Дэвид Бишоф. Дин Уэсли Смит
Не вернуть
1
Расколот кубок золотой, — рыдать колоколам!
Летит с тоской душа святой к стигийским берегам.
Эдгар Аллан По «Линор»
Солнце било ему в глаза. Он опустил капюшон и поправил грубую ткань, чтобы лучше бросала тень. Он сощурился, глядя на дальний берег мутной и темной Реки, разлившейся здесь на милю в ширину. Да, привычная травянистая равнина и привычный величественный хребет, покрытый нетающими снегами, вроде того, что обрамляет и эту безумную Долину Не Умерших. Между ними — скалы, низкие деревца, рощи железного дерева. Клочья дыма над ними парят, точно души, бежавшие из гробниц, закрепленных за поселениями. Ничего сколько-нибудь непривычного. Однако на самом краю этого однообразного леса перед этими однообразными горами, вздымающимися над однообразной Рекой, стоит здание, и у этого крупного одинокого двухэтажного здания имеются трубы и щипцы. Щипцов, похоже, около семи, но он не мог сосчитать их отсюда. И все-таки за пятнадцать лет, что он странствует в Послежизни, он еще не видывал такой архитектуры.
Семь щипцов. Готорн гордился бы.
И опять-таки: возможно, Готорн здесь.
Эдгар Аллан По вскинул ранец, содержавший все, чем он обладал в этой новой жизни: его грааль, кое-что из запасной одежды, письменные принадлежности, пачка листов, покрытых каракулями, бутылки, жвачка, и то, особое, что Привело его сюда, и перебросил через плечо. Глаза его все еще были затуманены, и Демонический Напиток все еще гремел цепями в его голове. Возникло искушение сделать глоточек из бутылки, чтобы грохот поутих, но поэт решил не поддаваться. Если его пребывание на Земле не научило его ничему другому, то научило хотя бы, что от того, кто ищет себе занятие, не должно разить алкоголем. Нынче ночью он получил свою порцию: рацион эля и вина, брошенный в его грааль вместе с обедом, а затем — слишком много пойла из лишайника, которым снабдили его немцы пятнадцатого века с той стороны Реки. Волоча свое двадцатипятилетнее тело к берегу в сторону пирса, он чувствовал себя почти таким же старым и больным, как, когда в сорок лет умирал в Балтиморе. «Упокой, Господи, мою бедную душу», — прошептал он в больнице Медицинского Колледжа Вашингтона и умер.
Но вовсе не это было у него на уме.
Знакомые речные запахи достигли предела и, как всегда, ему от них сделалось дурно. Они напоминали ему, как пахло в районе Феллз Пойнт, когда виски и болезнь мозга доконали его среди шума и вони портовых таверн. Тем не менее, он успокоил свой больной дух, пообещав ему снова, что мир ждет в конце путешествия, мир в объятиях его дорогой утраченной Сисси.
По добрался до пирса, где всегда причаливало множество лодок. На одной из причальных свай сидел человек. Пристань качнулась, как только Эдгар ступил на нее, и у него ухнуло в желудке. Но он удержался на ногах и справился с приступом голода и зашагал к тому человеку вдалеке.
На скверном немецком он спросил незнакомца, не принадлежит ли тому одна из лодок.
— Йа, — ответил незнакомец и указал в сторону крепкой на вид гребной шлюпки, построенной из дерева, значительно превосходившей, по мнению Эдгара, лодки из кожи Рыбы-Дракона, с которыми ему слишком часто приходилось мириться в его странствиях. Затем По спросил, говорит ли незнакомец по-английски, и ощутил большое облегчение, когда тот ответил: «Да». За эти годы он выучился объясняться на многих наречиях, включая и дурацкое эсперанто, которое, похоже, становится все более популярным. Однако, он до сих пор чувствовал себя куда уютнее с английским, несмотря даже на то, что был вполне привязан к французскому, на котором, ведомом критиками и авторами, подобным Бодлеру, сохранились и живут на Земле, как слышал По, его сочинения.
— Мой добрый друг… дом там, за Рекой… Это, случайно, не Дом с Семью Щипцами?
— Да.
До сих пор — поистине примечательный словарь.
— Великолепно! В таком случае, человек с твоей осведомленностью в литературе, несомненно, вспомнит, кто я, если я скажу, что я — мистер Эдгар Аллан По! — Он сказал это, напыщенно взмахнув рукой, желая, чтобы вместо поношенного капюшона на голове у него была превосходная касторовая шляпа, которую он снял бы. Как ему не хватает костюма его времени! О, фрак, о, сапоги, о, галстук… Творческому человеку надлежит выглядеть определенным образом. В здешней удобной, но непримечательной одежонке никогда не угадаешь, кто перед тобой. Сплошная неразбериха. Славно было бы опять отрастить усы и бакенбарды, равно как и пышные вьющиеся черные волосы вокруг этой луковицы, называемой головой. Только и осталось от его выразительной наружности, что горестные темные глаза, надутые насмешливые губы и аристократический нос — все унаследовано от матери-актрисы.
Незнакомец-толстяк, и как только он ходит, — поглядел на него с безразличием и недоумевающе пожал плечами.
— Гм… Ну, разумеется, мои рассказы дошли до тебя, хотя бы у лесного костра однажды мрачной ночью. Мне дали понять, что сами рассказы уцелели, если не точный порядок слов и не мое имя… «Падение дома Эшеров»… Может быть, «Черная кошка»… Разумеется, «Маска Красной Смерти»… — при каждом названии собеседник качал головой. По выпрямился во все свои пять футов восемь дюймов и одернул свой костюм с видом уязвленного достоинства. — Что же, полагаю, ты еще однажды удостоишься чести их услышать. Не могу вообразить, чтобы они добрались до здешних краев, о таком и подумать странно. И все же, блистательному автору приятно представить себе, что его творения распространяются со скоростью света! — он прочистил горло. — В любом случае, мне надо переправиться через Реку.
— Разумеется, это я вам могу устроить, сударь. Однако, я бесплатно не перевожу.
— Но, добрый сэр, я писатель… Там — место моих устремлений, дом, где, разумеется, будут рады прибытию такого, как я. Несомненно, они вознаградят вас за потраченное время и силы.
Собеседник начал утрачивать интерес к нему. И вернулся к своему прежнему занятию: починке сети.
Дела шли неважно. Темперамент По вынудил бы его взорваться и позлиться некоторое время, а затем найти какой-то другой способ переправы. Однако отчаяние и головная боль не позволили ему сделать больше, чем несколько шагов. Он развернулся и зашагал обратно к сваям.
— Послушай, друг, я — человек небогатый. Отчисления с продаж не добрались до меня в этом существовании. Я очень мало могу предложить для бартера.
— Что у тебя есть?
Эдгар опустил сумку и прикинулся, будто роется в ней.
— Небольшое количество изумительного крепкого напитка… немного жвачки грез… — он содрогнулся при мысли о том, что придется расстаться с одним из двух.
— Йа. Может быть.
— Несколько моих новых стихотворений, записанных собственноручно и с автографами… Могу обещать копию моего нового опыта «Колокола Реки», он, несомненно, будет много чего стоить когда-нибудь!
Собеседник поворотил.
— Стихи! А какой прок рыбаку от стихов? Уж если нам что и нужно, барды поют бесплатно!
Эдгар подавил ярость.
— И, конечно, вот этот жалкий предмет торговли. — И он достал из сумки ту загадочную вещь, которая привела его сюда.
То была книжка. Или, возможно, нечто вроде журнала. По не мог бы определить, уж больно неряшливый вид имело печатное издание. Но любое вообще печатное издание представляло собой некоторый интерес для издателя и автора вроде Эдгара Аллана По. Подобная вещь свидетельствовала о существовании издательства, что означало работу для души, казалось бы, обреченной на нищенское существование, несмотря на то, что книги Эдгара По, похоже, распродавались миллионными тиражами на множестве языков. Настоящая книга, переплетенная в рыбью кожу, на грубой бумаге с неряшливо отпечатанным текстом. И на обложке выгравированы автор и заглавие:
Эдгар Райс Берроуз
«Воскрешенный Тарзан».
По вручил книжку рыбаку. Глаза рыбака расширились и вспыхнули. Он заулыбался.
— Да! Да! Тарзан! — Книжка исчезла у него за пазухой, прежде чем у Эдгара возникла возможность передумать. — Великолепная сделка! Садись, садись! Я тебя перевезу.
Испытывающий некоторое замешательство, но счастливый, что все уладилось, Эдгар Аллан По двинулся за рыбаком к его лодке, готовый к приступу речной болезни.
2
О, будь вся юность долгим сном одним, Чтоб пробудился дух, объятый им, Лишь на рассвете вечности холодной; Будь этот сон печален безысходно.
Эдгар Аллан По «Мечта»
Разумеется, дрянь. По, естественно, прочел эту книжку. Несколько раз. Не больно-то много находилось в этом мире, как провести время и, несмотря на то, что роман был вздорный и скверно написан, сам факт, что это беллетристика, доставлял удовольствие человеку, который в свое время пожирал книги. Будь у него достаточно бумаги, он написал бы одно из тех язвительных обозрений, которыми некогда так славился, хотя ему бы вряд ли попались газета или журнал, дабы его опубликовать. Разумеется, все это галиматья! Человек, выращенный обезьянами в Африке, открывает, что он английский лорд. Вся его жизнь полна самых невероятных приключений, на что беспрестанно намекается множеством заголовков, в основном, бездарных. И затем… Он воскрешен в Мире Реки и продолжает искать особу по имени Джейн.
