Месье Дюбаль не обманул – автомобиль ездил отлично. Даже слишком, на вкус Виктора. В ушах свистело, глаза слезились от ветра, и он понял, что имела в виду Эвелин, когда говорила, что они слишком низко летали. Но если с ее лица всю дорогу не сходило мечтательное выражение, то Виктор вцепился в скамью и надеялся, что на следующем повороте его не вынесет из машины.

Первым, что они увидели на подходе к вороньему табору, были пестрые ленты, удивительными цветами распустившиеся на черных ветвях боярышника. Старый оберег от зла, превратившийся в символ несчастий. Потом машина, повинуясь его приказам, свернула с дороги на размытую прошлой осенью колею. За изломанными силуэтами деревьев показались шатры, яркие, как завязанные на кустарнике узлы.

Не доезжая до разбитого на лугу лагеря, Виктор велел остановить автомобиль. Стоило заглушить мотор, как на капот приземлился ворон, хитро косящий черным глазом. Сидевший рядом с Виктором филин вздрогнул от неожиданности.

Никто не любил воронов. Возможно даже, их терпели еще меньше, чем бездушников. Ворона не понимали: в то время как другие духи выбирали, кого одарить своим благословением, по склонности и таланту, Ворон смотрел на судьбы. Всех его подопечных объединяло одно – их глазами он видел самые значимые события в истории человечества, будь это извержение Кампанийского вулкана или революция в Арнуале, первая железнодорожная катастрофа или цунами у берегов Синдистана. Одного этого было бы достаточно, чтобы люди невзлюбили воронов, считая их предвестниками беды. Но Ворон еще дарил родившимся под его звездой неслыханную удачу. Взять, к примеру, недавнюю статистику: при крушении «Манифика» единственным выжившим из ста восьмидесяти пяти членов экипажа и трех тысяч пассажиров оказался молодой ворон-аппенинец, зайцем пробравшийся в машинный отсек. Ради возможности взглянуть на мир их глазами Ворон даровал своим подопечным долгую, хотя и вряд ли счастливую жизнь.

Потому воронов ненавидели: они приходили и приводили за собой несчастье, а сами оставались невредимыми. Неудивительно, что их винили за следовавшую за ними по пятам смерть.

Первое сожжение ворона датировалось тринадцатым веком. Тогда толпа в маленькой горной деревушке решила, что болезнь уйдет, если не станет человека, который ее привел. То, что эпидемия началась до прихода чужака, уже не играло роли. Остальной мир подхватил: если убить ворона до того, как он нашлет несчастье, все обойдется. Их называли живой смертью, похитителями удачи, бедой во плоти. Их сжигали, колесовали, отправляли на гильотину. Не за преступления. Только за то, что им не повезло родиться.

Гонения на воронов продолжались шестьсот лет. Немногие выжившие следовали примеру бродяг-йенишей и сбивались в таборы, готовые подняться в любой момент. Предыдущий император запретил преследовать воронов и восстановил их во многих гражданских правах, но это мало что изменило. Вороны все так же предпочитали жить обособленно. Лишь немногие возвращались в общество. А остальные люди все так же ненавидели их и, лишенные законной возможности для самообороны, боялись.

– Зачем вы меня сюда привезли? – спросила его Эвелин, перегнувшись через сиденье.

В ее голосе впервые прозвучал страх. Но из присутствующих только Виктор понимал, почему он звучал.

– В таборе живет человек, которому известно, где сейчас искать Хардли, – откликнулся он. – Аматео! Я знаю, что ты рядом!

Большинство людей представляло воронов в образе синти, хотя схожего между двумя племенами было мало: лишь кочевой образ жизни и иррациональная ненависть, которую испытывали к ним остальные. Глупость. Вороны не спешили развеять этот предрассудок, но Виктор знал их секрет. Они были серы. Шутка природы, позволявшая им скрываться от подозрений. Серое оперение встречалось среди ястребов, цапель и сов. Серым цветом глаз обладали выходцы Королевского острова, расселившиеся по империи. Вороны легко могли затеряться в толпе – никто ведь не ожидает, что вестник беды будет выглядеть как Джо-торговец, приезжающий в город на ярмарку. Нет, конокрады-синти, с их таинственными обычаями и странным языком, одетые в вызывающе яркие тряпки, подходили на роль таинственного противника гораздо лучше. И вороны в таборах этот миф старательно поддерживали.

