Лампа для Медузы

От клочка пергамента, покрытого корявыми, крупными буквами, исходил неприятный запах. Как и от всего в этой квартире, с досадой подумал Перси С. Сей. Он потеребил пергамент в пальцах – даже простое прикосновение к нему странно беспокоило – и хмыкнул, не поверив своим глазам. На потемневшей от времени оборотной стороне сохранилось несколько бурых волосков. Похоже, кто-то не поленился убить какого-то зверя и содрать с него шкуру – только для того, чтобы записать посредственный перевод малоизвестного стихотворения давным-давно умершего поэта. Надо же, что за чудаки жили до него в этих трех комнатах! Он бросил кусок плохо выделанной кожи на пол, к остальному хламу, от поношенных балетных туфелек и до четырех ножек от стула, отсеченных, судя по невероятно ровному срезу, топором исключительной остроты. Ну и странный же здесь мусор… Он тряхнул головой и принялся сметать все это в одну кучу найденным на кухне веником. Безопасная бритва, щипцы для завивки волос, уйма записных книжек, заполненных странными, нечитаемыми письменами. И это не говоря о запертых шкафах, на один из которых он закинул свой обшарпанный чемодан. Ну, в наши дни дареной квартире, так сказать, в зубы не смотрят. Впрочем, он все не переставал удивляться тому, что предыдущие жильцы так и не явились за своими пожитками. Взгляд его вновь упал на клочок пергамента, и ему сделалось не по себе. Может, не заплатили за жилье вовремя, вот и боятся. Да нет, вряд ли. За эту квартиру просили так смехотворно мало, что плату мог осилить даже самый отъявленный неудачник. Собственно, именно это обстоятельство подвигло Перси раскошелиться на те тридцать пять долларов, что просила домохозяйка. После стольких лет переездов из одной убогой меблирашки в другую он наконец-то смог отыскать себе пусть и дешевую, но собственную квартиру!

Перси не удержался от счастливого вздоха. В квартире воняло, у него уйдет никак не меньше двух дней на то, чтобы очистить ее от всего этого мусора, зато она теперь его – и ничья больше. Осознавая себя законным собственником жилья, он с новым энтузиазмом взялся за щетку.

Входная дверь отворилась без стука, и в прихожей возникла миссис Даннер. Из гостиной, куда Перси до поры до времени сметал весь хлам, он увидел, что эта сильно потрепанная жизнью дама, совмещавшая должности уборщицы, домовладелицы и агента по продаже недвижимости, проследовала нетвердым шагом на кухню. Изрядно початая бутылка виски в костлявой руке наглядно демонстрировала, на что она потратила тридцать пять долларов, еще недавно лежавших в кошельке у Перси.

Осторожно погладив свободной рукой стену, словно успокаивая ее, чтобы та в последний момент не отпрянула, она привалилась к дверному косяку.

– Сла-авная, ста-арая добрая квартирка, денежки мои, – пробормотала она. – Все приходют и уходют, приходют и уходют, но ты-то, дорогая, остаешься со мной. И с каждым… ик!.. новым бедной Мэрибелл Даннер достаются ее десять бутылочек. Милая квартирка, ты моя… моя гульпмф!

Последнее слово, сообразил Перси, делая шаг в кухню, не было изобретено на месте миссис Баннер, но явилось результатом смешения какого-то неопознанного, но вполне заурядного слова с добрым, от души глотком виски, каковым та отмечала окончание каждого предложения.

– Ми-илая квартирка, – продолжала она, не переставая тереться спиной о стену, – ни дать ни взять котеночек, доживший до почтенного возраста, так и не превратившись во взрослую кошку. – Того, чего платят съемщики, и на прокорм канарейки не хватит, потомству, чтоб его, начхать, что станет с их милой мамочкой, но уж ты-то обо мне заботишься, так ведь? Ты-то не дашь мне помереть с гологульк! Что ни день, новый жилец. – Она опустила бутылку и вдруг уставилась в Перси мутным взглядом. – Что, вы еще здесь?

– Да, я еще здесь, – сердито отозвался Перси. – Я вообще-то только сегодня утром въехал! И что это вы делаете в моей квартире?

Миссис Даннер выпрямилась. Голова ее моталась из стороны в сторону, словно выцветшее знамя на ветру.

– Как это он еще здесь? – заговорщицким шепотом осведомилась она у горлышка бутылки. – Он ведь уже четыре часа как зас…селился. Никто прежде не задерживался так долгульк! – Она вытерла губы рукавом. – Ни один!

– Послушайте, – не выдержал Перси. – Я заплатил за месяц вперед. Я и сверх того приплатил, хотя это и незаконно. Мне деньги нелегко даются: я как проклятый вкалываю в кафе, что в паре шагов от банкротства.

– Сочуй… чув… чувствую, – с готовностью кивнула миссис Даннер. – Я всегда говорила, что нельзя выбирать Гувера. Сама-то я голосовала за Эла Смиг… гулькпф! Он бы не позволил «Кайзеру» обн… бакн… ротиться, да! И его сменил бы Эйзенха… гулькпф! Вот, нате. – Она протянула ему бутылку. – Глоток крепкого не помешает, прежде чем вы исчезнете.

Перси изо всех сил старался не выйти из себя.

– Я заплатил вам столько, – медленно, словно младенцу втолковывал он, – чтобы иметь эту квартиру в полном своем распоряжении. Я не хочу, чтобы вы вваливались сюда без стука. Это моя квартира. Что-то еще?

Она подняла на него полный скорби взгляд, выпила еще глоток, рыгнула и сделала шаг к двери.

– Я всего-то хотела квартирку… Но ежели не время еще, ничего страш… гулькпф! Часок-другой подожду, не простужусь. Мне спешить неку… гулькпф!

Новый жилец осторожно запер за ней дверь. Теперь он заметил, что замок врезан не в саму дверь, а в свежую деревянную заплату. Похоже, что дверь после прошлого жильца пришлось вскрывать. Что бы это значило? Возможно, тот покончил с собой. Что там несла миссис Даннер про исчезновения? К этому вообще можно относиться серьезно? Впрочем, это объясняло бы весь этот хлам и все эти чемоданы: словно люди въезжали сюда, а потом… Что потом? На дворе научный двадцатый век, и он находится в одном из самых цивилизованных городов на земле. Не могут люди просто так заходить в занюханную квартиру в Ист-Сайде и исчезать. Нет, это ерунда какая-то. И все же ему лучше поменять замок, прежде чем выходить на работу. Он посмотрел на часы. Еще полтора часа. Он даже успеет принять душ, сбегать за замком и врезать его. А уборку можно и завтра закончить.

Ванна оказалась маленькой, не больше четырех футов в длину, и стояла на кривых чугунных ножках рядом с кухонной раковиной. Сверху она накрывалась откидывающейся на петлях крышкой. Похоже, мусору на ней валялось едва ли не больше, чем на полу. Перси вздохнул и принялся перетаскивать хлам в наполовину расчищенную гостиную. Ко времени, когда он покончил с этим, гостиная снова превратилась в свинарник, а сам он взмок, вымотался и злился на весь свет. Ну почему, почему если кто остается в дураках, так это обязательно Перси Лох Сей, злобно думал он, поднимая крышку, затем наполнил маленькую ванну водой и принялся раздеваться. Грязная, темная дыра, полная хлама от предыдущих жильцов… Мало того, что ему пришлось переплатить, так на ней, похоже, еще и проклятие какое-то. И эта странная пьяная дура, при которой покоя не больше, чем у подозреваемого в полицейском участке… Он достал из сумки полотенце и свежий кусок мыла. Покосившись на ноги, он увидел, что совершенно перепачкал их, стоя на грязном кухонном полу; настроение его от этого явно не повысилось. Здесь, поди, и паразиты водятся. Нагнувшись, чтобы смахнуть с ног хотя бы часть налипшей на них грязи – словно по картофельной грядке прошелся, – он заметил, что на полу что-то белеет. Это оказался клочок пергамента, на одной стороне которого кто-то старательно выписал строфу из античной поэзии. Должно быть, прилип к ноге, вот и попал обратно на кухню из гостиной. Перси подозрительно присмотрелся к нему, и по спине его вдруг снова пробежал странный, тревожный холодок.

