крюком на конце. Внутри фермы крана шла лестница, на самый верх.

Они полезли. Где Фэннинг? Несомненно, следит за ними – наслаждается собой, выбирает момент.

Они с лязгом забрались на самый верх. Кран качало все сильнее. Казалось, его в любой момент может оторвать от стены здания. Они все еще были внутри облака. Их окружали дымящиеся развалины Манхэттена, полоса разрушения продолжала расширяться от эпицентра. Грохот, поднявшееся вверх облако пыли, и нет еще одного дома. На месте кварталов зияли огромные дыры.

– Эй, там, наверху!

Фэннинг был уже на полпути к ним. Ухватившись одной рукой за перекладину, он с радостной уверенностью помахал им рукой.

– Не беспокойтесь. Я скоро!

К концу стрелы вел узенький мостик. Эми ползла по нему, Питер полз следом. Она старательно смотрела вперед, не смея поглядеть вниз, в пустоту. Одного взгляда достаточно, чтобы парализовать ее.

Они добрались до конца стрелы. Дальше уже некуда.

– Как мне нравится вид, черт подери.

Фэннинг добрался до верха башни крана и стоял в пятнадцати метрах от них. Выгнув спину, выпятив грудь, он обвел взглядом разрушенный город.

– Вы действительно дел натворили, не так ли? Как житель Нью-Йорка должен сказать, что это вызывает очень неприятные воспоминания.

Эми внезапно ощутила щекой тепло. Посмотрела влево, поверх Пятой авеню. Стеклянный фасад здания сиял оранжевым светом. Что было нелогично, ведь здание обращено этой стороной на восток. Это отражение, поняла она.

Фэннинг шумно выдохнул.

– Ладно. На мой взгляд, мы дошли до конца. Я бы попросил тебя отойти в сторону, Питер, но ты не похож на послушного.

Болтанка усиливалась. Внизу, будто маятник, раскачивалась цепь с крюком. Свечение стекла становилось ярче. Откуда идет свет?

– Что ты говоришь? Возможно, вам двоим можно взяться за руки и спрыгнуть. Я буду рад дождаться этого.

Вспышка. Яркий солнечный луч, отразившийся от стального купола Крайслер-билдинг, пронзил мглу.

И ударил Фэннингу прямо в лицо.

Внезапно кран покосился, уходя от стены здания. Болты, присоединяющие башню крана к внешним балкам сооружения, стали лопаться. Кран начал со скрежетом крениться в сторону Пятой авеню, сначала медленно, а потом все быстрее. Башню сорвало с основания. Они летели вниз и в сторону, стрела крана падала в сторону стеклянной стены здания на другой стороне улицы, будто молоток. Она пронзит его под углом сорок пять градусов, насквозь.

Умоляю, подумала Эми, держась за края мостика. Прекратите это.

Вокруг них вдребезги разлетелись стекла.

Зараженные не вошли, а буквально влетели в комнату. Первый, альфа, летел прямиком на стол и приземлился прямо перед ним. Майкл ткнул ему в лицо сковородкой.

Зараженный замер.

Двое других замешкались, не в состоянии решить, что делать. На это и надеялся Майкл; он нарушил их субординацию. Он сдвинул сковородку в сторону. Взгляд Зараженного последовал за ней. Это удивило бы Майкла, не будь он так перепуган. Едва дыша, Майкл медленно убрал сковородку ближе к себе. Зараженный послушно двинулся вперед; казалось, он в полном трансе. Майкл сместил сковородку влево, заставив Зараженного повернуть голову.

Сломанный нож для масла, подумал Майкл. Хорошо бы не ошибиться.

И ударил.

Конец стрелы крана вонзился в стеклянное здание на северо-западном углу Сорок третьей улицы и Пятой авеню на уровне тридцать второго этажа. Сила удара была такой, что стрела пробила еще два этажа, застряв в здании. И остановилась в неустойчивом равновесии. Башня крана и стрела образовали равнобедренный треугольник с вершиной в сотне метров над улицей.