Как и мужчина, вышедший из-за деревьев. Высокий и стройный, гибкий как ивовый прут, он двигался плавно, даже тягуче, однако это была мягкость не танцора, а человека, с одинаковой легкостью способного как обчистить карманы, так и перерезать горло. Длинные волосы были небрежно стянуты на затылке кожаным шнурком, нитки керамических бус лежали поверх залатанной цветастой рубашки и старого армейского пальто со споротыми знаками отличия. Но, несмотря на облик, это человек не был синти: у тех не встречалось русых волос и светлых глаз с тяжелым вороньим взглядом, заставлявшим задуматься, кто на самом деле смотрит на тебя.

– Привет, бездушник, – поздоровался он с Виктором. Только от него это не звучало оскорблением. – Чума, канарейка и мастер Томас… Ты специально подобрал такую странную компанию?

– Они сами, – отмахнулся Виктор. – Мне нужна помощь. Я хочу увидеться с дочерью Ворона.

– Она вас ждет.

Роберт поспешил слезть со скамьи, но Тео его остановил.

– Только двое, – предупредил он. – Бездушник и… леди Эвелин.

Та вскинула голову:

– Откуда вы знаете мое имя?

Ворон весело ей подмигнул.

– Мы всегда знаем больше, чем следовало бы.

Виктор вздохнул.

– Леди, прошу вас. Мне нужно, чтобы вы пошли со мной, – произнес он как можно искреннее.

– Зачем? – Эвелин не спешила брать предложенную руку.

Он мог сказать. Но не при остальных. Роберт, вечный рыцарь в сияющих доспехах, решил ее поддержать:

– В самом деле, Эйзенхарт, зачем? Если вам опять нужна компания, я могу пойти вместо нее.

– Боюсь, что не получится, док. Вы слышали: дочь Ворона хочет видеть именно леди. Леди Эвелин, – вновь обратился к ней детектив. – Прошу. Доверьтесь мне.

Он уже уверился, что она откажет, когда она вложила пальцы в его ладонь. И последовала за ним.

Вороний табор представлял собой странное для обычного человека зрелище: яркие краски полотнищ не могли скрыть старость и нищету, также как и бедняцкая одежда, сушившаяся на веревках между шатрами. По глинистой почве, несмотря на сезон, бегали босые дети. То тут, то там перед очагами, сделанными из железных бочек, сидели старики, гревшие озябшие пальцы перед огнем. Черноволосая женщина несла от реки корзину с мокрым бельем. Две другие стояли над котлами, из которых доносился запах каши. И в то же время у одного из шатров стоял новенький автомобиль. Двое братьев перевязывали прямо на уличной скамье пачки купюр. Вышедшая из шатра девушка запахнула шубку, перепрыгивая через лужу. Виктор гадал, что видит шедшая рядом с ним Эвелин. Грязь? Разруху? Или, как он, свободу? От условностей, от приличий. От масок.

– С тех пор как Генри Четвертый запретил сжигать воронов, большинство мужчин отправились на заработки в города. Здесь остались в основном женщины, дети и старики. Те, кого нужно защищать, кому в городах может стать небезопасно, – решил Виктор рассказать Эвелин, заметив, как она оглядывается по сторонам. – Поэтому у воронов в таборе матриархат: женщина с самым сильным даром выбирается дочерью Карла-Ворона и матерью табора…

– Мы пришли, – перебил его Аматео. – Очень вовремя. Потому что, если разболтаешь еще пару секретов, мне придется тебя убить.

– Почему? – удивился Виктор фальшивой угрозе. – Я не рассказывал ничего такого.

– Она не наша.

– Я тоже.

– Ты – исключение, бездушник, – отрезал ворон. – Ты пришел к нам.

Он откинул полог. Под куполом царил полумрак, рассеиваемый только расставленными по углам свечами. Земля была прикрыта коврами; кроме них и многочисленных сундуков с вещами в шатре стояло старинное бюро, за которым сидела женщина со статью вдовствующей императрицы. Пропустив их внутрь, Тео молчаливым стражем встал у входа в шатер.

