Эта история могла бы вообще не начаться, не сохранись с далекого 1581 года удивительного предания, переходившего из поколения в поколение, – будто видели славные воины Ермака Тимофеевича в далекой земле сибирской огромных волосатых слонов в дремучей тайге…

До сих пор специалисты теряются в догадках – кого видели дружинники Ермака? Ведь настоящих-то слонов они в те времена уже знали – имелись они в зоологических садах при дворах воевод и в царском зверинце. И с тех пор живет легенда о живых мамонтах…

…Давно это было, еще дед рассказывал Айсату! Отправился один рыбак на сенокос. Лето в Заболотье стояло жаркое, сухое – комары попрятались по болотам, мошка еще в силу не вошла. Косил, косил он траву, передохнуть решил, ягод посбирать. Едва взошел на лесной бугор – заскользила под ним земля и вниз пошла. Провалился рыбак в большую темную пещеру, насмерть перепугался: как наверх выберешься? Сколько ни силился, ничего не вышло: высоко, не допрыгнешь. Решил камней натаскать, чтоб горку сделать. Нагнулся за первым попавшимся камнем – и обомлел. Прямо на него громадный «земляной бык», маммутом называемый, ползет, рога свои кривые и гладкие наставляет. Обомлел рыбак – конец настал: проткнет его «бык» страшными рогами. Но мамонт подполз, подул на него, пофырчал, а потом у ног примостился. Сидит рыбак ни жив ни мертв. Темнеть в пещере стало – видно, свечерело наверху. Поднял мамонт свою лохматую голову, посмотрел в упор на человека и к камню, что хотел взять рыбак, направился. Стал он камень тот лизать, урчать от удовольствия, досыта нализался, а после и рыбака к камню вроде бы подтолкнул: ешь! Рыбак попробовал камень языком теплый, на хлеб похожий, ну и тоже лизать принялся. Сразу голод прошел. Осмелел рыбак, сызнова вознамерился наверх выбраться, но мамонт от дыры его оттолкнул и в ход за собой повлек.

И начал рыбак с мамонтом по подземным ходам шастать, мамонт рогами землю роет, лбом уминает за ним дорога и остается. Иногда же на свой ход набредут или на чей еще там, по нему идут. Много они исходили, камнями питались, кореньями. А однажды отлучился куда-то мамонт, и не было его несколько дней, наверное. Рыбак нигде съедобных камней найти не мог, отощал, чуть с голоду не помер. Потом пошел по следу мамонта разыскивать, и – чудо! – впереди вроде бы свет. Смотрит, дыра в береговом обрыве и день видно. Кинулся рыбак к той дыре, да чуть было не ослеп с непривычки от яркого солнца и не разбился – высоко в обрыве нора была, свалился он вниз, по грудь в речную тину ушел. А когда опамятовался, то увидел: находится он у Тапкинских юрт, что выше Тайтамака стоят на реке Носке… Стало быть, не одну сотню километров отмахал рыбак под землей. Добрался он до дому, а там его давно уже ждать перестали, посчитали мертвым. Как-никак, прошло целых три года, рыбаку же показалось – три месяца минуло…

Ну, а куда мамонт делся, никто не знает: говорят, тапкинские мужики нору ходили на берег смотреть и видели будто бы след к реке от чего-то тяжелого, будто бы полз кто-то к воде и там скрылся. Но для мамонта это не страшно, он ведь и в воде может жить. Сказывают, будто это мамонт зимами ломает толстый лед в реках и озерах, устраивает на реке заторы в ледостав. Порою хозяин реки, «албаны», рассердившись на «земляного быка», затирает его льдинами или обрушивает под ним берег. Вот тогда жители прибрежных селений и находят на берегу скелеты и «рога» мамонтов. И еще говорят: не выносят мамонты солнечного света, гибнут, как только луч солнца коснется их шкуры…

Эту странную историю рассказал историку Г. Еремину старый охотник Айсат на Аулкуле, в Заболотье, что рядом с Тобольском. А чуть позже в «Ежегоднике Тобольского губернского музея» за 1908 год он обнаружил публикацию краеведа П. Городцова «Мамонты. Западносибирское сказание». И один из рассказов, передаваемый Городцовым, записан именно в… Заболотье!

