Селина помещает остатки мозга Амбер на стеклянную пластину в стороне от тела. Затем она срезает ткань слой за слоем и взвешивает ее. Сунил настраивает бесконечные антенны, часто сверяясь с показаниями приборов на консоли управления.

Женщина подходит и тихо произносит:

— Вы должны все объяснить под запись. Иначе я больше ничего не буду делать.

— Вы можете переехать и работать на нас, — отвечает Сунил.

— В вашей кинокомпании много возможностей для патологоанатома на полставки? Я так не думаю.

— К сожалению, на этой неделе много.

Он отходит от консоли, стараясь не смотреть в сторону тел и срезанных пластинок мозгового вещества.

— Ладно. Предыстория. Кино — единственное искусство, которое полностью зависит от технологий. В этом и его сила, и его проклятие. Когда телевидение набрало обороты, люди ушли из кинотеатров. А большие студии тесно связаны и с их владельцами, и с прокатчиками. И те и другие хотят, чтобы зрители вернулись. Хотят продавать билеты и попкорн. Вот почему в начале века так активно продвигали ЗD.

Эта технология не так уж хороша. Тем, кто не носит очки, они не нравятся, а те, кто носит, не любят надевать еще одни поверх собственных. Так или иначе, десять процентов людей вообще не способны увидеть эффект ЗD. И все же это была бомба, новейшая разработка.

Мы небольшая компания. Нам не нравится быть на побегушках у какого- нибудь надутого индюка, болтающего у бассейна в Малибу. Особенно это не нравится Линн. Ее предки были такими жуткими, что римляне построили десятиметровую стену, чтобы сдержать их. Итак, переходя к сути, мы вложили деньги — ну, она вложила — в технологии. Мы вырвались далеко вперед, и теперь благодаря нам вы можете получить в собственной гостиной больше впечатлений, чем когда–либо получали в кино.

Селина расхаживает по комнате.

— И какое отношение это имеет к бедным мертвым женщинам? — спрашивает она.

— Мы научились напрямую стимулировать мозг аудитории. Зритель может проживать происходящее в фильме, осязать это, испытывать те же чувства, что и персонажи. И создаем мы такой эффект, заимствуя мозг наших актеров — с полного их согласия. Вживляем им кое–каких безвредных наноботов и другое подобное оборудование, что создает своего рода квантовую запутанность. Некоторые мозговые центры актеров мы используем без их ведома.

— Откуда вы знаете, что это безвредно? — требовательно спрашивает патологоанатом.

— Проводились испытания на животных и на людях — никаких последствий.

— И поэтому мозг стал синим?

— Вероятно. После воздействия воздуха.

— Сунил, пока я вам поверю, но судебному следователю, возможно, потребуются доказательства.

— Хорошо. А сейчас нам нельзя тянуть слишком долго.

Селина жестом показывает на оборудование:

— Объясните.

Сунил нажимает несколько кнопок на консоли. Свет в полупрозрачном кубе мерцает.

— Я пытаюсь снова создать запутанность в наноботах, — говорит он. — И записываю данные с них для отчета.

Неожиданно в кубе появляется модель отделов мозга. Сунил щелкает переключателем, и некоторые области помечаются красным и оранжевым.

— Визуальные центры разрушены. Наночастицы хранят в буфере кратковременную информацию — примерно десять секунд — до потери запутанности. Мне кажется, у нас есть что–то связное в верхней височной доле. Слуховая обработка. Это может занять время.

— Сколько?

— Около часа.

— Кофе? — предлагает Селина.