Кто там у этих греков пришил горгону, а? Какой-то мифический герой, но имя его Перси никак не мог вспомнить. Странное дело, ни имени, ни обстоятельств, – а ведь обычно на такие штуки память у него была очень даже неплохой. Двадцать лет разгадывания кроссвордов в минуты, свободные от работы официанта в вагоне-ресторане, если и уступают университетскому образованию, то ненамного. Он пожал плечами и отбросил клочок пергамента в сторону. К раздражению его тот зацепился за поднятую крышку ванны и шлепнулся в воду. Уж если не везет, так во всем! Он повесил полотенце на подобие чугунной спинки и полез в ванну, пригнувшись, чтобы не врезаться затылком в низко повешенные полки для посуды. Усевшись в ванну, он обнаружил, что колени торчат из воды; он практически упирался в них подбородком. Да, вымыться в таких условиях – задача не из легких. От утреннего возбуждения по поводу счастливого обладания собственной квартирой не осталось и следа. Он ощущал себя обманутым – вот в очередной раз выходило так, что жизнь его шла по чьему-то чужому сценарию. Как тогда, когда его уговорили купить половинную долю в том ресторане, на который, как выяснилось, уже положил глаз местный шериф.

– Меня даже не обдурили, – с горечью произнес он вслух. – Я сам, можно сказать, напросился.

В довершение всего оказалось, что слив протекал! Уровень воды быстро сполз ему до бедер. Проклиная своих родителей, позволивших ему появиться на свет, Перси пригнулся, пытаясь плотнее задвинуть пробку. При этом на глаза ему снова попался бултыхавшийся на поверхности воды клочок пергамента. Несколько сохранившихся на обороте волосинок плыли за ним хвостом, а написанный текст начал размываться водой. К черту этот клочок; Перси вдруг почувствовал, что он не должен смотреть на него, что этот отрывок допотопных стихов представляет для него угрозу страшнее самого страшного из его кошмарных снов. По спине снова пробежал электрический разряд. Инстинктивно он понимал, что побуждение выбросить этот дурацкий пергамент было верным, а любопытство, заставлявшее его каждый раз читать стихотворение, абсолютно чудовищно…

«Там», – почти против воли подумал он. Где – «там»? Непонятно, почему, но он не сомневался, что ответ ему известен. Но откуда? Пиндара он не читал ни разу в жизни, ни строчки. И вообще, кой черт его волнует такая чепуха? У него своих забот хватает. Тыльной стороной кисти он отбросил пергамент, словно тот был каким-то особенно отвратительным насекомым. Тот полетел через край ванны, прямо в воду.

В зеленую морскую воду.

Он даже не успел изумиться, потому что ванна начала тонуть. Еще не осознавая, что делает, Перси принялся вычерпывать из нее воду. Теперь вода с бульканьем прибывала через слив. Резким движением, едва не перевернувшим его ненадежное суденышко, он заткнул слив левой пяткой и, сложив дрожащие от напряжения руки ковшиком, продолжил черпать теплую воду. Несмотря на неловкие от страха движения, он сумел опустошить чертову лохань всего за несколько секунд, только тонкая струйка воды продолжала сочиться из-под пятки.

Он заглянул за бортик и с тревогой отметил, что тот возвышается над морской гладью всего на пару дюймов. Зато полотенце, как и прежде, белело, перекинутое через чугунную перекладину. Разумеется, оно намокло, зато превратилось в идеальную затычку. С потрясающей – с учетом обстоятельств – ловкостью Перси намотал край полотенца на резиновую пробку и сунул ее обратно в проклятую дырку слива. Не идеал, конечно, но воду держит.

Так, теперь следующий вопрос: где он? Понятное дело, в ванне, а ванна покачивалась в теплом и – по крайней мере, в эту минуту – спокойном море. Такого насыщенного лазурного цвета он в жизни еще не видел. Прямо перед ним виднелся подернутый прозрачной дымкой гористый остров. За спиной тоже виднелась полоска земли, едва различимая в тумане, так что он не мог определить даже, остров это или кусок материка. Справа не было ничего, кроме лазурного моря. Слева… Он снова едва не вывалился из ванны. В какой-то полусотне футов из моря высовывалась змеиная голова такого размера, какого он не видел даже в комиксах-страшилках из воскресных приложений к газете. И эта гадина, извиваясь, плыла прямо к нему! Перси пригнулся и отчаянно принялся грести руками. Как, подумал он, как тихий, безобидный человек вроде него смог очутиться в таком безумном мире? Чем заслужил такое…

Он услышал странный звук, напоминающий шум работающей бетономешалки, оглянулся и увидел, что чудище догнало-таки его и смотрит на него немигающим взглядом. Он сразу отметил, что в диаметре тело змея было никак не меньше пары футов, а значит, он мог проглотить его, не поперхнувшись и даже не прожевывая. Затылок змея украшал хохолок из ярко-красных перьев; огромная пасть медленно распахнулась, демонстрируя несколько рядов остроконечных зубов. Если бы только у него было хоть какое-то оружие! Нож – любой, хоть перочинный… или там, дубинка… Стиснув в отчаянии кулаки, Перси привстал, дождался, пока пасть чудища распахнется предельно широко и из нее покажется раздвоенный, напоминающий гибкую рогатину язык, и врезал змею по носу, вложив в удар всю помноженную на отчаяние силу.

Змей успел дернуться, так что удар пришелся чуть ниже челюсти.

– Ох, – произнес он. – Не надо! – И отпрянул так резко, что поднятая им волна чуть не перевернула ванну. Змей злобно оглянулся на Перси и осторожно ощупал нижнюю губу раздвоенным языком. – Больно же! Я всего-то хотел сказать: «Добро пожаловать, сын Данаи», – и ты бы спокойно отправился дальше. Уж поверь мне, это не лучший способ подружиться! – Чудище отплыло чуть подальше и повернулось к Перси, стоящему в ванне и пытавшемуся удержать равновесие. – Ты даже не спросил, на кого я работаю: на мать-змею, на Посейдона или еще на кого! Или вообще сам по себе. Может, мне известно что-то такое, что могло бы спасти жизнь тебе или кому-то из твоих близких? А ты прямо с ходу – раз, и по морде. – Чудище осклабилось. – И прямо по губе, которая, как известно всем и каждому, у меня самое чувствительное место! Ладно, сын Данаи, пусть будет по-твоему. От меня ты помощи не дождешься. – По телу змея от головы к хвосту пробежала волна, и он исчез под водой. Перси осторожно сел, цепляясь за чугунные края ванны, словно за остатки здравого смысла. Куда он, черт возьми, попал? Или провалился? Вот так пойдешь принять ванну в своей новой квартире, а попадешь в… в… Может, и остальные исчезли точно так же? Он заглянул через край. Чугунные ножки, на которых стояла ванна, сделались вдвое короче. Трубы исчезли, хотя краны остались. Что-то ведь было там такое… Тут он вспомнил: ножки от стула. Четыре ножки без сиденья. Значит, где-то в этом мире есть стул без ножек, на котором сидит кто-то, снимавший квартиру у миссис Даннер. Перси вдруг ощутил противный вкус во рту. Нет, не противный, а просто отвратительный. Ну да, мыло. Мыло, которое он держал в руке. Должно быть, прежде чем начать вычерпывать воду, он сунул его в рот – и вплоть до этого мгновения у него не было возможности вынуть его обратно. Он разжал зубы и с облегчением вытащил раскисший розовый комок. Потом старательно прополоскал рот морской водой. Занимаясь этим, он обратил внимание на то, что его поднесло ближе к острову. За желтой полоской пляжа виднелись несомненные признаки жизни: несколько медленно двигавшихся человеческих фигур и какие-то постройки – на таком расстоянии он не смог точно определить их размер. Он прикинул, чем может располагать в этом новом мире. Початым куском мыла. Абсолютно мокрым полотенцем. Резиновой пробкой-затычкой от ванны, щербатой и неплотно примыкающей к сливу. Ну и, конечно, у него оставался он сам. Интересно, не любят ли туземцы человечину, подумал он, поморщившись. Говорящий морской змей! Змей с уязвленной гордостью, который даже… постой-ка, как он его назвал? Сыном Данаи? Но он же не сын Данаи!

– Вот и скажи это морскому змею, – злобно буркнул он сам себе, и тут же в памяти всплыла строчка с того пергамента: «Голову с гривой из змей…»

– Надо убираться отсюда, – решил он, беспокойно переводя взгляд с опасно раскачивавшейся ванны на морскую рябь и обратно. Мало ли чего могло случиться…

…и почти сразу же ему на плечи упала сеть. На мгновение Перси посетила безумная мысль: вдруг это какое-то божество услышало его мысли и пришло на помощь? Однако же сеть затянулась, и грубые веревки, из которых она была сплетена, больно впились в кожу. Некоторое время он пытался сопротивляться, от чего сеть затянулась еще сильнее, потом он затих, расслабился – все равно он с этим ровным счетом ничего не мог поделать – и попытался оценить ситуацию.

