Голтри
Пусть погибший загонщик и был простолюдином, но он верой и правдой служил своему клану много лет, и потому сам О’Флаэрти вознес ему последнюю хвалу и одарил вдову. Были приглашены даже плакальщицы, расположившиеся каонтичаном вокруг тела, заливаясь слезами и воем поочередно, чтобы никто быстро не уставал. Их причитания по покойнику разносились в сгущающихся сумерках, отражаясь эхом от стен и проходов часовни и возвращаясь с неожиданных направлений.
Дэвид же зашел туда, чтобы помолиться о душе погибшего, и встал на плиты перед алтарем, думая, что может сказать такого, о чем бы Господь еще не знал. В конечном счете О’Флинн помолился не за усопшего, но за Коннахт, чтобы тот не был разрушен могущественными союзниками враждующих кланов. О’Коннеры сражались с О’Коннерами испокон веков. Это было в порядке вещей, так же как облака, бегущие в хрустальных сферах небес. Но теперь каждая из фракций собиралась привлечь на свою сторону железные рубашки, и это могло стать концом всему.
Погруженный в столь мрачные думы, Дэвид развернулся и увидел, как в часовню заходят сыновья Рори. Он молча отошел в сторону, чтобы пропустить их к алтарю. Но Маленький Хью остановился и сказал:
— Ты не спасал моей жизни.
— Я запомню, — кивнул Дэвид, — на будущее.
Это озадачило Хью, но тут на него оглянулся Турлох. В его глазах Дэвид увидел решение, что он не присоединится. А без О’Флинна не примкнет ни Макдэрмот, ни кланы Шлиав уа’Линна, а воины Маг Наи будут биться за Аэда, что предвещало западным краям невеселые деньки.
— Он погубит страну, — сказал Турлох, и Дэвид понял, что речь идет о короле.
— Только если будет драка, — заметил О'Флинн. — С другой стороны, зачем вообще звать чужаков?
— Так мне что, ждать, пока он умрет?
— Терпение — добродетель королей. Возможно, ждать придется не так уж и долго. Мужья вынуждены оберегать честь жен, а Аэд слишком многим успел наставить рога.
Турлох так закатил глаза, словно пытался посмотреть на раздирающие его внутренние противоречия. Затем он скривил губы.
— Ему наследует Фелим. Пусть Аэд глуп и слаб, но брат его совсем не таков. И если я могу подождать, пока одного из родственничков не станет, то на двух, боюсь, терпения у меня не хватит.
Маленький Хью приблизил свое лицо к лицу Дэвида, хоть для этого коротышке и пришлось встать на цыпочки.
— Выступишь против нас — и мы тебя уничтожим. Теперь краснокожие чужаки на нашей стороне.
Дэвид посмотрел поверх головы юноши в глаза Турлоха.
— Мне жаль Фелима, ведь на нем может сказаться глупость его брата.
Турлох понял намек и опустил ладонь на плечо Маленького Хью.
— Идем, мы пришли помолиться за душу славного парня, а не пререкаться со стариком. — Он покосился на уже обмытое и завернутое в саван тело на носилках у алтаря. — Этот малый хотя бы никак не был причастен к спорам королей.
Выйдя из часовни, Дэвид увидел, как Гиллападриг заново обвязывает ремешком рукоять своего вложенного в ножны меча.
— Думал, они нападут на меня в священном месте, — усмехнулся О’Флинн, — да еще и когда я под защитой О’Флаэрти?
— Мне просто понадобилось наточить клинок, вот и все, — проворчал Гиллападриг.
— Забавно, если бы они осмелились на такой шаг, — весело продолжил Дэвид. — Я вполне мог достаточно раззадорить Маленького Хью. И тогда О’Флаэрти пришлось бы прикончить обоих братьев, чтобы сохранить свою честь. Но не слишком ли высокая цена за спокойствие в Коннахте?
— Не слишком, если быть уверенным, что и правда сумеешь ухватить столь редкую удачу за хвост.
Дэвид рассмеялся:
— Кстати, а чем занят тот работник возле конюшен?
— Тот? Перевязывает свой головной платок.
О’Флинн похлопал собеседника по плечу.