Было это в 1863 – 1868 годах, и предание удивительно похожее на то, что мы привели выше, только мамонт там «добрее», он отпускает человека, а сам скрывается в воде.

Удивляет здесь не живучесть легенды (бывают предания и подревнее), а та приязнь, о которой сообщается о животном, невраждебность к человеку. Так могли рассказывать люди, очень хорошо знавшие повадки гиганта. Обские угры, сибирские татары и русские в Сибири еще в прошлом веке верили: мамонт жив, но только в небольшом количестве, он очень робок. По своему нраву животное это кроткое и миролюбивое… Удивительно это знание психологии зверя, жившего в эпоху верхнего палеолита. Откуда такая осведомленность?

…Посол австрийского императора хорват Сигизмунд Герберштейн, посетивший в середине XVI века Московию, писал в 1549 году в своих «Записках о Московии»: в Сибири «…имеется великое множество птиц и различных животных, каковы, например, соболи, куницы, бобры, горностаи, белки и в океане животное морж… Кроме того, Вес, точно так же белые медведи, волки, зайцы…». Кем был этот таинственный зверь Вес, долгое время никак не могли понять комментаторы «Записок». А ведь еще в 1911 году тобольчанин П. Городков писал в очерке «Поездка в Салымский край» (Ежегодник Тобольского губернского музея. 1911. Вып. XXI), что у салымских хантов «щука-мамонт» называется «весь». «Этот монстр был покрыт густой длинной шерстью и имел большие рога, иногда „весь“ затевали между собою такую возню, что лед на озерах ломался со страшным грохотом. Неудивительно, что впечатлительный посол, наслушавшись рассказов о таинственном звере Весе, занес его в разряд реально существующих животных наряду с медведями, волками, белками и соболями».

А может быть, он располагал и другими сведениями?

Первым, кто сообщил миру о сибирских мамонтах, был, вероятно, китайский историк Сыма Цень (II век до н. э.). В своих «Исторических записках» он пишет о представителях далекой ледниковой эпохи как о… здравствующих животных!

«Из зверей водятся… огромные кабаны, северные слоны в щетине и северных носорогов род». Значит, еще и шерстистые носороги?!

Странно, почему китайский ученый не называет обоих животных именем крысы «тиен-ту» и не заявляет об их ископаемом состоянии, ведь еще в III веке до н. э. бивни ввозили в Китай из Сибири. Складывается впечатление, что речь идет о живом существе, жившем в Сибири еще в III-II веках до н. э.

Спустя столетия свидетельство ученого, основанное на реальных фактах, было предано забвению, как это не раз случалось в императорском Китае, и уступило место фантастическим спекулятивным измышлениям о крысе «тиен-ту». Уже китайский посланник Тулишен, проехавший через Сибирь в Россию, сообщал в 1714 году императору: «А находится в сей холодной стране некоторый зверь, который, как сказывают, ходит по подземелью, и как скоро солнце или теплый воздух до него коснется, то он умирает… имя сего зверя „мамунт“, а по-китайски „хишу“…»

А теперь перенесемся в другой северный регион, в приполярные области США и Канады. В одном из недавних номеров журнала «Аляска» мне попалась любопытная статья Ненси Л. Бесс «Миф о последнем мамонте», в которой, помимо интересных рисунков конца прошлого века, приводится рассказ некоего X. Тьюкмана, утверждавшего, что он… беседовал с индейцем, убившим последнего мамонта. Вот эта история:

"В 1890 году я путешествовал по рекам Сент-Майкл и Юкон на Аляске. Клондайк еще не был открыт, и пароход Аляскинской торговой компании не поднимался выше Форт-Юкона по причине короткого сезона судоходства; как раз там я и оказался, когда наступила зима. В Форт-Юконе жило небольшое индейское племя. В эту долгую зиму я услышал много интересных рассказов от старого индейца.

