Меня научили пользоваться их связью и вырастили мне интерфейс для моего собственного карманного компьютера, так что я наконец получила возможность отправить доклад. Костас, разумеется, рассердился: он вынужден был оправдываться перед эспериганцами за мой насильственный отъезд, понятия не имея, что произошло на самом деле. Однако я отправила доклад за час до того, как вышла на связь, и к тому времени, как мы переговорили, он уже прочитал достаточно, чтобы нехотя согласиться с моими выводами, хотя и не с моими методами.

Разумеется, я была чрезвычайно довольна собой. Вырвавшись наконец из академии и обнесенных высокими стенами садов Утрени, вооруженная ложной уверенностью в своих исследованиях и своих навыках, я пока что сумела достичь всего, чего намеревалась. Я без труда умыла руки от крови эспериганцев, и, хотя и выразила раскаяние, когда Костас принялся меня упрекать, в глубине души я чувствовала только раздражение, да и сам Костас не стал надолго останавливаться на этой теме: победителей не судят, а у него были куда более важные новости.

Два дня назад эспериганцы направили на этот материк небольшую армию, скромно названную оборонительным экспедиционным корпусом. Ее целью было организовать на мелидянском берегу, милях в девятистах от моего нынешнего местонахождения, постоянное поселение и приступить к стандартной процедуре терраформирования. Местную флору и фауну предстояло искоренять стомильными участками: сперва пройтись широкими мазками, вырубив под корень деревья и обнеся участок электрическими заграждениями, затем выжечь облучением почву и воздух, после этого внести земную микрофлору и растения. Таким образом были созданы заново тысячи планет, и, хотя эспериганцы завершили полное преобразование своего континента пятьсот лет назад, методы по-прежнему были известны.

Он с сомнением в голосе спросил, могут ли мелидяне что-то противопоставить такому вторжению. Одно дело – обезвредить несколько мин, разбросанных по джунглям, а противостоять крупному организованному вторжению – это совсем другое.

– Я думаю, мы сможем что-нибудь сделать, – осторожно ответила я, чтобы не обнадеживать его раньше времени, и, едва окончив сеанс связи, отнесла Бадеа каталог оборудования и боевой техники.

Она была занята ликвидацией обезвреженных мин, которые муравьи оставляли разбросанными по лесам и джунглям. Одну из разновидностей райской птицы «приспособили» для питания муравьями, а блестящие мины она уносила к себе в гнезда, где наблюдатель мог без труда обнаружить их с воздуха. Бадеа и другие собиратели пока что сумели обнаружить около тысячи мин. Мины были сложены аккуратной горкой, точно черепа маленьких циклопов, безжизненно глядящие своими тусклыми глазками.

На то, чтобы пересечь океан, эспериганцам потребовалась неделя. Эту неделю я провела вместе с мелидянами, планируя ответные меры. Это сотрудничество доставляло мне головокружительное удовольствие. Работа в их открытых лабораториях, заполненных растениями, накрытых полощущейся на ветру тканью, вбирающей солнечный свет, чтобы снабжать нас энергией, среди лучших умов, слетевшихся за много миль, чтобы принять участие в совместной деятельности, была нетрудной и приятной. Спутники-шпионы Конфедерации были запущены на орбиту планеты примерно через год после первого контакта, так что мне, по всей вероятности, было известно об армии вторжения больше, чем местным властям. Я была нарасхват, они желали знать не только известные мне сведения, но и мое личное мнение по тем или иным вопросам.

В пылу наших трудов я не скрывала ничего. Это пока не было преднамеренным, но нельзя сказать, что это было непродуманным. Меня прислали сюда, чтобы приблизить начало войны, и, если в получившемся политическом уравнении единственными переменными были солдатские жизни, от меня тем не менее требовалось поддерживать существовавшее равновесие. В мои обязанности не входило обеспечить мелидянам легкую победу, точно так же, как и Костасу не следовало обеспечивать победу эспериганцам.

Маленькая победоносная война, в результате которой возник бы новый фронтир, соблазн для беспокойных душ, мгновенно разожгла бы агрессивный национализм, который является наихудшим препятствием с точки зрения Конфедерации, и сделала бы менее заманчивыми искушения, с помощью которых мы намеревались убедить их окончательно влиться в галактическое сообщество. С другой стороны, грязь и мерзость гражданской войны при примерном равенстве сил очень часто оказывалась крайне полезной, и чем дольше и горше она окажется, тем лучше. Меня отправили к мелидянам в надежде, что при наличии руководства и той материальной поддержки, которую мы могли оказывать, не вставая официально на их сторону, они окажутся достойными противниками эспериганцев, что позволит создать именно ту ситуацию, которая требовалась.