— Идем. Глядишь, он поведает нам историю столь же мудреную, как и его головной убор.
— Но мы же не говорим на языке О'Гонклинов.
— Как и он сам.
Мужчина заметил их и оценивающе оглядел. Ему где–то удалось раздобыть нитку с иголкой, чтобы привести свой длинный шарф в порядок. Чужеземец внимательно посмотрел на Дэвида, вздохнул и откусил нить зубами.
— Терпеть не могу, когда передо мной кто–то пресмыкается. — сказал Гиллападриг. — Скверная это жизнь, когда тебя заставляют благодарить за то, что ее не отнимают.
— Иной жизни у него не было. — Дэвид подошел к питьевой бочке, которой пользовались конюшие, зачерпнул воды и предложил ее слуге краснокожих.
— Аква? — произнес О’Флинн, используя слово, запомнившееся ему из языка О’Гонклинов.
Коренастый мужчина посмотрел на кружку, а затем перевел взгляд на лицо Дэвида.
— Ока, — достаточно жестко произнес он и принял предложенную воду.
— Хорошо, что хоть это он прояснил, — заметил Гиллападриг.
— Он говорит на ином языке, нежели остальные краснокожие чужаки. — Дэвид присел на корточки и спросил на ломаном датском: — Кто ты?
Краснокожий вздрогнул от изумления, но затем его лицо вновь стало невозмутимым.
— Воин, — ответил он, и теперь настал черед удивляться Дэвиду.
— Воин и слуга?
Взаимонепонимание было очевидно.
— Он лишь немного понимает язык Ледяной земли, а я плохо знаю голуэйский, — сказал Дэвид Гиллападригу. — Так что пообщаться у нас с ним особо не выйдет. Но мне надо сообразить, что говорить Кормаку. Подозреваю, что О’Флаэрти известно не так много, как ему кажется, а Татамай вряд ли ему все добровольно расскажет.
Дэвид посмотрел на слугу и ткнул себя в грудь:
— Дэвид Макнил О’Флинн.
Затем он показал пальцем на слугу.
Тот помедлил, прежде чем хлопнуть себя по груди и ответить:
— Мускл О’Туббах. — Он отложил свое шитье в сторону и извлек из–под накидки небольшую трубку из вереска, вырезанную в форме вздыбившейся лошади. Но таких Дэвид никогда не видел: с непривычно широкой и короткой мордой, вся покрытая шерстью наподобие собачьей. У трубки был длинный, изящно изогнутый чубук.
В трубку работник насыпал какой–то порошок или перемолотые листья из холщового мешочка, завязывающегося на тесемку. О’Туббах с тоской посмотрел на этот мешочек.
— Тзибатлъ, — произнес он. — Тзибатлъ эйрвоах ачукма. Очень хорошо.
Он пару раз подкинул остатки травы в руке, словно пытаясь определить ее вес, а затем убрал мешочек в один из многочисленных карманов на своей одежде. Потом он поджег соломинку от жаровни и раскурил листья в трубке.
Теперь Дэвид уже точно знал, что это именно трубка, поскольку О’Туббах втягивал едкий дым листьев через чубук. Затем он передал приспособление О’Флинну, и тот, подражая действиям владельца, сделал затяжку.
И зашелся кашлем, когда дым опалил его легкие. Чужеземец лишь слегка улыбнулся, но смеяться не стал. Он издал несколько пыхтящих звуков, а затем пересек себе горло ладонью, изображая попытку глубокого вдоха. Дэвид понял его и набрал дым исключительно в рот, подержал там и выпустил. После нескольких затяжек О’Флинн вдруг ощутил, как обострились его чувства. Теперь он слышал арфу, играющую в главном зале, и высокий голос, напевающий «Плач О’Флаэрти».
Клану Мурхада, чья твердыня Гостеприимства домом была,
Клинки клана О’Флаэрти Верными стражами стали.
Не испугать было воинов тех Грохотом битвы…
И все же это было враньем. Они испугались и бежали на запад, прочь от чужаков, к бесплодным землям. В куда более зеленых краях клана Мурхада теперь правили О’Коннеры, сумевшие собрать тех людей, кто остался после отбытия чужаков.
