Открылась дверь, звякнул колокольчик, Трясучка вошел в лавку. Монца шагнула следом. Внутри царил полумрак. Единственный пыльный луч света, пробивавший через окно, падал на мраморный прилавок и полки вдоль стены. Позади прилавка, под светильником, подвешенным к потолку, стояло большое кожаное кресло с подушечкой на спинке для головы. Уютное с виду, когда бы не ремни для привязывания сидящего. На столике рядом были аккуратно выложены разнообразные инструменты. Ножички, иглы, зажимы, щипцы. Орудия труда хирурга.

Возможно, раньше вид всего этого вызвал бы у него холодную дрожь, оправдывающую имя. Но не теперь. Трясучке выжгли глаз, и жил он для того, чтобы учиться. Вряд ли что-то в мире еще могло его напугать. Он даже улыбнулся, подумав о том, сколько у него прежде было страхов. Боялся всего и ничего… Но шевеление мышц потревожило рану под повязкой, отчего загорелось все лицо, и Трясучка перестал улыбаться.

Звон колокольчика вызвал хозяина. Нервно потирая руки, из боковой двери к ним вышел маленький темнокожий человечек с несчастным лицом, больше опасавшийся, похоже, что его явились грабить, чем прихода не столь уже далекой армии Орсо. В Пуранти сейчас все выглядели несчастными, все боялись потерять свое имущество. Кроме Трясучки. Ему терять особо было нечего.

– Господин, госпожа, чем могу быть полезен?

– Вы Скопал? – спросила Монца. – Глазных дел мастер?

– Я Скопал. – Он нервно поклонился. – Ученый, хирург, врач, специалист во всем, что имеет отношение к зрению.

Трясучка развязал узел на затылке.

– Это хорошо, – сказал и начал разматывать повязку. – Дело в том, что я потерял глаз.

Хирург мгновенно оживился.

– О, не говорите «потерял», друг мой! – И двинулся вперед, к окну. – Не говорите «потерял», пока я не увидел повреждение. Вы изумитесь, узнав, каких успехов можно добиться! Наука ежедневно скачет вперед!

– Такая прыгучая скотина?

Скопал неуверенно хихикнул.

– О… да, весьма подвижная. Мне удавалось частично возвратить зрение людям, которые считали себя ослепшими навсегда. Они называли меня волшебником, представьте! Называли… э-э-э…

Трясучка обнажил лицо, ощутил прикосновение холодного воздуха к горячей коже. Шагнул к Скопалу и повернулся левым боком.

– Ну? Что скажете? Способна наука на такой большой скачок?

Тот виновато потупился.

– Мои извинения. Но я и в области замены сделал великие открытия, не бойтесь!

Трясучка сделал еще полшага вперед, навис над ним.

– Похоже, что я боюсь?

– Нет-нет, конечно, я имел в виду… э-э-э… – Скопал бочком отошел к стенным полкам. – Мой последний метод окулярного протезирования – это…

– Чего, на хрен?

– Речь о фальшивых глазах, – сказала Монца.

– О, это гораздо, гораздо большее! – Скопал вытянул с полки деревянный поднос. В углублениях на нем покоилось шесть металлических шариков, блестевших, как серебряные. – Вот эти совершенные сферы из прекраснейшей срединноземельной стали вставляются в глазную впадину, где остаются, будем надеяться, навсегда. – Поставил на прилавок другой, круглый поднос и эффектно развернул его перед ними.

Там лежали глаза. Голубые, зеленые, карие. Цвет, как у настоящих, блеск, как у настоящих. На белке у некоторых имелись даже красноватые жилочки. И все равно на настоящие глаза они походили не больше, чем вареные яйца.

Скопал с превеликим самодовольством повел рукою над своими изделиями.

– Изогнутая эмаль тщательно расписывается в точном соответствии со вторым вашим глазом, затем вставляется между металлическим шариком и веком. Она со временем изнашивается, увы, и подлежит замене, но результаты, поверьте, вас поразят.

Фальшивые глаза таращились, не мигая, с подноса на Трясучку.

– Выглядят, как глаза мертвецов.

Последовала неловкая пауза.

– Лежа на подносе – конечно, но на живом лице…

– Думаю, это хорошо. Мертвые не врут, верно? Хватит с нас вранья. – Трясучка прошел за прилавок, сел в кресло, вытянул и скрестил ноги. – Делайте.

– Прямо сейчас?

– Почему бы и нет?

– На то, чтобы вставить шарик, уйдет час или два. На изготовление эмали потребуется недели две, самое малое… – Тут Монца со звоном высыпала на прилавок горсть серебряных монет. И Скопал покорно наклонил голову. – Сейчас и вставим… а остальное будет готово завтра вечером. – Зажег светильник, такой яркий, что Трясучка вынужден был прикрыть здоровый глаз рукой. – Придется сделать несколько рассечений.

– Чего несколько?

– Разрезов, – сказала Монца.

– Конечно, придется. Без ножичка ничего в этой жизни путного не сделаешь, верно?

Скопал порылся в инструментах, лежавших на столике рядом.

– И несколько швов, после удаления бесполезной плоти…

– Вырвать сухое дерево? Я только за. Начнем с пустого места.

– Могу я предложить трубочку?

– Черт… да, – услышал Трясучка шепот Монцы. Сказал: – Предложите. Что-то боль мне в последнее время надоела.

Глазных дел мастер снова наклонил голову и принялся набивать трубку.

– Вспоминаю тебя в цирюльне, – сказала Монца. – Дергался, как овца на первой стрижке.

– Хе. Верно.

– А сейчас так и рвешься глаз вставить.

– Один мудрый человек сказал мне как-то, что надобно быть реалистом. И когда им становишься, меняешься так быстро, что даже удивительно, правда?

Она нахмурилась.

– Не меняйся слишком сильно. Мне нужно уйти.

– Смотреть неохота, как глаз вставляют?

– Надо возобновить знакомство кое с кем.

– Со старым другом?

– Старым врагом.

Трясучка усмехнулся.

– Еще лучше. Постарайтесь, чтобы вас не убили, ладно? – Откинувшись на спинку кресла, туго затянул на лбу ремешок. – Мы еще работу не кончили.

Потом закрыл глаз. Свет был так ярок, что веко просвечивало розовым.