ІІ
– Воистину достойно и справедливо, что отец Бернар помнит о нашем скромном аббатстве, – сказал брат тезаурарий, кладя очередную толстую книжищу на tabula plicata, за которой сидел Вийон. – Выбирайте мудрых братьев, о чьих достоинствах стоит вспомнить.
Только-только началась вечерня, поэтому в монастырском скриптории, что находился на втором этаже капитулярия, было совершенно пусто. Возможно, по этой причине тезаурарий – низкий и толстый монах с безволосой головой и тремя подбородками – позволял себе относительно Вийона маленькие нежности. Сперва, словно бы случайно, задел рукой грудь поэта, потом наклонился низко, болтая что-то бессмысленное, причем губы его и язык находились опасно близко от уха Вийона. И наконец, бесцеремонно похлопал вора по бедру. Вийон переносил все это со спокойствием, достойным Зенона-стоика, и с кротостью в духе Сенеки. Ведь любая страница книги в полотняном переплете могла приблизить его к разгадке тайны.
– Эта благодарственная месса – не что иное, как увенчание вашей набожной жизни, – сказал Вийон. – Всем ведь прекрасно известно, что монастырь ваш никогда не запятнан был грехом апостазии. А это достойно похвалы, брат.
– А и правда, – монах наклонился к уху Вийона и вновь почти коснулся его языком. – Во всем Лангедоке не найдете вы стольких достойных и богобоязненных братьев. Нет у нас содомии, как в Клюни или Сито́, не дают тут воли порочным желаниям, – язык его защекотал ушную раковину Вийона. – Ведь вам наверняка известно, что в других монастырях монахи частенько предаются безбожной содомии с мужчинами. Тьфу! Срамота божья!
Вийон деликатно снял руку монаха со своего колена. Тот облизнулся мерзко и побрел в библиотеку. При этом хихикнул жеманно и подмигнул поэту.
Франсуа вздохнул и углубился в книги. Ах, эти духовные лица! Вечно в голове у них аморы. Несколько лет назад его прекрасно складывавшаяся карьера была погублена, когда он ткнул кинжалом священника Сермуаза, – стал слишком назойлив и сделал ему предложение, рядом с которым похотливые фантазии обитателей Содома выглядели как невинные игры малых ребятишек со своим естеством.
Он вернулся к чтению. Переворачивал листы, неровно вшитые в книгу. Двигал толстенные тома и не мог найти ничего, что навело бы его на след оных Добрых монахов, о которых вспоминал горбун.
Кем они были? Происходили ли из этого монастыря? Свитки мертвых об этом не упоминали. Это были списки братьев, умерших от старости или болезней, и рядом почти с каждым именем имелись различные эпитафии, стихи или молитвы. Некоторые страницы были истрепаны, другие – порваны: как видно, нелегкая у них была судьба. Большая часть их была переплетена в кожаные или полотняные обложки, подрезанные, если оказывались слишком большими.
Он дошел до конца. Просмотрел все книги умерших, начавши с года Господня 1371, и не нашел ничего подозрительного. Не знал, стоит ли искать еще раньше. Все же горбун вспоминал, что Добрые монахи обратили его в веру катаров лично. А это значило, что он должен был встречаться с ними. Сколько ему могло быть лет? Сорок? Пятьдесят? В любом случае, не больше шестидесяти.
Но если бы некие монахи и правда сделались еретиками, поместили бы их имена в книгу умерших? Погоди, погоди… Каждого монаха обычно вписывали два раза. В первый раз – когда он вступал в монастырь, и во второй и последний раз – когда он умирал. А будет ли отмечена смерть еретика? А может, в таком случае приор или скриба предпочли бы выскрести его имя, затереть любой след и убрать его из списка богобоязненных братьев? А значит, им пришлось бы замазывать либо стирать имена, вписанные в книгу, когда брат апостат принимался в монастырь. А потому, быть может, Вийону следует искать не имена, а такие места в книге, которые кажутся выскобленными и затертыми.
Он снова вернулся к фолиантам, которые уже просмотрел. Теперь он не читал – пальцы его скользили по шершавой бумаге, по свиткам и рулонам. Он присматривался к листкам, ища вычеркнутые имена или поврежденные места.
Не знал, как долго это продолжалось. Неожиданно под годом Господним 1414 его пальцы наткнулись на странность. Он замер. Страница, которую он просматривал, была неровной. В одном месте, посредине, был наклеен на нее другой клочок бумаги.
Он чувствовал, что под пальцами его может находиться тайна, которая, возможно, приведет его к Марион. Бумага была приклеена крепко. Под ней скрывалась немалая часть страницы в книге умерших. Вийон поднял голову.
– Брат тезаурарий, – сказал он. – Мне нужна ваша помощь. Хочу увидеть книги до года 1371. Буду… весьма благодарен вам за помощь.
Тезаурарий покивал лысой башкой и двинулся вглубь библиотеки, чтобы принести оттуда очередной толстенный том. Вийон осмотрелся вокруг, перекрестился, а потом быстрым движением достал стилет, подцепил кончиком приклеенную бумагу и оторвал ее от страницы.
Под слоем засохшего гессо он сперва не увидел ничего. Поэтому высек огонь и зажег свечку. Приблизил ее к странице. Заметил какие-то нечеткие знаки и линии, которые некогда могли быть буквами. Придвинул книгу ближе к огню…
Надписи были затерты! Давным-давно, много лет назад, записи выскребли. Это были короткие слова – наверняка имена и прозвища монахов, которые оказались обречены на беспамятство. Нынче от них остались лишь неразборчивые следы букв. Вийон не мог прочесть совершенно ничего.
Тайна осталась тайной. Он сосчитал затертые строки. Семь. Семь имен. Добрых монахов было семеро. Семеро еретиков. Хоть какие-то сведения. Хоть какой-то след. Они ли призвали в мир Зверя? Что с ними случилось? Отчего отступили они от веры? Уверен он был в одном – именно эти монахи помогли горбуну стать альбигойцем. Знал ли о них настоятель Вальтер? Объединяло ли что-то его, катаров и горбуна? Что значат странные надписи на глиняных черепках, которые были у Марион и горбуна?
Загадки.
Одни лишь загадки.
Вийон спрятал в сумку оторванный фрагмент листка и захлопнул книгу. Встал.
Брат тезаурарий вышел из библиотеки с охапкой фолиантов. Взглянул удивленно.
– Ты уже закончил?
– Я нашел всех ваших братьев, которые достойны упоминания, – тихо сказал Вийон. – Его преподобие диакон проведет в их честь не одну, а семь месс.
– Ты уже собираешься уходить?! – прошептал монах. – Так быстро?
– Мой долг вам, преподобный брат, растет, как проценты у ростовщика. Теперь, – Вийон взял голову монаха в ладони, – отведите меня к брату Арнальду Достойному.
– Это запрещено, – выдохнул монах. – Брат приор…
– …ни о чем не узнает. А я смогу вас отблагодарить за оказанную помощь.
* * *
Вийон вращал ручку. Отправил деревянное ведро вглубь темной бездны.
Где я могу найти горбуна, брат Арнальд?
Ответа ждал недолго. Цепь звякнула, когда ее дернула рука где-то в темной пропасти колодца. Поэт завращал ручку.
Калека невиновен. Он искупает грех.
Вийон снова потянулся за стилом.
За что?
Ответа ждал всего несколько мгновений.
Найди его и спроси.
И где мне его найти?
На этот раз пришлось подождать подольше. Миновало полтора «отченаша», прежде чем монах дал знать о себе рывком цепи.
Ищи. Просите – и дано вам будет; ищите и обрящете…
Вийон закусил губу. Что бы случилось, если б он поделился с Арнальдом своим открытием, откуда происходят семеро Добрых монахов? Как бы отреагировал Достойный? Что бы сделал? Рассказал бы он об этом открытии приору и другим монахам?
В год 1414 в монастыре дошло до апостазии. Семеро Совершенных имеют какое-то отношение к Зверю?
На этот раз Достойный замолчал. Светлый отблеск внизу колодца поблек, потом снова сделался ярче. Через довольно долгое время монах дал знак, чтобы Вийон вытягивал ведро.
И сказал Господь: ищите и обрящете; но о том, о чем расспрашивали вы в те дни, я вам тогда не сказал. Теперь хочу сказать вам, а вы об этом не спрашиваете. Ступайте в то место, куда до сих пор не бил Зверь.
«Иди в то место, куда не бил Зверь…» И куда же? А может, туда, где до сих пор не было катаклизмов? Вийон напряг свою воровскую смекалку. Где до сих пор не было ни единой катастрофы? Нижний город!
Я должен идти в Нижний город?
Снова тишина. И потом ответ:
Зверь боится.
Вийон замер. Это было нечто новое.
Кого боится демон?
Смерти.
И потому убивает?
Хочет стать бессмертным.
Вийон вытер пот со лба. Ничего не складывалось воедино. Отчего бы Зверю быть смертным? Ведь он демон, дьявол или его слуга. А черт не может умереть – самое большее, может сбросить свою телесную оболочку.
Он не мог нащупать никаких следов, по крайней мере, пока не схватит горбуна.
Почему он хочет стать бессмертным?
Ответа не было долго. Наконец он пришел.
Silentium est}.
Ничего больше. Так много и так мало. Поэт ничего не понял.
– Пойдем, брат, – прошептал монах. – Достойный не хочет больше говорить.
Вийон взглянул вниз. В щели царила тьма. Разговор был закончен.
Вор качнулся и оперся на облицовку колодца. В голове его помутилось. Он собрал несколько элементов этой головоломки, но ни один не подходил к другому. Марион… Горбун. Таинственные черепки, которые он нашел. Семеро Добрых монахов, которые были еретиками и вышли из этого монастыря. Катарский Совершенный – то есть сам горбун… И Зверь, который… боялся смерти. Все это было больше, чем он мог вообразить. Нужно было ехать. Нужно было проверить, что случится в Нижнем городе. Если, конечно же, Зверь должен явиться и там.
Брат тезаурарий обнял его сзади. Вонючее его дыхание вырвало Вийона из задумчивости.
– Пойдем, – шептал монах. – Услуга за услугу, брат!
– Только не здесь.
– Ах, да, – тот ударил себя кулаком в лоб. – Чтобы брат Арнальд Достойный не услышал.
– И давно он тут?
– Мне так кажется, брат, что он, – тезаурарий стал говорить тише, – такой же старый, как и наше аббатство. Я пришел сюда – и тут уже был Арнальд. Я состарился, а Арнальд все сидит в своей келье. Арнальд, – наклонился монах к уху Вийона, – был некогда экзорцистом. Я слышал, как болтали, будто он приказал замуровать себя здесь, потому что не сумел выгнать демона из одной селянки.
Вийон кивнул.
– А другие говорят, что, вместо того чтобы выгнать беса, он пожертвовал собой и…
– И что?
– Принял того в свое тело. А потом приказал замуровать себя живьем… Иди… Иди ко мне… – брат тезаурарий приобнял Вийона сзади. Язык его защекотал поэту ухо.
Вор вздрогнул, молниеносно развернулся и ударил монаха кулаком в живот. Бенедиктинец со стоном согнулся, поэт же пнул его в пах и отвесил с размаху кулаком по затылку. Тезаурарий свалился на землю, захныкал и заплакал.
– За что… – выдавил. – Сгни… сгни…..ешь в тюрьме. Ты… Ты…
– Больше покорности, брат, – прошипел Вийон. – Господь сказал: «Ступай и не греши». Неси покорно свой крест и в страдании своем узри мучение Господа, что умер на кресте за твою бессмертную душонку.
Монах стонал, ругался, корчился от боли. Похоже, слова поэта его не утешили, не заметно было и признаков того, что он хотел покорно нести свой крест. Вийон отвесил ему еще один пинок, развернулся, сплюнул и быстрым шагом двинулся к выходу из подземелья.