– Виктор, – старуха подняла глаза от бумаг. – Мальчик мой, что привело тебя сюда?

Поклонившись, он поцеловал протянутую ему руку.

– Вы сами знаете, миссис Сара.

– Знаю. И знаю, где тот, кого ты ищешь, – вздохнула она, обращаясь к Эвелин. – Дай мне свою ладонь, канарейка.

– Зачем? – недоверчиво спросила та. – Собираетесь мне погадать? Я, знаете ли, не верю в хиромантию.

– К чему гадать, если твоя судьба тебе известна? – усмехнулась старуха. – Ладонь.

– Прошу вас, – снова попросил Виктор.

Возможно, это было не слишком красиво. И он опять нарушил обещание не использовать Эвелин вслепую. Впрочем, Виктор никогда не собирался его выполнять.

После того как Эвелин протянула свою руку дочери Ворона, все произошло слишком быстро. Блеснул нож, возникший из складок старого траурного платья. Кровь из запястья дочери Ворона пролилась на раскрытую ладонь… И тотчас впиталась, расползаясь черными змеями под кожей.

Вскрикнув, Эвелин отдернула руку и прижала к груди. Чужая кровь то обволакивала кисть темной перчаткой, то собиралась клубком в центре ладони.

– Моей магии хватит на два часа, бездушник, – привычно предупредила дочь Ворона, перевязывая запястье платком.

Виктор снова поклонился.

– Тогда мне следует поспешить. Спасибо за помощь, миссис Сара.

– Не торопись так, мальчик. Ты ничего не забыл? – по ее знаку Аматео перегородил выход. – Тео, собери с них плату.

– Сколько? – равнодушно поинтересовался ворон.

– Медяк с медяка, серебряный с леди.

– Почему же? – не выдержала Эвелин. Испуг прошел, уступив место возмущению, и ей было все равно, на кого его направить. На Виктора, настоящего виновника ее злоключений, или на воронов. – С него медяк, а с меня целый шиллинг? Если только потому, что я одета дороже, то это дешевый ярмарочный трюк и…

– Оставьте, – остановил ее Виктор. – Я заплачу.

– Нет. Она должна заплатить сама, – приказала старуха. – И не выдумывай себе причин, девочка. Ты платишь больше, чем он, потому что узнала сегодня больше.

Не выдержав ее взгляда, Эвелин громко фыркнула и, бросив на столешницу монету, покинула шатер.

– Раз вы можете спорить о деньгах, значит, вы в порядке? – Виктор догнал ее спустя пару мгновений.

– Что это? – Эвелин закатала рукав пальто и продемонстрировала ему метку, которая десятком нитей расплылась по запястью.

Виктор взял ее ладонь и провел пальцем вдоль одной из линий.

– Ворон дает всем своим подопечным дар, который их лучше всего защитит. Дар нынешней дочери Ворона в том, чтобы видеть, где находятся другие люди. Это, – он отпустил ее руку, – всего лишь компас, который покажет нам, где искать Хардли, как показала бы сама миссис Сара. Не забивайте себе голову, через пару часов он растает, как утренний туман.

– Она назвала это магией, – медленно повторила она. – Но магии не существует.

Виктор пожал плечами.

– Как по мне, в этом не больше магии, чем в ваших дарах и инклинациях.

– Но это совсем другое! – возразила Эвелин. – Дар – это личное. Его нельзя передать, даже на время. Все это знают.

– Возможно, все, кроме Ворона. Или он любит нарушать правила, – усмехнулся Виктор. – В любом случае, вам не о чем беспокоиться. Ворон дает миссис Саре видеть, потому что он у нее в крови. А пока ее кровь разбавляет чужую, он может дать такую возможность другим, пусть всего на пару часов. Я в этом плохо разбираюсь, но можете как-нибудь спросить миссис Сару, если захотите.

– Нет, – произнесла Эвелин. – Не думаю, что захочу.

Эйзенхарт вновь пожал плечами.

– Ваше дело. А теперь скажите, в каком направлении нам искать Хардли?

– Юго-запад, – не задумываясь ответила девушка. Ее лицо приняло удивленное выражение. – Где-то в пятнадцати километрах отсюда.