Эми пришла в сознание, лишь отчасти помня, что произошло: ощущение быстрого падения, завершившегося столь тотальным хаосом, что ее сознание не было в состоянии разделить его на компоненты. Она лежала на полу, ее тело было перекручено, колени поджаты, левая рука вытянута над головой. Впереди нее была зона света, ветра и кружащейся пыли, которая оказалась зияющей в стене здания дырой. Слева от нее стрела крана уходила сквозь пол, покачиваясь из стороны в сторону и убаюкивающе поскрипывая. Если не считать этого, вокруг царила странная тишина. Под Эми лежало нечто громоздкое и выпуклое. Цепь. Она все еще не оторвалась от конца стрелы. Эми ощутила глубочайшее изумление от того, что выжила, от самого факта, что осталась в живых. Это было единственной ее эмоцией. Она перекатилась на живот, и орган равновесия, сбитый с толку долгим полетом, едва не вызвал у нее тошноту. Тем не менее она ухитрилась встать на четвереньки и поползла к краю стрелы.

Питер лежал на мостике лицом вниз. На первый взгляд не казалось, что он жив. Повсюду была кровь, а его шея была выгнута неестественным образом. Но когда Эми поползла к нему, зовя его по имени, то услышала еле различимый звук дыхания, а потом и увидела, как дернулась его рука.

– Я иду, – сквозь слезы сказала она. – Я иду к тебе, только держись.

Времени у нее не слишком много; неустойчивое равновесие крана долго не продлится. В любой момент вся эта штука может завалиться набок и упасть на асфальт внизу. Встав на колени на мостике, Эми подсунула руки под плечи Питера. Она судорожно дышала; пот заливал ей глаза и рот. В несколько рывков она дотащила его до конца стрелы и стащила на пол.

Перекатила его на спину. Его тело казалось совершенно обмякшим, но глаза были открыты. Эми взяла его ладонью под подбородок, чтобы он посмотрел на нее. Его язык шевелился за зубами, раздался булькающий звук; он пытался говорить.

– Ты ранен, – сказала она. – Лучше не пытайся.

Мышцы на его лице напряглись, а глаза сильно расширились. Она поняла, что он смотрит не на нее. Он смотрел ей за спину.

С губ Питера сорвалось единственное слово, последнее в его жизни:

– Фэннинг.

Сломанный конец ножа для масла вонзился в глаз создания. Брызнула прозрачная жидкость. Майкл попытался удержать нож, но металлическая рукоятка выскользнула из его пальцев, когда создание пронзительно завизжало и, шатаясь, попятилось с торчащим из глаза ножом. Теперь у Майкла не осталось ничего, кроме сковородки. Когда другая тварь ринулась вперед, Майкл изо всех сил взмахнул сковородкой, ударяя твари по голове сбоку, и упал набок, все так же прижимаясь к стене. И поднял сковородку перед собой.

Зараженный сбил ее в сторону.

Майкл перекатился на живот и закрыл голову руками.

С яростным ревом Фэннинг ринулся на нее. Секундное замешательство, и она уже лежала на спине, а Фэннинг сидел верхом на ней, смыкая когти на ее шее. Кожа на его лице почернела и обуглилась, плоть разошлась длинными пузырящимися полосами, открыв мускулы под ней; губ у него не осталось, и его рот превратился в ухмылку скелета, из обнаженных зубов. Из его глазниц свисали клочки чего-то мокрого; глазные яблоки лопнули. Эми попыталась дышать, но воздух не мог пройти сквозь ее горло, сдавленное руками Фэннинга. Струи слюны из его рта летели ей в глаза. Она молотила руками по его рукам и лицу, но ее удары были слишком слабы. Пол начал дрожать; кран начинал падать. Поле зрения Эми сократилось до узкого тоннеля. Она перестала размахивать руками и провела ими по полу. Он слепой, сказала она себе. Он не видит, что ты делаешь. Дрожание пола становилось все сильнее; раздался визг рвущегося металла, и стрела дернулась вверх.