О’Туббах, склонив голову, тоже прислушивался к музыке, и, хотя он не понимал слов, лицо его вдруг исказила печаль, он уловил в песне мотив преследований и потерь.
— Гиллападриг, — внезапно спросил Дэвид, — помнишь как Маккостелло захватил пленника из Нил Ог тем летом?
— И в обмен требует нашу скотину. А что?
— Я вот просто все думал, как воин мог стать слугой.
О'Туббах вновь протянул трубку, и Дэвид не стал отказываться.
— Кури, друже добрый, — произнес, запинаясь, чужак на устаревшем датском.
— Полагаю, — вздохнул О'Флинн, — я могу воспринимать эти слова как захочу. — Он вновь показал на себя, а затем на Гиллападрига и проговорил на датском: — Оба мы — кельты. — Затем он указал на О’Туббаха. — А ты О’Гонклин?
Мужчина взглянул на него озадаченно, затем ошарашенно, злобно и, наконец, высокомерно. Он пошевелил пальцами перед губами, а затем сплюнул на землю.
— И что это было? — спросил Гиллападриг.
— Он невысокого мнения о своих хозяевах, — ответил Дэвид.
— Неудивительно. Они ведь даже не попытались спасти его сегодня.
О’Флинн задумался.
— Вот бы знать, насколько можно верить тем двум датчанам. Смуглому, подозреваю, вообще нельзя, учитывая, что он из викингов О’Гонклинов и предан им. Тому, что из Голуэя?.. Сомневаюсь. Он вне закона, но мало ли почему. Возможно, он сам жалеет, что ввязался в эту авантюру. Все северяне себе на уме, и дай бог норманны займутся ими, когда придет время. Пусть они уже и забыли, что когда–то были викингами. А нам следует поспешить. Вряд ли вождь О’Гонклинов обрадуется, увидев, как мы обмениваемся тут дымом с его слугой.
Дэвид привлек внимание О’Таббаха к работнику О’Флаэрти, задававшему корм свиньям неподалеку от крепости и конюшен, где все трое курили.
— Работник, — произнес О’Флинн. — Слуга О’Флаэрти. А ты? Ты слуга Татамая?
Чужак рассмеялся и нацепил тюрбан на голову, а потом схватил себя за пах, вновь помотал рукой перед губами и плюнул в сторону крепости.
— Хочет сказать, что Татамай оскопил его? — ужаснулся Гиллападриг.
— Нет. Он имеет в виду, что у ОТонклинов нет яиц. — Дэвид палочкой начертил на земле кружок. — Земля Эйре, — сказал он и потыкал рядом. Потом нарисовал еще один кружок неподалеку. — Ледяная земля.
Затем на импровизированной карте появились Зеленая и Новонайденная земли. Под последней был изображен круг побольше.
— Земля ОТонклинов. — Дэвид протянул палочку О’Туббаху и, показав на рисунок, спросил: — Твоя. Земля. Где?
О’Туббах довольно долго смотрел на карту, и Дэвид повторил названия кружков, решив, что тот не понял.
Мужчина неторопливо закивал, затем наклонился, зачерпнул горсть земли и посыпал ею большой круг, который Дэвид назвал землей ОТонклинов. О’Флинн ошарашенно посмотрел на землю, а затем на свирепо ухмыляющегося чужака. Но не успел Дэвид задать следующий вопрос, как из крепости донесся женский голос, зовущий Мускла О’Туббаха. Ухмылка с лица последнего тут же исчезла, сменившись каменным выражением. Работник выбил пепел из трубки и, шустро ополоснув ее в воде, вновь спрятал в карман. А затем поднялся и встряхнул свою одежду, прогоняя запах дыма.
— Подозреваю, он не понимает, что такое карта, — сказал Гиллападриг, когда чужак удалился.
— О нет. Прекрасно он все понимает. — Дэвид проводил слугу взглядом и увидел, как тот в свете факелов предстает перед женщиной из рода ОТонклинов и как та смотрит на него. Запутанность отношений между новыми чужаками начала проясняться.
— Тогда почему он посыпал ее землей? — заинтересованно спросил Гиллападриг.
Дэвид еще раз взглянул на рисунок, прежде чем затереть его ногой.
