Но тогда, 5 октября 1983 года, я вышел из кабинета первого секретаря, жалкий и оглушенный жестокой карой. Видя мое плачевное состояние, очередь повеселела: если человек в отчаянии покидает кабинет начальника, значит, ему отказано в просьбе, допустим, об улучшении жилищных условий, следовательно, объем распределяемых материальных благ не уменьшился, а количество соискателей убавилось. Эрго, шансы следующего просителя возрастают. Простая советская логика.

Не помню, как я добрел до парткома. Арина встретила меня улыбкой.

– Ну, ты как после вчерашнего?

– Нормально.

– Поговорил с ТТ?

– Поговорил… У себя? – Я кивнул на «альков».

– Да, но не один.

– А кто там еще?

– Лялин. Прибежал: «Очень важный разговор, никого не пускать!» Потом еще и Бутов подтянулся. Секретничают.

– Подожду. Слушай, Арин, вот скажи мне: у тебя было так, чтобы человек, которого ты похоронил, потом с тобой еще и разговаривал?

– Во сне?

– Наяву.

– С того света, что ли?

– Ну, можно и так сказать.

– Было. Бабушка мне несколько раз после похорон мерещилась, и мы с ней подолгу разговаривали…

– О чем?

– О разном… Как тесто ставить, чтобы пироги были пышные, как щи с почеревкой варить, как мужа в койке ублажать, чтобы на сторону не бегал. Такое советовала, я даже повторить тебе не могу…

– Бабушка? Врешь!

– Почему? Она тоже молодой была…

– Так чего же ты бабушкиными советами не воспользовалась?

– Дура потому что! – засмеялась Арина. – Боялась мужа испортить. А теперь не боюсь.

– Помирились, что ли?

– Ага. Представляешь, звонит Ленка и говорит, что едет к нам с ночевкой. Ник, сволочь, от радости аж подпрыгнул…

Из «алькова» выбежал Лялин, он был в темно-синем блейзере с золотыми пуговицами и песочного цвета брюках. Высокий воротник расстегнутой белоснежной сорочки подпирал выбритые щеки. Ровные волосы отливали свежей лиловой чернью. Увидев меня, парторг закатил глаза и громко запел: «Ты клятве измени-ил, вассал мой вероло-омный, и голову твою я палачу отда-а-ам!»

Приблизившись, Папикян приобнял меня и зашептал на ухо:

– Иду на самый верх нагоняй получать. Из-за тебя, злодей! Погубил ты себя, дурачок, погубил! – Он отпрянул, хлопнул меня по плечу и вынесся из парткома.

Николай Геворгиевич умер раньше всех участников того скандала. В перестройку он коротко сошелся со знаменитым академиком Чилихиным, которого, несмотря на мутную биографию, все считали отчего-то совестью русской интеллигенции, а Раиса Горбачева просто обожала. Академик и парторг затеяли Фонд общечеловеческих ценностей, получив этаж напротив Кремля и щедрое финансирование умиравшего государства. Лялин разъезжал на черной «Волге» с личным шофером и намекал, что консультирует по гуманитарным вопросам членов Политбюро. Он все время куда-то спешил, словно чуял близость конца, в Москве бывал пролетом, торопясь из одной загранкомандировки в другую. За ним неизменно семенил, неся портфель, помощник, потертый хмырь с выжидающей улыбкой. При каждой встрече в том же Доме литераторов Лялин обнимал меня и скороговоркой убеждал:

– Мы должны обязательно сесть, поговорить и придумать что-нибудь потрясающее. Потом пойдем к академику Чилихину, расскажем, и он позвонит Раисе Максимовне. Нам сразу дадут денег, потому что Горбачев – чистый подкаблучник. Ты понял, мой мальчик? Вернусь из Копенгагена – так и поступим! – И он убегал, мурлыча: «Не счесть алмазов в каменных пеще-е-ерах, не счесть жемчужин в море под луно-о-ой!..»