Он находился совсем близко от выступавшей в море скалы. На краю ее приплясывали от возбуждения несколько типов в набедренных повязках, судя по всему, ободрявших шикарно сложенного здоровяка, который, примостившись на крошечном выступе, тянул сеть к берегу.

– Молодчага, Диктис! – взревел один из них, когда ванна, зацепившись за камень, перевернулась, накрыв собой Перси; правда, их вместе сразу же вытащили на берег. – За что ни берется – все выходит!

– Ага! – согласился другой. – Диктис – настоящая гроза морских чудовищ. На этой неделе уж третьего ловит.

– Четвертого, – поправил Диктис, поднимаясь наверх и волоча за собой сеть с ванной и Перси. – Ты забыл ту маленькую русалку, полуженщину-полусардину. Мелкая, а все одно считается. Но этот будет лучше всех. Я ничего подобного еще не видел. – Он привычными движениями распутал сеть; Перси выбрался из нее и рухнул на землю. Он ощущал себя мешком хорошо обглоданных костей. Диктис мощной рукой вздернул его на ноги и покрутил, изучая.

– Ба, да это не чудище, – разочарованно произнес он. – Оно распадается на части: часть просто человек, а часть – что-то вроде скелета. А я-то надеялся, что-то стоящее попалось… Ну да ладно, – буркнул он, поднимая Перси над головой с явным намерением швырнуть обратно в море. – Не всегда же везет.

– А может, – предположил старший из группы островитян, – он все же чудище? Может, он только сейчас нарочно обернулся человеком? Может, он знает, что чудищ мы сажаем в зверинец твоего брата, а людей выбрасываем обратно – у нас их и так хватает?

Здоровяк подумал и кивнул.

– Тут ты, Агесилай, может, и прав. Негоже возвращаться к царю Полидекту с пустыми руками. Ну, выяснить это не так уж сложно.

Что, лихорадочно думал Перси, это за мир? «Людей мы выбрасываем обратно – у нас их и так хватает…» И как, интересно, они собираются проверить его на принадлежность к человеческому роду? Тут он увидел, что здоровяк (одетый, кстати, лучше остальных) вынимает из ножен на спине большой меч, острие которого незамедлительно уперлось в грудь Перси.

– Советую тебе, сынок, побыстрее превратиться обратно в чудовище. Иначе тебе вряд ли удастся назад, в море, потому что я разрублю тебя на шесть частей, и займет это не больше пары секунд. Мой тебе совет, ступай тихо-мирно в клетку моего брата. А теперь скажи, кто ты?

Перси хлопнул себя по лбу ладонью. Чего от него ждут? Чтобы он, не сходя с места, превратился в кого-нибудь крылатого или хвостатого? Или в парочку сиамских близнецов? Потому что в противном случае его гарантированно разделают на котлеты.

– Ладно, – буркнул, нахмурившись, Диктис. – Хочешь упорствовать – на здоровье. Посмотрим, поможет ли это тебе. – Он сделал пробный взмах, потом занес меч над головой для решающего удара. Перси поперхнулся.

– Я все скажу! – пролепетал он. – Все скажу! Я… я… – Что такого он может сказать им, чтобы они остались довольны? Какую ложь может наскоро состряпать – так, чтобы они поверили? Они хотят, чтобы он превратился в какое-нибудь чудовище… Чудовище! Он ведь только что говорил с… Слова его сорвались с губ прежде, чем он успел хоть как-то обдумать их. – Я тот, кого морской змей приветствовал как сына Данаи.

Он надеялся только, что здоровяк помедлит с ударом. И тот помедлил. Диктис опустил меч и отступил на шаг, вытаращив на него глаза.

– Ты… ты сын Данаи? Тот, что должен убить горгону?

– Тот самый, – кивнул Перси, покраснев, словно знаменитость, которую вдруг узнали среди посетителей ночного клуба. – Я… я смерть принес горгоне. Тот, кто подарил вам на память голову с гривой из змей, плоть обращавшую…

– То бишь, еще подаришь, – поправил его Диктис. – Дело-то еще не сделано. Ну и ну! Что-то худоват ты для такой работенки, пусть волосы у тебя и рыжие. Как тебя звать?

– Перси. Перси Эс Сей.

– Точно! – завопил Агесилай и поспешно выскочил вперед; борода болталась у него за спиной как сбившийся шерстяной галстук. – Все сходится, Диктис, – абсолютно все! До последней точки пророчества! Его зовут Персей, он рыжий, и ты поймал его сетью, – все как предсказал оракул…

Диктис упрямо выпятил губу и покачал головой.

– Одно дело – оракул, – буркнул он, – а совсем другое – мускулы. Только не говорите мне, что этот хиляк собирается одолеть тварь, наводящую ужас на самых отважных воинов… Да что там, даже на других чудовищ. Гляньте на него: он уже трясется от страха!

Это было не совсем так. Перси действительно дрожал, но ведь он стоял на ветру, раздетый и мокрый, да и пережитое потрясение тоже не слишком успокаивало. Однако ему не нравилось еще одно: то, как все обсуждали его кандидатуру в качестве убийцы этой Горгоны. Он ляпнул это исключительно для того, чтобы отвлечь Диктиса, но все, похоже, ухватились за эту тему и не желали ее менять. Тварь, наводящая ужас на людей и богов! Он с тоской подумал о событиях пятиминутной давности, когда он бултыхался в своей дырявой ванне посреди кишащего змеями моря. Что за счастливые, беззаботные времена были!

– Его ж даже не Персеем зовут! – настаивал Диктис. – Персесесеем, или как там его… Вы ведь не хотите сказать мне, что эта дрожащая сопля станет героем героев всех времен?

– Конечно же станет! – с энтузиазмом затряс головой Агесилай. – А что до имени, так оно, сдается мне, достаточно похоже. Имена у оракулов частенько звучат неразборчиво. И вот вам сундук, в котором, согласно пророчеству, должен явиться к нам Персей со своей матерью Данаей после того, как царь Аргоса Акрисий бросил их в море.

– Да, но в пророчестве говорилось о том, что Персей будет ребенком, – встрял в разговор другой тип в набедренной повязке. – Разве не так?

– Ну, – не сдавался Агесилай, – Оракулы, бывает, и с возрастом ошибаются.

Вид у пожилого оппонента сделался такой, будто он отныне и впредь утратил всякую веру в пророчества оракулов. Перси поймал себя на том, что даже сочувствует ему. Агесилай явно был на его, Перси, стороне – вот только неизвестно, к худшему или к лучшему могла обернуться его победа в этом споре.

Однако Диктис и не собирался сдаваться.

– Если верить оракулу и Акрисий бросил в море сундук с Персеем и его матерью, где тогда Даная? И еще, Агесилай. Остров Аргос находится вон там. – Он махнул украшенной браслетами рукой в северо-западном направлении. – А этот тип приплыл оттуда. – Он указал на восток. – Нет, это просто самозванец, пытающийся спрятаться за словами пророчества. А самозванцев я терпеть не могу. – Он потянулся за веревкой, которой несколько рыбаков уже начали заделывать прорехи в сети. Прежде чем Перси успел открыть рот для возражений, он оказался на земле, связанный по рукам и ногам. Для сравнения с профессионально упакованным рождественским подарком ему недоставало только бантика.

– Чем карается незаконное присвоение лавров героя? – поинтересовался Диктис у Агесилая. Покончив с упаковкой, он убрал колено со спины начавшего уже задыхаться Перси и встал.

– За присвоение лавров? – задумчиво переспросил Агесилай, недовольно морща лоб. – Кажется, тем же, чем богохульство. Варкой на медленном огне. После судебной реформы царя Полидекта у нас практически каждое преступление карается варкой на медленном огне. Твой брат говорит, унификация приговоров заметно упрощает судебное производство. Не надо запоминать толстый каталог замысловатых казней.

– Вот поэтому мы и зовем его царем Полидектом Мудрым! – возгласил один из юнцов, в ответ на что все оживленно закивали.

– Послушайте… – пискнул Перси, и Диктис сунул ему в рот клок травы. Земли на корнях более чем хватало для того, чтобы лишить Перси не только голоса, но и воздуха. Поэтому отчаянные усилия не задохнуться не оставили ему сил на то, чтобы следить за происходящим и уж тем более пытаться бежать. Двое типов в набедренных повязках прицепили его к деревянному шесту и, как баранью тушу, понесли куда-то вниз со скалы.

– Эй, Менон, – донесся до него чей-то голос. – Кого сегодня поймали?

– Аид его знает, – отозвался передний носильщик. – Но для котла сойдет.

– Ох, и не говори! Просто ужас какой с этой преступностью!