* * *
Едва добравшись до деревянных заплот Нижнего города, он уже знал, что опоздал. Подгоняя коня, ворвался между избами, лавками да лотками, на небольшой площади натянул вожжи и оглянулся. Вокруг было тихо и пусто. Не видно было никаких людей, не слышно разговоров, смеха. Не лаяли собаки, не ржали кони. Над крышами домов не поднимался дым. Глухая тишина и ужас охватили мерзкий нижний район Каркассона.
Вийон знал… Догадался уже: что-то случилось. Нигде не видел он знаков, свидетельствующих о приходе Зверя, но это лишь усиливало его беспокойство.
Он соскочил с коня, привязал его к коновязи у колодца. Осторожно подошел к ближайшему дому. Постучал в деревянную дверь. Тишина. Осторожно толкнул ее и вошел внутрь.
В низкой вонючей комнате было холодно и пусто. На столе лежала перевернутая посуда, деревянные тарелки, стоял котелок с выстывшим супом. Окна были выбиты, разорванные пузыри колыхались под сквозняком, огонь в очаге давно погас.
Вийон услышал звук, словно бы отголосок раздираемой материи. В руках его блеснули кинжалы. Он приблизился к столу, из-за которого доносились звуки, и медленно начал все понимать.
Полосы крови на стенах, засохшие красные пятна на полу… Над двумя разодранными телами стояли две адские псины. Двое слуг Зверя, которые еще миг назад лизали человеческую кровь. И Вийон все понял. Догадался, что случилось в предместьях Нижнего города. Этой осенью в лесах по всему Лангедоку добычи было мало. Голод пригнал в Каркассон стаи оголодавших волков.
Еще один звук донесся сбоку. Из окровавленной колыбели выскочила третья бестия. Зарычала, глядя на поэта огненными звериными зенками.
Вийон отступил, стараясь не показывать страх, сжимавший его сердце. Нужно было соблюдать спокойствие.
Впустую!
Серые тела поднялись с земли. Однако не успели схватить Вийона, который быстрее ветра повернулся и кинулся к двери. Челюсти первой твари щелкнули у его бедра, но вор выскочил за порог, захлопнул дверь и подпер ее плечом. Удар, который на нее обрушился, едва не выбил ему сустав из плеча. Дверь зашаталась, затрещали доски. Поэт схватил с земли большой камень, заблокировал им дверь и помчался к коню.
Из окна дома вырвалась серая тень. Огромный волчина выскочил на площадь, развернулся к человеку, замер, низко опустив голову, зарычал.
Вийон остановился. Как зачарованный глядел в желтые глаза зверя. Стоял, не смея сделать и шага, хотя недалеко от него бился у коновязи жеребец, ржал от страха. Позади поэт услышал треск разбиваемой двери.
Волк не выдержал его взгляда. Опустил голову, отступил. И тогда Вийон одним прыжком оказался подле него! Зверь рыкнул, прыгнул, целясь в горло человека, но вор воткнул в него снизу клинок чинкуэды – прямо в глотку. Волк заскулил. Всей тяжестью обрушился на Вийона, повалил его, залил кровью. Мощные челюсти щелкнули у лица поэта, задрожали и сжались в последних конвульсиях.
Дверь в дом с треском распахнулась. Волки мелькнули над порогом.
Вийон отвалил в сторону тело подыхающей твари. Сразу заметил горящие глаза и раскрытые пасти. На четвереньках бросился в сторону взмыленного коня, вскочил на ноги, чтобы запрыгнуть в седло. Ошалевший от ужаса жеребец мотнул головой, ударил передними копытами в грязь, встал дыбом, срывая узду, а потом бросился наутек.
В последний момент! В последний момент Вийон ухватил кинжал в зубы, а пальцы его сжали железное стремя. Конь потянул его за собой, по песку, камням и лужам, унося от ошалевших волков. Йопула и плащ вора порвались на лоскуты. Пока его волочило по земле, затрещали штаны и сумка. Вийон стиснул зубы и подтянулся выше.
Улочки предместья вдруг вскипели. Завыли волки, раздались крики и вопли. Вийону казалось, что испуганный конь несет его прямиком в ад. А потом подпруга порвалась. Жеребец свернул, отбрасывая Вийона прочь, и, освобожденный от тяжести человека, поскакал галопом в боковую улочку. Вийон ударился о каменный фундамент дома и замер в грязи, избитый, исцарапанный, истекающий кровью.
Однако он быстро вскочил на ноги. Смерть прошла недавно и по этому закоулку. На порогах домов, среди грязи и куч мусора, лежали оставленные волками трупы. Вийон побрел узкими улочками. Проходил мимо трупов взрослых, мимо мертвых детей, собак и скотины. Перепрыгивал лужи, в которых мутная вода смешивалась с навозом и кровью. Раз наткнулся на раненого волка. Тот действовал быстро, схватил его за рукав, но Вийон избавился от зверя двумя точными ударами. Шел дальше, кружа закоулками, прячась в пустых сараях и лавках при малейшем шуме.
Остановился внезапно, едва свернув в узкий проулок. Тут лежало пять тел. Четыре рослых прислужника в кожаных кафтанах и чепцах. И пятый… Кривой уродец, горбун, подергивающийся в грязи и навозе!
Вийон подскочил к нему одним прыжком. Горбун был еще жив, дрожал и хрипел. Волки его не пощадили. Лицо его было изуродовано, один глаз вытек, не хватало левой руки. Когда Вийон над ним наклонился, на губах горбуна вздулись кровавые пузыри.
– Я опоздал, – хрипел он. – Не преду-у-упреди-ил никого-о-о. Схватили меня… – кивком указал на прислужников. – Я не суме-е-ел.
Вийон заметил уже на одном из домов след от выцарапанной там римской цифры «ІІ». Получается, стражники поймали горбуна, когда тот оставлял предупреждение?
– Зве… Зверь придет сюда. Беги-и-и…
Вийон покачал головой.
– Сперва я должен узнать правду. Вызвали ли Зверя семеро ере… Добрых монахов из монастыря Сен-Роше? Это были они? Скажи, молю!
Горбун покачал головой, рассмеялся, плюясь кровью.
– Я… я их убил… Я обрек их на смерть много лет назад.
– Как это?!
– Полвека тому… Anno 1414… Я был звонарем… В монастыре. Семеро наших братьев и старый приор… Они были Совершенными. Открыли мне глаза на истину. Но все выплыло наружу. Узнал аббат… И священник Вальтер из Святого Назария…
Вийон замер. Тайна настоятеля, о которой говорил диакон. Не об этом ли шла речь?! Неужели Вальтер много лет назад приказал убить семерых Совершенных? Об этой ли тайне он упоминал при диаконе?
– Говори! – тряхнул он горбуна. – Расскажи все, молю!
– Аббат и священник боялись инквизиции… Хотели скрыть, что в монастыре появилась ересь… Шантажировали меня, и я от страха… выдал моих братьев. Указал место… Древо Умерших. Там они встречались.
– И что? Что было дальше?!
– Священник со слугами устроил на них засаду. Тихо перебили всех. Уби-и-или Добрых людей… Я не был та-а-ам, но знаю… Отрубили им головы. Похорони-и-или на месте. Меня отправили искупать предательство. И ничего не сказали инквизи-и-итору. Никто не знал…
– Отчего же ты искупаешь их вину?
– Некоторое время назад… пришла Марион… Она знала… Кто-то сказал ей, что я бы-ы-ыл… Совершенным. Восьмым из монастыря. Звонарем. Она сказала, что выдаст меня инквизиции, если я не помогу… уничтожить город… Мне пришло-о-ось ей помочь… в колдовстве. Объявился Зверь… Пото-о-ом она хоте-е-ела, чтобы я оглаша-а-ал Слово Божье… Чтобы я снова сделался Совершенным…
Вийон замер. Марион, господи, во что она влезла?!
– Эт-т-то было… – простонал горбун. – Я помогал в колдовстве… Но предупрежда-а-ал. Считал катаклизмы, чтобы Добрые христиане знали, чтобы остерегались и убегали. Искупал свое преда-а-тельство.
– Значит, это Марион привела сюда Зверя?
– Нет… не Марион… Ма-а-арион – служанка…
– Чья служанка?!
– Своего-о-о Господи-и-ина. Убегай. От него. Спасайся, Вийо-о-он…
– Кто ее господин?! – вор тряхнул горбуна. – Как имя Зверя?! Говори же, человече!
– Кто-то знал о моем преда-а-ательстве… Кто-то… Не знаю… Знали об этом настоятель и аббат… Но они мертвы. Знали слуги, но умерли… И кто-то еще узнал… Найди его… Найди и узнаешь… всё…
Горбун захрипел, затрясся. Скончался в луже крови и бычьего дерьма. В объятиях Франсуа Вийона, разбойника, вора и поэта.
* * *
К Древу Умерших он приехал вечером того же дня. Когда воткнул в землю лопату, почувствовал, как по спине его бегут мурашки. Осмотрелся, но осенний лес вокруг разрушенной часовни был пуст. Почти пуст. Он услышал хлопанье крыльев. На край стены уселся ворон. Смотрел на поэта непроницаемыми черными бусинками глаз.
Вийон вернулся к рытью. Выгребал листья из-под дерева и выбрасывал землю на растрескавшиеся каменные плиты старой часовни. Зарывался все глубже, копал широкую яму в том месте, где в земле не было камней.
На глубине два фута что-то заскрежетало под штыком лопаты. Из истлевших тряпок и остатков одежды Вийон вытащил пожелтевший череп.
Хлопанье крыльев заставило его снова поднять голову. Воронов стало больше. Они обсели ветви дерева и стену. Уже не улетали.
Он продолжал копать. Должен был узнать правду. Надеялся, что мертвецы наведут его хоть на какой-то след. Потому что ничего, что привело бы к Зверю, у него не было. Марион он не нашел, а горбун погиб. Оставалось ему только одно – копать.
Скоро под слоем смешанной с глиной земли он отрыл остатки скелета. Потом череп. И еще один. Потом раскопал еще один скелет. Докопал до дна ямы, в которую почти полвека назад бросили мертвые тела семерых Совершенных. Уже понял, как все происходило. Когда брал в руки первый череп, перед глазами замелькали разрозненные картинки. Видел окровавленные руки, поднимающие палаческий меч. Блеск клинка, обезглавленное тело, что в корчах падало на землю. Палачей в капюшонах, бросавших труп в яму…
Четвертый череп.
Вороны вели себя беспокойно. То и дело один из них взлетал, кружил над мрачным деревом и разрушенной часовней. Интересно, на казни Совершенных тоже присутствовали птицы? Потому что это была казнь. Священник пришел сюда вместе с прислужниками, схватил монахов, а потом, после короткого суда, приказал по очереди отрубить им головы.
Пятый череп.
Он копал все быстрее. Близились сумерки, и красное зарево солнца, прятавшегося в туман и испарения, охватило небосклон на западе. Становилось все холоднее, но Вийону было жарко. Он должен был найти хоть какой-то след. Должен был понять, в чем тут дело. Должен был отыскать кого-то еще, кроме настоятеля и аббата, кто знал о предательстве горбуна и о семи Совершенных из монастыря.
На самом дне ямы, между спутанными корнями дерева, он обнаружил шестой череп. Нашел и очередной скелет, но этот почти рассыпался в его руках. Остался еще один. Седьмой.
Он продолжал копать. Вороны сидели неподвижно. Смотрели равнодушными птичьими глазами.
Лопата скрежетала по твердой древесине. Глубоко под полом часовни раскидывались толстые переплетения корней вековечного дерева. Невозможно было воткнуть между ними лопату. Проклятье, где же седьмой череп? Где закопали последний скелет?
Он расширил яму вплоть до каменного фундамента часовни. Не нашел ничего. Что это могло бы значить? Неужели последнего монаха похоронили не вместе с остальными? И похоронили ли его вообще?
Он вылез из ямы и осмотрел останки. Не нашел никаких меток, что могли бы навести его на след. Никаких колец, остатков печаток, пергаментов. Только куски обычной рванины.