Должностные лица, выбравшие меня для этой миссии, неоднократно подвергались критике, но в их защиту следует указать, что на самом деле никто не рассчитывал, что мне придется оказать военную поддержку, и никто, включая меня самое, не предполагал, что я могу оказаться хотя бы отчасти полезной в данной роли. Я была всего лишь разведчиком. В мои обязанности входил исключительно сбор информации о культуре, необходимой для того, чтобы открыть путь отряду военных экспертов из «Вока Либре», которые должны были прибыть на Мелиду не ранее чем через два года. Меня выдвинули на эту должность амбиции и представившийся удобный случай, а никак не начальство.

По-моему, эти эксперты прибыли где-то во время третьего эспериганского вторжения. Дату я, впрочем, точно назвать не могу – к тому времени я потеряла счет дням, – и встретиться с ними мне так и не пришлось. Надеюсь, они простят мне, что из-за меня они остались без войны. Я дорого заплатила за свою жадность.

В большей части эспериганского оборудования и боевой техники использовалась обычная углеродистая сталь: болты, гайки, винты, шурупы, проволока, вплетенная в индивидуальную бронезащиту… Она-то и была целью наших усилий. Для мелидян это было принципиально новое поле деятельности: металлы они использовали так же, как мясо, – скупо, гордясь тем, что умеют обходиться без них. Для них это были либо химические элементы, применяемые в микроскопических количествах, либо нежелательные побочные продукты более сложных биологических процессов.

Однако же для борьбы с металлическими отходами были разработаны соответствующие штаммы бактерий, а манипулировать этими организмами они могли с экстраординарной скоростью. Еще некоторое количество муравьев – как мне стало известно, мелидяне очень часто использовали их в качестве переносчиков, – были приспособлены к имеющейся задаче путем создания у них в организме дефицита железа и размещения в кишечнике нужных бактерий. Это превратило муравьев в чрезвычайно эффективные орудия разрушения. Будучи в качестве эксперимента выпущены на несколько мин, они стремительно сожрали их корпуса, оставив после себя только кучки черной угольной пыли, которые мелидяне аккуратно убрали, чтобы использовать для изготовления удобрений, да пластиковую взрывчатку, опутанную медными проводами и силиконом.

Эспериганцы высадились на берег и незамедлительно расчистили себе среди девственных лесов на побережье аккуратный полумесяц выжженной земли, не оставив над своим лагерем никаких сучьев, которые могли бы послужить плацдармом для нападения. По периметру установили электрическую изгородь с пулеметами и часовыми. Все это я наблюдала вместе с Бадеа с небольшой платформы на оплетенном лианами дереве. Мы были одеты в серо-зеленые плащи, и лица у нас были намазаны соком листьев.

На самом деле у меня не было серьезных причин находиться здесь, если не считать неуклюжего предлога, что, когда мы проникнем внутрь, я могу указать Бадеа ключевые места их лагеря. Не могу сказать, почему именно я пожелала отправиться в эту небезопасную экспедицию. Я не особенно отважна. Некоторые мои недоброжелатели обвиняли меня в кровожадности и рассматривали этот эпизод как логическое продолжение моего кошмарного отъезда. Возразить мне нечего, факты говорят не в мою пользу, но тем не менее не могу не подчеркнуть, что я участвовала в той части экспедиции, которой, как мы надеялись, не придется иметь дела с насилием.

Однако, честно говоря, я уже искренне негодовала на свинскую слепую агрессивность эспериганцев, готовых уничтожить все чудеса, которые я видела вокруг, лишь затем, чтобы создать еще одну бледную копию Земли и досуха высосать труп родной планеты. Я видела в них врагов не только из чувства долга, но и по велению сердца, и я позволила себе роскошь их ненавидеть. На тот момент это упрощало дело.

Ветер дул с востока, и несколько мелидян атаковали лагерь с той стороны. Извлеченной из мин взрывчатки оказалось достаточно, чтобы прорвать изгородь эспериганцев, – тряхануло даже нас, на нашем высоком наблюдательном пункте. Ветер нес в нашу сторону пыль, дым и пламя, солдаты у себя в лагере превратились в смутные, призрачные человеческие силуэты. Противники схватились врукопашную, и пулеметные очереди доносились сквозь дым все реже.