За ним торопливой тенью следовал верный помощник с крокодиловым портфелем, в котором как высшая ценность хранилась доверенность, нужная для того, чтобы общечеловеческие ценности не хирели в отсутствие Папикяна. Вот эта «тень», как водится, и обобрала шефа, едва кончилась Советская власть. Прибыв как-то из Америки, Лялин обнаружил, что Фонд ему больше не подчиняется, бывшего председателя даже не пустили в кабинет с видом на Кремль – по-хамски выставили за порог коробку с личным хламом. Николай Геворгиевич кинулся звонить покровителям и друзьям, но одни были уже не при делах, а другие не пожелали ввязываться в конфликт: в ту пору у людей не то что глупые общечеловеческие фонды – заводы и целые отрасли отбирали. Несговорчивых и строптивых отстреливали, как собак. Академик Чилихин даже не принял соратника, он был занят поисками хазарского следа в «Слове о полку Игореве» и окучиванием жены нового президента – Наины Иосифовны, тоже обожавшей творческую и научную интеллигенцию. В суде у Папикяна встречный иск вообще не приняли, бывший помощник облапошил его в полном соответствии с законом и перепрофилировал Фонд общечеловеческих ценностей на массовый ввоз в раздетую страну дешевых кроссовок и курток на синтепоне, благо устав это позволял. Потрясенный до глубины организма, Лялин рухнул с обширным инфарктом и уже не поднялся. Говорят, перед смертью, под капельницей, он пытался петь что-то из «Лоэнгрина»…

– Жор, ты чего задумался? – спросила Арина.

– Да так…

– Не парься! Ну что они тебе могут сделать? Ну, не будут печатать…

– Меня и так не печатают. «Дембель» третий год маринуют.

– Тем более! Ты лучше послушай, что было дальше! Короче, Ник распушил хвост, а Ленка вдруг перезванивает и спрашивает: можно я еще кого-нибудь с собой прихвачу? Ну, мой вообще от счастья ошалел…

В это время дверь «алькова» открылась – и оттуда показался Бутов. Увидев меня, он нахмурился и поманил пальцем. Я покорно подошел.

– Ну, спасибо тебе, комсорг, такую кашу заварил!

– И вам спасибо, – тихо ответил я.

– За что?

– За Гаврилову.

– Ага, значит, сработало! Очень хорошо. Правильно ему этот каскадер в торец дал, а то совсем худрук отбился от рук… Хорошая рифма?

– Отличная!

– То-то! А как там твой Макетсон, на задания больше не бегает?

– Нет, сидит на работе как пришитый, но из семьи ушел.

– Знаем. Уже просигналили. Я, Георгий, вот что тут подумал… Только сразу не отказывайся! – Он посмотрел на меня своими цепкими глазами. – Ты у нас потрудиться не хочешь?

– В каком смысле?

– В прямом. Начальство тобой заинтересовалось. Сейчас как раз набирают молодежь с мозгами. Судя по тому, как ты прокачал ситуацию с Ковригиным и принял решение, голова у тебя неплохая. Соглашайся! Дадут звание. Зарплата приличная. Ну и там всякие льготы. Удостоверение неслабое. Даже пьяного тебя менты подберут, отряхнут, домой доставят и честь отдадут. Подумай! Такие предложения контора не часто делает.

– Спасибо, но я по другому делу…

– Сразу не отвечай. С жильем-то тебя ТТ отфутболил?

– Уже знаете?

– Зарплату за это получаем. А у нас новый дом строят в Ясенево. Квартиры улучшенной планировки. Рядом лес. Покрути шарами-то! Телефон мой знаешь. Ну, давай!

Он ушел. Вскоре его перевели в Прибалтику, и мы больше не встречались. В прошлом году я видел по телевизору фильм про Кима Филби. Среди комментаторов был генерал-майор ФСБ в отставке Виктор Павлович Бутов, обрюзгший и облысевший. Он говорил как-то вяло и отстраненно, но глаза у него остались такие же цепкие, словно в глубине зрачков спрятаны крошечные рыболовные крючочки.

Из «алькова» выглянул Шуваев:

– Заходи, раззвездяй!