Через пятнадцать минут после отделения от «Краба» гондола вошла в верхние слои атмосферы Титана, разреженные и холодные. Нас окутала бледная голубизна. Уже на высоте примерно тысячи километров я ощутил первое снижение скорости. Атмосфера Титана густая и глубокая, и я падал прямо в нее спиной вперед.

Первые три минуты посадки оказались худшими из всех. Мы врезались в атмосферу с межпланетной скоростью, но она стала резко падать. На высоте трехсот километров перегрузки из-за торможения достигли максимума – шестнадцать «же». Окутанный инерционным полем Пула, я ощущал лишь легкую тряску, но гондола трещала и гремела, все ее стыки и структурные элементы боролись с предельной нагрузкой. Перед нами шла ударная волна, корабль окутала раскаленная газовая шапка: рассеивающаяся кинетическая энергия гондолы превращала воздух Титана в плазму.

К счастью, этот жесткий этап посадки был милосердно коротким. Но мы все еще беспомощно падали. Черед три минуты мы оказались на высоте полутора сотен километров и вошли в густеющую оранжевую дымку – органические продукты распада атмосферного метана под действием солнечных лучей. Пул набрал какую-то команду на панели. Над головой хлопнул вышибной заряд, запустив вытяжной парашют диаметром около двух метров. Он стабилизировал нас в густеющем воздухе, развернув спинами к Титану, лицом к небу. Затем развернулся основной парашют, ободряюще раскрываясь надо мной.

Минут пятнадцать мы дрейфовали, медленно погружаясь в глубокий океан холодного застойного воздуха. Пул и его коллеги собирали информацию с датчиков, измерявших физические и химические свойства атмосферы. Я молча лежал. Мне было любопытно, но страх за свою жизнь все не отпускал.

По мере погружения в углеводородный смог температура возрастала. Парниковый эффект, создаваемый производными метана, нагревает атмосферу Титана сильнее, чем следовало бы. На высоте шестидесяти километров мы пробили слой углеводородных облаков и опустились в более прозрачный воздух, а затем, на сорока километрах, прошли тонкий слой метановых облаков. Здесь температура была близка к минимуму – всего лишь градусов на семьдесят выше абсолютного нуля. Вскоре она снова начнет подниматься, потому что водород, образующийся в ходе других реакций метана, создает иной парниковый эффект, согревающий тропосферу. Загадочный метан, которого здесь не должно быть, согревает атмосферу Титана до самой поверхности.

Через пятнадцать минут спуска основной парашют был сброшен, а взамен раскрылся маленький стабилизирующий парашютик. Очень маленький. Мы начали падать куда быстрее в этот глубокий воздушный океан.

– Лета! – воскликнул я. – Высота еще сорок километров!

Дзик рассмеялся.

– Ты хоть что-нибудь знаешь о планете, которую якобы охраняешь, куратор? Воздух здесь плотный, а сила тяжести низкая, всего лишь одна седьмая от земной. Под тем большим парашютом мы болтались бы в воздухе целый день…

Гондолу дернуло в сторону порывом ветра. Ну, зато хоть Дзик заткнулся. Но по мере нашего падения ветер ослабевал, пока воздух не стал неподвижным, как глубокая вода. Теперь мы были погружены в оранжевый нефтехимический туман. Тем не менее солнце было ясно видно отсюда – яркая светящаяся точка, окруженная желтовато-коричневым гало. Ученые начали получать информацию о спектре солнечного гало, собирая данные об аэрозолях – взвешенных в воздухе твердых или жидких частицах.

Постепенно внизу стала видна и поверхность Титана. Я развернулся, чтобы получше ее разглядеть. Кучевые облака паров этана зависли над континентами из водяного льда. На поверхности я увидел крапчатый узор, состоявший из темных и белых пятен – они раскинулись на огромных площадях. Повсюду виднелись ударные кратеры и узкие извилистые долины, оставшиеся после потоков жидкого этана или метана. Команда продолжала собирать данные. Акустический излучатель посылал вниз сложные звуковые импульсы. Мириам показала, как некоторые эхо отражаются дважды – от поверхностей и от дна кратерных озер вроде того, куда спускался один из моих зондов.

Гондола покачивалась, вися на парашюте. Пул уменьшил инерционную экранировку, и при силе тяжести в одну седьмую от земной мне стало удобно в толстом и мягком костюме. Ученые негромко перебрасывались малопонятными фразами. Кажется, я даже ненадолго уснул.