Стало быть, все началось пять десятков лет тому назад. Когда в монастыре семеро монахов поддались катарской ереси. Аббат и настоятель из Святого Назария догадались об этом – или наткнулись на какой-то след. Опасались инквизиции. Наверняка аббат трясся над добрым именем монастыря. Вместе они заставили горбуна выдать его сторонников. Тот указал им место, где катары отправляли обряды, то есть разрушенную часовню. Настоятель затаился тут с несколькими своими людьми, схватил Совершенных и приказал их казнить, а потом похоронить под деревом. Имена их вычеркнули из книги мертвых, чтобы стереть всякий их след.
Годы спустя, когда настоятель умер и давно уже не было в живых аббата, кто-то прислал Марион к горбуну. Кто-то знал о том, что случилось, и шантажировал калеку, требуя, чтобы тот помог привести Зверя и снова стал распространять веру Добрых христиан. Возможно, именно этот человек (а может, дьявол?) и слал горбуну и шлюхе таблички с латинскими сентенциями. Кем он был? Может, последним из семи Добрых? Ведь калека утверждал, что сам он был восьмым из Совершенных! Быть может, Зверя призвал тот, чьего черепа не хватало в могиле? А если это так, то отчего один монах избежал кары? Ему даровали жизнь? Но почему? Зачем?
Вийон вытер пот со лба. Наконец хоть какой-то след. Вел он к последнему из семи монахов. Человеку, который по странной причине не был убит под деревом и теперь хотел отомстить за казнь своих собратьев. Кем бы он нынче ни был, он оказался воплощенным Зверем…
Вийон еще раз осмотрел кости. А потом сбросил их в яму и засыпал землей. Он уже знал, что нужно будет сделать. Теперь он должен был спешить. Уже случилось шесть катастроф, обещавших приход демона. Он должен был узнать правду раньше, чем случится последняя – седьмая.
Стая воронов взлетела, шумно хлопая крыльями.
* * *
– У вас чудесный дар убеждения, брат, – сказал препозит. – Множество городских патрициев годами ждут, преподносят щедрые подарки, чтобы только отец Арнальд за них помолился или передал слова утешения. А вы гостите у него чуть ли не беспрерывно. Более того, Достойный всегда без колебаний соглашается на разговор, едва лишь вы этого пожелаете.
– Как видно, брат Арнальд считает меня истинным добрым самаритянином, – ответил Вийон. – Я не хожу к нему, чтобы вместе с ним молиться. Достойный помогает мне разгадать тайну катаклизмов, что одолевают город.
– И как же идет следствие?
– Увы, бродим впотьмах, брат препозит.
– Errare humanum est.
– Вы сейчас попали в точку, преподобный брат. А много ли людей проведало уже брата Арнальда?
– Достойный встречается лишь с теми верными, с которыми сам решает поговорить. Уже случалось, что он помогал братьям из нескольких здешних монастырей. Но со светским человеком он встречается всего лишь во второй или третий раз.
– И кто же с ним говорил еще?
– Много лет назад он принял некоего рыцаря из благородного рода. А какое-то время назад – благородную даму.
– Марион?
– Нет. Звалась она… Я забыл. Но это была благородная госпожа. Герцогиня Безье. Ну, ступайте уже. Брат Арнальд ждет вас.
* * *
Вийон с бьющимся сердцем приблизился к колодцу. Отшельник и правда ждал его. Едва поэт заглянул в щель, как увидел внизу легкую дрожащую тень старика. Старика?
Как мог выглядеть человек, который столько лет провел взаперти в страшных условиях? Отчего он обрек себя на такие лишения? Это невозможно было понять. Поэт потянулся к табличке. Написал:
Я нашел могилу Добрых людей, монахов из монастыря, которых много лет назад убили по приказу настоятеля Вальтера. Но там было шесть черепов. Один из Совершенных выжил в резне. Если этот катар жив, то он – Зверь, который желает отомстить за смерть собратьев.
Ответ пришел сразу.
Ты заблуждаешься. Последний из еретиков не приводил Зверя.
Вийон закусил губу. Интересно, откуда Достойный знал обо всем этом? Быть может, знал он монахов, вырезанных в старой часовне полвека назад? Это было возможно.
Где я могу найти последнего из семи?
Ответа ему пришлось немного подождать.
Ты должен найти не того, кого посчитали мертвым, но Зверя. Дракона семиголового, что приближается к вам.
Как я могу найти Зверя? Ведь это демон.
Демон – он как лев, опирающийся на щит. Вера – хорошая броня от Врага. Но кто сумеет противостоять злому человеку?
Была ли это подсказка? Что она означала?
Зверь – это человек?
На этот раз он ждал долго – только спустя какое-то время монах подал знак, что можно вытягивать ведро наверх.
Только у человека есть свободная воля, чтобы творить зло.
Где я найду этого человека?
Монах долго не отвечал. И это был не тот ответ, которого ожидал Вийон.
Зверь уже сам тебя нашел. Жди и будь терпелив. Finis.
Зверь – это человек. Нет… Это казалось невероятным. Кто мог им быть? «Зверь сам тебя нашел». Кто-то, кого Вийон знал? Вор замер. Почувствовал дыхание холода на висках. Оперся о камни колодца. Хотел спросить еще что-то, но знал, что Арнальд не ответит. Разговор был закончен.
Карлик, шлюха, Зверь, черепки, семеро Совершенных… Все эти образы кружили у Вийона перед глазами. Он задумчиво отложил табличку и двинулся по подземному коридору, пошатываясь и оскальзываясь в лужах. Демон шел к нему. Почему? Зачем? Может, он узнал, что Вийон его ищет и решил сам объявить о своем присутствии?
У него было мало времени. Уже случилось шесть катастроф. Шесть из семи, обещанных перед приходом библейского Зверя. Седьмая должна стать последней, а может, только после этого катаклизма должен появиться демон? Демон… Кто мог оказаться настолько безумным, чтобы вызывать в Каркассоне ужасные катастрофы, чтобы убивать невинных? Зачем ему это делать? Чтобы возбудить страх? Чтобы люди отвернулись от Церкви? Был ли это еретик? А если нет, то чего он добивался? И наконец, для чего ему нужна была Марион?
Распутница же канула как камень в воду. Он искал ее по всему Каркассону, использовал даже знакомства диакона. Не нашел ничего. Она исчезла две недели назад, и с того момента нигде ее не видели.
Ошеломленный, он шел пошатываясь к воротам, провожаемый удивленными взглядами монахов. Где был Зверь? Где находился и что готовил человек, который должен был стать демоном? У Вийона оставалось все меньше времени. Что еще должно было случиться?
Он вышел за ворота, и его едва не растоптали нищие, которые каждое утро собирались у входа в монастырь, скуля о милосердии. Монахи выносили плетеные корзины, полные олив, сыра и хлеба, раздавали их бедолагам, стараясь, чтобы всякий из калик перехожих получил свою порцию.
Вийон хотел равнодушно пройти мимо. Но что-то приковало его внимание.
Он встал словно вкопанный. Встал будто соляной столп и смотрел… Глядел на одного из монахов, который вынимал из корзины глиняные черепки горшков и раздавал их нищим.
– О Боже, я сплю! – прошептал поэт.
Подошел к монаху, глядя на содержимое корзины.
– Нуждаетесь, брат, в слове утешения? – спросил неуверенно бенедиктинец.
Вийон взял один из черепков. Прочел латинскую надпись: Ora et labora.
– Что… что это? – прохрипел поэт не своим голосом.
– Это наши паломнические знаки. Слова утешения для странников и бедняков. Обычно монастыри раздают им знак раковины, а мы – молитвы и выражения, написанные на черепках сосудов.
– Кто… кто подписывает эти черепки?
– Наши новички. А некоторые, – монах понизил голос, – даже сам брат Арнальд Достойный.
Арнальд… У Вийона закружилась голова. Значит, это Достойный говорил с Марион и горбуном. Достойный приказал калеке нести ересь в город… Это было страшно! Страшно! Страшно!
Но это была правда… Арнальд Достойный был человеком. Зверь и правда сам отыскал Вийона. Все совпадало.
Поэт пал на колени, охваченный внезапной слабостью. Кем был этот проклятый монах, вот уже долгие годы запертый в мрачной келье? В какого Зверя он превратился за столько лет неволи?.. Если верить рассказам горбуна, он должен был сидеть там почти пять десятилетий. Получается, он – последний из семи Добрых монахов? И это его череп должен был лежать в могиле под Древом Умерших? Вийон не знал, что делать. Бежать ли к аббату или, может, ехать в город и поговорить с диаконом? У него было мало времени. Дьявольски мало времени!
В одном он был уверен. Тут мог помочь лишь диакон из собора Святого Назария. Нужно было поспешить.
Монахи внимательно смотрели на него. Их взгляды пронзали его словно клинки кинжалов. Быть может, они уже обо всем догадались? Быть может, все уже знали?
Он вскочил в седло и изо всех сил погнал к Каркассону.
* * *
Монахи уже ждали их за воротами, на небольшой площадке между монастырской стеной и рефекторием. Стояли, сбившись в кучку, загораживая проход, закутавшись в рясы и куколи, с опущенными головами. Был осенний вечер. Колокола били к вечерне, и голоса их отдавались глухим эхом по всему монастырю.
– Брат Арнальд не желает видеть никаких гостей, – прохрипел приор, когда диакон приблизился к нему. – Не хочет видеть ни вас, ни вашего прихлебалу, преподобный диакон.
– И все же ему придется посвятить нам несколько драгоценных минут. Я не отступлю, брат препозит. Я должен посоветоваться с Достойным о некоторых проблемах, прежде чем случится трагедия.
– Я этого не позволю. И не допущу вас к нему. Скажу прямо, – приор легко сбросил маску доброго самаритянина, – вон из моего монастыря. А если вы не уйдете сами, то покинете наши стены против вашей воли. Более того, будете принуждены к этому силой.
– Придержи свой язык, брат, – сказал диакон. – Потому что недостойно выступать против Божьих слуг в этом святом месте, которое никогда не запятнало себя грехом апостазии. А твои неосторожные слова слишком легко могли бы навести меня на мысль, что ты, возможно, что-то скрываешь!
– Я донесу на вас в Святой Официум!
– Значит, так, послушай-ка, – диакон подошел ближе к препозиту, склонился к его уху и что-то тихонько зашептал.
Приор задрожал. Вытаращил глаза и испуганно смотрел на диакона.
– Как это?.. – выдохнул. – Брат… Как это… А вы…
– Пока что ничего не бойтесь, но если поступите мне наперекор, то клянусь, что сюда прибудет инквизитор святого отца. Если не выкажете доброй воли, то как знать, что может случиться. Так что позвольте мне поговорить с братом Арнальдом.
Приор дал знак остальным монахам, и те расступились, открывая проход. Диакон молча двинулся вперед. Бенедиктинцы отступали, избегая его взгляда. Вийон догнал священника, зашагал рядом с ним.
– Что вы ему сказали?
– Слово, – диакон улыбнулся. – Слово, которое было в начале.
– Не понимаю.
– Ты здесь не для понимания, Вийон.
Они направились в церковь. Потом прошли в молельню и через пропахший сыростью лабиринт подземелий и крипт добрались до помещения с колодцем над кельей Арнальда Достойного.
– Спрашивай, – приказал шепотом Бернар. – Узнай, отчего он стал Зверем и что намеревается делать.
Вийон потянулся за восковой табличкой. Написал:
Вы – Зверь. Вы были последним из семи Совершенных монахов. Вас не убили под Древом, но замуровали в келье. Это вы виновны в смерти мещан и во всех несчастьях… Вы писали, что Зверь сам меня нашел. И правда – вы меня нашли.
Вийон послал ведро вниз, в мрачную тьму. Ответ пришел быстрее, чем он надеялся.