* * *
Олаф, сын Густава, был так мрачен, будто обдумывал самоубийство. Впрочем, это настроение вполне подходило к создавшемуся положению.
— Я окончу свои дни в безымянной могиле, — признался он Дэвиду тем же вечером, глядя с крепостной стены на залитое лунным светом озеро. — Такова участь всех преступников.
Дэвид принес ему здоровенную кружку эля, ведь слова подобны рыбам — куда лучше чувствуют себя в жидком.
— Я был богатым купцом в Голуэе, — продолжал датчанин. — Возил олово и древесину из Корнуэла в Бордо и Геную в землях басков. А обратно тащил вино из Ла–Рошели, соль из Бурнёфа и шерсть из Испании. И вот за мою голову назначена цена, хоть я и не прикасался к жене того бедолаги. Я бы понял, если бы меня хотели выпотрошить за то, что мы с ней переспали, да только даже речи о том еще не было. А муженек ее думал иначе и из–за своей ошибки помер. Ерунда же какая–то. — Олаф вздохнул. — И все–таки на меня объявлена охота. А ведь я прежде не боялся ни бретонских, ни баскских пиратов и даже вместе с ганзейцами сражался против диких пруссаков.
Дэвид указал на судно, болтающееся на воде с западной стороны острова, почти незаметное в свете факелов.
— Это лодка ОТонклинов?
— Корабль, — ответил северянин. — Не лодка. Да, это он. Выглядит почти как когг, но ходить на таком?.. Плоское дно, киля нет. Капитану пришлось идти исключительно по ветру вплоть до Лох–Корриб. Представь, они в гавань ползли на веслах. У них даже гички нет. И никаких надстроек на носу или корме, чтобы дать стрелкам преимущество перед пиратами.
— Возможно, в их краях нет пиратов?
— Или же пираты победили, — развел руками Олаф. — Зато на их корабле позади основной мачты есть еще одна. Полагаю, она позволяет быстрее ловить ветер, чем привычная нам конструкция. Так что на широких просторах эта посудина может бегать довольно шустро. Обшито внакрой… ну, понимаешь. Вот только сверху вниз, как на старых кноррах, а не снизу вверх, как на современных кораблях. Осмелюсь предположить… у тебя там не осталось еще эля О’Флаэрти? О, спасибо! Так вот, осмелюсь предположить, что у ОТонклинов никогда не было морского флота. Только прибрежный. Этот корабль скопирован с кнорров времен Эрика Рыжего. А вот та вторая мачта… нечто новенькое. И идея неплохая. — Датчанин отхлебнул из кружки. — Хотелось бы вновь поднять паруса. Впрочем, не на такой штуковине. Не рискну сунуться к гасконскому берегу без надежного киля. И все же я мечтаю о добротном корабле, чтобы покинуть Землю Эйре, где все только и мечтают меня прирезать.
— Я не из таких.
— Это хорошо, но говорит только о том, что тебе пока не сообщили цену за мою голову.
Дэвид снова посмотрел на корабль. О'Флинн прежде не видел коггов, ничего похожего на них, а потому объяснения Олафа были для него столь же непонятными, как и язык ОТонклинов. Удивляло уже одно то, что такая громадная посудина вообще способна держаться на воде.
— Сомневаюсь, что подобные корабли смогут переправить армию через океан.
— Пусть тебя не смущают габариты, — сказал северянин. — Внутри места предостаточно.
— Я не о размерах сейчас говорю. Ты сам заявил, что и к гасконскому берегу на таком бы не сунулся. А как насчет океана?
Олаф задумался, прежде чем ответить.
— Если бы мне дышала в спину семейка Хенгиста, я бы и на коракле в океан отправился. Раз уж ложиться в безымянную могилу, так лучше в водную. Но… поход на восток должен быть достаточно простым. Запасись парусиной, лови ветер, и вот ты уже на месте. Что касается возвращения на запад… Что же, у этого корабля есть весла…
— Но если его снесет в сторону…
— Мы называем это отклонением от курса. В том–то и закавыка. Никогда не знаешь, когда потом найдешь землю. Если бы краснокожие чужаки умели строить корабли с килями, чтобы менять направление, они бы уже давно были здесь.