Несмотря на неуклюжее построение фразы и вызывающую чувствительность автора, По вынужден был признать, что повествование не лишено увлекательности. И его собственные поиски дорогой утраченной Вирджинии, которая скончалась в 1847 г. в двадцать пять лет, вызывали в нем безусловное сочувствие к поискам лорда Грейстока. И все же этот Берроуз явно много ниже его собственного литературного уровня. Однако — книга. И предполагается существование издательства. Это совсем другое дело!
Немец высадил его на дальнем берегу Реки без особых церемоний, а затем поплыл назад с новым трофеем, припрятанным за пазухой. Неважно, — подумал По, отряхивая плащ, словно избавляясь от грязи всей этой сделки. Если это — то самое место, за которое По его принял, то, несомненно, скоро он получит что-нибудь другое, если пожелает… И, честно говоря, если так, то это будет литература повыше качеством.
По достал бутылку и отхлебнул немного. Пахнет — ну и к черту! Он помрет без глоточка. И тогда от него не будет никакой пользы этим людям. Спирт блаженно обжег горло. По глотнул еще разок-другой и, почувствовав себя много лучше, убрал бутылку в ранец и зашагал к этому дому.
«Дом с семью щипцами». Издательство.
Намек на грубой деревянной вывеске не был для него темен. Это побудило его задуматься, а не стоит ли за предприятием его современник Натаниэль Готорн. Он не был уверен, что это окажется благодатная случайность. Но не сомневался, что человек, которого на Земле не раз доставали шипы его критики, охотно все простит и забудет в здешней новой жизни. И все-таки По призадумался, а не следовало ли подойти к этому месту с алой буквой «К», означающей «критик», пришпиленной к плащу, в надежде, что эта шутка исцелит все раны?
Опять же, едва ли он мог представить себе человека, вроде Натаниэля Готорна ответственным за выпуск этой дичи, этой жуткой безвкусицы… Этого «Тарзана».
Дом был большой, и все же не казался прочным. Конечно же, в нем чувствовался привкус готики со всеми этими щипцами и трубами, слава Богу. Он стоял во отдалении от любых других признаков цивилизации и, по правде говоря, выглядел нелепо на фоне этой однообразной равнины и низкого леса. Тем не менее, у Эдгара заныло сердце. На Земле он всю жизнь прожил в городах, и, - о! - как ему не хватало грохота конных повозок по булыжнику! Монолитов из кирпича и извести с уютными огоньками в мягких недрах, полные запахов цивилизованной пекарни и вкусов самого разного пива.
Направо была небольшая роща, и он услышал, как там рубят дерево. Крепко сбитый, могучего вида малый с квадратным лицом и короткими волосами усердно трудился, заготовляя топливо. Он что-то басисто пел, то пугающе провывая строфу, то снижая голос до шепота. Что-то наподобие «Техасской желтой розы». Пот брызгал с его лба после каждого удара топором по бревну. В какой-то миг, пока Эдгар стоял и наблюдал за ним, дровосек просто-напросто уронил топор и принялся биться с неким воображаемым внезапно напавшим врагом. Затем вновь подхватил топор и возобновил работу.
— Прошу прощения, — сказал По, удостоверившись, что между ним и этим примечательным лицом — несколько ярдов.
Дровосек обернулся, вскинул топор в боевую позицию и вдавив голову в плечи, словно изготовившаяся к обороне черепаха. Он пробурчал нечто вроде: «Кром».
Эдгар поспешил поднять руки, показывая, что у него нет оружия.
— Извини, что напугал. Я всего лишь безобидный посетитель.
Тот немного расслабился, но в глазах его сохранялась настороженность.
— Проклятие, мистер, — сказал он, растягивая слова на юго-западный характерный манер. — Здесь приходится следить, кто подкрадывается со спины.
— Подкрадываться едва ли было моим намерением, — сказал По. — Я полагаю, что пришел к издательству «Дом с Семью Щипцами»?
Дровосек опустил топор.
— Еще бы! Может, вы книжку хотите купить?
— Я здесь по нескольким причинам… увы, приобретение книги не является одной из них, хотя я и знаком с вашей продукцией. Позвольте мне представиться. Меня зовут Эдгар Аллан По, и я, помимо прочего, ищу работу.
Лицо дровосека разительно переменилось.
— Елки-моталки! — Изумление и радость сменили подозрение — У, зараза! Приделай к этой башке длинные волосы и усы, и вид будет точь-в-точь как на картинке. — Он хлопнул себя рукой по ляжке. — О, заливисто-хрустальный, мелодичный перезвон, легкий звон, звон, звон, звон — звон, звон, звон…
— Ясный, чистый, серебристый этот звон, — закончил Эдгар строфу за него.
Подобное волнение вызывала всегда встреча с кем-нибудь, знакомым с его творчеством. Такое происходило редко, но он это всегда ценил. По улыбнулся и кивнул, согретый этой щедрой улыбкой южанина. И, прежде чем что-либо подумал, уже тряс эту могучую руку.
— Страшно рад познакомиться, сэр. А звать меня Говард. Роберт Ирвин Говард. Вы не слышали обо мне, и слышать не могли. Я из двадцатого века. И тоже стишки пишу.
— Что же, судя по всему, я пришел, куда надо.
— Вот уж в самом деле… Идемте, выпьем вместе. Не могу прийти в себя. По! Ге Фе прямо в штаны наложит!
Эдгар позволил этому медведю препроводить себя в дом. Южный акцент сдабривал гостеприимство особой щедростью, а перспектива выпить бросала на ситуацию розоватый отсвет.
Человек по фамилии Говард обвел его вокруг дома, и По увидел на задворках другое, одноэтажное сооружение.
— Уборная, полагаю?
Говард от души расхохотался и хлопнул своего нового задушевного друга по спине.
— Боже мой, да нет! Это печатня. Я позднее покажу. А сейчас нужно как следует тяпнуть.
Эдгар позволил провести себя в высокую, хорошо освещенную комнату с длинным дощатым столом, раковиной, плитой и очагом, где висел котелок, в котором явно что-то варили или кипятили, если требовалось. Говард подошел к шкафу и достал кувшин и две кружки.
— Надеюсь, ты не против эля, — все мы целыми галлонами получали его из граальчиков и берегли для особых случаев. Полагаю, визит гиганта литературы можно считать действительно чем-то особым.
— Да. Эль — это замечательно.
Он так жаждал, что сгодилось бы все на свете. Но об этом По упоминать не стал. Он принял кружку, позволил Говарду провозгласить тост, а затем выпил. Эль был темным, крепким и пенистым — он осушил почти всю кружку в несколько глотков и мгновенно забыл обо всех своих несчастьях.
Говард шлепнул себя по губам и рыгнул.
— Мы тут все писатели… и, позволь мне сказать, тебя тут оценят. Все писатели, кроме Иоганна и его рабочих, конечно.
— Иоганна?
— Иоганна Гутенберга! Это он помог нам запустить издательство! Ну что, Эдди, как насчет по второй?
По с радостью позволил вновь наполнить свою кружку. И отхлебнул вволю.
— Беллетристика. Вы печатаете беллетристику. Самое дивное роскошество в этом мире.
У Говарда запылали глаза.
— Это самый важный вклад, который мы можем внести в развитие человечества! Как может великий, писатель, вроде тебя, даже подвергать это сомнению?
Эдгар пожал плечами.
— Полагаю, я все эти годы был озабочен другими делами.
Говард смягчился.
— А, просто ты не повстречался с другими ребятами, с которыми можно столковаться и работать. Вот и все.
Расхрабрившись от выпивки, По сказал:
— Вне сомнений, вы пожелаете издать мои новейшие рассказы и стихи!
Говард несколько сник.
— Ну, мистер По, не так-то все просто. Полагаю, мы ухватимся за этот шанс, если у нас будет регулярный журнал или вроде того. Тебе надо обо всем этом переговорить с Берроузом. Он у нас ответственный, поскольку соображает, что да как… Но прямо сейчас мы не можем выпускать такую прорву книг, и те, которые издаем, должны использоваться для бартера, чтобы получить все необходимое. Поэтому нам приходится выпускать книжечки, которые популярны… которые нарасхват пойдут, знаешь ли…
— Отсюда «Воскрешенный Тарзан»?
— Угу. Народ его до дыр зачитывает. Берроуз был прав. Человек-обезьяна приносит большую часть того, что нам нужно, прямо сейчас.
— Понятно. Ну, тогда, может быть, какая-нибудь издательская работа…
— А, дерьмо! Да не суетись ты, слышишь? Эдгар Аллан По! Думаю, мы сумеем подыскать для тебя работенку, если ты хочешь, — внезапно завелся Говард, и Эдгара поразило, какая бездна между мрачными настроениями этого парня и его отзывчивостью.
Их диалог внезапно прервало появление высокого изможденного типа с выступающими вперед челюстями, держащего в руке миску и жующего на ходу нечто, похожее на кукурузные хлопья с молоком. Говард вскочил.