Наконец ты понял это, Вийон. Я был Добрым христианином. Самым старшим из семи. Я не погиб, поскольку аббат обрек меня на страдания, что стократно хуже смерти. Но это не я призвал Зверя, и не я – он. Я отказался от мысли о мести. Я лишь использовал то, что неминуемо, чтобы открыть людям глаза на мир. Показать пустоту дьявольских слуг. Поэтому я послал горбуна, чтобы тот искупал вину и нес Слово Божье.
Вийон написал снова:
Для чего ты использовал шлюху и горбуна? Зачем послал им черепки?
Они страдали. От человеческой несправедливости и от воспоминаний о том зле, которое им причинили. Я обещал им утешение. И искупление грехов.
Если не ты, значит кто-то из них – демон?
Нет на них вины.
Вийон вопросительно взглянул на диакона. Бернар отер пот со лба.
– Он врет, – прошептал. – Зверь – это он! Этот проклятый еретик!
Поэт потянулся к табличке:
Все следы ведут к тебе.
Ответ пришел сразу:
Не верьте, если не хотите. Убедитесь сами… Больший обманщик, чем я, – это волк в овечьей шкуре рядом с тобой. Спроси его, кто такой на самом деле брат Бернар.
Вийон взглянул на Бернара. Священник опустил взгляд. Поэт начинал потихоньку догадываться обо всем.
– Да, сын мой, – прошептал он. – Я соврал. Я не диакон Бернар. Пусть Господь простит меня, но я действовал тайно. Я доминиканец, а имя мое – Николя Жакье…
– Инквизитор… – простонал Вийон. – Как это?!
– Все для славы Господней, сыне… Меня тут не знают, поэтому я пустил слух о моем приезде, сам же переоделся в сутану брата Бернара… диакона. Знал, что все боятся Святого Официума. Потому хотел действовать тайно. Узнав, что горожане сами хотят разгадать тайну Зверя, я предложил им помощь.
Вийон задрожал. Был растерян. Что все это должно значить?! Жакье собирался послать его на пытки и смерть? На костер?!
– Не будь дураком, Вийон, – прошипел инквизитор, словно прочтя его мысли. – Ты ведь знаешь: мне достаточно просто пальцем пошевелить – и ты оказался бы на костре. Но я поручился за тебя. И вытащил тебя из лап палача. Ты и правда оказался очень полезен. Привел меня, как по ниточке, к самому клубку. Поэтому давай-ка не морочь мне голову и заставь этого черта перестать колдовать и насылать на город несчастья.
Ты добился своего. Народ уже убежден. Все молят о милости. Многие отошли от Церкви… Прости их, не обижай больше невинных людей.
Искоса глянул на инквизитора. Тот кивнул.
Это не я Зверь. Он же прольет невиннейшую кровь, чтобы стать бессмертным. А я воспользуюсь этим и открою людям глаза на истинное устройство этого мира. Покажу им, что мир – тюрьма и ловушка. А прежде всего, что Церковь – это вавилонская блудница, у которой нет сил защитить верных от демона. Зверя невозможно остановить, невозможно убежать от него, как не в вашей власти остановить паводок на реке.
Значит, он убьет и Добрых христиан?
Нет, поскольку те уже предупреждены. Никто из принадлежащих к Кредентес или из тех, кто принял консоламент, не пугается дьявола в человеческом обличье.
Но если Зверь не ты, то кто?
Не я, Вийон. Я только знал, что он грядет. И приготовился к неизбежному, чтобы показать верным, насколько бессильны слуги вавилонской блудницы.
Отчего же ты мне помогаешь?
Может ли слепец вести другого слепца? Не упадут ли оба они в пропасть? Ученик и учитель не равны себе, но каждый, кто поступает справедливо, – становится учителем.
Скажи, кто такой Зверь, и спасешь душу.
Арнальд не ответил. Из кельи его не доносилось ни малейшего звука. Инквизитор оттолкнул Вийона и склонился над колодцем. Вглядывался во мрак, нахмурился.
– Молись, брат Арнальд, – процедил сквозь зубы. – Молись, потому что это – последние минуты твоей спокойной жизни. Уже сегодня я вернусь с каменщиками. Уже сегодня разобью скалу и вытащу тебя из темницы. А потом, клянусь всеми святыми, поломаю тебя колесом так страшно, что ты пропоешь мне все как на исповеди! А когда поделишься со мной своими знаниями, то умрешь. Умрешь, примирившись с Господом, потому что я неминуемо и окончательно спасу твою душу от проклятия.
Инквизитор развернулся и вышел.
Вийон хотел было пойти следом, но Арнальд подал знак, дернув цепь. Поэт вытянул ведро. В ведре лежала восковая табличка с его вопросом. И никакого ответа. Нет, в ведре было еще что-то… Глиняный черепок, на котором некто выцарапал римскую цифру «І». И слова: Memento mori.
Поэт быстро бросился за инквизитором и скоро его догнал.
– Тут неподалеку каменоломня! – обронил Жакье. – Я направлю туда прислужников и каменщиков. Разобьем завал, докопаемся до кельи этого ересиарха, а потом выдавим из него все, что он знает!
Вийон молчал.
– Ох, знаю, о чем ты думаешь, поэт. О жестокости инквизиции. О муках и пытках. О кострах. Да, это правда. Хочу послать этого негодяя на костер. Но таким образом я предотвращу новую катастрофу, в которой могли бы погибнуть невинные люди, женщины, дети… А ты видишь какой-то другой выход, виршеплет?!
Вийон опустил взгляд. Не сказал ничего.
Они шли по подземелью. Инквизитор шагал быстро, отбрасывая с пути камни и кости, разгоняя крыс, пугая больших слепых ящериц, спотыкаясь на стыках плит. Когда они были уже в оссуарии, Вийон ухватил его за руку. Жакье остановился. Внимательно взглянул на вора.
– Пока ваше преподобие вернется в город, может оказаться уже поздно. Арнальд знает слишком много. Ему слишком хорошо известна эта мрачная история. Вывод прост: кто-то должен доносить ему о том, что происходит в городе. Кто-то должен у него бывать. Нужно спросить у приора, кто из монахов бывает у него чаще всего. И проведывали ли его некие люди не из монастыря – кроме меня.
– А у тебя есть голова на плечах, Вийон, – проворчал инквизитор. – Ты сделал бы неплохую карьеру на службе у Святого Официума.
– Есть одна проблема, ваше преподобие…
– Какая опять проблема?
– Я принадлежу к цеху разбойников, гильдии воров и бродячих комедиантов. А потому я – эксклюзент и не могу быть допущен к причастию.
– Потому ты и вернешься в лоно Церкви, Вийон, – сказал инквизитор. – Уж я об этом позабочусь. А теперь – пойдем!
Вийон не знал, плакать ему или смеяться.
* * *
Препозит был напуган. Потрясен. Не мог скрыть дрожащих рук. Горбился и корчился под проницательным взглядом Жакье.
– Ересь? В нашем монастыре? Ваше преподобие полагает…
– Мы должны допросить брата Арнальда, так как он был – и остается – членом секты альбигойцев.
– Это невозможно! Он же никогда не покидает свою келью.
– Арнальд некогда был катарским Совершенным, который за апостазию был приговорен к пожизненному раскаянию. И не говорите мне, брат препозит, что вы ничего об этом не знали!
– Ранами Христовыми клянусь! Брат… Никто мне не говорил. Если бы я только знал. Аббат… Прошлый аббат забрал эту тайну в могилу. Я полагал, что Арнальд – это бывший экзорцист, который сам обрек себя на схиму…
– Вы говорили, что за последние несколько лет Арнальд дважды разговаривал с людьми не из монастыря. Помните ли, брат, кто приходил к нему в его одиночестве?
Препозит затрясся, задрожал.
– Лучше бы вам напрячь память, – инквизитор холодно улыбнулся. – Я знаю средства, благодаря которым обвиняемый вспоминает не только всю свою жизнь, но и все цитаты из Священного Писания. А особенно всякие мерзейшие апокрифы.
– Я не…
– Кто проведывал Арнальда? Ну, давайте, вспоминайте.
– Два… Два раза, – выдавил приор. – На моей памяти было это дважды. Несколько лет назад. Приехала благородная дама… Гормонда, герцогиня Безье.
– Где мы можем ее найти?
– На кладбище. Она давно уже померла.
– А после того? Был у него кто-то еще?
– Не знаю… Не помню…
– Лучше уж вспомните, брат, – прошипел инквизитор. – Очень вас прошу.
– Выпейте вина. – Вийон налил стакан нормандского сидра и пододвинул его приору. – И подумайте спокойно.
Приор отпил глоток вина, закашлялся. Подавился и сплюнул.
– Был… Был еще кое-кто, – прошептал. – Полгода назад. Один благородный рыцарь. Из высокого рода.
– Как его звали?
– Ка… кажется… Жюль…
– Жюль?
– Нет, святым Назарием клянусь… Звали его Жиль.
– А дальше? – спросил инквизитор ледяным тоном. – Если уж был он благородного рода, то наверняка была у него и фамилия. Что же, у Арнальда так редко случались такие гости, а вы не помните их фамилии?!
– Это был… Это был… Жиль. Жиль де Силле.
– Кто?!
– Си… Силле…
Инквизитор вскочил с ясеневого стула. Ухватил приора за сутану под шеей и встряхнул.
– Кто?! – крикнул с отчаянием. – Как он выглядел?! Говори, говори!
– Се… седой, длинные волосы… Бы… был у него шрам на лице…
– Это он! – простонал инквизитор. – Мы добрались до сердца заговора, Вийон.
– Кто это? Кто он такой?
– Последний из живых приспешников Дьявола из Бретани – Синебородого, Жиля де Ре, маршала королевства, который больше двух десятилетий назад приносил в жертву дьяволу детей. И которого сожгли на костре Anno Domini 1440.
Вийон затрясся. Кто же не знал историю о Синебородом, жестоком убийце из Бретани, от рук которого гибли дети, мальчики и девочки. Потом находили их ужасно искалеченные тела. Однако де Ре давно стал воспоминанием. Вот уже двадцать лет, как он завершил на костре свою никчемную жизнь, обвиненный в ереси, убийствах и грехе чернокнижничества.
«Только у человека есть свободная воля, чтобы причинять зло» – кто это сказал? Разве не Арнальд?
– Де Силле был приговорен к смерти, однако избежал справедливого возмездия. Жану де Молеструа, епископу Нанта, так и не удалось его схватить. Де Силле исчез. До сегодняшнего дня. Но если этот человек жив, то он и правда может оказаться воплощенным Зверем… Демон – и вправду простой смертный!
– Он настолько опасен?
– Де Силле знал все тайны Синебородого. Вместе они отдавали почести дьяволу. Вместе проводили алхимические эксперименты. И похищали невинных, чтобы предаваться с их телами мерзким оргиям. Убивали и душили мальчиков и девочек, чтобы познать пределы границ наслаждения.
Дети в городе. Жестоко покалеченные дети в городе… Это что-то означало. Это был некий след.
– Дети… – простонал Вийон. – В городе появлялись покалеченные дети, которые обещали грядущие несчастья… Я сам видел их перед собором. И никто не знает, откуда они приходили. Провещали приближение Зверя.
– Синебородый убил множество невинных. Находили только часть тел. Возможно, Жиль де Силле вызвал духов непогребенных детей, чтобы те помогли ему наслать на город несчастья.
– Часто злые духи объявляются, принимая вид жертв давних несчастий, – вмешался приор. – Много лет назад, Anno Domini 1212, когда несчастливый крестовый поход невинных под предводительством Стефана из Клуа отправился из Вандома освобождать Святую землю, случилось нечто похожее. Когда пилигримы добрались до Марселя, там появились призраки детей в цепях и оковах как обещание грядущей их судьбы. А как вы знаете, преподобный, марсельцы продали потом невинных детишек сарацинам.
– Христос милосердный! – застонал инквизитор. – Я начинаю понимать. Жиль де Силле хочет сделать что-то дурное с детьми Каркассона. Нужно немедленно поехать и предостеречь горожан! Вийон, на коня!
