78

Лин ехала на решающую встречу.

Одна в гнетущей тишине салона автомобиля, с выключенными радио и телефоном. Наедине со своей совестью, со своими подозрениями, со своей яростью. И своим страхом. Разумеется, ей было страшно. Да и кто бы не испытывал страх при мысли о встрече один на один с гнусным существом, покусившимся на того, кто ей было всего дороже, на ее дочь? Кто мог бы безбоязненно отправиться туда, где трагически завершалась «Последняя рукопись»? Как персонажи, встретившиеся лицом к лицу со стихиями, могли из этого выпутаться? Бессмысленно. Ее книги зачастую заканчивались плохо, потому что жизнь – это милость, ни больше ни меньше.

Лин вспомнила, что два года назад, когда роман еще только зарождался у нее в голове, она уже ездила по этой дороге, чтобы сориентироваться и иметь о ней представление. Она, успешная писательница, которая наслаждалась, наводя страх на читателей своими выдумками, пережила гораздо более закрученную и трагическую историю, чем ее самый адский вымысел. И вот сегодня вечером она набело сочиняет эпилог своей собственной драмы. И этот конец она не запишет на бумаге.

Очень скоро Лин ощутила на себе мощь стихии, способной задуть последнюю свечу цивилизации. Теперь ее окружала полная темнота, глухой мрак прибрежных скал и неба, обложенного тучами – предвестниками грозы. А ее собственное существование свелось к свету автомобильных фар на асфальте – двум желтоватым следам жизни. Быть может, Мориарти вообще не придет, быть может, эта одинокая поездка станет всего лишь дополнительным этапом ее крестного пути, но она чувствовала себя обязанной пройти его до конца.

Этрета. Город, который она нежно любила, с его галечными пляжами, бережно, как сокровище, охраняемыми известняковыми колоссами, с его очаровательными рыбачьими домиками и открывающимся днем на морской простор видом, сейчас угрожающе тянул к ней свои руки. Этой зимней декабрьской ночью, когда ветер сек щеки, а от мороза лопалась кожа на губах, Этрета выглядел чудовищной черной скалой, вырванной из преисподней.

Лин припарковалась в городе за два часа до условленного времени, с таким расчетом, чтобы иметь возможность быстро добраться от Иглы до машины. Осмотрительность была уместна, как никогда. Она сунула руку под сиденье, вслепую нашла фонарь, потом нащупала шероховатую рукоятку «зиг-зауэра». Она зажала в потной ладони ствол Джордано, обнаруженный в ночном столике Жюлиана – номерное зарегистрированное оружие сыщика, чей труп сейчас разлагался под землей в чаще леса.

Подняв воротник и натянув шапку на лоб, Лин как можно незаметнее выбралась из машины и смешалась с персонажами театра теней в декорациях столь же мрачных, сколь и величественных. Люди здесь любили и умирали. Художники и романисты отметили и описали каждый оттенок серого, голубого, красного в этом нормандском пейзаже.

Лин побежала к югу, но не по лестнице, ведущей к скальному гребню: она отважно бросилась в заросли и спустилась к заливу с осторожным проворством спасающейся добычи. Темное небо нависало так низко, что в метре ничего нельзя было разглядеть, а ветер все гнал тучи к скалам. Она настороженно ждала. Может, Мориарти тоже уже здесь и где-то прячется? Лин на мгновение зажгла фонарь, чтобы выбрать место недалеко от мостика, ведущего к знаменитой Игле, где можно получше затаиться среди растительности. Ее тело стремилось ввысь, словно в последнем порыве, хрупкое и все же готовое к этому моменту.

Как достойное завершение картины был просто необходим дождь, и он, разумеется, не заставил себя ждать. Создавалось впечатление, будто, грохоча, как целый судостроительный завод, на Алебастровый Берег обрушился шквал гвоздей. Лин свернулась клубком, спрятавшись в тепло собственного тела и обхватив руками колени. Сырость и холод сперва дотянулись до ее затылка, потом принялись лизать спину и живот, пока наконец не добрались до костей. Промерзшая и промокшая насквозь, она выдержала с полчаса, а потом с посиневшими, как дно бассейна, губами решила спрятаться за мостками, в «Девичьей комнате» – сумрачной пещере, откуда днем открывается вид прямо на Иглу. Там Лин поспешно сняла куртку и перчатки, подышала на негнущиеся пальцы и, чтобы разогнать кровь, потерла ладонями плечи. Конечно, она спряталась от дождя, но яростный ветер завывал, как туманная сирена, хлестал, жаловался, создавая у Лин представление о том, как может выглядеть конец света.

Она бросила взгляд на север, вдоль гряды, и заметила какое-то мерцание на воде. Белый круг света, казалось, покачивался на взбесившихся волнах. Он все увеличивался, увеличивался.

Мориарти приближался.

Лин схватила пистолет, сняла с предохранителя и прижалась к стене в левой части пещеры. Она дрожала всем телом, потому что была всего лишь женщиной. Ну что же, она здесь. На краю света, в конце истории, своей собственной истории, без надежды на возвращение и возможности спастись бегством. Теперь или она, или он, или сейчас, или никогда.

Позади себя Лин различала крики гнездящихся в скалах колоний морских птиц – чаек или крачек. Она затаила дыхание, когда конус света обшарил пещеру, послышались шаги по скрипучим доскам и в проеме выросла тень. Лин следила, как она постепенно заполняла собой все пространство, словно для того, чтобы лишить ее жизни и увлечь в последний танец смерти.

И тут появилось лицо. Увидев его, Лин почувствовала, как ее покидают последние силы.

– Жюлиан…

Ее голос был едва различим в гуле дождя. Мужчина осторожно вынул из ее руки пистолет. Он знал, что она не выстрелит.

– Твой муж, Лин, умер, упав головой в камин. Мы до такой степени похожи, что даже ты не увидела различия. Меня зовут Давид Жорлен. Я его брат-близнец.