— Ге Фе! Гляди, кто у нас сидит, только что от Реки притопал. Эдгар Аллан По! Эдди, а это Говард Филипс Лавкрафт. Но зови его для краткости просто Ге Фе!
Вновь пришедший поставил свою миску и сложил руки, взгляд его стал холодным и настороженным.
— Эдгар Аллан По. Вот уж позор, — произнес он с резким акцентом Новой Англии, — что нас не разбросали по этой примечательной планетке с Удостоверениями Воскрешенных в лапках с целью идентификации. Лично я уже встретил пять Наполеонов Бонапартов и не менее двадцати двух Иисусов Христов.
— Не позволяй старому Ге Фе тебя доставать… Он с севера. — Говард встал и принялся оживленно размахивать руками. — Заткнись, Лавкрафт, это он! Он может декламировать свои стихи.
— Боб, сочинения Эдгара Аллана По школьники и поклонники учили годами. Одно то, что человек может прочесть стихи, знает подробности из нескольких рассказов и, возможно, кое-какие факты биографии, не означает, что это он и есть. — Лавкрафт сел за стол. Впрочем, несмотря на его суровые слова, По уловил колебания в голосе этого человека. Он почувствовал, что Лавкрафт в действительности очень хотел бы поверить, что встретил Эдгара Аллана По. Но почему?
Поэт передернул плечами и выпил снова.
— Разумеется, пудинг — сам себе доказательство. Мои произведения доказывают, что я — это я, и если вы хотите меня проверить, вреда не будет.
Лавкрафт фыркнул и подался вперед, пристальней изучая гостя.
— Ты внешне довольно-таки похож на него. М-да… Если ты действительно Эдгар Аллан По, прими мои искренние и глубокие извинения. Ты должен понять, что я считаю себя не просто исследователем творчества По… но мои собственные непритязательные произведения — результат влияния огромного корпуса блистательных творений, которые он доверил печати.
— Благодарю! — воскликнул По. Такая лесть! Он почувствовал себя в обществе, если не равных, то хотя бы добрых собеседников. И дело тут было не просто в алкоголе. — Вы не могли бы рассказать мне подробнее о том, как вы здесь работаете? И, возможно, нам удастся определить, чем и как я смогу доказать вам свою полезность.
— Секундочку. Я пойду и приведу остальных. В любом случае, сейчас более-менее время для перерыва на кофе. — Говард покачал головой — Эдгар Аллан По. Это всех свалит с ног. — И ушел, мыча «Техасскую желтую розу», задержавшись у дверного косяка на краткий миг для удара по воображаемому противнику, вскоре он уже брел через двор к другому зданию, чтобы созвать остальных сотрудников.
По предложил Лавкрафту выпить с ним, но тот отказался, сославшись на время суток. По спросил, как Лавкрафт испытал его влияние, и каким образом оно выразилось в сочинениях Лавкрафта. Собеседник тонко улыбнулся, а затем описал тип коротких рассказов, полных тьмы и мрачных настроений, где представлены Темные Боги, затаившиеся у грани людского восприятия, жаждущие вернуться и все пожрать. Когда По слушал, его большие глаза сделались еще больше.
— Признаюсь, от ваших слов начинаешь дрожать.
Именно тут Говард, топая, ввалился обратно и торжественно представил Эдгара Аллана По другим писателям, которые помогали в печатне Гутенбергу.
— Вот этот — Фредерик Фауст, мистер По, — сказал Говард, указывая на более высокого и крупного, привлекательного, с точеным лицом человека. — Или, как он был некогда известен на Земле многим читателям… Макс Бранд. Тридцать миллионов опубликованных слов. Он — машина для писательства, и первоклассная.
— Эдгар Аллан По, — сказал Фауст, сердечно пожимая руку Эдгара. — Не могу и описать, какое удовольствие… Все, что я написал, не стоит и одного из ваших рассказов или одного стихотворения. Я бы предпочел быть великим поэтом, нежели стряпать бойкие приключенческие и научно-фантастические романы… Возможно, вы могли бы взглянуть на один из моих текущих опытов и сделать какие-то замечания.
— Остерегайтесь, — вмешался Лавкрафт. — По был известен как весьма суровый критик.
— Он не сможет быть суровей ко мне, чем я сам к себе, — возразил Фауст. — Я написал уйму вестернов, мистер По. Ковбои да индейцы, знаете ли. Черт, но я жажду выдать все-таки что-нибудь значительное.
— Полагаю, что я сам жаждал сберечь душу и тело посредством моего литературного труда, — заметил По. — И в этом потерпел горестную неудачу.
— Я не смог притащить Берроуза. Он пошел ненадолго к Реке, строить себе там ранчо, где собирается поселиться, — сказал Говард. — Он уже накопил изрядную гору всякого добра, благодаря своему «Тарзану». А этот, вон там — Лестер Дент. Он же Кеннет Робсон. Он следующий по выпускам со своим персонажем. Как бишь там называется твоя эпопея, Лес?
Тот, еще один весьма здоровый образчик мускулистого мужества, как заметил По, взял в свою лапу хрупкую ручку поэта и крепко пожал.
— «Доктор Севидж в Мире Реки», и только. Добро пожаловать, мистер По. Насколько это важно для меня, чем нас больше, тем веселее.
— Доктор Севидж? — озадачено переспросил По.
— Док Севидж. Так зовут этого чудика, — ответил Дент, принимая у Говарда кружку эля. И пожал плечами. — Действующее лицо из популярных журналов в 1930-е. Никакой основы в английской литературной традиции, конечно — но интересный тип. Не знаю, просветил ли вас Боб насчет того, что мы здесь делаем. Если коротко, то просто пытаемся снова приучить людей читать. То, что мы пишем — не просто подарок кучке снобов в залах и салонах.
С этими словами Дент рассмеялся от души, казалось, наполнив своим «хо-хо-хо» всю комнату.
— В сущности, никаких залов и салонов больше нет. И не могу утверждать, что мне их недостает, если уж напрямик. То, что мы делаем, предназначено для какого-нибудь Джо с лишней палочкой жвачки грез или бутылкой виски, за которую он может классно провести время, а заодно и кое-чему научиться в результате сделки.
— Кажется, вы ориентируетесь только на английских читателей…
— Видите ли, надо с чего-то начинать, — сказал Фауст, наливая себе при этом элю.
Эдгар вскинул голову, раздумывая.
— Да, в самом деле. И, будучи отнюдь не одним из этих снобов, я всегда способствовал продвижению к читателю добрых, хорошо рассказанных приключенческих баек. Могу сослаться на «Рукопись, найденную в бутылке», «Спуск в Мальстрем» или «Золотого жука».
— Дерьмо, — произнес Говард. — Мистер По, фактически, основоположник детектива, таинственной истории и ужастика. Не знаю, понимаете ли вы это, сэр, но тьма всяких английских профессоров твердит, что вы способствовали организации большинства журналов, которые давали нам средства к существованию на Земле.
— В самом деле, — сказал По. — Ну, так, похоже, я заслужил еще кружечку, а?
Дент рассмеялся, и Фауст присоединился к нему.
— Чертовски верно. Может быть, нам следует позвать старину Берроуза, чтобы познакомить с этим парнем. Эдгар Аллан По! Боб, сам знаешь, у нас припасен целый бочонок такого эля, есть кое-что для сандвичей и хлеб. Думаю, мы можем прекратить на сегодня работу в печатне и познакомиться друг с другом, а?
По, довольный, поднял кружку.
— О, и не найдется ли у кого-либо из ваших ценных сотрудников лишней порции жвачки грез?
3
Это было давно, очень давно,
В королевстве у края земли,
Где любимая мною дева жила, —
Назову ее Аннабел Ли;
Я любил ее, а она меня,
Как только любить мы могли.
Эдгар Аллан По «Аннабел Ли»
Как и предполагал По, у него немного времени отняло убедить этих ребят в основательности своих литературных, а также издательских качеств чистым обилием прекрасно произнесенных и отформулированных фраз. Он всегда был привержен к будущим работодателям, душевным ребятам, щедрым на воркованье и комплименты, и теперь, согревшись несколькими кружками доброго питья, проникся энтузиазмом по поводу этого поразительнейшего проекта и надеялся немало способствовать нескончаемым выпускам приключений Тарзана и Дока Севиджа, а, возможно, и этого Конана, о котором Говард затеял треп после третьей кружки.
После ланча с обещанными Андреевичами и нового питья из початого бочонка, новичка провели по издательству. Сперва ему показали скромные комнатки, которые авторы использовали равно как штаб-квартиры и логова.
— Славно, солнечно и тихо, — заметил По. — Чего еще может хотеть писатель? — И подумал: ранчо и хозяйства, как этот стяжатель Берроуз. Но решил держать свои мысли при себе. Дело, в конце концов, прежде всего.
Затем будущие коллеги отвели его в печатню, где находился пресс. Там в одном помещении вовсю трудилось несколько немецких пареньков, изготовлявших бумагу, в то время как в другом еще несколько немцев усердно переплетали новое издание «Воскрешенного Тарзана». А Эдгара ввели в центральное помещение, где представили самому Иоганну Гутенбергу. Гутенберг, который явно неплохо выучился объясняться по-английски, хотя и с сильным акцентом, без церемоний приветствовал новичка:
— Йа, йа, гут. Еще один писатель. Вы пишете книги. Я их печатаю. Вот и славно. Йа. — И опять погрузился в работу.