Поэт поклонился и перевел дыхание. Пока еще не прозвучало имя Марион. Он надеялся, что доминиканец забыл о распутнице. А что, если она все-таки во всем этом замешана?
І
Кто-то троекратно ударил в ворота монастыря. Громко, настойчиво, так, что глухое эхо отозвалось в мрачной пасти монастырского двора. Брат привратник замер. Кто это в столь позднюю пору мог колотить в дверь аббатства? Он понимал, что это не обещает ничего хорошего, однако пошел проверить, что случилось.
– Кто там?
– Это я, брат Винсен, – привратник узнал голос монастырского кистера.– Отворите, я ранен…
– Что с тобой, брат?
– Боже, помоги! Иисусе Христе, как болит… как болит… Болит… Дева Богородице…
Остатки волос встали дыбом на голове привратника. Приор, правда, запретил отворять дверь, но этот голос вызвал у него дрожь. Он осторожно приоткрыл окованное окошко в воротах и вскрикнул. По ту сторону увидел окровавленную голову брата кистера. Тонзура монаха была обагрена кровью.
– Что с вами, брат?! – выдохнул привратник. – Что вы…
– Спасите…
Привратник отодвинул засовы. Дернул за железное кольцо, чтобы отворить калитку. Та неожиданно воспротивилась. Он уперся, потянул изо всех сил, а когда дверь провернулась на петлях, охнул. Оханье его переросло в крик, в плач и скулеж…
Кистер висел на дверях, приколотый кинжалами к почерневшим балкам. Бился в агонии, а кровь капала на мощеную дорожку, в пыль, пятнала раздавленные черепки горшков…
Две тени просочились в ворота. В темноте раздался свист стали, скрежет кости. А потом к этим звукам добавился глухой удар.
Голова привратника выкатилась из тени, докатилась до полосы света, льющегося через щель в воротах. Застыла неподвижно, обернув лицо в сторону открытого прохода. В белках мертвых вытаращенных глаз заиграл отсвет факела.
На площадь перед рефектарием въехал через ворота огромный каурый конь в доспехе. Сидел на нем мужчина – тоже в броне, отливающей синевой. Длинные седые волосы падали ему на плечи и спину, доставая до бронированных локтей нюренбергского доспеха. На цветной якке, наброшенной на броню, рычал лев, опираясь о щит.
Быстро и тихо, словно волчья стая, меж монастырских строений устремилась мрачная вереница оборванцев, цыган и вооруженных слуг – они позвякивали железом, толкались в узком проходе.
– Вперед, братья! – крикнул седоволосый. – Не щадить никого.
С волчьим воем и зловещими выкриками банда ринулась к монастырским постройкам. Нападавшие врывались в рефектарий и дормиторий. Часть побежала в сторону кухни. Дверь пала под ударами топора. Брат коквинарий услышал их заранее. Ждал, повернувшись ко входу.
– Братья… – произнес неуверенно. – Что вы тут делаете?!
Они настигли его в несколько шагов. Монах крикнул, когда моргенштерн сломал ему руку, и застонал, когда ударом плоской стороной меча его свалили на пол. Кричащего и вырывающегося, его понесли к печи. Бросили в жар и пламя. Монах завыл, хотел выбраться, но замер, пригвожденный клинками мечей и кордов. Бессильно метался в пламени, и из монастырской кухни начал расходиться смрад горелой человеческой плоти.
А потом за окнами послышались крики, вопли, вой и предсмертные стоны монахов. Нападение было быстрым, тихим и неожиданным. Большую часть бенедиктинцев настигли во сне, остальные впали в панику, и лишь немногие пытались сопротивляться. Гибли во сне, протыкаемые мечами, пригвождаемые к кроватям мизерикордами. Моргенштерны и булавы разбивали их черепа, ломали ребра, руки и ноги. Наемные головорезы и оборванцы убивали без раздумий, никого не щадили. Брата тезаурария настигли в инфирмерии, в купели. Сильные волосатые руки погрузили его под воду и держали там, пока он отчаянно бился. Только подрагивали над бочкой его толстые босые ступни.
Часть монахов бросилась к церкви, чтобы найти там спасение. Другие прятались по углам, укрывались за бочками, в сараях, ямах и канавах, тщетно подпирали слабнущими руками двери в церковные кельи. Нападающие врывались во все новые и новые комнаты, убивая без пощады, выбрасывали бенедиктинцев из окон на брусчатку, резали молящих о милосердии. Выволакивали больных из постелей, отрезали головы послушникам. Некоторые из бригантов сразу бросились грабить. Цыгане, шельмы и наемники разбивали сундуки и ящики, вспарывали сенники в поисках драгоценностей. Надо всем этим глухо гудели колокола.
Седоволосый рыцарь соскочил с коня. Ласково погладил жеребчика по ноздрям, тихо с ним разговаривая. Прижал его голову к своему лицу и похлопал каурого по шее.
А потом обернулся к женщине, которая прибыла сюда вместе с ним на буланом иноходце. На ней был мужской доспех. Длинные черные волосы падали на скулы, прикрытые рельефами шлема, путались в щелях нагрудника и складках поношенной якки.
– Ангелица…
– Да, господин. Чего желаешь?
– Лети в город. Лети на крыльях в Каркассон. И делай, что должна.
– А ты, господин?
– Останусь ждать тут, Марион. Ждать тебя… Ты должна присутствовать при том, что случится. Ты мне понадобишься.
Она послушно кивнула, развернула коня и направилась в сторону ворот.
Седоволосый рыцарь отвернулся и неспешно, позвякивая шпорами, прошел монастырскими галереями. Шел меж языками пламени, шел, не обращая внимания на крики и вопли убиваемых. Не повернул головы, даже когда рядом упал выброшенный с верхнего этажа монах и лег на каменной площади с переломанными костями. Равнодушно прошел мимо молодого послушника, который бросился ему в ноги, моля о пощаде. Бегущий за ним цыган настиг бенедиктинца, ухватил его за капюшон, задрал вверх голову и одним быстрым движением перерезал ему глотку.
Рыцарь направлялся в сторону церкви, где словно одержимый тревожно звонил колокол. Двое присных – бородатый, битый оспой бургундец и поблескивающий в темноте белыми зубами цыган в старом кубраке – распахнули перед ним двери главного нефа.
Внутри церкви было темно. Только перед главным алтарем горели свечи, а в узких окнах абсиды – красные огни заката. Рыцарь шел к свету, позвякивая доспехом. С шелестом отбросил за левое плечо кармазиновый плащ, обшитый горностаями, и быстрым движением вынул из ножен бракемар.
Навстречу ему выступил с распятием наперевес инквизитор Николя Жакье.
Встретились они перед главным алтарем, на пересечении нефа и трансепта, под чуткими взглядами святого Михаила и Марии.
– Именем Господа приказываю тебе: стой! – сказал инквизитор. – Жиль де Силле, за занятия богомерзкой некромантией, за преступление святотатства, за апостазию и колдовство, от которого пострадали невинные христиане, ты будешь передан под следствие инквизиционного трибунала!
Рыцарь тихо рассмеялся. Был у него по-настоящему красивый, звучный голос.
– Вот уж не думал встретить тут кого-то из псов господних. И чем же ты мне угрожаешь, попик?! Костром? Проклятием? Вечным судом? Но я уже проклят. Обречен на смерть при жизни. Ни одно раскаяние не смоет моих грехов, ни один акт милосердия или отречения не исправит мою жизнь. Я знаю так же хорошо, как и ты, что до Судного дня буду жариться в аду. Поэтому прости, не слишком-то меня пугают ваши клещи, дыбы и пытки.
– Жиль де Силле, по собственной ли воле или по дьявольскому наущению ты сделался Зверем или призвал демона, который совершал жестокие опустошения в королевском городе Каркассон?
– Признаюсь, – рассмеялся рыцарь. – Что мне было делать? Ждать, пока я подохну, а дьявол заберет мою душу и отдаст на муки, в сравнении с которыми те страдания, что я причинял своим жертвам, были лишь мягкими нежностями? Зверь – это демон. Он дьявол, которого притягивают кровь и страдания. Вызвал я его с помощью духов тех детишек, которых вырезали мы вместе с моим дорогим кузеном, маршалом де Ре. Когда Зверь войдет в мое тело, я стану бессмертным, продолжу жизнь до пределов вечности и избегу наказания за свои преступления. Разве это не логика, достойная Аристотеля, мой дорогой попик?
– И потеряешь свою драгоценную душу!
– У меня нет души. Я проклят при жизни. Единственный способ избегнуть наказания – призвать в мое тело демона, который овладеет мной и тем самым сделает бессмертным.
– Не верь демону, глупец! Лукавый – мастер обмана и лжи. Соблазнит тебя, как соблазнил тысячи других, которые ему поверили. Вместо силы принесет тебе страдание. Вместо богатства – смерть.
– Нынче у нас только суббота. Еще не время для воскресной проповеди. Что ты еще хочешь сказать мне, попик, прежде чем я отправлю тебя в лоно твоего Господа? Хочешь произнести для меня ученую речь? Призвать к покаянию? Убедить молиться? Твои слова тщетны. Никто и ничто не сможет меня спасти! Уже не раз я получал отпущение грехов, однако ни одно искупление не сможет перечеркнуть моих преступлений. Ступай к дьяволу! Убейте его! Вперед!
Инквизитор даже не дрогнул. Пока подходили к нему прислужники Жиля, он произнес:
– Я пришел сюда, чтобы простить тебя. Потому что бесконечно милосердие Божье. Всяк получает свое за каждое злодеяние, но Господь милостив даже к наименьшей твари…
Меч вылетел из рук Жиля и с лязгом покатился по ступенькам алтаря. Рыцарь схватил инквизитора железными перчатками за сутану, сжал, поднял высоко вверх.
– Что… Что ты сказал?!
– Жиль… Жиль. Отпускаю тебе… твои грехи!
– Не-е-е-е-ет! – де Силле резко отшвырнул инквизитора прочь.
Жакье полетел назад, ударился головой о колонну, сполз на пол, оставив на камне красный след, с трудом перекрестился и встал на четвереньки, когда добрались до него люди Жиля. Он скорчился и рухнул под градом ударов, так и оставшись лежать.
Де Силле поднял меч и направился к боковой молельне. Цыгане, нищие и наемники принялись грабить церковь. Разбивали чаши, бесчестили образа, сбросили с алтаря крест.
– Милости, милости-и-и-и… господи-и-и-ин!
Двое оборванцев волокли всхлипывающего препозита. Монах смотрел красными безумными глазами на Жиля де Силле.
– Господи-и-и-ин. Я ведь… Я тебе… помо… га…
– Туда, – де Силле мотнул головой в сторону алтаря.
Наемники поволокли бьющегося в их хватке бенедиктинца. Перебросили веревку через плечо креста, а потом накинули всхлипывающему старику петлю на шею. Быстро и умело потянули за другой конец. Монах поехал на двенадцать локтей вверх, захрипел, подергал ногами, а потом замер.
Жиль де Силле даже не взглянул на него. Направился в катакомбы. Шел туда, где ждал его Арнальд Достойный. Пересек мрачный оссуарий, прошел крипты и остановился над каменным колодцем. Сквозь щель в стене сочился кровавый отблеск исчезающего за горами солнца.
Рыцарь отбросил под стену ведро и восковую табличку. Склонился над отверстием узкой штольни. Глубоко внизу увидел, как тускнеет красноватый огонек свечи – наверняка монах подошел ближе.
– Я вернулся, Мастер, – сказал де Силле. – Я сделал все, что ты хотел. Я нашел Марион, которая помогла мне с колдовством. Нашел места, в которых давным-давно прятали мы невинные жертвы наших развлечений. Я призвал их духов из адских глубин и приказал вызывать несчастья в городе, и этим обратил на себя внимание Зверя. Все согласно твоему плану.
Установилась тишина. Де Силле слышал только потрескивание факела.