Как-то вечером я рассматривал какие-то старые рисунки, принадлежавшие Джо – старейшему вождю этого племени. На одном из рисунков был изображен слон, при виде которого старый Джо пришел в сильное возбуждение и в конце концов, с некоторой неохотой, объяснил мне, что он видел одного из этих зверей «там» – он показал рукой на север. Мои уверения в том, что такие животные не водятся на этом континенте, ничуть не поколебали его.

Подыгрывая старику, я попросил его рассказать эту историю, что он сделал после долгих уговоров.

"Однажды, много лет тому назад, мы, я и Сун-тхай, двинулись вверх по реке Поркьюпайн. Сун-тхай мой сын, сейчас он уже умер. Затем много дней мы поднимались по маленькой речке вверх, в горы. Но горы были очень высокие и очень крутые, и мы не могли взобраться на них. Тогда мы вернулись назад и подстрелили лося возле небольшого оврага. Сун-тхай пробрался по нему и увидел, что овраг заканчивается небольшим утесом; взобравшись на него, он заметил пещеру. Он был храбрым, Сун-тхай. Он залез в пещеру и обнаружил в ее дальнем конце дыру. Сун-тхай выглянул в нее и увидел легкий путь для подъема на гору, и вот, взяв с собой немного мяса, мы зашли в пещеру и заметили, что она усеяна огромными костями – их размер превышал мой рост, – и я испугался, но, выбравшись через дыру на солнечный свет, я снова осмелел, и так мы достигли вершины горы.

На расстоянии мы видели большую долину, озера и деревья, вдали, по ту сторону долины, мы видели горы, а за ними, очень далеко, высокие горы с вершинами, покрытыми снегом, который никогда не сходит.

Сун-тхай сказал: «Мы добудем много бобрового меха в этой долине, а?» Я сказал: «Нет, это дьявольская страна», и еще я сказал ему, что эту страну индейцы называют Ти-Кай-Коа (След Дьявола). Тогда Сун-тхай немного испугался и ответил: «Идем, отец, мы не останемся тут надолго; за пару дней настреляем бобров, а затем вернемся».

И вот за два дня мы изготовили плот и пересекли озеро длинное, как река, и на следующий день увидели Ти-Кай-Коа!"

Старик замолчал и замер. Я сидел беззвучно и неподвижно, ожидая…

Старик поднялся и вытянул руки перед собой. В его глазах стоял странный блеск, лоб покрылся капельками пота. В этот момент я не сомневался, что он описывает то, что действительно видел.

"Он лил на себя воду из своего длинного носа, а перед его головой торчали два зуба длиной в десять ружей каждый, загнутые и сверкающие на солнце белизной, словно лебединые крылья. Его шерсть была черной, длинной и висела по бокам точно пучки сорной травы на ветвях дерева после половодья, а эта хижина выглядела бы рядом с ним как двухнедельный малыш рядом со своей мамой.

Мы не разговаривали, Сун-тхай и я, мы только смотрели и смотрели, а вода, которую животное выливало на себя, стекала по его бокам небольшими речками. Но вот оно легло в воду, и добежавшие до нас через тростник волны достигли наших подмышек, такой сильный был всплеск. Затем животное поднялось и встряхнулось, окутавшись пеленой – словно дождевой шквал окатил его.

Внезапно Сун-тхай вскинул свое ружье и, прежде чем я успел остановить его, выстрелил – бум! – в Ти-Тай-Коа. Вот это был шум! Словно тысяча гусей закричала разом, только пронзительнее и громче, и покатился этот крик по долине, пока не достиг гор, и показалось нам, что в мире больше ничего не существует, кроме этого ужасного крика! Как только дым от выстрела поднялся над камышами, Ти-Кай-Коа увидел Сун-тхая и, шлепая по воде, ринулся к нему, и шум от этого плеска стоял такой, как будто вся водоплавающая дичь мира поднялась на закате с озера.