— Паруса из соломы не сплетешь, — согласился Дэвид.
— А без своих лохматых лошадей они бы бродили пешком, и какого размера было бы тогда их царство? С ноготь, не больше. Никаких великих городов, о которых рассказывал Торфин: Манахеттана и Личаувекинга. Этот их Татамай, когда мы проезжали мимо Голуэя и его величественных стен, скривился и расхохотался. Я бы пришел в ярость, если бы жители того города не собирались меня прикончить. Каждый народ велик ровно настолько, насколько позволяют имеющиеся у него инструменты. — Олаф заметил мужчину, поднимавшегося по лестнице, и окликнул на стародатском: — Приветствую, Торфин, сын Равна! Как жизнь?
Смуглый датчанин молча взял кружку с элем из рук Олафа и отхлебнул, после чего утер губы тыльной стороной ладони. Затем он бросил на Дэвида ничего не выражающий взгляд, а выпивку так и не вернул.
Олаф ухмыльнулся и обратился к О’Флинну на кельтском, чтобы Торфин ничего не понял:
— В Голуэе он бы уже через неделю хоть капельку, да улыбаться начал.
— Они напуганы. Все, кроме того слуги.
— Тогда им бы стоило держаться не так чванливо.
Дэвид уставился в ночь, за Лох–Корриб, Коннемару и океан.
— Порой приходится через силу идти вперед, чтобы тебя не догнала смерть.
* * *
Дэвид вышел прогуляться поутру в одиночестве, чтобы полюбоваться восходом солнца над Кил Клунах на восточном берегу озера. Ветер приносил с собой запах рыбы и сырости, раздувая подол одежды так, что его приходилось придерживать рукой. На горизонте показалась группа всадников, но затем приостановилась и вновь скрылась из виду за дальними холмами. Норманны… скорее всего, люди Маккостелло. Дэвид сплюнул через стену в воду, плескавшуюся у подножия крепости.
А может, это был отряд короля Аэда или даже люди Лейни, отправленные на юг Коннером год О’Хара? Дозорные? Распространители слухов?
Внизу по двору с двумя помойными ведрами в руках к навозной куче брел О'Туббах. Дэвид свистнул, и тот оглянулся. Их взгляды пересеклись, чужак опустил ведра на землю и по приставной лестнице забрался на парапет. Дэвид изобразил, как втягивает в себя дым, но когда его собеседник достал трубку, то сделал отрицательный жест, поводив рукой у себя перед губами. Потом он указал на лошадь и произнес на датском:
— Сага, лошадь, петь.
Тем вечером Торфин с помощью Олафа поведал, что краснокожие чужаки ставят своих коней превыше всех прочих животных. А О’Туббах, судя по его кривоногости, большую часть жизни провел в седле.
Чужак задумчиво пошевелил губами, точно пытаясь перевести слова на родной язык. Потом пожал плечами и завел напевный монолог. Дэвид медленно побрел вдоль парапета, и краснокожий последовал за ним, продолжая петь высоким хрипловатым голосом. О'Флинн не понимал ни слова, но и не это было ему нужно.
На очередном куплете песни О'Туббах заскрипел зубами и потер свой живот, указывая пальцем на изображение лошади. Затем он помахал руками перед ртом, из чего Дэвид заключил, что когда–то краснокожие ели конское мясо, но теперь перестали. У норманнов существовало схожее табу, что и не удивительно. Если все съешь, так на чем будешь ездить? Всадник верхом на корове будет являть собой куда менее пугающее зрелище. Судя по жестам, которыми О'Туббах сопровождал свое пение, он рассказывал историю о том, как ловят и обуздывают лошадей, но при этом его воображаемый конь обладал куда более ретивым норовом, нежели послушные кобылки норманнов. А еще краснокожий показывал стрельбу из лука и удары копьем.
В этот момент они повернули за угол и лицом к лицу столкнулись с Татамаем и его женщиной, совершавшими утреннюю прогулку по стене. Вождь чужаков остановился и бросил взгляд своих агатовых глаз на Дэвида и О'Туббаха. Работник, едва не выронивший невидимую стрелу, усмехнулся и выпустил ее точно в грудь вождя.