Бадеа держала в руках тонкий трос с тяжелым стручком на конце. Теперь она смочила стручок водой из фляги и метнула его вперед. Стручок перелетел через изгородь и упал внутри лагеря, между ровными рядами складских палаток. Упав на землю, стручок немедленно лопнул, точно спелый плод, выползший наружу пучок корней впился в землю, заякорив таким образом трос. Бадеа привязала другой конец троса к толстой ветке.

Мы принялись спускаться по нему. Эта веревка не царапала и не терла руки – когда мы спрыгнули на землю, ладони у меня были целы и невредимы. Мы юркнули в узкий проход между палатками. Время странным образом растянулось, как бывает иногда в критических ситуациях: я отдавала себе отчет в каждом шаге и мучительно сознавала, как много времени уходит на то, чтобы его сделать.

У входа во многие палатки стояли бдительные часовые – видимо, они охраняли наиболее ценную технику или наиболее ценных людей. Они не покинули своих постов, хотя большая часть их войска отражала нападение мелидян на другом конце лагеря. Но в палатки нам проникать было незачем. Часовые стали скорее полезными индикаторами, указывающими мне, какими палатками следует заняться в первую очередь. Я указала Бадеа группу из четырех палаток в дальнем конце лагеря, каждую из которых охраняло по паре часовых с обеих сторон.

Бадеа настороженно озиралась по сторонам, пока мы под покровом дыма перебегали один проход за другим. Стены из вощеного холста заглушали отдаленные крики и звуки пальбы. Земля под ногами все еще имела желтоватый оттенок, свойственный мелидянской почве, – эспериганцы не успели обработать ее излучением, – но она сделалась сухой и крошилась. Легкий и хрупкий местный мох был смят и истоптан тяжелыми сапогами и колесами, и ветер вздымал мелкие пылевые вихри у нас под ногами.

– Этой земле потребуется много лет, чтобы полностью оправиться, – негромко, с горечью заметила Бадеа, остановившись и опустившись на колени за пустующей палаткой неподалеку от нашей цели.

Она дала мне небольшой керамический инструмент, напоминающий заколки, какие носят на Утрене женщины, чьих волос никогда не касалось железо: гребень о трех зубцах, только у этого инструмента зубцы были длиннее и заостренные на концах. Я принялась с силой вонзать его в землю, чтобы как следует взрыхлить поврежденную почву, она же старательно полила землю водой с некоторыми органическими экстрактами и посеяла пакетик семян.

Может показаться, что это слишком сложная операция, чтобы проводить ее во вражеском лагере в разгар битвы, но мы хорошо отработали этот маневр, и даже если бы нас заметили, вряд ли кто-то распознал бы серьезную угрозу в двух закутанных в серое фигурах, припавших к земле. Пока мы трудились, поперек нашего прохода дважды проносили раненых солдат. Но нас не заметили.

Семечки, которые она посеяла, хотя и крошечные, тут же лопнули и дружно пошли в рост, выпуская тонкие как паутинка корешочки с такой скоростью, что они смахивали на расползающихся червей. Бадеа невозмутимо водила вокруг них руками, загоняя их под землю. Убедившись, что все в порядке, она махнула мне, давая знак прекратить работу, и достала наших модифицированных муравьев. Их было теперь куда больше, и среди них была дюжина толстых желтых маток, каждая величиной с осу. Очутившись на подготовленной и увлажненной почве, матки тут же принялись зарываться в землю, а их подданные суетились вокруг, таская личинки.

Бадеа долго наблюдала за ними, наклонившись к самой земле, даже после того, как почти все муравьи скрылись под землей. Те немногие особи, которые выныривали на поверхность и тут же прятались обратно, слабое подрагивание корешков, шевелящиеся крупинки земли – все это для нее было источником ценной информации. Наконец, удовлетворившись наблюдением, она подняла голову и сказала:

– А теперь…

Вряд ли тот молодой солдат услышал подозрительный шум. Скорее всего, он просто искал укромное местечко, чтобы помочиться. Он вышел из-за угла, расстегивая пояс, и, даже увидев нас, не подач голос сразу – видимо, растерялся от неожиданности, а сперва схватил Бадеа за плечо. Он был чисто выбрит, на нагрудном жетоне значилось имя – Риданг. Я вонзила свою тяпку ему в глаз.

Я была выше ростом, так что удар пришелся сверху, и он упал на колени и схватился за лицо.

