79

Лин захватил вихрь эмоций, бурных, как этот нещадно завывающий и бьющийся о скалу ветер. Все смешалось у нее в голове, будто в мозгу произошло короткое замыкание. На какое-то мгновение Лин подумала: как же Жюлиан мог умереть, если вот же он, перед ней. В следующий миг она представила, что мужчина, стоящий у входа в пещеру, – это какой-то незнакомец, надевший маску, грубо имитирующую лицо ее мужа. И голос Жюлиана, голос незнакомца, стучал у нее в висках:

– У близнецов в точности совпадает ДНК, но отличаются отпечатки пальцев. Паразит всегда присутствовал в твоем доме, и это был я. Это мои отпечатки рыжий сыщик постоянно обнаруживал на мебели и на дверных ручках. Бедняга повсюду искал того, кому они принадлежат, хотя я был у него перед глазами…

Лин опустилась на корточки, иначе она бы упала. Она не знала, сколько прошло времени, – ее затягивали черные дыры, и в такие мгновения она переставала существовать, но потом вновь цеплялась за реальность: Жюлиан мертв, и человек, который так похож на него, занял его место.

А голос все продолжал гудеть:

– …Говорят, судьбы близнецов связаны, что бы они ни делали, где бы ни находились. Ты уже слышала невероятные истории о сестрах или братьях, которые нашли друг друга спустя годы разлуки, даже живя на расстоянии тысячи километров? Наши с Жюлианом судьбы пересеклись четыре года назад. Случай распорядился так, что квартира, которую вы арендовали в Аннеси, принадлежала мне. Представь себе мое изумление, когда на записях скрытых камер наблюдения, находящихся в каждой комнате, я увидел себя самого…

Лин подняла на него глаза. Свет фонаря делил его лицо надвое, погружая половину в темноту.

– …Близнец, у меня был брат-близнец. И Жак это знал. В машине на берегу залива я направил на отца эту самую пушку и сообщил ему, кто я такой. Мне не пришлось долго склонять его к тому, чтобы он принялся пить и рассказал мне правду о первых днях моей жизни. Мне было известно, что мать не хотела детей и скрыла факт беременности и родов – тому виной нечаянно подслушанный разговор моих приемных родителей, – но я не знал подробностей…

Лин чувствовала, как ее затягивает в пропасть. Все вокруг плыло: влажная скала, мостки слева, лицо Мориарти – почти полная копия Жюлиана.

– …Он мне рассказал, что поначалу моя мерзавка-мать больше всего на свете мечтала забеременеть. Что они хотели иметь детей, долгие годы пытались, но у них не получалось. И вот однажды, случайно оказавшись у врача, мать узнала, что она в положении. Шел уже шестой месяц беременности, а она не поправилась ни на килограмм. В глубине души ей уже расхотелось рожать. Она не пошла к гинекологу и скрыла от всех, что беременна. Больше сорока лет назад она в одиночестве, как собака, скинула меня прямо на пол у себя в спальне, а потом вместе с пакетом мусора выбросила новорожденного младенца в помойку в двух километрах от дома…

Лин крепилась из последних сил. Этот человек занял место ее мужа, вошел в ее дом, прикасался к ее вещам. Он присвоил себе ее жизнь, спал в ее постели, насиловал ее. И он убил Сару.

– …Она лежала на полу в кухне, когда спустя несколько часов домой вернулся отец. У нее снова были боли в животе, между ногами текла кровь. Ее мука не закончилась, вот что самое безумное: она ждала второго ребенка. Моего брата-близнеца. Чертова близнеца, который затаился в тепле, как если бы предчувствовал, что его ждет!

Он принялся неистово бить себя ладонью по лбу.

– Покруче, чем в твоих романах, черт возьми! Отец сразу повез ее в больницу. Она родила прямо в машине, сучка, она вопила, что не хочет ребенка, что надо выбросить его в помойку, как первого. Отец мог бы поискать меня, попытаться – не знаю – посмотреть, жив ли я! Но он этого не сделал. Он предпочел убедить свою мерзавку-жену, что никогда в жизни никому не расскажет о неожиданности, выброшенной на свалку. Они должны были сделать вид, будто я вообще никогда не существовал. Я появился на свет без имени, без даты рождения, без роду без племени. На помойке, в груде мусора.