Вот она, у нее в руке. Цепь.

Она обвила цепь вокруг шеи Фэннинга, и его лицо и тело дернулись; Эми ощутила, как давление на ее горло на мгновение ослабло. Стрела крана начала уходить обратно, наружу. Быстро свернув второе кольцо цепи, Эми накинула его на голову Фэннингу.

Фэннинг отпустил ее и выпрямился. Поднял руку, ощупывая свое горло. Цепь быстро натягивалась.

– Ищи ее, – сказала Эми.

Он не издал крика. Он покинул этот мир в мгновение ока. Только что был здесь, и вот его уже нет, его выдернуло в клубящуюся пыль, дабы его тело соединилось с прахом исчезнувшего города.

И все кончилось.

Майкл долго ждал. Тишина выглядела уловкой. Но шли секунды, и ничего не происходило. И он понял, что что-то изменилось.

Убрал руки от глаз и посмотрел.

Зараженные были мертвы. Тот, которого он стукнул сковородкой, лежал у его ног, скорчившись в позе эмбриона. Двое других были в дальнем конце комнаты, в такой же позе – даже тот, что с ножом в глазу, по которому до сих пор стекала кровянистая жидкость. Было нечто трогательное в их позах, будто их внезапно сморило усталостью и они упали на пол и заснули.

Он уцепился за плиту, чтобы встать, и, хромая, пошел по коридору, по следу из собственной крови. Взял с вешалки еще один шарф, перебинтовал ногу и выбрался наружу. Пробивающийся сквозь облака пыли свет вечернего солнца окрасил их в красный цвет. Майкл двинулся на восток, в сторону Лафайетт-стрит, а потом свернул на север. И, лишь пройдя еще один квартал, убедился в том, что произошло.

Зараженные лежали повсюду. На тротуарах. На улице. На крышах старых машин. Все – в одной и той же позе эмбриона, свернувшись, будто дети в постелях, уставшие после долгого дня. Это было зрелище не смерти, а, скорее, немыслимого коллективного сна. Их тела, как и город, частью которого они так долго были, начали обращаться в прах. Великое, печальное и радостное чудо, слишком тяжелое, чтобы его вынесло человеческое сознание. Майкл шел вперед, ковыляя. Где-то вдалеке все так же звучал грохот. Этот распад, это жертвоприношение, будет длиться месяцы, годы, быть может столетия, пока великий город не погрузится в море полностью. Однако сейчас, когда Майкл шел мимо этих тел, все вокруг охватило бесконечное спокойствие, мир замер в восхищении, в ладони момента лежала история.

И Майкл Фишер сделал единственное, что был в состоянии сделать. Он рухнул на колени и заплакал.

Питер начал умирать.

Эми ощущала, как слабеет его дух; сила Фэннинга оставляла его. Его глаза были открыты, но свет в них угасал. Скоро его не станет.

– Не оставляй меня. – Она подняла его руку и прижала к своей щеке; его плоть холодела. Мышцы его лица размягчались, предвещая смерть. – Умоляю, – сказала она, и ее сотрясли рыдания. – Не оставляй меня одну.

Пришло время отпустить его, попрощаться, однако сама мысль об этом была невыносима; она была неприемлема. Возможно, есть способ. Чернейший поступок – едва не предательство. И она мгновенно ощутила себя вне своего тела. Будто со стороны видела себя, берущую в руку осколок стекла и режущую себе его краем ладонь. Кровь потекла из раны и быстро образовала алую лужицу в ее ладони. Она взяла за руку Питера и сделала то же самое. Последнее мимолетное сомнение, и она приложила его ладонь к своей и сплела пальцы с его пальцами. Ощутила слабый рывок; Питер сжимал пальцами ее ладонь, все сильнее.

Она закрыла глаза.