Он умер не сразу. Люди очень редко умирают в мгновение ока, хотя мы частенько утешаем себя тем, что то или иное повреждение или увечье должно лишить человека сознания, жизни и страданий одновременно. Этот оставался в сознании несколько мгновений, которые показались мне чрезвычайно долгими: его второй глаз был открыт и смотрел на меня, пока его пальцы цеплялись за ручку тяпки. Когда же взгляд потух и он безвольно рухнул наземь, все его конечности принялись конвульсивно подрагивать и изо рта, носа и глаза побежала кровь, прежде чем он в последний раз дернулся и застыл неподвижным трупом.

Я смотрела, как он умирает, испытывая странное подобие безмятежности: все чувства меня покинули. Потом я отвернулась, и меня стошнило. У меня за спиной Бадеа вспорола ему живот и бедра и перевернула его ничком, чтобы кровь и все прочие жидкости вытекали в землю.

– По крайней мере, он успеет принести хоть какую-то пользу этой земле, прежде чем его унесут прочь и израсходуют впустую, – заметила она. – Идем!

Она дружелюбно коснулась моего плеча, но я вздрогнула от этого прикосновения, точно от удара.

Нельзя сказать, чтобы Бадеа и ее друзья равнодушно относились к смерти или были снисходительны к убийству. Но за то, чтобы жить в мире, чья природная враждебность скорее поощряется, чем подавляется, приходится платить. Средняя продолжительность жизни мелидян лет на десять меньше, чем у граждан Конфедерации, хотя они в среднем куда здоровее и лучше приспособлены к жизни как генетически, так и физиологически. Согласно их философии, человеческая жизнь по природе своей ничем не выше и не ценнее любой другой. Многие гибнут от несчастных случаев или от лап хищников, а постоянная жизнь лицом к лицу с жестокой, неумолимой природой притупляет чувствительность. Бадеа не имела счастья жить на безопасном расстоянии от природы, которое внушает уверенность, что мы благополучно проживем весь срок, отпущенный нам от рождения, а потому и не испытывала особого ужаса, столкнувшись с доказательствами обратного. Я смотрела на свою жертву – и видела на ее месте себя; она тоже была способна на это, но она знала это с детства, и это не заставляло ее опускать голову.

Через пять дней эспериганская техника начала разваливаться. Еще день – и все их работы остановились. В смятении они отступили обратно в свой лагерь. Меня не было в том отряде мелидян, который уничтожил их всех до последнего.

Вопреки многочисленным обвинениям, в своих докладах Костасу я не стала лгать и выражать изумление. Я честно призналась ему, что ожидала подобных результатов, и начистоту объяснила, что не решалась заранее говорить о том, в чем не была уверена. Я никогда не пыталась нарочно обманывать вышестоящих или скрывать от них важную информацию, за исключением таких вот маленьких хитростей. Поначалу я не чувствовала себя настолько мелидянкой, чтобы это делать, а потом стала слишком мелидянкой, чтобы испытывать что-либо, кроме отвращения, при самой мысли об этом.

Мы с ним обсудили наши следующие шаги в этой пляске тигра. Я описала, как могла, мелидянские технологии, и после консультаций с различными экспертами Конфедерации было решено, что Костас тихо намекнет эспериганскому министру обороны во время еженедельного совместного ланча о некоей конфедератской технологии: керамическом покрытии, которое можно заказать на Бель-Риосе, только придется ждать два года, и это будет стоить больших денег. Но, с другой стороны, если бы эспериганцы согласились уступить часть своих земель Конфедерации, то некий частный предприниматель готов финансировать постройку фабрики прямо на Мелиде, что позволит штамповать аналогичные детали гораздо дешевле и наладить производство в течение шести месяцев.

Эспериганцы попались на удочку, не увидев за этим кажущимся нарушением нейтралитета ничего, кроме алчности какого-то частного лица. Они решили, что этим лицом является сам Костас, понимающе перемигнулись – что ж, у всех есть свои грешки! – и энергично принялись помогать нам их эксплуатировать. Между тем они периодически повторяли робкие попытки вторжения на Мелидянский континент, время от времени совершая пробные высадки, однако вызванные ими разрушения выдавали их присутствие, и ближайшее поселение немедленно высылало трудолюбивых муравьев, так что эти попытки, как и первая, успехом не увенчались.

В течение этих месяцев невольного перемирия я много путешествовала по континенту. Мои дневники находятся в открытом доступе, будучи в распоряжении нашего правительства. Однако изложенные в них сведения постыдно скудны, за что я должна принести извинения своим коллегам. Я вела бы записи куда старательнее, если бы знала, что буду не только первым, но и последним таким исследователем. Однако в то время, испытывая головокружение от успехов, я чувствовала себя скорее беззаботной туристкой, нежели исследователем, и отправляла только те записи и заметки, которые нравились мне самой, отговариваясь тем, что мои возможности по отправке докладов ограничены.