– Ты говорил, что вхождение демона в мое тело – единственный способ стать бессмертным! Говорил, что, когда я вызову шесть страшных катастроф, а потом совершу седьмое преступление, Зверь овладеет моим телом и даст мне вечную жизнь. Ты говорил, что лишь таким образом я избегну наказания и никогда не стану расплачиваться за свои грехи. Лишь одно преступление отделяет меня от вечности. Я пришел сюда за твоим благословением.
Де Силле покорно ждал в полной тишине. И тогда он услышал голос. Хриплый, низкий, едва различимый, но который, казалось, разрывал его череп.
– Ты боишься смерти… Очень боишься… Но настолько ли, чтобы совершить последнее действо?
– Боюсь, – прошептал де Силле. – Я совершал страшные преступления. Вместе с маршалом де Ре убивал малых детей ради удовлетворения своей похоти. Убивал людей ради каприза. Почитал дьявола. Нет для меня надежды. Нет мне прощения. Нет возврата. Марион скоро вернется и приведет… Приведет всех их…
– Готов ли ты услышать истину?
– Сделаю все, чтобы избежать наказания. Все, что только захочешь. И даже больше.
* * *
Марион выехала на площадь перед собором. Ждали ее почти все дети города. Большинство опустились на колени, принялись молиться. В глазах некоторых стояли слезы. Шлюха соскочила с коня, обняла ближайшую девочку.
– Мои малютки, – сказала с чувством в голосе. – Мои любимые детки. Я прибыла, чтобы спасти вас от лукавого. Зверь, ангел погибели, кружит по городу, хочет убить ваших родителей.
Дети застонали. Некоторые принялись плакать.
– Только ваши молитвы и помощь Бога-Отца сумеют уберечь ваших близких. Только ваши слезы и мольбы сделают так, что ангелы отгонят Зверя прочь. Ступайте за мной! Ступайте за мной молиться Отцу Небесному и просить его о милости!
Вскочила на коня и двинулась в сторону Нарбонских ворот. Дети с пением и плачем направились следом. Какой-то малец взял под уздцы ее жеребца, другие толкались, чтобы хотя бы прикоснуться к скакуну или поцеловать его ноги. Огромная толпа двинулась улочками города – словно море, словно детский крестовый поход прошлых темных веков, – а во главе ехала на белом коне жена, облаченная в мужской доспех и окруженная невинными созданиями.
– Иисус Христос ждет вас неподалеку отсюда, мои детишки. Вместе мы помолимся Богу-Отцу и спасем город.
Дети вытирали слезы. Как они могли не верить словам Богоматери? Принялись произносить молитву:
– Радуйся, Мария, благодати полная! Господь с Тобою; благословенна Ты между женами, и благословен плод чрева Твоего Иисус. Святая Мария, Матерь Божия, молись о нас, грешных, нынче и в час смерти нашей. Аминь.
* * *
– Они все мои! – выдавил Жиль де Силле. – Эй, вы! – бросил своим подручным. – Слушайте, паршивцы!
Те склонили в поклоне головы.
– Собирайте всю босоту, особенно цыган. Эти ни дьявола, ни Бога не боятся. Встаньте в церкви и отворите двери. Ждите, пока Марион не приведет их. Выйду к ним и поведу их внутрь. И тогда начнем…
Они посмотрели ему прямо в глаза.
– Плачу десять золотых эскудо за каждую головку. Двадцать – за ручку или ножку. А вам… Вам будет награда. Еще пятьдесят… Никто не должен уйти живьем. Вперед! Соберите всех в церкви!
Бриганты склонили головы и двинулись к выходу из подземелья.
Жиль де Силле заглянул вглубь колодца. Но не мог пронзить взглядом тьму.
– Брат Арнальд… Я отдал приказы.
– Слушай, – прошептал голос. – Слушай меня, Жиль, и я отворю уши твои для правды. Знаешь ли ты, зачем ты на самом деле прибыл сюда?
– За славой и вечной жизнью!
– Нет, Жиль, ты прибыл сюда…
* * *
Вийон пробрался между колоннами, прошел в приоткрытые двери в калефакторий. Его заметили! Краем глаза он отметил движение в ризнице, поэтому быстро скользнул в щель между каменной стеной и пустыми бочками от вина. Сто тысяч чертей! А он-то понадеялся, что сумеет остаться незамеченным.
Вот оно! Он услышал быстрый топот ног, лязг стали. Было их как минимум несколько. Дверь от пинка отворилась настежь, с шумом ударилась о стену. Расправа с монахами была уже почти закончена. Колокол молчал, а сквозь треск и рев пламени, что пожирало крышу инфирмерии, лишь изредка доносились крики и отзвуки ударов. Кто-то еще вопил в дормитории, молил о пощаде, стонал, но и эти звуки постепенно затихали.
Вийон не знал, сколько будет противников. Будут ли они вооружены мечами, кордами или палками и моргенштернами. Приготовился задорого продать свою жизнь. А пока что сидел тихо как мышь под метлой и готовился к отчаянной обороне. Достал чинкуэду и кинжал – и вдруг услышал голос…
– Вийон…
Он в панике осмотрелся. Но этот низкий, басовый звук раздавался где-то глубоко в его голове.
– Вийон… Я тебя нашел…
– Кто ты? – прошептал он беззвучно, хотя уже догадывался.
– Я же говорил, что Зверь сам тебя отыщет…
– Кто ты?
– А кем можно быть через полвека, проведенного в запертой келье? Без света… Без надежды… Без конца…
– Отчего ты не лежишь под Древом Умерших?
– Настоятель хотел меня убить… Но палач испугался. Сбежал. Тогда замуровали меня на пожизненное покаяние. Не думали, что я переживу их всех.
– Значит, это твоя месть?
– Я не желаю ни разрушения города, ни смерти людей. Хочу, чтобы открылись у них глаза. Вийон, Зверя не существует. Он не демон… Это человек, который хочет принять в свое тело дьявола, чтобы избежать после смерти кары Божьей за преступления и убийства, которые он совершал вместе с Синебородым. Он без колебаний отважится на самые дурные поступки, чтобы избежать воздаяния. Для его спокойствия я выдумал эту историю о демоне. Он легко поверил в нее, поскольку алкал хотя бы проблеска надежды, чтобы избежать вечного проклятия.
– И ты его поддержал…
– Сказал ему, что если он хочет призвать сильного демона, то должен принести в мир страдания и совершить жесточайшие преступления. Я указал ему путь к шлюхе, покинутой любовником, которая усомнилась в существовании справедливости и отдалась ему душой и телом. Указал я ему и след, ведущий к предателю-горбуну, который тоже должен был искупить свои грехи. С их помощью Жиль призвал души своих жертв и приказал им вызывать катаклизмы в городе.
– Ты все это спланировал? Ты и правда Зверь…
– Благодаря Жилю-Зверю люди прозрели. Увидели, что римская Церковь не может уберечь их от зла, словно вавилонская блудница отворачиваясь от верных. Сам инквизитор, священники и Папа не в силах дать им защиту от таких, как Жиль. Вот творение, которое я выковывал полвека, оставленный в каменной келье один на один со своими мыслями… Так что мы квиты. И я могу тебе помочь.
– Чего же хочешь взамен?
– Ничего. Просто сделай так, как я говорю!
– Никогда!
– А хочешь жить?
Вийон вздрогнул. Он должен был увидеться с Марион. И у него был лишь один шанс.
– Что я должен сделать?
– Это просто, Вийон. Делай в точности то, что я говорю.
* * *
Цыган в цветном жакете и два оборванных бургундца в потрепанных стеганках тщетно осматривали весь калефакторий. От разбитого окна поддувало, пламя светильника дрожало, тени в углах оживали.
– Sacrebleu! И где эта подбритая башка?
– За бочками проверьте.
Они заглянули в щель между стеной и старыми кадками. Там было пусто. Огонь светильника задрожал снова.
– Тут что-то есть! – испуганно крикнул один из разбойников.
– Где?
Взгляд бургундца скользил вверх, вдоль деревянного столба, что поддерживал свод, до той густой тьмы, где…
Раздерганная тень вынырнула из мрака и ворвалась между ними. На первый взгляд она напоминала человека в плаще, но двигалась так быстро, что они едва успевали следить за ней. С тихим звуком тень приземлилась за спиной одного из наемников. Они услышали только двойной посвист клинков, режущих воздух.
Бургундец схватился за горло. Захрипел. Пытался вдохнуть. Потом сдался и упал на пол. Из перерезанного его горла лилась кровь.
– Ты су… – цыган с кинжалом двинулся на нападавшего. Был он быстр и ловок, в Нарбонне случалось ему убивать даже неплохих мечников.
Оставшийся в живых бургундец обошел врага с другой стороны, прицелился мечом и ударил изо всех сил.
Цыгана вдруг что-то оттолкнуло в сторону, бросило на товарища. Головорез не успел отпрыгнуть. Не сумел удержать меч и отрубил цыгану ногу ниже колена.
Тот завыл, свалился между бочками, корчился на полу, сжимая окровавленный обрубок. Бургундец недоверчиво охнул, опустил меч. Нападавший не дал ему времени для размышлений. Развернулся пируэтом, хлестнул кинжалами раз, другой, третий, четвертый! А потом воткнул клинок чинкуэды прямо ему в живот, прокрутил, придержал – и выдернул.
Бургундец закричал, не понимая, что происходит. Даже не пытался удержать вываливающиеся кишки. Сделал шаг к двери, словно хотел убежать, но ноги у него подкосились. Упал, умирая в корчах, в агонии колотя пятками об пол.
Вийон перепрыгнул через него и пошел к выходу.
– Ступай, – услышал он снова голос Арнальда. – Убей их всех.
* * *
Шли они через лес, освещенные сиянием луны, то и дело выглядывавшей из-за туч. Дорогу им указывали светляки – словно крохотные фонарики, светящийся же мох бросал на дорогу едва видимый отсвет. Леса полнились запахом мокрой листвы и влаги. Огромная стена гор возносилась далеко впереди, за лесами, за туманами, что лежали меж холмами и излучинами Од. Однако им не нужно было туда забираться. Шли они в монастырь Сен-Роше. Дети смело глядели во тьму, не боялись ни волков, ни призраков. Как могли они бояться, если вела их достойная и чистая Госпожа на белом коне? Они пели и молились:
– Святая Мария, Дева вечная, любовью Сына Божьего, который Тебя возлюбил, дабы вознести тебя над хорами ангельскими, выслушай нас…
Марион улыбнулась. Ее острые белые зубки на миг выступили из-под красных губ.
– Святая Мария, а когда мы увидим Исусика? – спросила какая-то девочка.
– Еще немного, моя малышка. Иисус ждет вас в монастыре.
– А как он выглядит?
– Он… он прекрасен, словно архангел. Волосы его из чистого серебра, доспех из лунного света и меч, которым он отрубает головы неверным. Он велик… Он прекрасен!
Шли они полями и лесами. Проходили мимо руин крепостей и замков, оставшихся со времен катаров, спускались в глубокие ущелья, наполненные шумом потоков и водопадов. А потом встала над ними глыба аббатства. Были у цели.
Дети с криком бросились в сторону церкви. С плачем и молитвами бежали наперегонки на встречу с Иисусом. Хотели войти внутрь, но перед самыми дверьми Мария заступила им дорогу.
– Ждите смиренно! – крикнула. – Иисус Христос сам выйдет к вам и проведет на молитву. Ждите смиренно и повторяйте «Славься, Мария» и «Отче наш»! Иисус любит вас. Скоро его увидите.
Сама же соскочила с коня и толкнула дверь церкви. А потом обернулась к невинным деткам со зловещей улыбкой. Отступила и исчезла в святыне.
Дети молились. Дети верили Марии. Дети ждали Иисуса…
* * *
– …за смертью.
Жиль де Силле нахмурился. Что это, черт возьми, значит? О чем это Достойный?