Вдруг – резкий рывок, и я мгновенно проснулся. Парашют отстегнулся и теперь медленно дрейфовал в сторону, пошевеливая стропами наподобие медузы. В плотном воздухе и при малой силе тяжести мы падали очень медленно, но все же падали!

А потом, когда Дзик рассмеялся, увидев мое лицо, над нами раскрылся новый купол – точнее, шар. Это был самый настоящий воздушный шар диаметром метров сорок или пятьдесят. Гондола висела под ним на нескольких тонких веревках. Я увидел, как из ее корпуса появился шланг и, извиваясь, проник в устье шара, который начал надуваться.

– Так вот что у вас за план! – догадался я. – Облететь Титан на воздушном шаре! Не очень-то крутое достижение для человека, который сооружает межпланетные червоточины, правда, Пул?

– Но в том-то все и дело! – вспылил Пул, как будто я усомнился в его мужественности. – Мы здесь шныряем прямо под носом у твоих кураторов, Эмри. И чем тише станем себя вести, тем лучше.

– Эту часть экспедиции разрабатывала я, – сказала Мириам. – Мы будем лететь на этой высоте, около восьми километров – заведомо выше любых проблем с неровной поверхностью, но ниже большинства облачных слоев. Так мы соберем все необходимые научные данные. Пары недель нам вполне хватит.

– Две недели провести в этом костюме!

Пул постучал по стенке гондолы.

– Вообще-то эта штуковина расширяется. Ты сможешь раздеться. Роскошных условий не обещаю, Эмри, но тебе будет достаточно удобно.

– Когда придет время, мы уйдем с этой высоты, – объяснила Мириам. – На «Крабе» нет орбитального катера, способного приземлиться, но Гарри пошлет вниз разгонный модуль, тот состыкуется с нами и поднимет гондолу на орбиту.

– Так у нас нет возможности самим выйти на орбиту?

– В гондоле такого оборудования нет, – спокойно ответила Мириам. – Из-за ограничения по массе. Нам необходимо оставаться ниже порога датчиков слежения. Если ты не забыл, нам нужно изображать из себя автоматический зонд. Не волнуйся, это не та проблема.

– Эмм… – Можете назвать меня трусом. Многие так и называли. Но мне очень не понравилась мысль о том, что мой единственный вариант эвакуации с этой чертовой луны находится в тысяче километров от меня и зависит от сложной последовательности маневров по сближению и стыковке. – А что держит нас на плаву? Водород или гелий?

– Ни то ни другое. – Пул показал на тянущийся к шару шланг. – Это шар с горячим воздухом, Эмри. Монгольфьер.

И он прочитал мне лекцию об оптимальности такого решения, если необходимо летать над Титаном на воздушном шаре. Плотный воздух и низкая сила тяжести делают Титан весьма благоприятным для воздушных шаров, а при таких низких температурах достигается сильное расширение газа в ответ на сравнительно небольшое количество тепловой энергии. Вставьте эти факторы в уравнение по выбору оптимального решения, которые так нравятся людям вроде Пула, и в результате получите для Титана монгольфьер в роли наилучшего транспортного средства с низким потреблением энергии.

– Мы сидим в шаре, а не в дирижабле, поэтому не можем менять направление полета, – сказала Мириам. – Но в миссиях вроде этой нас вполне устраивает и то, куда нас понесет ветер. Ведь мы всего лишь собираем образцы экосферы. И в определенных пределах мы все же можем выбирать курс. На Титане преобладают восточные ветры, а на высоте ниже двух километров появляется сильный западный компонент. Это приливная волна, создаваемая Сатурном в плотных нижних слоях воздуха. Поэтому мы можем выбирать направление полета, просто опускаясь или поднимаясь.

– Дополнительно при этом маскируясь, так? Ведь двигатели не нужны.

– В этом и заключается наша идея. Мы ведь прибыли утром по местному времени. Сутки на Титане равны пятнадцати земным, и мы сможем многое узнать до вечера – тем более что я намереваюсь следовать за дневным светом. Сейчас мы направляемся к южному полюсу, где стоит лето.

Даже мне было известно, что на полюсе метан и этан собираются в открытые озера – а это единственные подобные скопления жидкости в системе, если не считать Землю и Тритон.

– Лето на Титане, – ухмыльнулся Пул. – И мы передвигаемся на старейшем летательном аппарате над спутником Сатурна!

Мириам улыбнулась в ответ, и их руки в перчатках соединились.

Над нами похлопывал и раздувался шар, наполняясь горячим воздухом.