Он поднес руку к носу Лин:

– Ну-ка, принюхайся! Моя кожа до сих пор источает этот запах. Мой брат – ты позволишь мне так его называть? – знал родной дом. Может быть, мать никогда его не любила, а вот отец – мой отец – любил. Мне не пришлось слишком долго уговаривать его утопиться, когда я признался ему, кто я такой и что я сделал с его нежно любимым сынком.

Лин никак не удавалось заплакать, слезы не шли. Пытаясь успокоиться, она шумно дышала и глотала воздух. Мужчина сел лицом к ней, у противоположной стены.

– Ты имеешь право знать, Лин, этим я обязан тебе. Все эти исчезновения, все эти похищенные девушки… Это было просто… в порядке вещей. Я, безусловно, часть того, что ты в своих романах называешь шлаком, отбросами. Вероятно, я должен был сдохнуть в той помойке; в конце концов, возможно, был какой-то Божий промысел в том, что моя мать выкинула меня туда. Только вот я выжил, Лин, я уцепился за жизнь.

Лин ощутила ту же боль, что и при исчезновении Сары. Она открылась, отдала себя, доверила свои самые сокровенные мысли человеку, который всего лишь обладал внешностью Жюлиана, незнакомцу, скрывавшемуся под маской, спрятавшемуся под защитой мнимой амнезии. Она мгновенно все вспомнила: другой голос, непривычная сухощавость, коротко стриженная голова, эта внезапная жестокость. Как она могла до такой степени обмануться?

– …Поначалу я установил камеры в своей квартире в Аннеси только для того, чтобы наблюдать за личной жизнью арендующих ее семей. Участвовать в ней, слышать смех, крики совершенно посторонних людей. Видеть, как они занимаются любовью… Я сдавал квартиру на время отпусков и ночевал неподалеку, в маленьком отеле. Когда они уходили на прогулку, я менял в камерах карты памяти, а по вечерам у себя в номере смотрел видео…

Он опустил фонарь. Ветер шевелил волосы Лин. Она постепенно приходила в себя, к ней возвращались силы. Душевная боль еще настигнет ее, но позже, как прилив…

– …Я посещал клубы, пил. Я вел ночной образ жизни и сжигал себя, доходя до крайностей… Завязанные знакомства со временем дали мне возможность получить доступ в «Черный донжон». Мне хотелось видеть, как эти суки страдают, воют от ударов плетьми и ожогов капающим с горящих свечей воском.

Его пальцы свело судорогой, и теперь они напоминали орлиные когти.

– Именно тогда я напал на след Джинсона, моего приятеля, с которым мы делили одну спальню в интернате. Он мыкался между безработицей и халтурой по-черному на стройках в лионском предместье. И постоянно поддерживал связь с третьим, Дельпьером…

Он покрутил пистолетом у нее перед глазами. Возле его губ залегла жесткая складка.

– …Дельпьер так и не оправился после интерната… У него были проблемы с правосудием, потому что он трахал трупы. Юность этих парней была загублена, и в глубине души они все еще страдали. Как и я, но по другим причинам.

Лин воспринимала каждое слово как удар скальпелем.

– …Мы стали регулярно встречаться, выпивать и болтать о том о сем… Снова образовалась наша троица, как в то знаменитое утро, когда они помогли мне оттяпать член нашему учителю физкультуры.

– Ты безумец. Это даже не безумие, это…

– Наоборот, я человек очень здравомыслящий. Благодаря Mistik я понял, как далеко могут зайти мужчины, какими кровожадными зверями они могут стать, скрываясь под масками, чем могут пожертвовать, чтобы переступить границы и уродовать, калечить женщин… Я хотел, чтобы они их калечили, Лин, еще и еще. И я хотел видеть, как они это делают. Потом я создал сайт в даркнете и стал использовать Mistik как вербовщицу. Концепция для тех, кто хочет испытать экстремальный опыт, была проста: обещание на несколько дней получить девушку только для себя одного, при полнейшей анонимности, и делать с ней все, no limit. Вплоть до убийства, если они захотят… Они покупали у меня чужие жизни.

Лин почувствовала, как взбунтовался ее желудок, но он был пуст.

– …Я выставлял в даркнете фотографии и видео девушек – выбирал невинных, юных, еще не испорченных. Тот, кто хотел такую, просто должен был предложить мне огромную сумму. Как на аукционе. Вроде «Christie’s» для уродов, слетевших с катушек, – и, уверяю тебя, их оказалось полно.