– Не понимаю, брат… Ты обещал мне бессмертие… Ты говорил, что я избегу кары…
– Ты был лишь орудием в руке Господа, Жиль. И еще – глупцом, потому что я ничего тебе не обещал. Ты полагал, что смерть можно обмануть? Что можно отсрочить ее, причиняя страдание другим?! Нет, Жиль. Нет никакого Зверя. Ты просто сам в него превратился. Ты – слуга Демиурга, Господина тьмы, который скоро схватит тебя в свои когти. Ты полагал, что сумеешь сбежать от него, наивный дурак? Ты погибнешь. Погибнешь тут, в монастыре, в науку и предостережение другим, и будешь жариться в аду до самого Страшного Суда. Ты был только пешкой в моих руках.
– Нет… – простонал де Силле. – Не-е-ет! Ты сукин сын! Дьявол! Мошенник! Не-е-ет!
– Да, Жиль. Да… Все так… Отсчитывай свои последние минуты…
– Я достану тебя! Живьем в клочья раздеру! Распну головой книзу! – кричал де Силле, глядя в мрачную пропасть колодца. – Скалы прогрызу, но доберусь до твоей кельи!
– Время бежит, Жиль. Время бежит…
– Сейчас, – брызгал слюной рыцарь. – Сейчас я доберусь до тебя! Уж погоди. Молись о своей душе, глупый старик!
Тихий смех Арнальда раздался в голове Жиля. Он становился все громче, звучал со все большей издевкой. Рыцарь прижал пальцы к вискам, покачнулся.
– Я вернусь! Я вернусь к тебе! Жди меня!
Схватил меч и побежал в церковь.
* * *
– Что-то Роя долго нет, – заговорил один из подельников: щербатый, покрытый шрамами Квентин, прозванный Моровой Язвой – вероятно, из-за мерзкого смрада, который он расточал вокруг. – Дай-ка проверю!
– Жди здесь! А что, если вернется Жиль?
– Э-э, да где там! Не вернется. Не так быстро. Он же с дедом должен поболтать.
– А если до него бритые башки добрались?
– Не, не думаю.
– Где Николя?
Они выглянули на монастырскую площадь. Нигде не увидели своего товарища. Квентин ухватился за корд, а потом огляделся по сторонам. Ему показалось, что он заметил нечто подозрительное в узком проходе между левым крылом трансепта церкви и деревянной пристройкой ризницы. Что-то там шевельнулось. Он осторожно подошел ближе. Проход был пуст. Он зашел туда и почти сразу споткнулся о лежащее на земле тело. И сразу понял, что все плохо. Очень плохо. Позади сгрудились товарищи.
Что-то приближалось к ним со свистом и фырканьем. Квентин замер на миг, удивленный. Вслушивался в странный звук.
Вращающийся в воздухе, брошенный с огромной силой меч, неожиданно вылетевший из тьмы, вонзился клинком прямо ему в грудь и проткнул навылет! Квентин даже не охнул. Упал на спину, сверкнув пятками, задрожал, перевалился на бок.
Остальная волчья стая рыкнула. Разбойники бросились в узкий проход. Это было глупо. Как всегда, когда внезапная ярость застит взор. Ворвались в темноту, проскочили ее и уткнулись в каменную стену. Проход между капитулярием и ризницей заканчивался слепым тупиком.
Какая-то тень заслонила выход. А потом стрела, выпущенная из арбалета, отбросила одного из горлорезов. Мужчина ударился спиной о стену. Сполз, оставляя мокрый красный след. Одуревшие наемники бросились в сторону виридария. И там их ждала смерть.
Темная фигура быстро и тихо, словно кот, прыгнула им навстречу. В узком коридорчике вскипели тени. Потом оттуда донесся писк, глухой хрип, лязг стали, несколько стонов – и все утихло. Тень проскочила к стене, взобралась на нее.
* * *
– Стоять, сучьи дети! – шипел от злости Молле. – Им мы уже не поможем! Это один из монахов. Безумец. Зарубим его в молельне – и дело с концом.
Они приблизились – встали в круг, ощетинившийся мечами и кинжалами, спина к спине, залитые красным и зеленым светом огней, льющимся сквозь витражи. Они уже были не так уверены, как в тот момент, когда переступили порог аббатства. Как тогда, когда перерезали глотки монахам. Как тогда, когда убивали слуг, разбивали сундуки и ящики.
– Зачем мы сюда пришли?! – простонал Рено Кривая Морда. – Седоволосый привел нас в засаду!
– Я ему никогда не верил. Слишком уж он хорошо платил. – Босой оборванец с окованной палицей в руках чвиркнул желтой слюной сквозь остатки зубов.
– Пасть закрой, Хитти! Сиди и слушай!
Красный лучик на миг потускнел, словно бы перед витражом – а может, и за ним – промелькнула некая тень. Головорезы затряслись.
– Тут что-то есть!
– Бесы папистов.
– Спокойно! Это всего лишь птица.
Тень мелькнула с другой стороны. И снова – на миг. А потом боковая дверь в храм медленно отворилась. Подул ветер. Ледяное дыхание Зверя ударило им прямо в лица.
– Стоя-а-а-ать! – рявкнул на сотоварищей Молле. – Не разбегаться! В кучу!
Группа снова сомкнулась, выставив клинки. Неспокойные глаза разбойников всматривались во тьму, изучали тени в боковых нефах, скользили по статуям святых и по колоннам. Что-то близилось. Чувствовали. Что-то к ним приближалось.
– Есть! Оно здесь! – заскулил Хитти. – Пришло за мной!
– Пасть закрой!
Огромная розетка над ризницей раскололась на тысячу кусков. С шумом, с оглушительным стуком и лязгом на них упал град обломков и осколков. Ослепил их, заполонив весь мир.
А потом, вместе со светом луны, в самый центр образованного наемниками круга свалилось что-то большое и тяжелое. И адски быстрое.
Первые из наемников даже не поняли, что гибнут. Падали назад или отлетали в сторону, когда свистящая сталь рассекала им глотки. Молле был быстрее. Успел поднять меч, заслониться, заблокировать первый удар. Второго не сумел, но выдержал стеганый доспех. Гигант качнулся, ткнул мечом, но клинок ударил в пустоту.
Тень прошмыгнула рядом с его правой рукой. Свистнуло – и отрубленная кисть с мечом упала на пол.
Молле был силен. Несмотря на кровь, хлеставшую из обрубка, ухватился левой рукой за кинжал. И тогда получил в живот. На этот раз стеганка поддалась. Наемник упал на колени и свалился ничком.
Потом началась резня. Бриганты разбегались во все стороны. Не всегда к главному входу, поскольку тот, кто бежал по нефу, погибал первым. Часть искала спасения в молельнях, другие прятались за скульптурами, в исповедальнях, за саркофагами.
Зверь был быстрее.
Опережал их движения двукратно. Наносил раны, прежде чем те успевали поднять оружие для защиты. Избегал ударов еще до того, как они начинали атаку. Убивал, прежде чем могли различить его силуэт или произнести его имя… Отрубал руки, воздетые в немом жесте мольбы. Церковь наполнилась воплями и стонами, криками и плачем. Но длилось все очень недолго. Не миновало и четверти «отченаша», как бриганты Жиля де Силле утихли навеки. Лежали в лужах крови, глядя остекленевшими глазами в сводчатый потолок, но явно не для того, чтобы восхищаться старыми фресками и барельефами.
Тишину нарушил шорох крыльев. Вороны обсели башню и крышу церкви. Что ж, в эту ночь их ждал добрый пир. Но главное блюдо только готовилось…
– Вийон, – послышался чей-то голос.
Поэт осмотрелся. Некая фигура шевельнулась на хорах, под сваленной лавкой. Николя Жакье! Инквизитор был жив. Вийон подскочил ближе. Тонзура священника была обагрена кровью, красные пузырьки вздувались на губах, когда он говорил. Должно быть, сломанные ребра.
– Уб… убей… Жиля. Он… приведет сюда детей из города, чтобы всех их казнить, уничтожить… Мы не можем этого допустить.
– Где он?
– Пошел в катакомбы.
– Ждите здесь. Я все решу.
Он направился в сторону молельни. Но на полпути остановился. В голове его снова зазвучал голос Арнальда.
– Стой! – шипел он. – Не убивай Жиля! Пока нет!
– Что? Почему?
– Жиль не выполнил свое предназначение. История еще не закончилась. Еще не пришли сюда невинные. Хочу, чтобы люди города увидели, что они не могут спастись от силы Демиурга. Чтобы кровь их детей изменила тропы их жизни. Убьешь его, лишь когда произойдет последнее несчастье.
«Резня невинных… Как в Иерусалиме при Ироде… Избиение младенцев…» – мелькнуло в голове у Вийона.
– Нет, я не согласен!
Звон шпор громким эхом разносился по церкви. Со стороны молельни шел Жиль де Силле, в сияющем доспехе, с мечом в руках.
– Вийо-о-о-он! – инквизитор поднялся, уцепившись за окровавленное распятие. Опирался о перевернутую лавку, кровь обагрила его волосы, текла из носа и ушей. – Франсуа, нет! Он тебя морочит! Убей Жиля сейчас, немедленно! Заруби Зверя, чтобы тот никогда не восстал!
– Не слушай его, глупец. Будь рассудителен. Ты слишком много видел. Слишком много знаешь. Тебя сожгут на костре вместе с Силле. Или обвинят в убийстве! Остановись!
– Нет! Не дай себя заморочить дьявольским шепотам, Вийон! Именем Иисуса Христа! Не верь ему! Спаси хотя бы детей!
– Ты их все равно не спасешь. Это интрига, о которой ты и понятия не имеешь. Святой Официум с самого начала знал обо всем и ничего не сделал. Посчитали, что это хорошо – то, что простые люди станут бояться Зверя, потому что тогда они охотней дают на церковь! Только когда дело зашло слишком далеко, они прислали сюда Жакье. Именно потому он и выступал инкогнито!
– Дети… Я должен спасти детей…
– Они все равно погибнут! Банда подручных инквизитора ждет в четверти мили отсюда. Ты уже ничего не сделаешь, ха-ха-ха-ха…
Николя Жакье шел к поэту с окровавленным крестом в руках. Стонал от боли и сильно хромал. Наконец, вцепился в плащ поэта и сунул крест к его глазам.
– Sancte Michael Archangele, defende nos in proelio, contra nequitiam et insidias diaboli esto praesidium. Imperet Uli Deus, supplices deprecamur: tuąue, princeps militiae caelestis, satanam aliosąue spiritus malignos, ąui ad perditionem animarum pervagantur in mundo, divina virtute, in infernum detrude.
Замер, кровь полилась из его рта.
– А… аминь, – ответил дрожащим голосом Вийон. Упал на пол. Спрятал лицо в руках. Голос уходил из его головы, стихал, почти исчез.
– Ты сделал выбор, – прошептал Арнальд. – Поэтому я ухожу.
– Вийон… – застонал инквизитор. – Сделай это, наконец…
– Не сумею.
– Возьми это!
Вийон встал и вышел навстречу рыцарю.
Жиль спокойно смотрел на окровавленные тела и отрубленные конечности, что валялись на полу церкви, равнодушно ткнул носком сапога разрубленную голову одного из своих людей. Шел к главному входу в храм. Поэт сразу его узнал. Был это тот беловолосый, которого он повстречал среди катаров под Древом Умерших.
– Что, уже всё, благородный господин?! – спросил, пытаясь говорить весело. – Отпустили вам грехи и простили преступления?
– Это ты? – удивился де Силле. – Что ты тут делаешь? Ты мне мешаешь. А я этого не люблю.
– Я пришел сюда убить тебя.
Де Силле рассмеялся. Отбросил с лица седые волосы.
– Зачем же? – спросил, приближаясь к поэту с опущенным мечом. – Я не достоин и фунта тряпок или даже ломаного шеляга, господин…
– Вийон.
– Я слышал о вас. И читал ваши стихи. Жаль, что больше вы ничего не напишите.
– И почему же?