Мы повернулись и бросились бежать, Сун-тхай и я. Мы мчались мимо деревьев, прочь от нашего лагеря, поскольку прямо на него несся Ти-Кай-Коа, охотясь за дымом. Пробежав большое расстояние, мы остановились передохнуть и прислушались и тут же опять услышали могучий рев Ти-Кай-Коа – он искал нас, и мы почувствовали новую силу в ногах, чтобы бежать дальше".

Старый индеец сел, вытер рукой лоб и целых десять минут не говорил ни слова – возможно, думал о своем умершем сыне. Я стал напрягать мозги, мучительно вспоминая, что же нам говорили о мамонтах в школе, поскольку я утвердился в дикой мысли, которая пронеслась у меня в мозгу, когда я только увидел картинку со слоном. Тут старик поднялся и двинулся к выходу из хижины. «Не ищи Ти-Кай-Коа, белый человек, чтобы тебе потом не пришлось рассказывать нам то, что я рассказал тебе». И он шагнул в ясную морозную ночь, оставив меня гадать, как он так точно узнал мои мысли…

В племени индейцев, зимующих в Форт-Юконе, был очень живой и смышленый малый по имени Пол, хорошо говоривший по-английски, который каждое лето пользовался спросом в качестве лоцмана для пароходов Аляскинской торговой компании. Пол имел в своих жилах немного шотландской крови, и, сблизившись с ним, я узнал, что он питает такой же сильный интерес к Ти-Кай-Коа, как и я, и такое же глубокое презрение к суеверию, трактующему его как «дьявола».

Когда я рассказал Полу о своем опыте, охоты на слонов в Африке в 70-е годы, он загорелся желанием отправиться вместе предстоящим летом и добыть мамонта, если он действительно существует. Он загорелся еще сильнее, когда я поведал ему о богатстве, ожидающем человека, который сможет передать в руки таксидермистов такого уникального представителя, повидимому, вымершей фауны.

Чудесным утром в начале июля мы распрощались с Форт-Юконом и отправились вверх по реке Поркьюпайн на длинной и узкой лодке, которую построили специально для нашей цели.

Второго августа – в день моего рождения – мы спрятали свои вещи и поспешили вперед, чтобы найти путь и наконец заглянуть в эту «страну дьявола».

Взобравшись на выступ, мы обнаружили пещеру или, скорее, тоннель. Он имел 200 футов длины и ширину, достаточную, чтобы три человека могли идти рядом. Пол тоннеля по всей длине был сплошь усеян огромными костями мамонта, увидев которые Пол даже вскрикнул. Я испытал на прочность один из спинных позвонков и убедился, что тяжелая пуля моего ружья с легкостью проходит через него… Я не буду подробно описывать нашу работу по переноске вещей от маленькой речки. Нам пришлось использовать блоки и канаты, чтобы поднять их ко входу в тоннель. Наконец мы все перетащили и несколько дней спустя оказались на берегу реки Ти-КайКоа.

Что касается Пола, я не встречал равных ему ни в одном из своих путешествий. Сильный, энергичный, неутомимый, веселый и от природы щедро наделенный изобретательностью, он преодолевал препятствия, лишь только они возникали, тогда как его храбрость, хладнокровие и абсолютная уверенность в нашем конечном успехе действовали на меня как эмоциональный тоник в моменты, когда я размышлял о тяготах нашего предприятия.