Лин бросилась на него, но он был проворнее и резко отпихнул ее в сторону. Она упала и ушибла плечо. Он ударил ее в висок рукояткой пистолета, потекла кровь. Лин взвыла.

– Тебе хочется умереть прямо сейчас? Не интересно узнать продолжение?

Он, задыхаясь, поднялся на ноги и направил ей в лицо луч своего фонаря.

– В угол, вон туда.

Лин повиновалась, пытаясь сообразить, как сбежать. Позади нее, в вырубленном в камне отверстии, – пустота. Никакой лазейки.

– Я приобрел полуразрушенный дом недалеко от Вьенна и починил его на деньги, заработанные в сети. Конечно, Давид Жорлен не мог похвастаться благородным происхождением, зато обладал невероятными денежными средствами. А потом произошло то, что стало ферматой моей жизни: ваше пребывание в Аннеси…

Лин была приперта в угол пещеры, он заставил ее сесть.

– …Впервые я пришел к вам чуть больше четырех лет назад, я проник на виллу при помощи ключа, который подделал. Я увидел полное счастье своего брата, его успех, его прекрасную семью. Это было невыносимо, так не могло продолжаться. Спустя несколько месяцев я велел Джинсону похитить Сару: я рассчитывал сделать на ней четвертые «торги» и могу тебя заверить, она побила бы все рекорды. Чего стоит одна только сцена, когда она мастурбирует в квартире…

Лин надо было во что бы то ни стало превозмочь боль от его слов и найти способ спасти свою шкуру. Потому что, мертвая, она никогда не сможет заставить его заплатить. Он не должен выйти отсюда.

– Как тебе моя история? Впечатляет? Классный конец для книжки, не находишь? Но подожди, это еще не все. В конце концов я решил оставить Сару при себе и запер ее в своем доме. Мне хотелось, чтобы она каждую секунду напоминала мне о том, что я забрал у отца, брата и – косвенно – у мерзавки-матери. Должен признать, твоей дочери нелегко было постоянно жить у своего дяди с лицом собственного отца.

– Она была невинна!

– Именно этим они и привлекательны, а ты как думала! Кстати, должен тебе сказать, что Джордано не прикасался к ней. Однако он вовсе не был белым и пушистым. Он купил себе другую, Полину Перло. И довел с ней дело до конца.

Жорлен присел на корточки перед Лин и утер ей слезы.

– Не прикасайся ко мне!

Он стиснул ей пальцами горло и прижал ее к стене.

– …Мне надо бы сказать тебе пару слов об этой сраной шапке. Джордано заговорил прямо перед тем, как я проломил ему череп о стену. Вот так…

Он аккуратно стукнул ее затылком о камень и выпрямился.

– …Когда он трахал Полину, когда через неделю прижигал и протыкал ей ножом живот, он думал о своей дочери. Этот псих регулярно приезжал в Веркор с собственной дочерью – в те самые места, где, потратив семейное наследство, купил себе человеческую жизнь, – чтобы вновь пережить свои фантазмы. Эту шапку носила Полина, а не твоя дочь. Она наверняка валялась в фургоне, Джинсон надел ее девушке на голову, полагая, что это ее. Главное, что Джордано удалось заполучить шапку и забрать ее себе, чтобы… вспоминать. Как трофей.

– Он должен был узнать тебя в форте. Почему он ничего не сказал?

– Потому что он никогда не видел моего лица. Все переговоры с «клиентами» велись через даркнет. Анонимность, мобильность – вот ключ к системе. После эпизода в Аннеси я поставил себе цель еще раз сменить личность: я возьму имя твоего мужа. Убить его и поселиться рядом с тобой, симулируя амнезию. Он ведь столько лет жил за двоих, верно? Так что я имел право на свою часть пирога.

Паразит, без имени, без корней – вот кем он был. Потерянное существо, которому суждено было сгинуть, исчезнуть, но одаренное невероятными умственными способностями. Он прекрасно вжился в образ Жюлиана, сумев обмануть даже Лин.