Эдгар, признав, что ему мало что известно о запятнанном краской металле и дереве, которые его окружали, упомянул, что выглядит это куда более прогрессивно, чем процесс, посредством которого отпечатали, как он читал, знаменитую Гуттенбергову Библию. Фауст и Дент сообщили, что подкинули кое-какие идеи немцам, которые на них жадно набросились и ввели существенные улучшения.
— Это не вполне типография Франклина, — заметил Лавкрафт, которого уговорили хлебнуть капельку шерри во время ланча. — Но для здешних краев — недурно.
— А знаете, раз у вас столько писателей, — сказал По, — то не могли бы вы изготовлять бумагу подешевле, а переплеты покрепче и учредить периодическое издание… с тем, чтобы решать, какие самые популярные рассказы и романы с продолжениями печатать в виде книг?
— Этот парень хочет возродить дешевые журнальчики, — ухмыльнулся Фауст. — И, откровенно говоря, мы тоже… Мы над этим работаем, мистер По. Поверьте мне… работаем над этим. Как вы думаете, почему нам нужно больше издателей и авторов?
Это безмерно польстило Эдгару. По возвращении он настоял, чтобы был поднят тост за новый проект — журнал «Семь Щипцов», и туда он наверняка с удовольствием включил бы криптографический раздел, к изумлению и восторгу читателей. К этому времени начала действовать послеланчевая жвачка грез, и По испытывал совершеннейшую эйфорию. После всех этих многолетних бесплодных странствий по этому чуждому миру в поисках друзей и дорогой Вирджинии, он наконец нашел хотя бы друзей. А воссоединение с воскрешенной женой, его цель в этой Послежизни? Внутри все еще ныло, но верный алкоголь смягчил страдания.
Бочонок был еще наполовину полон. Писатели сели за выпивку и начали обмен опытом. Лестера Дента попросили объяснить, как возник их издательский дом, и Лестер, сделавший лишь несколько крохотных глоточков пенистого пива, поведал об этом в отрывистой и все-таки притягательной манере.
— Полагаю, делу способствовало то, что мы все оказались на том же участке Реки. Первое, чего мне захотелось, это разыскать других сочинителей. Дьявол, я даже не знал, почему. Какой в этом был прок? Когда я был живой, я писал, большей частью, стремительными рывками, тратя куда больше времени на исследования новых уголков мира. — Он улыбнулся. — В сущности, там и тогда писательство куда важнее для меня, чем я воображал. — Он пожал плечами. — Между мной и Нью-Йорком — миры и старушка-смерть. Не доберешься. Полагаю, писательство не просто в крови, оно в душе… Ну, короче говоря, я дал объяву. А именно — соорудил знаки и расставил их близ грейлстоунов на нескольких пятимильных отрезках вдоль Реки. Там были слова: «Встреча писателей».
Взял нескольких из тех, что подвернулись вверх и вниз по Реке в области Америки двадцатого века и стал привлекать тех, кого, как я счел, стоило втянуть. Они явились из любопытства, полагаю, но большинство, казалось, не сильно прониклось тем, что я задумал. Хемингуэй был слишком занят охотой, преследованием женщин и путешествиями, Фолкнер был занят выпивоном и жвачкой. Стейнбек был занят тем, что пытался понять, почему он здесь, и не прекращал ныть и жаловаться. То же самое с большинством других писателей. Не могу сказать, может, они теперь опять пишут, хотя, большинство не показалось особенно заинтересовавшимся.
А что случилось, так это то, что Ге Фе и Роберт уже переговорили между собой о том, как бы затеять издательство, и, когда я на встрече принялся развивать мои идеи, они завелись с ходу. Присоединились ко мне, помогли созывать новые встречи, и так мы нашли Фреда. Впрочем, Эдгар любезно перенял дело, и для меня это было кстати, поскольку в практических вопросах он соображает лучше моего.
«Послушай», — сказал мне как-то Эдгар. — «То, о чем мы здесь говорим, вероятно, уже обдумывается где-то еще. Вместо того, чтобы затевать что-то здесь, давай спустимся немного по Реке и поглядим, не работает ли кто над печатным станком или чем еще».
Дент пожал плечами.
— Ну, все это заняло некоторое время. Поиски тоже. Но несколько лет назад, черт нас возьми, если мы не набрели на это местечко — и не так уж далеко от мест, где говорят и читают по-английски, что делает его прямо-таки золотым дном. Кого мы здесь нашли, если не Джо Гуттенберга? Он как раз делал более или менее то, чем занимался раньше дома, ну и мы кое-что отпечатали на этой основе, а затем начали нововведения. Эти чудики нашли неподалеку руду, и не так уж сложно оказалось изготовить настоящий пресс. Ну, при наших познаниях в сочетании с навыками Джо, не так уж много прошло, прежде чем мы приступили к стряпне.
Ну, а Берроуз все это время строчил да строчил… Полагаю, мы все карябали. Но мы прочли его опус, и, поскольку Тарзан — самый популярный персонаж, мы сочли, что он, естественно, годится для первой книги. Остальное — история. Так что вы здесь видите, мистер По, начало писательской колонии… а надеюсь, что также издательской империи.
Слова, мистер По. Приключения да идеи, чтобы поддержать души миллионов, чтоб они жили. У нас есть планы… грандиозные планы… И, полагаю, мы искренне счастливы, что вы теперь с нами.
Все это прозвучало, словно музыка, для Эдгара По, и явилось достаточным поводом для новых возлияний и дальнейших тостов.
— А скажи-ка нам, Эдди, на что были похожи твои дни в этом мире? Что ты поделывал? — спросил Говард, акцент его от выпивки еще усилился.
— С вашего дозволения, — заговорил Дент, прежде чем По смог ответить, — мне надо наведаться в деревню. К обеду я вернусь, и, возможно, принесу что-нибудь на десерт, а? Добро пожаловать на борт, мистер По. Ожидаем, что завтра приступите к работе, если и когда достаточно очухаетесь.
Эдгар поднял прощальный тост за одного из новых благодетелей, а затем опять ухнул на скамью. В голове у него все плыло от сочетания жвачки грез с отменным пивом. И того и другого изрядно… Давненько он не был способен настолько себя побаловать. Яркие краски трепетали и мельтешили. Дружелюбные, участливые лица писателей висели, точно милостивые луны в добром небе… И, о! — звезды капали в этом небе огненными слезами.
Словами, в которых звенело торжество читающего стихи, которые изобиловали аллитерациями, были насыщены ассонансами и сдобрены звукоподражаниями, Эдгар Аллан По поведал свою историю. Он рассказал о воскрешении на берегу Реки, о том, как несколько недель считал себя сумасшедшим, плывя куда-то наугад в состоянии бреда наяву.
— Я твердо верю, что умер от поражения мозга, а не от пьянства. Не могу отрицать, что алкоголь воспалил рану в моем больном мозгу, но если бы там не было этой дыры, я бы не умер. Я подумал, видите ли, что приговорен к какому-то странному местечку в преисподней, и что мой ослабевший разум не смог вынести отчаяния, и поэтому я его утратил. Я блуждал много-много дней, прежде чем снова не стал самим собой. К этому времени, увы, я оказался очень далеко от моего времени и моего народа, ибо, откуда я знал, что воскрешение совершалось партиями, в соответствии с родом-племенем и эпохой, а часто даже и страной! Ибо, когда я пришел в чувство и стал кое-что понимать, моя первая мысль была о моей дорогой жене. Я обрел надежду воссоединиться с ней… Милая Вирджиния! Моя родная Сисси! Я устремился обратно в направлении, в котором, как мне чудилось, пришел, от поселения китайцев девятого века, методы которых вернули мне разум. Однако, когда я, наконец, нашел во второй раз обитателей Америки девятнадцатого века, та, что была мне дороже жизни, Вирджиния Элиза Клемм По оказалась потеряна для меня точно так же, как, когда ее не стало в ту ужасную зимнюю ночь 30 января 1847 года.
— С тех пор, — продолжал он после долгого гробового молчания, во время которого писатели терпеливо ждали, — я везде искал мою любимую. Ее поиски стали моей целью в здешнем мире. Воссоединиться духовно и телесно, ибо эта бренная оболочка не будет исцелена, пока ее нет со мной. — После того, как он снова подкрепился элем, он коротко описал свои странствия, весьма красочные, но тронутые душевной меланхолией, в поисках своей милой кузины, на которой он женился, когда ей было тринадцать, и которая при жизни вдохновляла его на великие творения. Когда, наконец, его свистящие слова растворились в безмолвии, никто из взволнованных писателей опять долго не нарушал тишины.
Эту атмосферу прогнало рявканье Боба Говарда.
— Печальные дела, мистер По. И я вас хорошо понимаю.
— По щекам этого здоровяка бежали слезы. — Первое, что я стал делать — это искать Мо. И нашел, но не сразу. У нее здесь теперь дом, и я знаю, куда податься, чтобы ее навестить… Но, знаете ли, мистер По, теперь, когда у меня здесь дружки и это издательство… Ну, я не так уж много теперь думаю о Мо…
— Во-первых, это Боб, а во-вторых, мы постоянно заваливаем тебя работой! — фыркнул Фауст.
