28–3 гг. Д. З (1989–2014)

За каждой великой ненавистью скрывается история любви.

Ибо я человек, познавший и вкусивший любви. Я говорю «человек», поскольку я именно так себя ощущаю. Посмотри на меня, что ты видишь? Разве я не имею человеческий вид? Разве я не испытываю чувства, как испытываешь их ты, не страдаю, как страдаешь ты, не скорблю, как скорбишь ты? Что есть сущность человека, если не всё это? В человеческой жизни я был ученым по фамилии Фэннинг. Тимоти Фэннинг-младший, профессор кафедры биохимии Колумбийского университета, стипендиат Элоизы Армстронг. Известный и уважаемый, значимая фигура в те времена. К моему мнению по многих вопросам прислушивались, я шествовал среди людей моей профессии с высоко поднятой головой. Я был человеком со связями. Жал руки, целовал щеки, заводил друзей, любовниц. Богатство и удача сами текли мне в руки, я пил самый сладкий нектар моего тогдашнего мира. Квартира в городе, загородный дом, изящные автомобили, хорошие вина – всё это у меня было. Я обедал в роскошных ресторанах, ночевал в дорогих отелях, в моем паспорте не было свободного места от виз. Я был трижды помолвлен и трижды женат, и хотя союзы эти обратились в ничто, каждый из них в конечном счете не стал причиной для сожалений. Я работал и отдыхал, танцевал и плакал, надеялся и помнил и даже молился время от времени. В целом жил полной жизнью.

А затем я умер в джунглях Боливии.

Ты знаешь меня как Зиро. Такое имя уготовила мне история. Зиро Разрушитель, Великий Пожиратель Мира. То, что эта история никогда не будет написана, вопрос для онтологического спора. Что случается с прошлым, когда нет людей, чтобы записать его? Я умер и возродился к жизни – это старейшая из человеческих легенд. Я восстал из мертвых, и что же узрел я? Я оказался в доме, заполненном голубым светом, чистейшей голубизны, лазури, той, какую обрело бы небо, слейся оно с морем. Мои руки и ноги, даже моя голова, были привязаны к ложу. В том месте я был пленником. Разрозненные образы наполняли мое сознание, вспышки света и цвета, которые никак не желали складываться в нечто осмысленное. Мое тело гудело. Это единственное слово, которое пришло мне на ум, когда закончились последние стадии моей трансформации. Мне лишь предстояло узреть мое тело, находясь внутри него.

Голос, отовсюду и ниоткуда. Я мертв? Это голос Бога, обращающегося ко мне? Быть может, жизнь, которую я прожил, была не слишком достойной, и всё случилось иначе.

Какая-то мелкая просьба для Бога. Для бога.

Ты знаешь этот голос, сказал я себе. Ты не умер; это голос человеческого существа, такого же, как ты. Человека, который зовет тебя по имени, который говорит «отлично».

Начала проясняться суть ситуации. Я был болен, в своем роде. Возможно, у меня были припадки, это объясняло то, что я связан. Я не мог вспомнить всех обстоятельств того, как я оказался в этом месте. Главным был голос. Если я смогу идентифицировать его владельца, станет ясно всё остальное.

Я почувствовал, как давление ослабло, сработал какой-то механизм, и мои путы ослабли.

Правдой было и то, что, каким бы ни было мое заболевание, худшее уже миновало. Я не ощущал себя больным, напротив, ощущение гудения в теле, исходящее из груди, начало превращаться в музыкальное вибрато, охватившее всё тело, будто все молекулы моего тела звучали в унисон. Это было сильное ощущение, удовольствие на грани сексуального. Мои чресла, кончики пальцев ног, даже корни моих волос – я никогда не испытывал такого изысканного наслаждения.

Второй голос, более низкий.

Сайкс. Знаю ли я человека по фамилии Сайкс?

Внутри меня открылась дыра. Нет, разверзлась утроба. Я был голоден. Страшно, безумно голоден. Мой аппетит не был аппетитом человеческого существа, это было животное чувство. Голод с клыками и когтями, желание впиться, ощутить в челюстях мягкую плоть и горячие соки живого тела, брызгами ударяющие в нёбо.