К моменту, когда Перси удалось наконец выплюнуть травяной кляп и прилипшую к нему землю, процессия миновала окованные металлом ворота в массивной крепостной стене и шла теперь по улице между маленькими, но на редкость аккуратно построенными кирпичными домиками. Шест, на котором он висел, опустили в центре главной деревенской площади, наподобие шампура, на пару вбитых в землю раздвоенных сверху кольев. Перси болтался под ним, чувствуя, как стынет кровь у него в жилах. Вокруг быстро собралась толпа деревенских зевак, болтавших с его носильщиками.

– Это что, последнее из пойманных Диктисом чудищ? – спрашивала какая-то тетка. – Чего-то не вижу в нем ничего такого особенного. – Она потыкала для пробы в различные части его обнаженного тела. – Я бы сказала, совершенно заурядный.

– Суповой набор, – лаконично возразил один из носильщиков. – Славный, наваристый суповой набор.

Перси задергался – насколько позволяли ему тугие веревки. Этого никак не могло с ним происходить, просто не могло, и все тут! Ну не может человек отправиться принять ванну в только что снятой квартире, а вместо этого оказаться в мире, где все, от взлома до лжесвидетельства, карается…

– Вот не буду развивать эту мысль, – объявил его рассудок. – Уж я-то пойму, когда пойду вразнос.

Впрочем, некоторые факты представлялись ему абсолютно ясными. Каким-то образом он ухитрился провалиться в то прошлое, которого никогда не существовало, во времена античных мифов. Не существовало? Возмущение морского змея было вполне натуральным, равно как и связывавшие его веревки. Значит, думал он, за присвоение лавров героя будут наказывать. Если его, конечно, признают виновным. Что-то тут не так. Змей обращался к нему как к сыну Данаи, которая, очевидно, приходилась Персею матерью. Зовут его и впрямь очень похоже на победителя Горгоны. Клочок пергамента, найденный им в квартире и явно имевший отношение к тому, как он попал сюда, да и само содержание этих чертовых античных виршей… То, как он приплыл по морю, тоже во многом совпадает с легендой… Нет! На суде он должен настаивать на полной своей невиновности, на том, что и знать не знает ни о каком пророчестве и вообще ему нет до этого никакого дела. Иначе – с учетом всяких мыслей – все сведется к одному. Он поежился и отчаянно затряс жердину.

– Вот бедняга, он же совсем замерз, – послышался девичий голос.

– Конечно, – отвечал ей мужской голос. – Ничего, царь Полидект его согреет.

Последовал взрыв хохота. Перси пуще задергался на своей жердине.

– Я не говорил, что я Персей! – в отчаянии выкрикнул он. – Я только сказал вашему Диктусу, что морской змей…

– Ты бы заткнулся, – доверительным тоном посоветовал ему носильщик по имени Менон. – А то, знаешь, тебе язык с корнем вырвут. За попытку оказать давление на суд – вне зависимости от того, признают тебя виновным или нет.

Перси пришел к выводу, что ему лучше молчать. До сих пор, стоило ему открыть рот, на это каждый раз находилась местная уголовная статья. Он все глубже увязал в какой-то невероятной истории и не имел ни малейшего представления о том, как выбраться из нее. Равно как о том, как он в нее попал. Миссис Даннер. Он ненавидел миссис Даннер, о, как он ненавидел эту болтливую старую швабру! Это она и никто другой повинна в том, что с ним происходит! Она определенно знала о том, что ее квартира является порталом; когда она приперлись к нему без спроса, она явно ожидала застать квартиру пустой. Ох, если бы он внимательнее слушал ее пьяные разглагольствования! Как давно, интересно, люди обращали внимание на вывеску у входа в подъезд? «СДАЕТСЯ ТРЕХКОМНАТНАЯ КВАРТИРА! ОЧЕНЬ ДЕШЕВО! ЗАСЕЛЕНИЕ СЕГОДНЯ!» Сколько людей, с радостью выложив тридцать пять долларов, бросились за своими пожитками, чтобы поскорее вступить в права арендатора? И все только для того, чтобы в тот же день, зайдя в спальню, прикинуть, чего не хватает здесь из мебели, или обдумать цвет новых обоев, или пытаться запереть сломанный оконный шпингалет, а вместо этого оказаться вдруг в этом мире, полном волшебства и жестокости? Сколько лет миссис Даннер получает прибыль с этой квартиры, сколько «квартплаты» получила она за это время? Этого Перси не знал, зато ничто, даже связанные руки и ноги не мешали ему мечтать о том, как он зайдет к ней в запертую комнату. С каким наслаждением он возьмет эту кошелку за дряблое горло! Хотя вряд ли дело только в ней. Вряд ли она знала больше того, что поведала в промежутки между глотками виски, а значит, это не она сотворила в квартире эту невероятную хронозападню. Тогда кто? Или что? И что самое существенное – зачем? Тут к компании присоединился Диктис в сопровождении своих мордоворотов в хламидах.

– Дрянь день, – сообщил он горожанам. – Ни одного пристойного жутика не поймалось. Только этот герой-самозванец.

– Ничего, Диктис, – утешил его тип, выказывавший уверенность в способностях царя по части обогрева. – Это все равно не самый худший повод потусоваться.

– Верно! – подхватил кто-то в толпе. – Какое-никакое, а развлечение.

– Знаю, знаю, – вздохнул Диктис. – Но я-то надеялся поймать экспонат для царского зверинца. С этим никакая казнь не сравнится.

Народ зааплодировал достойной восхищения приверженности науке, а Перси тем временем заметил мужчину в белоснежной тоге – тот протолкнулся в первый ряд толпы и смотрел на него внимательнее остальных. Белая ткань закрывала его лицо, но на мгновение отодвинулась, и Перси увидел, какого странного золотого цвета у него кожа.

– Почему ты решил, что это чудовище? – поинтересовался незнакомец у Диктиса, поправляя ткань на лице.

– Это все сундук, в котором он плыл. Издалека показалось, будто это часть его самого. Округлый и белый, и из него торчали всякие железные штуки. В жизни ничего такого не видывал, а я ведь на материке целых два раза бывал!

– И где он, этот сундук?

Здоровяк ткнул куда-то за спину большим пальцем размером с добрый банан.

– Сундук? А, его на берегу оставили. Вместе со всем другим хламом. С этими штуковинами никогда наперед не знаешь: то они вдруг оживают, то загораются или… Ба! Ты что, тоже нездешний?

Мужчина в белой тоге опустил руку к животу, сделал неуловимое движение – и исчез, оставив Диктиса стоять с разинутым ртом. По толпе пронесся потрясенный шепот.

– Что это было?..

– Куда это он делся, Эйнапий?

– Не знаю, но, сдается мне, он и не человек вовсе…

– Мамочка, я хочу домой!

– Шшш, Леонтий! Сегодня еще казни ведь будут. Ты же не хочешь пропустить такое?

– Как думаешь, Диктис, кто это был?

Вожак почесал всклокоченную голову.

– Ну, вряд ли это тот, о ком я подумал. Просто какой-то незнакомец мимо проходил. Я-то хотел его арестовать… Ежели он торговец или просто путешественник и ежели он не зарегистрировался, как положено, у начальника дворцовой стражи – значит, его можно привлечь за нарушение режима пребывания, что карается по закону.

– То есть конфискацией носимого имущества и сжиганием правой руки?

– Плюс-минус так, но это уже на усмотрение начальника стражи. Но теперь мне кажется, это чародей или очередное чудище. Судя по цвету кожи, чудище человеческого типа. Она ведь золотая у него была, так?

– Золотая, золотая, – подтвердил Агесилай. – На материке таких называют чудовищами олимпийского типа. Но их там считают вовсе не злобными. Если верить тамошним, они не раз помогали людям.

– Если и помогали, – буркнул Диктис, – то уж наверняка ради собственной выгоды. Ну, конечно, я ничего не имею против самых главных чудовищ, – поспешно добавил он, словно оправдываясь. – У них там свои собственные разборки, и нам, смертным, лучше держаться от них подальше. Во избежание.

Чувство, с которым Диктис произнес последнюю фразу, вселило в Перси немалый страх к тем, кого тот назвал «главными чудовищами». Похоже, те чудовища, которых Диктис отлавливал для царского зверинца, были по сравнению с теми, главными, так, мелочью. Но почему тот незнакомец с золотой кожей так приглядывался к нему? Уж не имел ли он какого-то отношения к тому, как Перси здесь оказался? Рук и ног Перси давно уже не чувствовал; он как раз вяло подумал, не собираются ли оставить его на площади в качестве постоянного украшения, когда послышался лязг бронзовых доспехов и нестройный топот пары десятков ног.