Татамай было потянулся к рукояти меча, но тут О'Туббах заговорил:
— Хахкало иссюбах, сашим. Са талоа химонаси.
И отвесил поклон, в котором просто читалась дерзость. Потом О’Туббах усмехнулся и продолжил изображать езду на коне и то, как опять теряет стрелу. О'Гонклин сделал вид, что не смотрит, но его женщина наблюдала за движениями бедер слуги, прикусив нижнюю губу.
Татамай убрал руку от меча… и Дэвид услышал тихий шорох, с которым за его спиной другие клинки возвращались в ножны. Гиллападриг, как всегда, следовал за ним тенью.
Татамай вдруг взмахнул рукой и выхватил из рук О'Туббаха курительную трубку. Тот закричал, но Татамай нанес резкий удар, от которого у работника голова откачнулась назад. Затем вождь краснокожих чужаков заговорил злым тоном. Дэвид сумел разобрать только слово «тзибатль», но возникло ощущение, что оно было столь же неродным для него, как и для его слуги. Возможно, оно принадлежало к языку народа эйр воах, растившего эти листья. О'Туббах осклабился и выдал реплику, которую не составило труда понять как знак неповиновения, а после ударил себя в грудь и произнес:
— Минго–ли биллия!
Вождь О'Гонклинов вновь вцепился в рукоять меча и на сей раз мог бы даже его и выхватить, но женщина опустила ладонь на запястье спутника и сказала что–то мягким тоном. Татамай не глядя сбросил ее руку, но все–таки не стал доставать оружие.
— Тзибатль, — снова произнес он и протянул руку.
Двое его охранников встали позади и сверлили слугу полными гнева взглядами. Дэвид скрестил руки и прислонился спиной к парапету, дожидаясь развязки.
Напряжение нарастало.
Но затем О’Туббах вздохнул и извлек из кармана мешочек с курительной смесью. Немного подержал в руках — Дэвиду даже показалось, что в знак непокорства зелье полетит через крепостную стену, — но затем протянул его вождю, проворчав что–то, что определенно должно было означать «чтоб ты подавился».
Дэвид не мог не заметить, что у обоих мужчин при передаче мешочка тряслись руки. По всей видимости, этот белый дым был им столь же необходим, как виски — записным пьяницам. Не сходя с места, Татамай поспешил набить трубку и погнал охранника за угольком, чтобы разжечь ее.
— Они не подрались, — сказал Гиллападриг, провожая взглядом удаляющегося Татамая. — Мне казалось, ты думал, будто они сцепятся.
— Время еще не пришло, — ответил О’Флинн и повернулся к О’Туббаху. — Минголей. Вождь?
— Минго, вождь Миске О’Геох, — ответил тот. — Сашим. вождь аль-Гонкуин.
Дэвид повторил имя для верности:
— Аль–Гонкуин? Стало быть, они сарацины?
Последнее слово ничего не значило для краснокожего, так что Дэвид не стал заострять внимание. Его сейчас волновало не столько то, откуда эти чужаки прибыли, сколько то, куда они направляются.
Вернувшись на парапет, выходивший на озеро, О’Флинн обнаружил Доннхада О’Малмоя и датчанина Олафа, ожидавших его там, как и было договорено.
— Сколько? — спросил Дэвид у Доннхада, указывая на когг, стоящий у пристани под ними.
— Трое да еще двадцать, — отозвался разведчик. — Но сосчитать было трудно, они же все на одно лицо. Примерно половина носит железные рубашки. Остальные лазают по веревкам. Эти, видимо, простые матросы. Пара человек всегда стоит в карауле, но охранники из них скверные.
— Они полагают, что находятся среди друзей, — сказал Дэвид.
— Более чем среди друзей. Несколько служанок О’Флаэрти отправились на борт под тем или иным предлогом, если ты понимаешь, о чем я. И, похоже, у них там есть женщина из пиктов, захваченная в бою с О’Мэлли.
Дэвид обратился к датчанину:
— Олаф, у тебя еще остались друзья в Голуэе?
— Разве у преступника могут быть друзья? — пожал плечами северянин. — Думаю, я сейчас могу назвать так любого, кто не пытается перерезать мне глотку.
— А что если ты пообещаешь им корабль, быстрее которого они еще не видели?