Верзила смутился.
— Черт возьми! Я даже завел парочку постоянных подружек! Признаться, куда ни кинь взгляд, а это место куда лучше, чем даже Техас.
По вздохнул.
— Я тоскую только по жене. Моя душа, моя жена. Я поработаю здесь некоторое время, да, и я ценю это место как убежище. Однако, все вы должны знать, что моя конечная цель не оно, а объятия моей милой.
Фаусту это показалось крайне забавным, и он начал рассказывать обо всех, кого встречал, и кто был счастлив, что избавился от своей земной супруги. Однако, как если бы окончание рассказа было для По сигналом, что узы сознания можно расслабить и дальше, он обнаружил, что его раскисший мозг уносится прочь, словно воздушный шар — а затем — хлоп! — и все пропало.
Ему снились бредовые сны.
Он видел величественные дворцы на диковинных планетах, меченосцев и воителей с четырьмя руками, и экипажи, летавшие по воздуху. Там были яркие цвета и красочные слова, прекрасные дерзкие герои и нежные полуодетые девы. Его сны были наводнены всеми красками фантазии, бегства от жизни и восторга, и он изумлялся, ибо каким-то образом знал, что он — патриарх, создавший эти миры…
— Мистер По!
Он осознал, что кто-то трясет его.
— Мистер По, вам пора бы проснуться и принять немного воды и пищи, а затем мы уложим вас в постель!
По открыл затуманенные глаза.
Боб Говард нависал над ним, точно обеспокоенный медведь.
— Прочь из моих грез, жалкий подражатель! — прорычал Эдгар. Его непротрезвевший взгляд устремился на человека по фамилии Лавкрафт, и вновь взыграла желчь. — Вернись к своим скверным стихам и оставь меня в покое. О, Смерть, Смерть, Смерть — или уже и в Смерти нет мира? — Он вскочил. — Джентльмены, послушайте! Ибо я возвещаю, — завопил он по-пьяному на пределе дыхания. — Смерть это ложь. Самая грязная и гнусная ложь!
В углу возникло оживление, и внезапно человек по фамилии Дент, тот, у которого где-то странствовал доктор, вышел вперед.
— Гм… Этого-то я и боялся. Вы двое знаете историю этого чудилы. Почему вы дали ему столько пойла и жвачки?
— Потому что я великий и прославленный Эдгар Аллан По! — возопил Эдгар. — Прибавьте к По слог Эт, и готово определение для моего сердца и души.
Лавкрафт передернул плечами.
— Один разгульный денек нам, разумеется, не повредит…
Говард покачал головой, явно и сам не в лучшей форме.
— Бедняге, кажется, чертовски нужно опохмелиться.
— Джинни? Принеси нам, пожалуйста, немного еды и кофе. Может, нам удастся протрезвить великого человека, прежде чем мы уложим его в постель. А утром он скажет нам спасибо.
По встал и неистово замахал на него руками.
— Скотина! Я чувствую твой сарказм… Как ты смеешь издеваться над болью, которая проникла в мою жизнь в незапамятные времена. Как ты смеешь…
И больше он ничего не сказал. Ибо из туманного угара видений выплыл образ, который, разумеется, был призраком, и все же казался столь же вещественным, как эти заурядные и грубые писаки, которые его окружали.
Она была невелика ростом, с темно-русыми волосами и очаровательными глазами цвета фиалки. И все-таки, она была не такая бледная, как когда-то… Казалось, она пышет здоровьем и полна жизни.
— Привет, Эдди, — сказала Вирджиния Клемм По, уперев руки в бедра. — Я вижу, ты не сильно изменился.
4
И рой теней, глумливый рой,
Из тусклой двери рвется — зыбкой,
Призрачной рекой…
И слышен смех — смех без улыбки.
Эдгар Аллан По «Заколдованный замок»
Это зрелище подействовало, точно холодный душ. По вышел из своих грез наяву, протрезвел и ошалел. Его глаза не могли ошибаться, и женщина перед ним, безусловно, не была бредовым видением.
— Сисси? Моя милая! — поразился он. — Может ли такое быть… Это ты… Значит, мои поиски окончены?
— Может, тебе лучше выпить чего-нибудь, не содержащего алкоголя, Эдди? А затем поговорим. Согласен?
— Родная моя… Дай мне тебя обнять. О, ты не знаешь, как истосковалась по тебе моя душа… — Он нетвердыми шагами двинулся к ней.
— Эдди, не нужно таких мелодрам. Мы должны поговорить, как двое взрослых, но лишь когда ты проспишься. — И отошла под защиту крепко обнявшего ее Лестера Дента.
По смотрел, не веря своим глазам, потрясенный до предела. То, как этот неуклюжий варвар держит Сисси. То, как этот боров на нее пялится. Их отношения были слишком понятны. Эдгар пытался что-то сказать и закашлялся, лишь в итоге геркулесовых усилий из его губ прозвучало нечто членораздельное.
— Здесь подлинный Аид, а ты — демон, который меня терзает! — Ярость нахлынула волной, и, прежде чем он сообразил, что делает, он бросился на писателя. Дент увернулся, отодвинув Вирджинию подальше от опасного места, а затем, шагнув вперед, нанес Эдгару основательный удар в щеку. Эдгар опрокинулся через стол и стукнулся об пол позади стола, обрызгавшись пролитым элем. Боль только раззадорила его. Он, пошатываясь, встал, мокрый и грязный. Он не мог вынести столь ужасного зрелища. Тут он приметил большую емкость, полную эля. Поднес ее к губам и стал пить, еще и еще: Никто не остановил его. Он пил, чтобы заглушить сердечную боль, забыть о страданиях, и осушил бы все до конца, но тут чья-то рука потянула его за рубашку.
— Эдгар, Эдгар, пожалуйста, побереги себя.
Он поглядел сквозь туман, рядом стояла Сисси и умоляюще смотрела на него. Он протянул руки, и она отступила, легко увернувшись от Эдгара. Дент опять оттеснил ее и угрожающе встал между ними.
— Я чуток удивлен, но, похоже, здесь слишком большое совпадение, — заметил Дент. — Опять же, в мире, где случалась тьма всякого такого рода, чего я видел, полагаю, все это — сущие пустяки. Послушай, Эдди, мы с Джинни счастливы. Нельзя цепляться за то, что случилось, кто знает, сколько лет назад.
— Но я искал… О! Эти долгие годы… Одну тебя, Сисси… Лишь тебя!
— Прости, Эдди, но он прав, — она поглядела на него с сочувствием, но без раскаяния.
— Но, Сисси… наша небесная любовь… наша верность… Как ты могла забыть…
— Видишь ли, По, — вмешался Дент. — Джинни никогда не рассказывала мне обо всем; и, полагаю, что я — невежественный сукин сын, коли не усек, что это она о тебе вспоминала. Может, дело в том, что я не так уж много читал твоей нездоровой бредятины. Но, должен тебе сказать, гнусный пьянчуга, что ты всегда был бестолочью и ослом, а теперь, насколько я вижу — ты напыщенная бестолочь и осел.
По шагнул вперед, чтобы вновь на него наброситься, но Говард сделал шаг навстречу и схватил его за руку.
— Мистер По, кое-кто из нас не хочет, чтобы вы здесь убились.
— Вы отравили ум моей дорогой жены! Я это вижу! Теперь я это вижу! — возопил поэт.
— Нет, Эдди. Мне с ним лучше.
Ден вновь выступил вперед.
— Парень! Мистер эксперт в психологии! Ты женился на своей кузине, когда ей было тринадцать. В краю, откуда я родом, тебя назвали бы кровосмесителем-педофилом! А затем ты годами заставляешь бедную девочку страдать от твоего пьянства, наркомании, отвратительных выходок… А как с поддержкой? Тебе, маленькому проныре, нужно было тяжелее работать… Неудивительно, что бедняжка захворала туберкулезом и скончалась.
По не слушал его. Он вновь обернулся к Вирджинии, умоляюще глядя на нее.
— Вернись ко мне, Сисси. Мое сердце взывает к тебе.
— Нет, Эдди.
— Но… Этот человек… он ничтожество. В литературе я значительно превосхожу его… Как ты вообще могла его выбрать?
— Я не говорила тебе, Эдди, но мне никогда особенно не нравилось то, что ты писал. Я считала, что твои стихи и рассказы слишком холодные. — Она посмотрела на Дента, не скрывая восхищения. — Лес, хотя он… Лес может рассказать историю… — она погладила его по груди. — И он знает, как сделать даму счастливой во всех других отношениях!
Это было подобно явлению некоего жуткого зверя, изрыгнутого из его глотки: этот вой. Эдгар Аллан По выл и вопил и орал и рвал на себе волосы. Казалось, черви точат клетки его мозга. Казалось, стены этого дома, смыкаются, надвигаясь, точно бока ящика, зарытого глубоко в зловонной земле.
— Да будет вам, мистер По, — буркнул Говард. — Смотрите на все проще. Не одному вас выпало тяжелое времечко. Слышали бы вы, что сказала мне Мо, когда я ее нашел!