– Правитель Серифоса царь Полидект желает видеть пленника! – объявил чей-то очень хриплый голос. Перси покорно вздохнул; носильщики вновь подняли жердину, на которой он висел, и потащили дальше по улице. Что ж, по крайней мере, его несли туда, где наконец выслушают его версию событий; вдобавок он знал теперь название острова, куда его так бесцеремонно доставила чертова ванна. Серифос. Он торопливо порылся в памяти. Нет, никакого острова с таким названием он не помнил. Из того, что он слышал на протяжении последнего часа, следовало, что остров расположен недалеко от материковой Греции где-то в теплых водах Эгейского моря. И что жители его ожидают исполнения древнего пророчества, согласно которому где-то здесь должен сойти на берег Персей, победитель горгоны, чтобы начать здесь свое героическое приключение. А еще система правосудия здесь напоминает циркулярную пилу.

Носильщики тем временем поднялись на одну ступеньку и вступили в зал с высоким потолком, покоившимся на четырех массивных колоннах. Менон высвободил жердь из веревочных петель, а второй носильщик осторожно разрезал сами эти путы длинным бронзовым ножом. Перси поставили на ноги.

– Ну как, теперь лучше? – поинтересовался Менон, отступая на шаг назад.

Перси брякнулся ничком, больно ударившись о раскрашенный пол.

– Это все ноги, – пояснил Менон своему напарнику. – Онемели совсем.

– Так всегда бывает, – авторитетно подтвердил тот. – Каждый, черт побери, раз.

Восстановление кровообращения сопровождалось мучительной болью. Перси со стоном катался по полу, растирая запястья и лодыжки одеревеневшими пальцами. Кто-то подходил и наклонялся, чтобы заглянуть ему в лицо, по всей видимости, желая просто полюбоваться на мучения. Помощи не предложил никто. Спустя несколько минут он, наконец, смог с трудом выпрямить ноги и сесть.

Конвоиры бесцеремонно взволокли его обратно на ноги и, притиснув спиной к одной из колонн, встали по бокам. В зале собрался, похоже, почти весь город. Каждые несколько секунд в него заходили все новые люди: мясники с окровавленными разделочными ножами, крестьяне с серпами, женщины с полными ягод и фруктов корзинами. И каждому входящему обязательно указывали пальцем на него, Перси. Некоторые кивали с довольной улыбкой, другие бросались обратно в дверь, торопясь позвать кузена Гебрия или тетю Теа. В центре помещения, рядом с очагом (размером ненамного меньше той квартирки, которую Перси снял всего лишь этим утром) восседал на потемневшем от времени, необычно широком каменном троне осанистый мужчина. Поначалу Перси показалось, что тот обложился странной формы подушками. Однако по более пристальном рассмотрении оказалось, что это вовсе не подушки, а юные и весьма привлекательные девицы всех расцветок. Интерес, с каким они наблюдали за происходящим, разнится примерно в той же степени, что и цвет кожи. Одна на редкость соблазнительная блондинка, составлявшая часть царской табуреточки для ног, мирно посапывала. Другая, темнокожая красотка пышных форм (большая часть которых, к сожалению, скрывалась за мощным царским плечом), напротив, оживленно шептала что-то тому на ухо, одновременно тыча рукой в направлении распростертой перед троном, стонущей фигуры.

– А теперь послушай ты меня, Тонтибби, – недовольно перебил ее в конце концов царь. – У меня тут свой собственный свод наказаний, и я вполне обойдусь без подсказок экзальтированных дамочек, пусть даже они родом из ужасно просвещенных стран. И воображение твое меня не касается. Мы тут, на Серифосе, народ простой, и развлечений нам хватает тоже нехитрых. А если вы, снобы африканские, хотите называть нас варварами, что ж, валяйте. Мы таким прозвищем даже гордимся.

Темнокожая девица насупилась и отступила от трона. Собравшаяся толпа разразилась аплодисментами.

– Так их, Полидект! – рявкнул пожилой крестьянин. – Пусть эти задаваки заграничные знают свое место!

– Ну, – рассудительно произнес Полидект, – совершенно не понимаю, почему то, что вполне подходило в времена моего отца, не устраивало бы и нас?

– Разве он не умница? – восторженно обратилась к подруге одна из женщин. – Это же просто здорово, что нами правит такой мудрый царь!

– Ну да, – согласилась ее товарка. – А еще не понимаю я тех, кому все время все надо менять. Что может быть лучшим наказанием для преступников, чем варка заживо на медленном огне? А уж как Полидектов повар с этим справляется – самый хиляк продержится никак не меньше четырех часов, а то и пяти. Начинает сразу после обеда, а когда кончает, уже темно, и сон после такого развлечения здоровый, крепкий. Мне и мечтать не хочется ни о чем другом.

Перси почувствовал, как желудок его неприятно сжимается. Тип, лежавший ничком перед троном, снова взвыл и сделал попытку глубже вжаться лицом в каменный пол. Что же за люди здесь такие живут? Они обсуждали самые что есть жуткие вещи так, словно это кино или боксерский поединок на экране телевизора. Хотя если подумать, из всех возможных вещей публичные казни ближе всего к тому, что видишь на голубом экране. Перси вспомнил газетные статьи о толпах, линчевавших людей в самых разных уголках Соединенных Штатов. И ведь все это происходило в двадцатом веке! Для многих эти казни служили любимым зрелищем, на которое парни приглашали девушек, матери приводили детей, а преуспевающие бизнесмены даже ставили себе на рабочий стол игрушечные виселицы с болтавшимися на них куклами-конкурентами. Что ж, все это было очень мило, но вряд ли помогало ему в его нынешнем положении. Ох, если бы только ему удалось найти аргумент, к которому эти люди отнеслись бы с уважением, если бы он лучше разбирался в том, что они считают добром, а что – злом! Он изо всех сил старался не упустить ни одной детали происходящего. Нужны же ему будут аргументы для защиты на суде. И кстати, предоставят ли ему здесь адвоката? Судя по тому, что видел он до сих пор, вряд ли. И все же он слышал упоминания о суде и даже о присяжных. Какой бы призрачной ни представлялась надежда на эти институты, какую бы форму они здесь ни принимали, мысль о них хоть немного, но грела ему душу. Впрочем, эти его надежды почти сразу же бесцеремонно поколебали.

– Мне это надоело! – рявкнул царь в ответ на нечленораздельное бормотание распростертого пленника. Он поднял взгляд и вяло помахал рукой наблюдавшей за этим толпе. – Эй, присяжные! Вы будете настаивать на невиновности этого человека? А? Что ж, виновен!

– Виновен, виновен, – поддержали его в толпе. – Вот ведь позорный ублюдок! Быть сваренным заживо для него слишком высокая честь!

– Эй, Брион, а чего он такого сделал?

– А мне почему знать? Я опоздал к началу. Должно быть, чего нехорошего, иначе с чего бы его судили?

– Виновен, виновен, виновен! Давайте, переходите к следующему делу! С этим все ясно.

– Поднимите подсудимого для оглашения приговора! – приказал Полидект. Двое стражников бросились к мычащему, извивавшемуся человеку и оторвали его от земли. Царь торжественно воздел указательный палец к потолку. – Властью, даденной мне мною, подсудимый приговаривается к…

– К сварению на медленном огне, – ехидно перебила его красотка негритянка. – А что, есть варианты?

Полидект с размаху ударил кулаком (размером с добрую бочку) по ладони.

– Попридержала бы ты язык, Тонтибби! А не то, неровен час, сама в котле окажешься! Может, ты мне всю легитимность суда нарушила! Ладно, уведите его, – брезгливо добавил он. – Слышали, что она сказала? Вот и выполняйте.

– Извини, Полидект, – капризно пробормотала девица. – Все это та-ак скучно… Приговори его сам.

Царь с досадой покачал головой.

– Нееее… Какое теперь удовольствие. Ты уж постарайся держать себя в руках, ладно?

– Постараюсь, правда, – пообещала она, снова устраиваясь за спинкой трона.

Когда стражники подняли вяло сопротивлявшегося пленника, Перси едва не поперхнулся от ужаса. Теперь он понял, почему не смог разобрать ни слова из того, что бормотал несчастный: ему вырвали язык! Все лицо его покрывала корка запекшейся крови, продолжавшей капать ему на грудь. Бедняга так ослаб от потери крови, что едва держался на ногах, но неминуемая расправа так страшила его, что он продолжал отчаянные попытки объясниться. Он безнадежно размахивал руками, а из окровавленного, безъязыкого рта продолжали вырываться жуткие, бессвязные звуки. Его поволокли к двери маленькой комнатки – предположительно, камеры смертников; на пыльном полу за ним остались две длинных борозды от ног.