И тут распахнулись врата памяти, и воспоминания хлынули потоком. Джунгли, влажный воздух, плотная листва, наполненная поющими на разные голоса птицами и зверьми, липкая кожа, вечный рой насекомых у лица. Солдаты, водящие винтовками по сторонам, пока мы идем, их лица в маскировочной раскраске. Статуи, человекоподобные, но чудовищных форм, отпугивающие и зовущие вперед одновременно, всё глубже в сердцевину этого мерзкого места. Летучие мыши.

Они прилетели ночью, затопив собой наш лагерь. Сотни, тысячи, десятки тысяч летучих мышей. Легион хлопающих крыльев. Они заслонили собой небеса. Они взяли небеса штурмом. Открылись врата ада, и они были его чернейшей отрыжкой, рвотой. Казалось, они не летят, а плывут, накатываясь волнами, будто стаи летящих в воздухе рыб. Они пали на нас, крылья и зубы и мерзкие визги радости. Я помню выстрелы, помню вопли. Я был в месте, залитом голубым светом, я слышал голос человека, знающего мое имя, но в моем сознании я бежал к реке. Увидел корчащуюся женщину на берегу. Ее звали Клаудиа, она была одной из нас. Летучие мыши покрыли ее сплошным покрывалом. Представь себе, какой ужас. Ее почти не было видно. Она дергалась в демоническом предсмертном танце. На самом деле инстинкт подсказывал мне не делать ничего. В глубине души я никогда не был героем. Однако иногда мы узнаём о себе то, чего никогда не знали. В два огромных прыжка я подскочил к ней и потащил ее в вонючую речную воду. Чувствовал, как в мои руки и шею впиваются зубы летучих мышей. Вода вскипела от крови. Такова была их ярость, что даже вода их не отпугивала, они пытались пожирать нас, даже утопая в ней. Я обвил Клаудию рукой за шею и нырнул, хотя знал, что это ничего не даст. Женщина уже была мертва.

Я вспомнил всё это, а потом кое-что еще. Я вспомнил лицо человека. Оно нависало надо мной на фоне зеленого полога джунглей. Я был без чувств и бился в лихорадке. Воздух вокруг меня вибрировал от вращающихся с оглушительным грохотом лопастей вертолета. Человек что-то орал. Я попытался сосредоточиться на движении его рта. Оно живое, говорил он – мой друг, Джонас Лир, говорил – оно живое, оно живое, оно живое…

Я поднял голову и оглядел помещение. Пустое, как камера в тюрьме. На стене напротив огромное окно, в котором я увидел свое отражение.

Я увидел, чем я стал.

Я не встал. Я взлетел. Я пролетел через комнату и с грохотом ударился в окно. Стоящие за стеклом двое мужчин отшатнулись. Джонас и второй, Сайкс. Их глаза расширились от страха. Я молотил по стеклу. Я ревел. Я распахнул челюсти, показывая зубы, чтобы они могли осознать степень моего гнева. Я хотел убить их. Нет, не убить. Слово «убить» слишком бледное для того, чтобы описать мое желание. Я хотел уничтожить их. Я хотел порвать их в клочки. Я хотел переломать им кости и зарыться лицом в мокрые от крови останки. Я хотел вонзить руки им в грудь и вырвать их сердца, жрать кровавое мясо, еще дергающееся в последних конвульсиях, и видеть их лица, когда они станут умирать. Они орали и вопили. Я был не тем, на что они рассчитывали. Стекло содрогалось и прогибалось под моими ударами.

Комнату озарил обжигающий белый свет. У меня было ощущение, будто в меня вонзились сотни стрел. Я отшатнулся, спотыкаясь, упал на пол и скрючился. Раздалось лязганье механизмов у меня над головой, и с грохотом опустился экран, закрывая меня от них.

Возможно, ему действительно было жаль. Какая разница. Даже тогда, скрючившись от боли, я знал, что их преимущество – временное, что оно не играет роли. Стены моей тюрьмы не помогут, со временем они поддадутся моей силе. Я стал черным цветком человечества, с начала времен обреченным разрушить мир, в котором не было Бога, чтобы любить его.