Обезумевший от скорби, неспособный более выносить, как нарастает эта мерзость, По бежал. Он вырвался через дверь в сумерки. Его мозг пылал в огне.
— Нет! — провыл он. — Нет!
Он зашатался, и боль, казалось, промчалась сквозь его голову на огненных крыльях. Точь-в-точь, как в ту сырую ночь в Балтиморе, когда он слонялся по барам в Феллз Пойнт. Не могла ли вернуться та болезнь мозга, вновь возбужденная открытием ужасной правды? А что, если она опять разрушает его жизнь, и на этот раз навсегда? Хотя здесь, и он это знал наверняка, все было так, как он прежде смутно угадывал и выражал в искусстве: душа не погрузится опять в забвение после смерти, но станет возвращаться снова, снова и снова, как бы она ни гнила и ни разлагалась.
Запахи Реки ударили в ноздри, и он побежал к Реке. Вода! Прохладная, прохладная вода… Унять боль, облегчить страдания, надо только на миг… Он заспешил к Реке, и был почти у воды, когда его схватили сзади. Он тяжело упал, и от удара едва не потерял сознание. Вздохнув, он поддался дурноте и скользнул во тьму без сновидений.
5
Ужели все — и сон, и бденье,
Лишь сновиденье в сновиденьи?
Эдгар Аллан По «Сон во сне»
— Док! Быстрее!
Крик человека, звавшегося Монк, пронесся, вибрируя, через одурманенное сознание человека, звавшегося Севидж. Он вновь опер свое мускулистое тело о валун, в то время как другие герои вокруг него лежали в объятиях Леты, и газы из Нижнего Мира наполняли их легкие. Они не были мертвы, благодарение Господу, однако, и это скоро неизбежно добавится к их участи, если только не затворить здешний проход к Темные Земли.
Из дышащей газами черноты колодца щупальце твари по прозванию Ктулху, ища жертву, поднялось над туманами.
Док Севидж рванулся изо всех сил, какими располагал.
Эдгар Аллан По строчил, как безумный.
Писать здешними примитивными орудиями было трудно, но не то, чтобы невозможно. В любом случае, он один из колонии писателей привык долго писать вручную, так что, в известном смысле, обладал таким преимуществом, как беглость пера.
Он сделал перерыв, поднялся и прошелся, отвлекаясь от приключений героев. Взяв ближайший стакан с элем, отпил, совсем немного. Затем бросил себе в рот еще одну палочку жвачки грез и стал задумчиво ее пережевывать. Сочинению этой эпопеи, казалось, содействовали эль и жвачка — довольно любопытно… Хотя пером его двигали отчаяние и решимость.
Никто иной как Говард побежал за ним вдогонку в ту жуткую ночь и оглушил его сзади. На следующий день при нем неотлучно находился Лавкрафт, которому помогал Говард, и отвлекал его от желания выпить едой, чаем и обещаниями жвачки. Когда жар, Наконец, спал, с ним поговорил Говард и дал ему надежду.
— Что мне теперь делать? — спросил Эдгар. — Цель моей жизни в этом мире утрачена! И умереть нельзя.
— Эх, приятель. Я могу посочувствовать, — сказал верзила. — Вот что я скажу. Делай то, что делаем мы, писатели. Пиши. Пока все не выпишешь. У нас есть бумага, перья и еда, да еще мы заполучили гения, который страдает. И печатный станок у нас имеется. Для меня это смахивает на удачную комбинацию.
И тогда По ощутил, что еще может быть надежда и согласился на сотрудничество. Если он сможет сочинить произведение в духе того, что выдавали эти ребята… и показать своей дорогой Вирджинии, что он может накарябать вещицу куда лучше тех, что стряпает этот жалкий писака Лестер Дент, то, пожалуй, Вирджиния к нему еще вернется…
Да! Словам Э. А. По вновь суждено звенеть в сознании рода людского! Только теперь эхо их будет не столь смертоносным, несмотря даже на то, что в них по-прежнему будет его литературный дар!
Писать, писать, писать!
Слова изливались стремительно, как никогда прежде. Говард дал ему кое-что из их писаний и своего киммерийского героя Конана. Лавкрафт обеспечил поистине блистательными негодяями и охотно объяснял вещи из миров Дока Севиджа и Тарзана, которых По не понимал.
Но По вкладывал сюда свой гений и чувствовал, как тот струится сквозь алкоголь и жвачку грез, чтобы принять четкие очертания на бумаге.
И какая великолепная получалась история! Рассказ о попытке Темных Богов завладеть Миром Реки, сорванной лишь ценой величайших жертв новой командой литературных героев, которым блистательный поэт дал второе дыхание в своей прозе.
По глубоко вздохнул и опять сел за работу.
Через час было готово, он аккуратно сложил страницы последней главы и затопал вниз по лестнице в общую залу. Он нечасто спускался сюда, и вообще избегал мест, где запросто мог наткнуться на Вирджинию и Дента.
Ел он большей частью у себя и надолго уходил гулять. Однако, в своих целях, он порой соглашался видеть их вдвоем — столько времени, сколько это не было невыносимо. Ничего, вот прочтет она его шедевр, и увидит, насколько заблуждалась.
Он застал Говарда и Лавкрафта греющимися у огня и торжественно вручил им последнюю главу. Они быстро прочли рукопись и, когда дочитали, Говард заговорил первым.
— Ну, знаешь ли, как я уже говорил раньше, я не совсем таким представляю себе Конана из Киммерии… Но, черт побери, это хорошо.
Лавкрафт покачал головой.
— Нет, Боб, это великолепно.
По с трудом улыбнулся.
— Благодарю вас.
— Теперь все, что нам остается — это получить одобрение Берроуза, — сказал Говард. — И мы запустим это в производство сразу после «Док Севидж встречает Голиафа».
По, усталый, но счастливый, последовал за этими двумя в печатню.
Берроуза там не было, но был Дент, его правая рука. Говард с удовольствием изложил новости, а затем — последнюю главу «Стенаний Героев» и свое о ней мнение. Дент пожал плечами.
— Прочту. Но, знаете ли, не могу сказать, что все, что я уже прочел, меня сильно увлекло. Слишком многословно для такого, как я. Действие, говорят вам. Надо, чтобы события все время двигались… И, разрази меня гром, если мне нравится мысль о том, что Док Севидж стал писать стихи!
— Но среди них — кое-что из моих лучших стихов! — воскликнул По.
— Может быть. Но уж чересчур вольно ты обращаешься с моим персонажем, — сказал Дент. — Угу, я прочту. Но, предупреждаю… Не похоже, что это в скором времени будет оттиснуто.
— Что такое? — вскинулся По.
— А ничего. Я показал Берроузу первую половину. Ему здорово не понравился тот кусок, где Тарзана погребли заживо, а затем он воскрес у древних греков, которые попытались его опустить.
— Но здесь такая великолепная символика! — запротестовал Лавкрафт.
— Возможно.
Эдгар начал закипать.
— Великое просится наружу. Дайте обратно рукопись. Я хочу показать Вирджинии.
— Она уже читала, приятель. Я показал ей, как только ты попросил. Все по-честному, и мне жаль, что у нас с тобой сложности. Конечно, ты попал в учебники английского, а я нет, но я на тебя за это не в обиде. Короче, Джинни это прочла, и вот что велела тебе передать: «Кажется, его влечение к нездоровому непреодолимо. Бедняга». Не думаю, что у нее будет охота читать ваши новые вещи, мистер По. Вы сейчас делаете действительно хорошую издательскую работу для нас, и, полагаю, мы опубликуем ваши рассказы и стихи, когда запустим журнал… Но вам не хватает того, что требуется, чтобы написать хорошую книжку о Доке Севидже, по моему скромному мнению. Равно, как и по мнению Босса.
— Дерьмо! — сказал Роберт И. Говард.
— Полная дичь! — заметил Г. В. Лавкрафт.
Эдгар Аллан По тихо повернулся и опять направился в свою комнату собирать вещи.
Как ни странно, он не чувствовал ничего.
Абсолютно ничего.
6
Пей, забудь Линор навеки —
И покой вернется в грудь!
Каркнул Ворон: «Не вернуть!»
Эдгар Аллан По «Ворон»
Долгое время внутри была пустота.
Тяжелое оцепенение охватило его душу. Когда он их бросил в тот день, он собирался уйти далеко, как можно дальше от печатного станка и колонии писателей. Однако внезапное безразличие увело его только на несколько дюжин миль вниз по Реке, где он повстречал группу австралийских аборигенов. Они выносили его присутствие без жалоб. Однако Эдгар был настолько замкнут в себе, что даже не мог погрузиться с ними вместе во Времена Сновидений.
Так и случилось, что прошли месяцы и, когда вниз по Реке явилась весть, принесенная перепуганным путешественником-американцем, что беда обрушилась на Дом с Семью Щипцами, По был физически не так уж далеко от издательства, не дальше, чем душой.
— Наци, — сказал тот человек.
И это слово было неизвестно Эдгару По.
— Давай я попробую объяснить. Я участвовал во второй мировой войне и боролся против них во Франции. Национал-социалистская партия. Они заправляли в Германии в 1940-е. Теперь, кажется, они прибрали к рукам печатню. Форменный позор. Я с удовольствием читал эти книжки. А теперь взгляни, какую пакость они выпускают!