– Видал? – шепнул Менон на ухо Перси. – Он пытался повлиять на присяжных, не дожидаясь суда. А присяжными, если я правильно понял, были солдаты.

Все это начинало складываться в целостную, хотя и не слишком привлекательную картину. Каждый гражданин острова – солдат, крестьянин, полицейский – при необходимости становился членом жюри присяжных. То, что по меркам мира, совсем еще недавно покинутого Перси, эти люди относились к этим своим гражданским обязанностям довольно легкомысленно, сполна искупалось возможностью вершить самосуд и выносить любые вердикты. А следовательно, коли тебе не посчастливилось быть арестованным на Серифосе, в первую очередь надо воздерживаться от попыток настоять на своей невиновности, каким бы шатким ни представлялось обвинение. Лицо, осуществлявшее арест, становилось обвинителем, а наказание за нарушение этого конкретного закона было быстрым и беспощадным. Перси даже испытал прилив благодарности за тот кляп, что Диктис сунул ему в рот. Нет, правда, он запросто мог бы вырвать ему язык, но ограничился всего лишь тем, что в буквальном смысле слова затолкал его ему в глотку.

Но как защищаться на таком суде?

– Следующее дело! – рявкнул царь. – И давайте побыстрее. Мы все проголодались, а после обеда нас ждет славная, живописная казнь. Не хочется заставлять моих возлюбленных подданных ждать.

– Вот за что мы зовем его Добрым Царем Полидектом! – промурлыкала стоявшая неподалеку женщина. Тем временем Перси поволокли к трону и с силой толкнули на пол.

– Обвиняется, – произнес откуда-то знакомый голос, – в том, что выдавал себя за героя, сиречь Персея, каковой…

– Я слышал легенду, Диктис, – перебил оратора его брат. – Мы все это выслушали, рассматривая предыдущее дело. Давайте-ка быстренько объявим его виновным и перейдем к следующему пункту программы. Хотя, право, не знаю, откуда взялось так много Персеев, а лже-Гераклов или лже-Тесеев считаные экземпляры. Наверное, это мода такая: один сболтнет чушь, а другие только повторяют.

Тут заинтересовался уже Диктис:

– Чего-чего? Какое такое предыдущее дело?

– А, пустяки. Пара моих воинов отправилась в холмы проверить слухи насчет мелких чудищ… ну, этих, летающих… как их?

– Гарпий? У которых головы дев, а тела, крылья и когти птичьи?

– Этих самых, – вздохнул Полидект. – Все-таки хорошо, когда твой брат разбирается во всякого рода нечисти. У меня они все никак в голове не улягутся. Я одно простое правило знаю: если у кого не больше и не меньше двух рук, двух ног и одной головы – значит, это человек. А все остальные, выходит – нечисть.

– Ну, ты не берешь в расчет златокожих олимпийцев. Они тоже не люди. Не знаю точно, к кому их причислить, но многие считают их самыми главными монстрами.

– А многие не считают, – возразил царь. – А ты… Не знаю, как ты, а… Ладно, короче, поступила информация, что эти твари, гарпии или как их, доставляют на остров по воздуху контрабандные товары, подрывая тем самым наш таможенный режим и, следовательно, лишая доходов нашу казну. Вот я и послал подразделение к горе Ласса проверить эти сведения. Прежде чем приступить к выполнению задания, они присели перекусить, и тут на них с холма только что не свалился этот тип. Его арестовали сразу же, как только он объявил себя Персеем. Ну разумеется, поскольку тот пытался протестовать, его покарали на месте за оказание давления на присяжных – согласно моему прошлогоднему указу. Сдается мне, они могли бы проявить чуть меньше рвения, но… Что, этот парень еще здесь? Разве мы не признали его виновным?

– Нет еще, – заверил его Диктис. – Ты еще не испросил мнения присяжных. Но ничего, я никуда не спешу.

– А я спешу, – монарх раскинул руки, обращаясь к своим подданным. – Ведь виновен, да?

– Ну да, конечно! Десять раз виновен! Да у него на лице написано, что он преступник, закоренелый! Да здравствует наш добрый царь Полидект!

Добрый царь Полидект расплылся в улыбке.

– Спасибо, спасибо, друзья мои. Что же касается наказания, то…

Тут Перси не выдержал и вскочил на ноги.

– Что это за суд такой? – гневно выкрикнул он. – Как можете вы лишить человека шанса спасти свою жизнь?

Царь Полидект потрясенно тряхнул головой и подался вперед, всматриваясь в Перси; при этом он едва не раздавил девицу, служившую ему подставкой под ноги, – та как раз собиралась потянуться. Ростом он не уступал своему брату, но, поскольку талия его шириной почти не уступала росту, общее впечатление он производил прямо-таки впечатляющее. В отличие от большинства островитян, одежда которых ограничивалась узкой набедренной повязкой, царь и его брат щеголяли богато расшитыми шерстяными хитонами, а первый еще и некогда чистой хламидой тонкой ткани.

– Не знаю, что тебя так огорчает, приятель, но у тебя ровно столько шансов защитить свою жизнь, сколько дозволено законами Серифоса. А теперь почему бы тебе не заткнуться и встретить приговор, как подобает мужчине?

– Прошу вас, выслушайте меня, – взмолился Перси. – Я не только не гражданин Серифоса, я вообще не житель этого мира. Все, чего я хочу, – это возможности вернуться к себе, найти путь…

– В этом-то все и дело, – терпеливо, как маленькому, растолковал ему царь. – Наши законы писаны не для граждан… ну, во всяком случае, не те, что связаны с варкой на медленном огне. Набедокуривших граждан сбрасывают со скалы или там оставляют связанными за городской стеной в полнолуние – в общем, как-то так. А в котел попадают только те, у кого нет нашего гражданства. Именно поэтому подданные до сих пор довольны моим правлением. Понял наконец? И давай не будем все усложнять. Мы здесь все взрослые люди, а значит, и наказание за свои преступления должны принимать по-взрослому.

Перси вцепился себе в волосы, вырвал целый клок и постарался взять себя в руки.

– Послушайте, все это началось с… ну, не буду начинать с миссис Даннер, – этого же не может быть… это же чистое безумие: стоять здесь и видеть, как… Минуточку. – Он сделал глубокий вдох, напомнил себе, что должен сохранять спокойствие и говорить очень, очень убедительно. – При встрече с вашим братом имело место небольшое недоразумение. Морской змей. – Он сделал паузу, еще раз глубоко вздохнул и продолжал: – Самый что есть настоящий, взаправдашний морской змей подплыл к моей… к моему сундуку – и приветствовал меня как сына Данаи. Поэтому, когда Диктис спросил, кто я…

– Можешь не продолжать, – перебил его Полидект. – Показания морского змея не могут считаться убедительными аргументами.

– Но я же не…

– Я хочу сказать, что эти показания, будучи данными змеем, не могут считаться достоверными. А следовательно, не могут считаться достоверными и будучи процитированными тобой.

– Я хотел сказать только…

– Разумеется… – Царь выпятил нижнюю губу и задумчиво покачал головой. – Будь на его месте сухопутная змея, это немного меняло бы все дело.

Против воли Перси заинтересовался последним обстоятельством.

– Правда? – с любопытством спросил он.

– Несомненно. Конечно, многое зависит от того, что это за змея. Ну там змея-оракул. Или вот слова змеи-питона мы бы выслушали с большим уважением. Или ходячей змеи, о которой говорится в легендах. Но к твоему случаю все это не относится. Ты обвиняешься в том, что выдавал себя за Персея, пытаясь создать впечатление, будто у тебя хватит храбрости убить горгону. В преступлениях такого рода свидетельские показания морских змеев не считаются заслуживающими доверия. И потом, тебя все равно уже признали виновным.

– Не спорю, я…

– Диктис, – устало махнул рукой царь, – призови его к порядку.

Исполинский кулак обрушился на голову Перси с такой силой, что ему показалось, будто мозг вылетел у него из ноздрей. Когда багровая пелена в глазах немного рассеялась, он обнаружил, что лежит ничком на полу, да и тот пытался из-под него куда-то ускользнуть.

– Совершенно не понимаю, почему мы не можем устроить две казни в один вечер, – возмущался Диктис. – Они оба выдавали себя за Персея. Ты сам сказал, последнее время таких пруд пруди. Так вот, двойная экзекуция наверняка убавит прыти следующим соискателям. Я бы сказал, вдвойне убавит. Все, что от тебя требуется, – это быстренько вынести приговор, а уж обо всем остальном – ну там найти раба, чтобы почистил котел между процедурами, – я позабочусь сам. И…

– Кто здесь царь, ты или я? – взревел Полидект.