— Тогда… — Олаф покосился на иноземную посудину. — Ей бы еще киль приделать. Но я знаю корабела из Бордо, который за это возьмется. — Он оглядел мачты. — Дюжину парусов, думаю, хотя с такелажем придется повозиться… и еще надо будет… — Он помолчал, а потом кивнул: — Ja. Мне доводилось строить корабли. Это возможно.
— Отлично. Составь список людей и передай его О’Малмою. Доннхад, ты отправишься в Голуэй, потому что знаешь город. Найдешь тех, кого укажет Олаф, и тайком приведешь их сюда. По пути вы можете столкнуться с О’Дэлли, но между нами нет вражды. Только берегись, чтобы не встретиться с де’Бурго. Будь осторожен.
— Один О’Малмой стоит десятка его кретинов, — улыбнулся Доннхад.
— И прихвати с собой Кевина. Боюсь, их будет более десятка.
Доннхад удалился. Олаф помедлил еще немного, разглядывая когг и потирая руки, а потом тоже ушел.
Дэвид немного выждал и сказал:
— Татамай плыть домой, воинов везти. Тебя берет?
О’Туббах горько рассмеялся.
— Вождь аль-Гонкуин. Больше нет., — Он ударил себя в грудь. — Миске ОТеох всего вождь теперь. Город, крепость… как сказать? — Слуга изобразил, как высекает с помощью кремня огонь.
— Сгорели, — произнес Дэвид.
— Да. Город. Крепость аль-Гонкуина сгорели. Женщины… — Краснокожий дернул бедрами.
— И книги?
О’Туббах посмотрел озадаченно, и тогда Дэвид изобразил, будто читает.
— Пф–ф–ф… — тот пожал плечами и показал пальцами дымок.
— Прискорбно. Уж очень легко они сгорают, — произнес Дэвид, задумавшись о том, есть ли монахи в этой их Новонайденной земле. Успели ли они хоть что–то сохранить в своих записях, прежде чем знания утекли как песок сквозь пальцы. Он вспомнил святых Земли Эйре, черкавших своими перьями в далекие времена, пока за их окнами орали разъяренные викинги. Написанное там стало искрами, от которых при дворе Шарлеманя загорелся совсем другой огонь. Впрочем, теперь и Шарлемань остался лишь в легендах да сказках о столь же далеких временах, как падение Рима.
О'Туббах произнес на ломаном датском:
— Корабль забрать желтые волосы.
Дэвид предпочел промолчать, и тогда слуга добавил:
— Идти. Дом увидеть ачеба. Трава… трава.
О’Флинн отцепил с пояса ножны с кинжалом и протянул их пленному Миске о’Геоху, поскольку окончательно убедился в том, кто этот человек: один из сотен бедолаг гибнущей империи, угодивший в плен к бегущей банде аль-Гонкуинов. Возможно, даже в тот момент, когда корабль с беженцами готовился отплыть от берега. Багровые, до сих пор не отмытые пятна на палубе говорили об отчаянной схватке. О'Туббах помедлил, а затем извлек кинжал из ножен и надежно спрятал в складках своего тюрбана, возвратив пустой чехол обратно Дэвиду.
— Мы два курить ачеба.
— И мы еще покурим, — соврал Дэвид.
* * *
Сам О'Флаэрти лично проводил Дэвида до края Кил Клунах и гарцевал рядом на коне, пока горцы высаживались из лодок и готовились к долгому переходу обратно в Шлиав уа’Линн.
— Ты расскажешь Кормаку? — спросил О’Флаэрти.
— Я передам Макдэрмоту все, что увидел.
Король Яр Коннахта вздохнул, услышав столь осторожно подобранные слова, а затем посмотрел на запад мимо своего замка на озере.
— Не понимаю я твоей верности такому ничтожеству, как Аэд.
— Да, он ничтожество и тупица, — признал Дэвид, — но если мы начнем требовать, чтобы наши короли становились великими, прежде чем выказывать им подобающие почести, то воцарится смута. Короли приходят и уходят. Важен белый жезл, а не тот болван, что его держит.
О’Флаэрти взвесил слова Дэвида.
— Понятно, — произнес король. — Ты верен Фелиму. И всегда был его человеком.