Я понимаю, что это слабое утешение, но должна сказать, что никакие фотографии и описания не способны передать ощущения человека, который находится в сердце живого мира, чуждого, но не враждебного, и, когда я рука об руку с Бадеа бродила по краю большого каньона и смотрела вниз, на лиловые, серые и охристые утесы и на плавно колышущиеся щупальца элаккового леса – зрелище, которое на моих знаменитых видеозаписях способно вызвать тошноту почти у любого зрителя, – я впервые испытала неведомое мне прежде чувство красоты чуждого. И я смеялась от восторга и удивления, а она смотрела на меня и улыбалась.

Через три дня мы возвращались в ее деревню и, приближаясь к ней, увидели бомбежку: новейшие эспериганские самолеты, похожие на узкие серебристые клинки, кружили над деревней на бреющем полете, и по небу полз черный маслянистый дым. Путешествие в корзине ускорить было никак нельзя, так что мы могли только вцепиться в борта и наблюдать за происходящим. Когда мы прибыли на место, самолеты улетели и дым развеялся. А разрушения остались.

Я потом была зла на Костаса, незаслуженно, конечно. На самом деле он был посвящен в планы эспериганцев не более, чем они были посвящены в его собственные. Но тогда я была уверена, что он обязан знать, что они затевают, но не потрудился предупредить меня. Я обвинила его в преднамеренном сокрытии информации. Он резко ответил, что я знала о возможном риске, когда отправлялась на этот континент, и он не может отвечать за мою безопасность, раз я живу в зоне боевых действий. Это заставило меня замолчать: я осознала, насколько я была близка к тому, чтобы выдать себя. Разумеется, он не рассчитывал, что я предупрежу мелидян, – ему пока не пришло в голову, что я хотела именно этого. Мне ведь не следовало этого хотеть.

Во время этого налета погибли сорок три человека. Когда я пришла к маленькой кроватке Китии, она была еще жива. Она не испытывала страданий, взгляд у нее был замутненный и отстраненный, она была уже далеко. Ее семья приходила к ней и ушла.

– Я знала, что ты вернешься, поэтому я попросила, чтобы мне позволили остаться еще ненадолго, – сказала она. – Я хотела попрощаться.

Она помолчала и робко добавила:

– И еще мне было страшно, немножко. Только никому не говори.

Я обещала ей, что никому не скажу.

Она вздохнула и сказала:

– Ну, теперь, наверное, мне пора. Позови их, ладно?

Когда я подняла руку, сразу подошел служитель и спросил у Китии:

– Ну что, ты готова?

– Готова, – ответила она, немного неуверенно. – А больно не будет?

– Нет, это совсем не больно, – ответил он, уже доставая из кармана рукой в перчатке тонкую полосочку, прозрачно-зеленую, пахнущую малиной. Кития открыла рот, он положил полосочку ей на язык. Та растворилась почти мгновенно, девочка дважды моргнула и погрузилась в сон. Несколько минут спустя ее рука, которую я по-прежнему держала в ладонях, похолодела.

На следующее утро, когда мы прощались с ней, я стояла вместе с ее семьей. Служители бережно уложили ее на поляне, издалека обрызгали ее жидкостью, пахнущей увядающим розовым букетом, и тут же отступили назад. Родители громко рыдали; я стояла с сухими глазами, как и подобает достойной матроне с Утрени, демонстрируя свою уверенность в воскресении мертвых. Первыми слетелись птицы и сбежались мотти, они выклевали ей глаза и изгрызли губы, потом сползлись жуки и, щелкая жвалами, принялись деловито разбирать ее тело на составные части. Пировать им пришлось недолго: сам лес пожирал ее снизу, окутывая тело зеленой волной, мелкие побеги поднимались по щекам и впивались в плоть.

Когда ее стало не видно, скорбящие повернулись прочь и отправились участвовать в общем бдении на деревенской площади.

Я осталась стоять на месте. Проходя мимо, они бросали растерянные и озадаченные взгляды на меня, на мое бесслезное лицо. Но она еще не исчезла: лес еще сохранял очертания девочки, обрушившиеся подмостки, окутанные неспешным живым ковром. Я не ушла, хотя за спиной уже слышались голоса: это семьи покойных поминали погибших.

Ближе к рассвету зеленый ковер слегка соскользнул в сторону. В смутном водянистом свете мелькнула пустая глазница, полная жуков. И я расплакалась.