– …Я чуть было не сделал этого, когда арестовали Джинсона, но тогда я еще не был готов. А Джинсон не сдался, наоборот: что за театр он устроил сыщикам! Но с его арестом мы с Дельпьером все прекратили, это стало слишком рискованно. Я продолжил заниматься шлифовкой своей новой жизни. Два месяца назад наведался к вам, чтобы осмотреться, мне нужна была ДНК Жюлиана, я хотел быть уверенным, что у него тот же генетический профиль, – мало ли что, всякое бывает. Все это я отправил в частную генетическую лабораторию, которая подтвердила полную идентичность. Я воспользовался этим, чтобы прихватить твои романы. Мне хотелось знать, кто ты… Занять место близнеца было бы невозможно без нападения и амнезии. Амнезия – это так удобно… В детстве я уже к ней прибегал. Загвоздка была в том, что я более сухощавый, чем Жюлиан, голос у меня немного выше, несколько иначе расположены морщины… А в остальном мы абсолютно одинаковые.

Лин качала головой. Если бы только она не расставалась с Жюлианом. Последние месяцы жизни мужа были ей неизвестны, она отдалилась от него, уехала, а Жорлен этим воспользовался. Он специально получил удар битой по голове, хотя знал, что может погибнуть. Но он рискнул.

– И тогда ты убил ее… Ты убил мою девочку.

– У меня не было выбора. Я арендовал шале в Ла-Шапель-ан-Веркор, где мы провели еще два дня… Не стану тебе описывать… Потом я ее запер там и послал срочное сообщение Дельпьеру, чтобы он взял на себя завершение работы. А сам сел в поезд и поехал в Берк. Пришло время уничтожить мое прошлое и сжиться со своей новой личиной. С образом Жюлиана Моргана…

Лин необходимо было собрать все свои силы – не для того, что бежать, а чтобы убить его. Он не должен покинуть эти прибрежные скалы, взять ее машину и вернуться к ней, в ее дом.

– …Приехав на вокзал, я пешком прошел шесть километров до виллы. В тот вечер Жюлиан отсутствовал, должно быть, по иронии судьбы, он как раз пытал Джордано. Увидев фары его машины, я дождался, чтобы он из нее вышел и ударил сзади. Потом связал по рукам и ногам, запер в багажнике внедорожника и поехал дальше, в сторону Вьенна. Я в самом деле не знал, что он спрятал шапку Сары, которую обнаружил под курткой у Джордано, что ему удастся засунуть ее в отделение для запаски и выцарапать на металле свое чертово сообщение… – Он покачал головой. – …Видела бы ты его лицо, когда я открыл багажник! Это был момент настолько… Даже не знаю, как тебе объяснить.

– Ты гниль, ты должен был сдохнуть на дне своей помойки.

Он надолго умолк и все гасил и зажигал фонарь, стоило ему услышать какой-то звук, шорох. А Лин использовала каждую секунду темноты, чтобы продвинуться вперед, попытаться хоть что-нибудь сделать. Но, вновь заговорив, он все же оставил фонарь включенным:

– …Я вынудил его принять снотворное… Я рассказал ему все, как и тебе. Он плакал, как ребенок. Когда он потерял сознание, я поменял документы, телефоны, ключи. Я превращался в Жюлиана Моргана. А потом я толкнул его в огонь, у него не должно было остаться ни лица, ни отпечатков пальцев… Давид Жорлен был мертв.

Все перепуталось в голове Лин. Жюлиан Морган умер, а Давид Жорлен жил. Он разрушил ее семью. И достаточно было одного выстрела, чтобы стереть Морганов с лица земли.

– …Когда в час ночи я вернулся на «Дарящую вдохновение», внезапно сработала сигнализация. На следующий же вечер я организовал нападение на себя, предварительно позаботившись о том, чтобы уничтожить все разыскания твоего дорогого мужа. Знаешь, а он и правда молодец. Суметь добраться до Джордано, до Mistik и перевернуть все вверх дном, как это сделал он, – для этого надо иметь смелость. У тебя был славный муж.

Он швырнул ей в лицо фотографии. С собакой, банановой плантацией, черепахами.

– План должен был быть совершенным, Лин, он и был безупречен, даже со всеми случившимися неожиданностями. Простого снимка, который я украдкой разглядывал, оказалось достаточно, чтобы ты поверила, что у меня есть какие-то старые воспоминания об этой мерзкой, старой, уродливой, как жаба, собачонке или о нашем отпуске. Ты ничего не могла заподозрить, мне не сложно было симулировать амнезию, ведь я ничего не знал о вашей жизни… Самым трудным было сдержаться и не придушить отца, когда мы с ним встретились. Но я проявил терпение – я знал, что в конце концов он заплатит сполна. Видеть, как он захлебывается, было круто!