– Ну ты, ты, но…

– И никаких «но»! Ты великий князь, Диктис, и не забывай об этом. А теперь повелеваю: сегодня казнят только одного – того, которого поймали первым. А завтра мы призовем сюда этого для официального вынесения приговора. Это даст мне повод позвать всех в тронный зал – очень уж он мне нравится – и обеспечит нас всех развлечением на завтрашний вечер.

– Ладно, – понуро кивнул Диктис. – Вот только скажи: часто ли нам удавалось сварить двоих за один вечер?

– Тем более стоит растянуть удовольствие, – стоял на своем царь. – Стража, уведите этого человека! Видишь, Диктис, что я обо всем этом думаю: бережливость прежде всего.

«Вот, – с горечью подумал Перси, когда двое воинов со стальной хваткой потащили его из тронного зала, – за что его зовут Полидект-Философ!»

В дальнем конце зала кто-то поспешно поднял деревянную крышку люка в полу, и его бесцеремонно швырнули в дыру – так выбрасывают в мусоропровод пакет с мусором. Яма оказалась достаточно глубокой, чтобы падение вновь выбило из него дух. Восстановив дыхание, он сумел перевернуться на спину и ощупал себя онемевшими после веревок руками. Как бы ни обстояли все остальные дела – а Перси много чего мог бы сказать на этот счет, – одно не подлежало сомнению: из всех возможных миров этот меньше всего любил церемониться. Сквозь щели в люке в яму проникало немного света, и это давало ему возможность изучить свою темницу. Он наугад двинулся куда-то в противоположный угол. Что-то с силой ударило его под дых, и он снова плюхнулся на мягкое место.

– Только попробуйте еще раз так, мистер, – негромко произнес девичий голос, – и я вас так отделаю – родная мать не узнает.

– Простите? – только и нашелся что ответить Перси.

– Сами себя простите. Просто держитесь своей стороны ямы и не лезьте на мою. Я как-нибудь обойдусь без любителей распускать руки, пусть даже и в этой дыре. Господи, что за место! – Голос ее с каждым словом повышался, и под конец она просто заревела. Обдумав обстоятельства, Перси все же пополз в направлении всхлипов.

– Послушайте… – осторожно начал он. На этот раз она ударила его в глаз. Ругаясь такими словами, которых он от себя прежде ни за что бы не ожидал, он отполз к противоположной стене и уселся, привалившись к ней спиной и зябко охватив себя руками. Помолчав немного, он, не в силах выносить тишину, продолжил проклинать весь человеческий род в целом, представительниц женского пола в частности и, уделив некоторое внимание своей сокамернице, сосредоточился на одной конкретной миссис Даннер. Он вложил в это занятие столько души, что его обличения сделались прямо-таки ораторскими, а призываемые на голову означенной особы кары приобрели почти библейский масштаб. Неожиданно он ощутил, как мокрое от слез лицо девушки уткнулось ему в плечо. Он отпрянул в угол.

– Позвольте сказать вам, леди, – сердито выпалил он, – что у меня нет намерения прикасаться к вам больше, чем…

– Вы только что упомянули миссис Даннер, – перебила его она. – Я правильно расслышала? Квартира 18-К?

– Верно! Но откуда?.. – и тут же сам сообразил, откуда. – А! Вы тоже жилица!

– Убью эту гадину! – процедила она сквозь зубы. – В первый день, когда я сюда попала, я поклялась выбить из нее все до последнего цента, до последней капли виски, купленного на мои кровные, если мне только удастся вернуться обратно. На второй день я решила, что, если вернусь, мне будет не до нее, потому что я буду лобызать фонарные столбы, и копов, и уличные стоки. На третий день я про нее даже не вспоминала, только пыталась вспомнить, на что вообще похож нормальный город. Но сегодня я знаю наверняка, что не вернусь никогда, так что все, что мне остается, – это молиться, что когда-нибудь, как-нибудь я измыслю способ убить эту суку, что… – Она снова заплакала, всхлипывая так, что, казалось, ее плечи сейчас оторвутся. Медленно, очень медленно Перси вернулся к ней и погладил ее по спине. Потом, осмелев, обнял ее, утешая. Какая-то на редкость грубая ткань, накинутая на нее, больно царапала его и без того пострадавшую за день кожу.

– Могло быть и хуже, – заверил он ее, хотя про себя сомневался, что все обстоит именно так. – Все могло быть гораздо хуже, поверьте. А теперь мы нашли друг друга. Когда есть с кем поговорить, все не так уж и плохо. Мы ведь соотечественники… даже современники или как это назвать. Меня зовут Перси Эс Сей. «Эс» – значит Сэктрист. Я совладелец ресторана, три четверти которого принадлежат кредиторам. А вы?

– Меня зовут Анита Драммонд. – Она чуть приосанилась и вытерла глаза отворотом своего причудливого хитона. – Энн. Я была балериной. Ну, точнее, училась на балерину, подрабатывала там и здесь. Эта квартира показалась даром свыше. Как раз мне по карману. Я затащила чемоданы, плюхнулась на единственный стул и порадовалась наконец обретенному дому. А потом увидела на полу клочок пергамента с какими-то стихами. Я начала читать и почему-то задремала на полуслове. А когда проснулась, я оказалась на склоне какого-то холма, ножки у стула делись неизвестно куда, а пара каких-то деревенщин, муж и жена, выкликали заклинания, чтобы я исчезла, прежде чем наведу порчу на их урожай. Стоило им увидеть, что я открыла глаза, как они напрыгнули на меня, связали и оттащили в свою хибару. И ведь они не слушали меня, ни слова!.. Да, кстати, если хотите выглядеть… ну, чуть презентабельнее – там, в углу, груда шмоток.

Перси проковылял в указанном направлении и нашел с полдюжины сильно поношенных накидок из овечьих шкур. Порывшись, он выбрал одну, довольно вонючую, но сменившую, похоже, чуть меньше хозяев. Одевшись, он вернулся на прежнее место. Странное дело, одетым он ощущал себя значительно увереннее. При том, что с момента, когда он оказался нагишом в этом абсолютно сумасшедшем мире, ему не выдалось возможности обдумать аспекты нудизма, ему в первый раз показалось, что теперь, когда он одет так же… ну, почти так же, как его пленители, у него все-таки есть возможность обхитрить их. Энн продолжила свой рассказ. Теперь она описывала, как жители деревушки в дальнем конце острова собрались на совет с целью решить, как им сподручнее избавиться от ведьмы.

– Они там не на шутку схлестнулись: фракция тех, кто предлагал просто вбить в меня кол и не париться, и тех, кто считал, будто только полноценное сожжение на медленном огне может гарантировать стопроцентное избавление. Но тут явился глашатай, или герольд, или как это у них здесь называется, объявить о том, что мимо проезжает царь Полидект со своей свитой, чтобы поохотиться на мелких монстров… фурий, кажется… или сирен? Так вот, он увидел меня, и прежде, чем деревенские… Перси, гляньте!

Она ткнула пальцем куда-то вверх, и Перси поднял взгляд в том направлении. По мере того как садилось солнце, тень подбиралась все выше к решетке, да и остававшийся свет, казалось, вот-вот погаснет. Но даже этого слабого свечения хватало, чтобы разглядеть склонившуюся над ней мужскую голову. Незнакомец прижимал палец к губам, и Перси кивнул в знак того, что понял. Незнакомец медленно растаял, как облачко дыма на ветру, но решетка бесшумно поднялась, а спустя секунду опустилась обратно. Перси вдруг показалось, что в воздухе над ним снижается, описывая круги наподобие падающего пера, что-то невидимое глазу, но очень тяжелое. Чисто инстинктивно он прикрыл рукой рот Энн. Но даже так она довольно громко охнула, когда перед ними вдруг возник мужчина в одежде, отдаленно напоминающей наряды эпохи Возрождения. Мужчина повозился с пряжкой своего широкого, в металлических клепках ремня, и только потом повернулся к ним с легким кивком.

– Меня зовут Гермес, – представился он.

Энн убрала руку Перси со своего рта.

– Гермес! – прошептала она. – Посланец богов!

– Совершенно верно.

Улыбка промелькнула на аристократическом лице так быстро, что Перси даже усомнился, была ли она вообще. Насколько позволяли остатки света, он пригляделся к коже гостя. Та была словно из золота.

– Уж не тот ли вы парень в белой хламиде, что исчез, когда Диктис начал задавать вопросы?

Гермес кивнул.

– Я уже тогда заподозрил, кто вы такой, но для полной уверенности мне надо было как следует осмотреть то, что местные назвали «сундуком». И вряд ли я мог расспрашивать вас в окружении толпы.