Путник порылся в своем тюке и выудил книжку, которая, как сразу подметил Эдгар, была куда изящней обрезана, переплетена и прочее. Он вслух прочел заголовок: «Тарзан юбер аллес»?
— Да. Чертова нацистская пропаганда. Они превращают «Семь Щипцов» в нечто вроде политической машины.
По с мгновение изучал книгу, затем вернул, поблагодарив. Он вернулся в маленькую палатку, которая здесь служила ему жильем, с намерением ухлопать весь запас жвачки грез и порцию спиртного, которыми сегодня обеспечил его грааль. Однако, когда он уже лег и потянулся за жвачкой, что-то задержало его руку.
Он вспомнил, как Лавкрафт болтал о расовой чистоте и о том, как в свое время восхищался фашизмом. По не вполне разбирался в политических теориях, возникших после его смерти, но от того, что он слышал об этих наци, у него по жилам побежал холодок. Ему никогда особенно не нравились черные, и он никоим образом не был аболиционистом. Но ему не пришлись по вкусу и та глобальная ненависть и геноцид, в которых, как он слышал, были виновны наци.
В ту ночь, вместо того, чтобы жевать и пить, он до утра пролежал без сна, размышляя. Размышляя, впервые за долгое время в этом мире с ясной головой.
И когда занялась заря, он начал путь вверх по Реке.
7
В Галааде, близ Святыни,
Есть бальзам, чтобы заснуть?
Каркнул Ворон: «Не вернуть!»
Эдгар Аллан По «Ворон».
Он нашел Говарда Филлипса Лавкрафта в городе, не доходя три мили до Издательства «Семь Щипцов».
По задержался здесь, чтобы поглядеть, не известны ли здешним жителям — большей частью, немцам четырнадцатого века — какие-то подробности о том, что случилось в колонии писателей. Они провели его в маленький домик, где лежал человек, весь в бинтах — и это был Лавкрафт. Едва ли в сознании.
— Эдди! Эдди! Боги, он вернулся! Ужасно! Просто ужасно!
— А Вирджиния… и остальные… они все целы? — спросил По.
Лавкрафт покачал головой.
— Берроуз мертв. Остальные… они капитулировали, хотя, не знаю, как долго они смогут стряпать чернуху для этих хмырей, пока не попытаются покончить с собой, чтобы от этого избавиться. О, как я ошибался, как ошибался, Эдди!
И рассказал ему, что случилось.
Отряд в сорок человек явился к ним однажды, примерно месяц спустя после ухода Эдгара. Они задавали на ломаном английском вопросы о печатне, и, после того, как они пообещали дать припасы за несколько книг, их всюду провели и все показали. В самом конце они выхватили оружие и осуществили захват издательства. Берроуз был в тот день с ними и наблюдал. Все они сражались. Берроуза, в назидание коллегам, забили дубинами насмерть.
— Их два предводителя сказали, что они Адольф Гитлер и Йозеф Геббельс, но Фауст убежден, что они самозванцы, которым удалось сплотить кое-кого из старых наци. Однако, план их неглуп. Они намерены использовать наши книги и наших персонажей, чтобы повлиять на читателей этого мира… и вымостить дорогу для преобладания их философии.
Затем он рассказал, как бежал после жестокого избиения, когда он однажды отказался браться за перо.
— Мне повезло, я нашел у реки вытащенный на берег плот. И я просто забрался на него и поплыл. Эти добрые люди подобрали меня, но, боюсь, я долго не протяну. Тем не менее, когда я снова воскресну, я опять разыщу моих друзей. В моей земной жизни я слишком много времени провел затворником, а теперь у меня есть тяга к настоящей дружбе.
— Он глубоко вздохнул, содрогаясь, и продолжал. — И я теперь знаю истинную цену тому, что я… тому, что мы делаем, как писатели… — раздался новый вздох, и По дал больному воды. — Наши опыты, и неважно, какое чтиво мы карябаем, это грозная сила, По.
Эдгар кивнул.
— Думаю, что написанные мной слова были моим спасением… И, разумеется, это единственное хорошее, что я делал в своей жалкой жизни.
— А Вирджиния?
— Вирджиния отреклась от нас и стала любовницей типа, который утверждает, что он Гитлер.
— Понятно.
— Прости.
— Полагаю, мистер Дент сказал бы то же самое.
— Да. Я уверен, ему хотелось бы поговорить с тобой… хотя, не знаю, что можно сделать. Сорок сильных вооруженных типов. Они уже ищут авторов-прозаиков, чтобы на них работали. Подозреваю, скоро они смогут убить Говарда, Фауста и Дента, и станут вертеть их персонажами, как захотят. Что мы можем сделать?
— Во-первых, мой друг, ты должен выкарабкаться. Нельзя, чтобы ты умер и перенесся на сотни тысяч миль отсюда. Во-вторых, надо подождать… Я постараюсь вернуться.
Лавкрафт пообещал собраться с духом.
По направился к старшему в немецком поселении и отдал ему всю свою выпивку и жвачку грез за наилучший возможный уход для своего раненого друга. Он немного поспал, а затем одолел последний отрезок пути до Издательства «Дом с Семью Щипцами».
8
«Лежу я недвижно,
Лишенный сил,
И каждый мускул
Как будто застыл.
Мне лучше: не мучит
Горячечный пыл».
Эдгар Аллан По «К Анни»
Эдгару противен был один вид этих людей. Что за отвратительные назойливые солдафоны. В особенности, двое, звавшиеся Гитлер и Геббельс. Имело ли хоть какое-то значение, что они самозванцы? Разумеется, и у тех, за кого они себя выдавали, не могло оказаться более гнусных душонок.
— По? Эдгар Аллан По? — переспросил Геббельс. — Кажется, я читал кое-что из ваших рассказов.
— Да, я автор, а также издатель с неплохим опытом. И я ищу работу.
По всегда отличался талантом по части подобострастия и лести, и теперь он сполна им воспользовался, разглагольствуя о том, как все теперь, при нацистах, превосходно налажено.
— Почему вы хотите на нас работать?
— Я стану работать на любого, кто сможет достаточно заплатить мне выпивкой и жвачкой, — ответил По. — И, кроме того… Я работал здесь раньше и был изгнан. Для меня было бы немалым удовольствием утереть нос моим прежним работодателям, которые, как я понимаю, ныне утратили свободу.
Тут человек, звавшийся Гитлер, улыбнулся.
— Да-да, Йозеф, у него есть причина здесь работать и, кажется, я о нем слышал. Особенно он известен своими рассказами… Человек, который хорошо пишет и добровольно согласен сотрудничать — это ценное приобретение.
— Да-да, согласен… Но сперва мы должны наставить его по части нашего дела, — сказал Геббельс.
— Признаюсь, то, что я слышал о вашей философии, весьма занимает меня. Необходимо установить хоть какой-то порядок в этом погрязшем в анархии мире… И почему бы не дозволить править могучей чистокровной расе? Я сам из такой породы, и мне явственно видно наше превосходство, — сказал По.
Геббельс не был полностью удовлетворен. Он приказал привести Лестера Дента. Глаза Дента расширились, когда он увидел Эдгара. А, поняв, что Эдгар здесь делает, он запылал гневом.
— Ах ты, сволочь!
— Дент, — сказал По, — может быть, «Семь Щипцов» станет печатать то, что я пишу.
— Предатель!
— Достаточно. Уведите его, — приказал Гитлер. — Сегодня с вас дополнительная глава «Блицкрига герра Доктора Севиджа», или вас немилосердно выдерут.
Эдгара препроводили в уютную комнату и обеспечили пером и бумагой. Во время обеда он в непринужденной обстановке побеседовал с новыми работодателями и опять увидел свою земную жену Вирджинию, сидящую рядом с Гитлером. У нее хватило такта опустить глаза и глядеть в пол, и вся та ненависть, которой проникся к ней бывший муж, в один миг развеялась. При первой же возможности он отвел ее в сторону.
— Вирджиния, мы все должны удержаться, да?
— Эдди… Почему ты вернулся?
— Работать. — Он поглядел на нее своими проницательными глазами и миг спустя понял, почему она сделала то, что сделала. — Ты его любишь, этого Дента, я прав?
— Да.
Он ощутил приступ былой ревности. Как это было легко — позволять вырываться бурным и неконтролируемым эмоциям — и теперь, без жвачки и выпивки, он все еще чувствовал боль, но, похоже, его интеллект лучше контролировал ситуацию.
— Вот почему ты теперь с этим Гитлером… чтобы оставаться поближе к Денту и помочь ему, чем только сумеешь.
— Да, Эдди. Прости. Я была так молода… и так больна все время… Я так и не повзрослела. Но повзрослела здесь. Я изменилась.
По кивнул.
— Настала пора, когда ты сможешь помочь Денту и другим. Для этого я здесь, Сисси. Я пришел не для того, чтобы работать на тиранов.
— О, Эдди… — эти яркие глаза, казалось, опять наполнились любовью. Он почувствовал, что снова жив. — Это чудесно… То есть… Что я могу сделать?
— Как вооружены эти мерзавцы?
— Мечами. Луками и стрелами. И дубинками, разумеется. Они с таинственным видом вспоминают те чудесные пушки, которыми располагали в прежней жизни.