Он снял куртку и бросил ей:

– Надень.

Время пришло. Лин не шелохнулась. Он подошел, ткнул дулом пистолета ей в плечо и стал проворачивать его, пока она не закричала.

– Ладно, не заставляй меня сердиться. Время пришло. И ты это знаешь. Именно для того ты здесь, верно? Чтобы тебе выпала та же участь, что твоей героине, и ты смогла бы чисто закончить историю. Завершить книгу своей жизни.

Лин повиновалась. Выбраться отсюда, приблизиться к пропасти. Снаружи у нее больше шансов, чем здесь.

– Теперь сыщики, наверное, уже обнаружили мое тело. Благодаря оставленным мною уликам они должны добраться до меня и понять, что все трое: Давид Жорлен, Мориарти и маленький Люк Тома официально мертвы. Так что очень скоро дело придется закрыть.

Он, по-прежнему держа Лин на прицеле, скользнул ей за спину. Она стояла прямо, старалась быть твердой. Ей было все равно, жить или умереть. В отличие он него, ей теперь нечего было терять.

– Я бы не пришел сюда, если бы тешил себя надеждой, что нам обоим удастся выпутаться из этой истории. Но… черт побери, ты сама не оставила мне выбора, когда показала тот снимок на заливе, а вчера вечером, когда я спросил про чемодан, сказала, что собираешься уезжать. В последние дни у тебя появились очень серьезные подозрения. Ты слишком слаба, в конце концов ты бы не выдержала и выложила бы все рыжему сыщику, который собственных отца и мать готов придушить, чтобы заполучить тебя. Жаль.

– Что ты собираешься делать? Пристрелить меня?

– Из пушки сыщика, которого я закопал? Слишком рискованно. Нет, ты попросту покончишь с собой. Ты выбрала место для финала своего последнего романа, чтобы умереть, потому что не можешь больше выносить то, что происходит вокруг тебя: смерть Сары, моего отца, мою амнезию… На камерах наблюдения пунктов оплаты полицейские увидят, что ты была одна, и у них не будет ни малейшего подозрения относительно обстоятельств твоей смерти. А я продолжу играть свою роль, завладею вашим домом и всем остальным. Построю себе новую жизнь. Ту, в которой мне было отказано, ту, которая должна была быть моей…

Он грубо толкнул ее к мосткам. Лин оказалась под шквалом ветра и дождя, струи которого смешались с ее слезами. Несмотря на растительность, в темноте между досками у себя под ногами она угадывала свирепость моря и суровый рокот волн, готовых поглотить ее. Эта разбушевавшаяся стихия будет играть ее телом, перекатывать его и мотать из стороны в сторону, а потом разобьет о прибрежные утесы. И она решила, что так история закончиться не может, что она, конечно же, умрет, да, но и он не должен остаться в живых, продолжать всех обманывать, жестоко присваивать себе чужие жизни.

Лин остановилась и обернулась к нему:

– Но чтобы твой план сработал, ты не можешь меня пристрелить.

Она внезапно бросилась на него и, словно когтями, впилась ему в лицо своими ногтями. Нападение было столь неожиданным, что пуля сама по себе вылетела из ствола в небо, а потом и оружие, описав дугу, исчезло в пучине. Стаи птиц с криками поднялись из своих гнезд в скальных уступах. Два силуэта рванулись к парапету, вокруг все завывало: ветер в пещере, лес, небо, гулкая пустота… И издали могло показаться, что это неистовый балет двух стремительных и зловещих танцовщиков из немого фильма. И когда один из них клонился, другой разворачивал его, и то один, то другой брал верх, и все начиналось сначала. Это напоминало какую-то эпическую схватку силы, отваги, даже инстинкта – до изнеможения, как схватка льва и леопарда, когда инстинкт может удесятерить желание жить – жить, чтобы выжить. Все продолжалось до тех пор, пока один из участников не опрокинулся за барьер безопасности, не покатился по поросшему кустарником головокружительному склону и не исчез в пустоте – словно мимолетный след падающей звезды.

Все было кончено, и вновь появились птицы, и оставшийся в живых задержался на мостках, положив ладони на перила и втянув голову в плечи, судорожно, как и его грудь, вздымающиеся от тяжелого дыхания.

Затем победитель побрел в сторону дороги и вскоре исчез в струях дождя.

И все смолкло, погрузившись наконец в вечную тьму.