Двадцать девятого августа мы впервые увидели мамонта. Он стоял на маленькой лужайке, этот самый большой зверь, которого видел еще только один из ныне живых людей, выщипывая огромные массы мхалишайника и поедая их таким же образом, как это делают слоны. Его словно живая копия – долго сохраняющая свидетельство кропотливости и мастерства американских таксидермистов, – которая теперь занимает новое крыло Смитсоновского музея, так подробно воспроизводилась на иллюстрациях журналов и газет во всех цивилизованных странах мира… Разве не его изображение было вывешено в галерее Королевской академии в этом году? И я не вижу смысла описывать его вблизи, а только скажу об испытанном нами трепете, вызванном видом этого громадного животного, мирно пасшегося в задумчивости в присутствии двух пигмеев, задумавших его погубить…

Примерно в 25 милях ниже нашего первого лагеря мы обнаружили изолированную группу хвойных деревьев, которые были самыми большими среди тех, что мы видели в долине. Тут мы и начали свою работу. Поперек высохшего русла небольшого ручья, с одной стороны от двух деревьев, которые были больше других, мы воздвигли массивную конструкцию из срубленных нами стволов, сложенных в пять этажей, внутрь которой мы набили сухого и трухлявого дерева, оставив небольшую лазейку, чтобы можно было подобраться и поджечь его. Наверх мы навалили больших деревьев, срубленных рядом. Законченная конструкция выглядела как гигантский штабель свеженарубленных деревьев.

К ветвям стоящих рядом самых высоких деревьев, примерно 60 футов высоты, мы привязали веревочные лестницы и, выбрав удобные места, оборудовали там себе сиденья и подняли туда канаты, которыми могли привязать себя в случае необходимости. К сентябрю мы все приготовили, и теперь нам предстояло доказать справедливость моего предположения, что дым притягивает нашу добычу.

Шестнадцатого числа все было готово, и перед самым рассветом мы, сложив ружья и патронташи в свои гнезда на деревьях, отправились на поиски и примерно в 10 часов пополудни, пройдя три мили, увидели нашу добычу. Мамонт выглядел встревоженным и беспокойно нюхал воздух. Легкий ветер шевелил верхушки деревьев.

Мы зажгли пучок сухих веток и помчались назад с такой скоростью, на какую только были способны. В тот момент, когда поднялся дымок, ужасный вой огласил долину позади нас, и мы почувствовали, как затряслась земля, когда мамонт ринулся к нам. Мы ощущали, что это настоящая гонка, цена которой жизнь, в то время, когда, пробегая по лесу, поджигали приготовленные заранее костерки.

Наконец мы достигли штабеля, и через несколько секунд тоненькая струйка дыма возвестила, что битва скоро начнется. Мы поспешили в наши гнезда. Долго ждать не пришлось. С топотом выскочивший из-за деревьев и устремившийся с оглушительным ревом вперед властелин древнего леса остановился перед деревянным нагромождением, представ перед нами во всей своей первобытной мощи.

Он был явно озадачен преградившим ему путь гигантским штабелем, из которого уже вырывались клубы дыма. Но лишь только затрещали наши ружья, раздался самый ужасный крик ярости, который мне когда-либо приходилось слышать, и громадный зверь, явно не чувствительный к нашим выстрелам, с диким бешенством атаковал штабель. Вонзив в него свои большущие бивни, он сделал мощное усилие; напрягшись еще раз, он поднял целую кучу бревен – напоминаю, что они были скреплены вместе и составляли в высоту, по крайней мере, 25 футов, – бросил их на землю. Почувствовав, видимо, что это больше того, на что хватает его сил, он зацепил самый верхний ствол – тяжеленное бревно двух с половиной футов длины и больше фута в диаметре, и бросил его через себя. Тем временем наши ружья не бездействовали, я опустошил уже вторую обойму, целясь ему за ухо. Стоял такой шум непрекращающийся рев вместе с его эхом, отражающимся от гор, что я не слышал звуков собственных выстрелов, но нагревшийся ствол говорил, что маленькие злые пули непрерывно устремляются к своей цели.

Казалось, мамонт не подозревал о двух злоумышленниках, засевших над ним, и слепо атаковал горящую деревянную башню, цепляя бревна и швыряя их туда и сюда так, что я понял, что через несколько минут вся конструкция будет разметана далеко по сторонам. Одно бревно, меньшее, чем другие, полетело в мою сторону и обрушилось на ветви над моей головой. Другое ударилось в дерево выше, содрав кору и чуть не стряхнув меня на землю.