– Потому что я вас убью.
– А вы уверены, господин де Силле? Я думаю, что в ад вы наверняка попадете раньше меня.
Вийон сбросил мешок с нюренбергского арбалета, который получил от инквизитора. Быстро прицелился и потянул за спуск. Стрела мелькнула в воздухе, ударив точно под сердце врага в пластину доспеха. Жиль и не дрогнул. Улыбнулся, но пошел медленней.
– Я ничего не чувствую, Вийон.
Поэт молчал.
Кровь потекла широкой волной сквозь дыру в доспехе. Де Силле продолжал идти, хотя уже медленнее.
Вдруг он остановился, а потом меч выпал из его пальцев. Рыцарь рухнул на колени, завалился на бок. И остался неподвижно лежать в луже крови.
* * *
Когда Марион увидела, что произошло в церкви, то вскрикнула, потрясенная.
Пол устилали тела мертвых монахов и бригантов, везде валялись отрубленные куски тел и окровавленное оружие. Статуи и колонны были выщерблены, разбиты, лавки на хорах порублены и выброшены прочь.
Вдруг увидела какую-то фигуру. Вздрогнула, испуганная. Это был живой человек! Он приблизился к ней, и тогда она вскрикнула во второй раз. Но на этот раз с яростью.
Узнала Вийона.
Они смотрели друг на друга в полутьме, освещенной снопами лунного света. Некогда с этим светом поэт сравнивал кожу ее лица и груди.
– Я искал тебя в Каркассоне, – сказал Вийон. – Хотел тебя увидеть.
– Увидеть? Ты, ублюдок! Ты, сукин сын! Не… Не хочу даже разговаривать с тобой! Ступай прочь!
Вийон пытался припомнить возвышенные поэтические слова. И не находил их.
– Я знаю, что согрешил, – пробормотал. – Не прошу у тебя прощения…
– Согрешил?! Ты соблазнил меня и похитил из дому. Я оказалась на улице! Стала шлюхой, чтобы оплачивать твои долги, твои проигрыши в кости, отдавалась в подворотнях, чтобы собрать денарии и откупить тебя от виселицы. Да будь ты проклят, вор! Проклят навеки!
Вийон с трудом подбирал нужные слова.
– Я хотел только… увидеть… нашего ребенка… Затем я и приехал…
– Твоего ублюдка давно уже съели рыбы в Од!
Вийон покачнулся. Схватился руками за голову.
– Нет… Нет, не может быть, это неправда… Марион, скажи мне, прошу…
– Ты меня уничтожил, Вийон. Меня, дочку из богатого мещанского дома. Я должна была стать твоей любовью. Ты сравнивал мое тело с пухом ангельских перьев. Я уже не принадлежу тебе, Вийон. Я принадлежу своему новому Владыке. Да, Жилю де Силле… Он отмерил мне достойную плату за твои прегрешения. Поэтому забирай память о нашей любви в ад!
– Де Силле мертв. Я его убил.
Марион рассмеялась. Смех ее был холоден и жесток. Вийон услышал за собой тихое позвякивание. Оглянулся и замер, ничего не понимая.
Жиль Силле поднимался с пола. Смотрел на Вийона из-под длинных, слипшихся от пота и крови волос и улыбался хищно. А потом сильные руки схватили Вийона за пояс. Вор испуганно вскрикнул, но вырваться из этой хватки не мог.
– Я жив, господин Вийон. Я бессмертен!
Де Силле вздернул поэта и внезапно изо всех сил бросил его на скульптуру архангела Михаила. Вийон ударился головой о камень, застонал. Жиль поднял его снова и бросил на пол, на спину. Удар был настолько силен, что выбил остаток воздуха из легких поэта. Он захрипел, перевернулся на бок, неловко пытаясь подняться.
Жиль де Силле зловеще засмеялся, а потом схватил оперение стрелы, торчащей из его доспеха, и вырвал. Окровавленное железо звякнуло о каменные плиты…
– Я живу! – крикнул де Силле. – Я дышу! Я бессмертен!
Снова подскочил к поэту, схватил его за кафтан на груди, поднял и отбросил к стене.
Этот удар лишил Вийона остатка сил. Плюясь кровью, он сполз по каменной стене, но голос Жиля снова вздернул его на ноги.
– Я жив, жив… Жизнь прекрасна, – говорил Силле. – Ваша жизнь, Вийон, – это страдание. А моя – одни наслаждения. Знаешь, как страдал Христос? Вот так!
И он пригвоздил кинжалом руку поэта к стене.
Вийон завыл, кровь полилась из его руки.
Де Силле громко рассмеялся. Выдернул кинжал, развернулся боком и ударил Вийона железной перчаткой прямо между глаз. Вор опрокинулся на спину, проехался по каменному полу и замер, глядя на полукруглый свод церкви.
– Ты уже в могиле, Вийон! – рыкнул де Силле. – Да, я похороню тебя живьем в саркофаге в крипте!
Взгляд поэта опускался все ниже по колонне, вплоть до свечей, похожих на переплетенных змей. Он должен был что-то найти. Должен был чем-то бросить. Отчаянно ощупывал пол вокруг себя в поисках камня.
Де Силле шагал к нему. В глазах его горел адский огонь.
Правая рука Вийона нащупала отрубленную ладонь одного из наемников. Вор оскалился, глядя на противника.
– Заканчивай уже, де Силле! У меня нет больше сил.
Де Силле приблизился, и тогда Вийон приготовился к броску. Он должен попасть! Должен попасть в горящую свечу. Все свои силы он вложил в этот единственный бросок.
И попал. Попал точно.
Де Силле встал над ним. Ударил поэта по лицу. Вийон смеялся, истекая кровью.
– Не будешь прощаться с этим миром, а, поэт? Не сочинишь стихи?
– Эпитафию… – пробормотал поэт. – На твое погребение…
Горящая веревка со свистом лопнула, с ошеломительной скоростью полетела вверх. Де Силле услышал какой-то звук. Его кольнула тревога. В последний миг в глазах его мелькнуло понимание. Он взглянул вверх и…
Огромный железный, весом в несколько центнеров канделябр свалился с металлическим лязгом на обоих мужчин. Жиль де Силле успел только вскрикнуть. Железные прутья повалили его на землю, пригвоздили к полу. В ушах Вийона раздался короткий, оборвавшийся вскрик Арнальда.
Все стихло. Все замерло.
Поэт остался жив.
Он лежал по центру огромного железного круга, голова де Силле покоилась у него на коленях. Рыцарь не шевелился. Железные тернии проткнули навылет его полный доспех, вонзились в пол, поймав его в капкан. А с вершины упавшего канделябра смотрел на Вийона святой Георгий, попечитель рыцарей.
Поэт не понимал, как ему выбраться из-под железа. Да и не имел пока ни сил, ни желания. Святой Георгий был весом с рыцарского коня в доспехе.
* * *
Вийон с трудом вылез из-под канделябра. Рядом неподвижно сидела Марион. Молчала. Смотрела на окровавленное лицо Жиля де Силле, и по щекам ее ползли слезы.
Постанывая от боли, поэт пополз по полу. В конце концов, провозившись пару долгих минут, показавшихся часами, руки его нащупали надщербленную колонну и оперлись о нее. Он с трудом поднял себя на ноги, а потом всем весом навалился на двери. Долго копил силы, чтобы открыть запоры. Огромные створки распахнулись настежь. Вийон ступил несколько шагов вперед и оказался напротив огромной толпы ангелов. Лучистое сияние пронзало его тело, пока он сходил по ступеням. Хотел перекреститься и что-то сказать, но уже не смог.
* * *
Огромные ворота церкви отворились со скрипом. Дети замерли, всматриваясь в проход, из которого должен был выйти Спаситель. Сложили руки в молитве, склонились, некоторые пали на колени.
– Прииди, Иисусе Христе… Помоги нам, – шептали бесчисленные губы.
И Иисус вышел к ним. Медленно переступил порог церкви. Сошел прямо с креста, так что кровь сочилась из ран на его руках, стекала по длинным волосам. Одежды его были порваны, виднелись следы, оставленные мечами римских легионеров. Из красных следов от терновой короны сочились струйки крови.
Дети бросились к нему с криками и плачем – к своему Отцу. Иисус с трудом сошел по ступеням церкви, споткнулся, но они не дали ему прикоснуться к земле. Приняли на свои руки его израненное тело. Два брата, сыновья вялильщика Пьер и Луи подхватили его первыми и вместе с другими понесли дальше через толпу. Малыш Жерар, сын капитана стражи, целовал его раны вместе с Паулой. Колетт придерживала усталые ступни Господа.
Глаза Иисуса сомкнулись, а на лице его проступила бледность.
Дети уносили его все дальше и дальше. Сквозь лес, пронизанный лучами лунного света, в котором плясали светлячки. Сквозь луга, на которых осенние цветы, засыпая, смыкали лепестки. И так вышли на самый берег Од, поросший камышом и мягкими травами. Тут положили тело Иисуса, обмыли его раны, целовали его ноги и все время молились Богу о его здоровье.
И Бог прислушался к ним, а потом побледнели звезды и над горными вершинами начало восходить солнце. И тогда дети покрыли тело Иисуса гирляндами цветов, положили его на носилки из веток и лесного хвоща и отправились в город.
Вийон спал.
Далеко под сводом монастырской церкви били черными крыльями вороны. Птицы обсели тело Жиля де Силле и умело вылущивали его из-под доспехов, проклевывали ткань, рвали ремешки и пряжки, чтобы отдать дьяволу то, что всегда принадлежало ему.
* * *
Вийон взглянул вглубь мрачного колодца. На дне ямы не виднелось больше пламя свечи. Он несколько раз опускал ведро с запиской на провощенной таблице. Не получил никакого ответа.
– Брат Арнальд, – прошептал он в бездну. – Отзовитесь…
Никто ему не ответил.
Каменщики втиснули в дыру последний камень, толсто обложенный раствором.
Наглухо замуровали келью.
И ее тайну.
* * *
– Марион Бове. За еретичество, апостазию, а также за отправление колдовства и содомии, примером чего было хождение в мужской одежде, ты будешь сожжена живьем на медленном огне, а прах твой будет развеян на четыре стороны света.
Инквизитор сел.
– Хочешь ли что-то сказать, дочь моя? Отрекаешься ли ты от дьявола и слуг его? Отказываешься ли от катарской ереси?
Ответ легко можно было предвидеть.
* * *
Собор Святого Назария был полон людей. Достойные патриции сидели на лавках, а народ попроще толпился под стенами.
– Помолимся, братья и сестры! Помолимся о Божьем благословении инквизитора святого отца, его преподобия Николя Жакье, и уважаемого господина Франсуа Вийона, которые, милостью Господа, освободили наш город от ужасного Зверя!
Люди падали на колени. Плакали. Не плакал только преподобный Жакье. С легкой улыбкой смотрел он на предназначенное для поэта пустое место на лавке.
* * *
– И где же, выходит, он это золото прячет? В сундуке в подвале? – спросил Вийон двух воров-оборванцев, сидевших с ним за залитым вином столом в скверной корчме «Под Сарацином» в Нижнем городе. – Не брешете?
– Вход туда из сада, через люк. А сперва через стену надобно перелезть. Она невысокая. Мы все видели. Я залезу на стену, а с нее переберусь на липу…
Вийон одним глотком опустошил кубок мерзкого кислого винца.
– Сто тысяч чертей, если не брешете – я в деле! – сказал. – Триста золотых эскудо на дороге не валяются.
– Когда выходим?
– Как только стемнеет, морды! За дело! Золото ждет нас.
Шлюха, сидевшая на коленях у вора, весело рассмеялась. Вийон проставлялся ей вот уже два дня. Она же отдавалась ему задаром – поскольку он обещал, что опишет ее в поэме.
– Хлебом и вином клянусь, братья, – сказал поэт, ухмыляясь. – За нашу удачу!
– За удачу.
Все стукнулись кружками.
Далеко в соборе били колокола.