— Отлично. Значит, у нас есть шанс. Сисси, мы не можем их побить в драке, но мы можем уничтожить то, чем они готовы воспользоваться — и в суматохе скрыться вместе с остальными.
Он открыл ей свой план, и она, едва дыша, согласилась помочь.
Как выяснилось; Вирджиния бойко хозяйничала и в доме, и в печатне, и знала всех охранников. По было даровано право ходить повсюду. Вдвоем они пробрались в погреб, где хранились припасы, включая и несколько бочонков дистиллированного лишайникового спирта, который берегли, по настоянию Берроуза, «для возможного медицинского применения». По в свое время не раз требовал доступа к спирту, но ему отказывали, и приходилось довольствоваться одним элем. Теперь он был рад, что так обернулось. Припасы не охранялись, и оказалось достаточно легко вынести два небольших бочонка.
— Отнеси этот бочонок в печатню, Джинни, и там вылей все на сухую бумажную массу. А затем, не теряя времени, возьми факел и подожги. И что есть духу беги к деревьям — спрячешься там, прежде чем наци сообразят, что ты сделала.
— А как ты? И как Лес и остальные?
По ухмыльнулся.
— Встретимся за деревьями.
Она обняла его, поцеловала в щеку и взяла бочонок. Он выждал несколько минут, а затем понес второй бочонок в общую залу. К счастью, там было пусто. В одном углу валялась громадная куча недавно завершенных копий «Тарзан Юбер Аллее». Он увлажнил книги половиной содержимого бочонка, а остальное разбрызгал по деревянному полу, стенам и мебели. Затем вернулся в свою комнатушку.
Из его окна открывался превосходный вид на печатню. Внутри все еще было темно… Нет. Засветилось! Свет колеблется. Он услышал далекое шлепанье шагов — это удирала в ночь Вирджиния.
Теперь дело времени, чтобы языки пламени вырвались из окон, и охранники поняли, что стряслось.
Он спустился в общую залу, где загодя приметил груду мечей. Еще минута — и поднимется тревога.
— Пожар! — вскричал кто-то. — Пожар в печатне!
Возбужденный галдеж и резкие приказы зазвучали в ночи. Тщательно держась в тени, он наблюдал, как пять человек несутся вниз по лестнице. Затем взял четыре меча и дубинку и вскарабкался наверх, туда, — где, как он знал, держат авторов. Для удобства наблюдения, всех их заперли в одной, самой большой комнате. Теперь, выглядывая из-за угла, По видел, что на посту остался только один охранник… И, похоже, того больше занимало творившееся в соседнем здании, нежели его прямые обязанности. Бросив на полу мечи, По тихо подкрался к часовому и со всей силы обрушил дубину ему на затылок. Часовой упал, глухо стукнувшись об пол. Эдгар не медля метнулся к двери и поднял тяжелый засов, на который были заперты авторы.
— Мистер По! — воскликнул Роберт Говард.
— Ты?! — поразился Дент. — Что там творится?
— Я устроил вам побег. Боюсь, что издательство «Дом с Семью Щипцами» должно перебраться в более надежную гавань. Вирджиния подожгла второе здание, и наци теперь, вне сомнения, пытаются подавить огонь. Я, в свою очередь, собираюсь подпалить эту конуру, так что у них будет хлопот полон рот, пока мы основательно удалимся. Джентльмены, вот мечи, предлагаю вам разобрать их, и молиться Богу, чтобы не пришлось пустить их в дело.
Он подобрал последний оставшийся меч после того, как Фауст, Говард и Дент вооружились. Повел их вниз, в общую залу.
— Быстрее, Боб… горящее полено из очага.
Боб Говард не терял времени.
— Но Вирджиния… Разве можно ей доверять? — произнес Дент. — И почему ты это затеял, По?
— Во-первых, друг мой, Вирджиния сделала то, что сделала, ради тебя. И теперь спасает тебя. Верности, как представляется, присущи различные измерения в этом мире. Что касается меня… Может быть, я чувствую ответственность за своих литературных эпигонов…
Фауст хихикнул.
— Ну, знаешь ли… Спасибо.
Говард вернулся с пылающей головней.
— Будь добр, подожги вот эту кучу дряни, Боб, — попросил Эдгар, указывая на груду «Тарзан Юбер Аллее».
Говард усмехнулся.
— Верное дело.
Бумага быстро занялась, но они не могли стоять и смотреть, когда разгорится вовсю.
— Через задний ход и вверх по склону к деревьям, — приказал По. — Там мы встречаемся с Вирджинией. А затем скрываемся.
— Но Гутенберг… Нам нужен Гутенберг, чтобы начать все снова, — встревожился Фауст.
— Я теперь достаточно знаю о типографском деле, чтобы снова начать когда и где угодно, — вмешался Дент. — Эдгар прав. Мы все подпалили — и наутек.
Они выскочили в темноту и рванули вверх по склону. По видел, как пылает, словно голова гигантской спички, их печатня, и как наци тщетно пытаются залить пламя водой. Ах, до чего ярко горит бумажная масса! Не хуже, чем пламя в душах и сердцах читателей.
— Готт им Химмель! — этот крик вырвался через несколько минут после того, как пламя кулаком ударило в окно самого дома с щипцами. Залаяли другие голоса. Кто-то кому-то указывал пальцами.
— Нас увидели! Поспешим! — скомандовал По.
И с раскрасневшимся лицом помчался к деревьям. Скоро за ними снарядят погоню… До низких деревьев оставалось лишь несколько ярдов. Пока они спешили в укрытие, что-то просвистело мимо ушей По.
— Стрелы! — крикнул Дент. — Черт! Быстрее, быстрее же!
У самого края леса По ощутил удар в спину и понял, что в него попали. Он покачнулся, но справился с собой и побежал дальше. Шумно дыша и постанывая, он несся за остальными. Сперва не болело, и он решил, что рана пустяковая, но ко времени, когда они углубились в лес, Эдгар понял, что у него был шок… А теперь боль заявила о себе, точно предвестие страшной бури.
— Лес! Боб! — вскричал кто-то.
— Джинни, — сказал Лестер Дент. — Сюда. Скорее! Надо бежать.
Кто-то стройный и гибкий отделился от теней и примкнул к ним.
— Я уже ходила по этому лесу до самых холмов. Я знаю пещеру, где можно спрятаться.
— Тогда веди нас к ней, — пропыхтел Дент.
По сдерживался, скрывая ото всех свою боль, и ему удалось не отстать, хотя он и тащился в хвосте. В сущности, получалось, что ему помогла та боль, которой всегда была полна его жизнь. Он годами выносил кошмар в душе и в голове; разумеется, можно вынести то, что теперь ноет в спине.
Рычащие голоса наци неясно зазвучали позади них, и, несмотря на то, что лихорадка вызвала в мозгу Эдгара жаркую одурь, Вирджиния довела до пещеры их всех.
— Есть выход с той стороны на случай, если нас отыщут… Но я предлагаю задержаться здесь немного, — сказала она.
— Вероятно, они сейчас вернутся и попробуют бороться с огнем, — заметил Фауст. — В любом случае, отдых мне весьма кстати.
— Превосходная идея, — подхватил Эдгар. — Не поможет ли мне кто-нибудь удалить эту стрелу, — он зашатался и упал на колени.
— Эдди! — ахнула Вирджиния.
— Мистер По!
Им не хватало света, но они постарались, как могли. И все-таки у них выдалась долгая мучительная ночь, и к утру Эдгар потерял много крови.
Когда заря коснулась вершин, Фредерик Фауст вернулся из беглой разведки.
— Оба здания сгорели дотла, — сообщил он. — Отменная работа, По.
— Ты не забудешь, что я тебе сказал, и где искать Лавкрафта? Явитесь туда, заберете его и начнете где-то в другом месте, — сказал По. Лестер Дент встал перед ним на колени.
— Не поддавайся, дружище. Ты нам тоже нужен.
По слабо покачал головой.
— Нет, я долго не протяну. Идите и начните все снова… Я разыщу вас… Или, возможно, затею своё дело… Да… думаю, это была бы славная идея. — Он подавился и обнаружил, что у него рот полон крови. Он позволил ей хлынуть изо рта и мучительно глотнул воздух.
— И все же, несомненно, вы скорее заведете новую печатню, и твой Доктор Севидж снова будет спасать умы и сердца читателей.
— Эдди, Эдди… — произнесла Вирджиния. — Спасибо тебе. Прости меня, ладно? И найди нас, если сможешь. Найди нас…
— Великолепная мысль; В любом случае, я никогда не был значительным издателем.
Он чувствовал, как жизнь по капле покидает его, и все-таки он знал, что это еще не конец, что он воскреснет на берегах великой Реки во многих милях отсюда — но, как ни странно, к нему пришел покой.
— Мистер По, — сказал Говард. — Я бы хотел знать, насколько много значат мои сочинения для людей. Возможно, я бы дольше прожил. Я лишь надеюсь теперь, что вы не сомневаетесь: то, что писали вы, значило немало… такого не добиться никому из нас.
Слабая кривая улыбка коснулась уголков рта Эдгара Аллана По.
— Сомнения? — он покачал головой. — Не вернуть.
И его душа погрузила весла в другую древнюю и знакомую реку.
На этот раз, не ужасаясь.