– Расспрашивать? О чем? – насторожился Перси.

– Обо всем, что помогло бы определить, настоящий ли вы Персей – легендарный герой, которому суждено избавить мир от рода горгон…

– Послушайте, мистер, – перебил его Перси. – Все эти штучки уже изрядно подпортили мне жизнь. Меня зовут Перси Эс Сей. Я не сын Данаи – у нас в роду даже Даниэлей не было ни одного. Я не знаком с этой горгоной, о которой здесь все талдычат, а если бы и был знаком, у меня все равно не имелось бы ни малейшего повода или желания ее убивать. Я не имею ничего против никаких горгон, ни кого-либо еще… ну, разве что против этого жиртрест-царя, который…

– Не так громко, – предупредил его собеседник. – И потом, мы посылаем тебя биться не с какой-нибудь горгоной, а с самой Медузой! – Голос его при упоминании этого имени сделался почти неслышным. – Я говорил с профессором Греем, описал ему предметы, с которыми вы появились, и он согласился, что вы, должно быть, родом из того же времени, что и он.

– Вы хотите сказать, здесь есть еще кто-то из двадцатого века? – вскинулась Энн.

– Где он? Что, тоже попал в беду? – поинтересовался Перси. Почему-то ему сделалось немного горько. Незнакомец улыбнулся. На этот раз улыбка задержалась на его лице, но Перси решил, что нравится она ему не больше, чем первая, мимолетная.

– Нет, никакой опасности ему не грозит. Он ждет вас, чтобы посоветовать, как вернее одержать победу над горгоной.

– Тогда ему лучше бежать как можно быстрее и дальше. Мне не нравится, как все тут начинают подпрыгивать при одном упоминании этого имени. Я вовсе не ощущаю себя героем, и уж совсем не собираюсь им становиться. Всю мою жизнь я служил мальчиком для порки – за свои ошибки и за чужие, – но уж этой конкретной ошибки вам от любимого сына моей мамочки не дождаться.

– Даже ради того, чтобы не попасть в котел?

Перси поперхнулся. С момента знакомства с Энн он как-то и думать забыл о суде и местном законодательстве. Ну да. Пройдет день, наступит вечер, и его выведут… Может ли то, что ему предлагают, оказаться опаснее верной смерти, ждать которую осталось меньше суток? Он достаточно нагляделся античных греков, чтобы проникнуться глубочайшим уважением к их решимости карать то, что, по их мнению, являлось правонарушениями. Вряд ли у этой братии в ходу такие понятия, как апелляция или обжалование…

– Не говоря уже о шансе вернуться в свое время?

Энн взвизгнула, и посланец богов в довольно резких выражениях посоветовал ей быть потише. Он снова провозился с застежкой пояса и на несколько секунд сделался невидимым. Материализовавшись обратно, он с опаской смотрел наверх, на решетку, и рука его не отодвигалась от пояса.

До Перси вдруг дошло, что для предполагаемого божества этот тип ведет себя слишком уж беспокойно. И одновременно до него дошло еще одно: ему только что предложили то, чего он так отчаянно желал. Но не слишком ли высока цена, которую ему придется заплатить? Что за чушь! Любая цена, любой риск оправданны, если в результате он сможет вернуться в свою эпоху. И это не говоря уже о перспективах вырваться из этой ямы до завтрашнего обеда.

– Я сделаю это, – произнес он наконец. – Сделаю все, чего вы от меня хотите. Только слушайте: все, о чем мы с вами договоримся, относится в равной степени и к этой девушке.

– Идет! – Золотой гость протянул ему маленький мешочек. – Возьмите вот это. Когда вас завтра поведут на казнь…

– Эй! Я полагал, вы заберете нас из этой дыры сейчас же! Разве вы не можете просто взять нас с собой?

Гермес отчаянно замотал головой. Похоже, ему не терпелось как можно быстрее убраться из этого места.

– Не могу, честно. У вас нет… это не в ваших силах. Делайте как я вам скажу, и все будет в порядке.

– Слушайтесь его, Перси! – взмолилась Энн. – Это наша единственная надежда. Пусть все будет, как он скажет. И ведь он бог. Он лучше знает, как вести себя в этом мифическом мире.

Гермес снова чуть заметно улыбнулся.

– Когда вас выведут отсюда, заведите речь – как можно более долгую! – насчет того, как они все пожалеют о своем решении. Впрочем, они в любом случае заставят вас сражаться с…

– Меня не должны заставлять сражаться ни с кем, – заявил Перси. – Меня…

– Сварят на медленном огне, – кивнул Гермес. – Знаю, знаю. Но поверьте мне, вас заставят сразиться с кем-либо. Или чем-либо. Так вот, вы заведете речь и, говоря, незаметно сунете руку под одежду и в этот кисет. Там лежат зерна; вы начнете ворошить их рукой и растирать между пальцами и тканью кисета. Как только зерна оживут и начнут шевелиться сами по себе, кончайте речь и как можно скорее отправляйтесь на бой! Вам нужно всего лишь рассыпать зерна вокруг себя и… В тень, быстро! – Он замолчал и щелкнул рычажком на поясе. Решетка осветилась коптящим факелом, и над ней склонились два лица с пышными усами.

– Голову даю на отсечение, я там что-то видел, – сказал один.

– Ну так позови стражу, пусть спустятся и посмотрят, – откликнулся другой. – А я лучше пойду пировать.

Тот, что держал факел, выпрямился.

– Ладно, я тоже. А то, если я и впрямь видел то, что мне показалось, от этого лучше держаться подальше. Пусть уж лучше утренняя смена разбирается.

Из темноты вынырнул кисет и сунулся в руку Перси.

– Запомните, – прошептал удаляющийся голос. – Не начинайте тереть зерна слишком рано, но и не затягивайте с этим. Как только они начнут шевелиться, надо как можно быстрее начинать бой.

Решетка приподнялась и опустилась на место. Из-за нее донеслось последнее наставление:

– И не вздумайте заглядывать в кисет сегодня! Даже трогать не надо до срока!

Они не увидели, но ощутили, как тот исчез. Энн придвинулась ближе к Перси, и он ободряюще обнял ее за плечи.

– Не делай того, не делай этого, – буркнул он. – Поймай нужный момент, но не пытайся узнать, что там! Это как если посадить француза перед батареей пузырьков с ярлычками по-китайски и сказать, чтобы он принял аспирин, если температура поднимется, но чтобы он ни в коем случае не принимал снотворных таблеток, потому что те его угробят. За кого он вообще меня принимает?

Энн прижалась к нему, хихикая на грани истерики.

– А знаете, Перси, это ведь первый – ну, совсем-совсем самый первый – луч надежды, который забрезжил с той самой минуты, когда я оказалась в этом жутком мире. А вы еще ворчите, что указания неясные.

«Ну, вообще-то, – подумал он про себя (и только про себя!), – это мне предстоит сражаться с горгоной».

– Да нет, я не жалуюсь, – произнес он вслух. – Но путаные инструкции всегда раздражают. Все время кажется, будто кто-то хочет жар загребать моими руками.

– А вы лучше представьте себе, будто сидите в ресторане, – сонным голосом предложила Энн. – Ну, или в парикмахерской. Или заходите во все эти магазинчики на Пятой авеню, трогаете все эти чудесные ткани, воображаете себя в этих новых платьях. И все время думаете, что дурите голову девице за кассой, будто у вас хватит денег на всю эту красоту. А когда мужик, который вам не нравится, начинает к вам подъезжать, вы можете дать ему от ворот поворот. А если он этого не понимает и продолжает, вы всегда можете позвать на помощь, и помогут вам, а не ему. Ох, цивилизация, цивилизация…

Она так и уснула в его руках. Перси нежно погладил ее по волосам и попытался уснуть сам. День у него выдался долгий, утомительный. Долгий? Длиной всего-то три тысячи лет или около того! Увы, ему так и не удалось уснуть к началу вечерней казни. Сидя под землей и на некотором удалении от места экзекуции, он не видел происходящего. Но звуки…

Прошло еще несколько часов, прежде чем ему удалось задремать и перестать думать о человеке, спустившемся с холма и настаивавшем на том, что он Персей. Сколько же Персеев шатается по этому миру? Похоже, кому-то ужасно хотелось смерти этой горгоны и поэтому этот кто-то для верности наслал на нее целую армию убийц. И где, скажите на милость, тогда настоящий Персей? Этого он не знал, зато совершенно определенно знал, что это не он. Зато убить горгону – и в этом тоже не оставалось никаких сомнений – поручали именно ему. Что, интересно, это за горгона такая? Хороший вопрос…

Утром их темница пополнилась еще одним обитателем – Агесилаем.