Но конец был уже близок, поскольку огромное животное истекало кровью, струившейся изо рта и ушей, и стало неуверенно покачиваться. Чувство жалости и стыда охватило меня, когда я смотрел, как силы оставляют это могучее доисторическое существо, которое я обманул и лишил мирного безмятежного существования, продолжавшегося тысячу лет.

Дело сделано, и теперь, чтобы оправдать его, мы должны сохранить шкуру, кости и все части, которые возможно предохранить от порчи. Эта задача оказалась не из легких… К середине декабря все кости были отделены от мяса, тщательно очищены и пронумерованы. Сняв в полной сохранности всю шкуру, мы разожгли большой костер и поджарили немного мяса. Я провел тщательные обмеры легких, сердца и всех скоропортящихся частей.

Мы работали не покладая рук почти до конца января, ни разу не покинув лагерь. Мясо не было невкусным, только ужасно жестким. Лучшие части, закопанные в вечно мерзлую землю, прекрасно сохранялись…

Наконец, в укромном месте мы соорудили капитальный тайник из тяжелых бревен и упрятали все это туда, потом построили небольшую лодку и стали ждать, когда откроется река,

Вниз по Ти-Кай-Коа мы добрались до Чендлара, оттуда до Юкона и Сент-Майкла, и вот первый же пароход доставил нас в Сан-Франциско. Здесь я совершенно случайно встретил мистера Конради и, узнав, что он глубоко интересуется зоологией, рассказал ему о тайнике, оставленном нами на берегах Ти-Кай-Коа.

Я рассказал ему не все, поскольку сам хотел узнать от сведущих людей в Америке и Европе о том, какую сумму можно получить за мамонта. Мой план заключался в том, чтобы, если удастся, связаться со специалистами из Британского музея и продать его туда. Предложенная мистером Конради сумма – миллионы долларов – поразила меня, и после недели размышлений я согласился.

Пол наотрез отказался взять больше четверти этой суммы, аргументируя это тем, что даже с этими деньгами он не знает, что делать и как их потратить. Цивилизация мало притягивала его, вскоре он стал томиться во Фриско, страстно желал вернуться на волю.

Этим же летом мы с Полом отправились на север и зазимовали на Ти-Кай-Коа около нашего тайника. Весной мы переправили мамонта в определенное место на реке Юкон, где нас ждал мистер Конради, и упаковали в специально приготовленные ящики…

Я решил, что наиболее подходящей версией будет такая, по которой якобы мистер Конради нашел тушу вмороженной в айсберг в Арктике. Измерения, проделанные мной, были отданы в Смитсониан, как будто их сделал сам Конради…"

Трудно сказать, что в этом рассказе правда, а что вымысел. Но, думается, последняя точка в «мамонтоведении» еще не поставлена! Тем более что японцы собираются воскресить мамонта и направляют в Россию экспедицию, участники которой намереваются собрать в Сибири необходимый генетический материал для операции по возрождению косматых исполинов.

Бригаду исследователей-энтузиастов возглавляет Кадзуфуми Гото, доцент университета Кагосима, считающийся крупным экспертом в области искусственного разведения животных.

Он объявил журналистам, что с помощью российских коллег намерен найти хорошо сохранившийся в вечной мерзлоте труп мамонта. Из него предполагается выделить замороженный семенной материал с неразрушенной ДНК – носителем наследственности. После соответствующей обработки ископаемую сперму японцы намерены ввести современной слонихе. По расчетам ученых, она вполне сможет произвести на свет потомство от заочного «мужа», скончавшегося во второй половине ледникового периода. Если повезет и слониха родит самку, то с ней можно будет повторить операцию по искусственному осеменению. В результате, по замыслу японских ученых, будет получено животное, которое «на две трети» явится мамонтом.