— Было бы не очень красиво, — объяснил О’Флинн, — если бы он убил собственного брата. Этим займется Турлох… если рогоносцы не успеют раньше.
О’Флаэрти невесело улыбнулся.
— А затем псы Фелима устранят Турлоха под прикрытием железных рубашек? Печальная выйдет история, учитывая, что его планам помешают краснокожие чужаки.
— Жизнь — штука непредсказуемая, — пожал плечами Дэвид. — Кстати, у меня пропал нож.
— Серьезно?
— Полагаю, его мог украсть тот работник краснокожих. Подозреваю, что он хочет убить Татамая.
— Из–за женщины? У нее, конечно, ни рожи, ни кожи, но вряд ли он собирается ею любоваться.
— Может, и из–за женщины. Или из–за курительной смеси. Не важно. Предупреди Татамая.
Король Яр Коннахта поморщился, заподозрив какую–то хитрую уловку.
— Тебе же, как и Фелиму, и Кормаку, только на пользу будет, если Татамая убьют.
Дэвид благочестиво перекрестился.
— Господь завещал нам поступать милостиво даже с врагами.
* * *
Дэвид вновь остановил свой отряд на склоне холма, развернув лошадь, чтобы еще раз взглянуть на Лох–Корриб и крепость О’Флаэрти, пока дозорные проверяли, нет ли впереди засады. Гиллападриг подъехал и встал рядом.
— И в конце концов все опять свелось к женщине, — сказал он. — Что удалось разузнать?
— Они не придут, — ответил Дэвид. — Никогда. Ни на помощь Турлоху, ни ради чего–либо еще.
— С чего ты так уверен? Норманнам–то эта затея вполне приглянулась…
Дэвид потянул себя за усы, посмотрел на солнце и задумался, успеет ли до сумерек добраться до монастыря в Туаме.
— Ирландское море куда проще пересечь, нежели океан. Но дело даже не в этом. Империя аль-Гонкуинов погибла. Клан Миске О’Геох разжигает костры из книг. Татамай отчаянно пытается найти новое пристанище и хватается за любую соломинку. Он сейчас пообещает О’Флаэрти все что угодно. Может, и появится у наших берегов еще пара таких же кораблей в поисках легендарных земель, о которых краснокожим напели датчане… и на этом все.
— Так а что насчет Миске О’Геох? Этот клан же победил? Не могут ли к нам заявиться они?
— О’Флаэрти рехнулся. Мало того что к нам заявились красные римляне… Звать еще и красных варваров — чистое безумие. Но они наездники, не моряки, а в развалинах их погибшей империи богатств куда больше, чем на этих скудных берегах. Впрочем, народ они лихой, и их манит горизонт. Если бы О’Туббах сбежал и рассказал им о нас…
— Шансы малы.
— Насколько малых будет достаточно? Это отважный и достаточно смышленый человек, раз прожил столько времени в плену у врагов. Когда Олаф украдет корабль, разве не попытается О'Туббах проникнуть на борт? Могу ли я рисковать тем, что он сбежит? Увы, друг, но мы живем в жестокий и подлый век, когда каждый борется за то, чтобы его жизнь продлилась подольше. Не сожги они свои книги, я бы, может быть, и помедлил… — Дэвид помолчал и почесал подбородок. — Возможно, мы еще с теплотой вспомним этот день.
— О чем это ты? — спросил Гиллападриг.
— Тебе не показалось, что корона у Татамая из чистого золота?
— Похоже на то.
— Отважный человек, хорошо владеющий мечом, может создать в тех краях новое королевство, куда более сильное, нежели это возможно на окружающих нас бесплодных холмах.
У Гиллападрига от такого заявления едва не отвалилась челюсть. Когда он совладал со своим голосом, то поинтересовался:
— И ты поведешь уи’Линнов в те чужие земли?
— Я? Нет. Но жажда золота и прочей наживы — серьезное искушение. — Дэвид повернулся и увидел, что дозорные сигнализируют об отсутствии опасностей на пути. Тогда он пришпорил свою лошадку, и отряд горцев вновь неторопливо двинулся к дому. — Так что, возможно, этим заинтересуются норманны.
