Вскоре у фей выросли прозрачные крылышки, и они стали уделом маленьких детей и местных суеверий.

Естественно, нельзя сказать, что новые концепции пришли на смену старым гладко и без конфликтов. Роберт Бертон, великий, всеми любимый и всеми обкрадываемый составитель антологий, в 1621 г., перечисляя сторонников и некоторые аргументы в пользу новой точки зрения, писал о «зеленом кружке фей или ведьм, которых мы обычно находим на равнинах… кое-кто считает их результатом падения метеора». Далее он писал: «Многие вообще отрицают существование ведьм или считают, что если даже ведьмы и есть, они не могут причинить никакого вреда… в отличие от большинства адвокатов, богословов, врачей и философов…» Это было сказано уже давно, однако гораздо раньше — почти за сто лет до этого — Джин Уир, врач герцога Клевского, в своей работе под названием «De Praestigiis Daemonum» критиковал позицию ортодоксов, хотя и верил в существование ведьм. Двадцать лет спустя, в 1584 г., доктор Реджинальд Скот из Кента опубликовал свою знаменитую книгу «Открытие колдовства» В ней он представил свою точку зрения, согласно которой общепринятые представления о деятельности ведьм — это «не что иное, как воображаемые, ошибочные концепции и нововведения», которые срабатывают «там, где распутные нехристианские обряды людей, верящих в колдовство, влияют на немолодых, подавленных, невежественных и суеверных людей, и обычно все это обнаруживается, когда из них вытягивают признания путем нечеловеческих ужасов и пыток». Сам Скот верил в призраков, однако его атака привела к тому, что все имевшиеся экземпляры его сочинения по приказу Джеймаса I были сожжены — в то время этот король только что тюрьму, он заявил, что для суда не существенно, вернется ли она домой пешком или полетит по воздуху. Однако в 1664 г. он без всякого сожаления приговорил к смерти двух старух из Эдмундсбери на основании показаний детей и человека, больного эпилепсией. В роли свидетеля со стороны обвинения и медицинского эксперта тогда выступал сэр Томаса Брауна. Однако если многие интеллигентные люди все еще верили в реальность тайных сил, противостоящих христианскому обществу, осмелевшие в тот период сторонники «здравого смысла» и «твердолобые» протестовали. И у них были все основания для этого — как, например, в случае, когда сэр Джон Холт обнаружил, что список заклинаний, принадлежавший одной пожилой женщине, которой он должен был вынести за это приговор, представлял собой тот самый кусок пергамента с нацарапанными на нем несколькими латинскими словами, которым он сам когда-то расплатился со своей квартирной хозяйкой, которой нужно было вылечить свою больную дочь (это была одна из его юношеских выходок во время учебы в Оксфорде). Этот случай и многие другие, происшедшие на пороге XVIII века, окончательно убедили законодателей и большинство начитанных людей (по сравнению со всем населением это было крошечное меньшинство, однако оно обладало гораздо большим влиянием, чем образованные люди в наше время). Между тем толпа оставалась верной своим страхам и позорному стулу. К таким людям относился и доктор Сэмюэл Джонсон. Вероятно, трудности, связанные с истолкованием его полновесной ортодоксальности, и причины одолевавших его приступов душевных сомнений и неуверенности частично кроются в том, что он не вписывался в традиции личфилдской молодежи со своим убогим духовным багажом на уровне Граб-стрит. Как бы там ни было, он заинтересовался коклейнским призраком, а посетив остров Скай, поверил в ясновидение жителей Хайленда. Эддисон, которого в наши дни назвали бы довольно посредственным и отсталым эссеистом, уклонялся от окончательного решения. «В целом я верю, что такое явление, как колдовство, существовало и продолжает существовать, — писал он в 1711 г. — Но в то же время я не могу поверить ни в один конкретный пример колдовства». Пятьдесят лет спустя ему уже не нужно было бы высказываться столь осторожно. Тогда большинство авторов и тех людей, которым предназначались их произведения, считали, что на общепринятом уровне колдовство — это литературная выдумка, исторический анахронизм, деревенская забава и папистский обман. Если они вообще когда-нибудь задумывались над этим, то заблуждались, слишком доверчиво принимая неверие в колдовство. Здесь уместно упомянуть работу Бэкона «Предрассудок неверия в предрассудки». Они полагали, что естественные события имеют естественные причины и что то же самое относится и к сверхъестественным событиям.

Здесь уже в достаточной мере акцентировалось внимание на том, что одной из способностей ведьм — как белых, так и черных — было знание трав и других видов природной магии, которая вела свое происхождение из древнейших времен и была дополнительно укреплена посредством веры и страха. Помимо определенных способностей к сверхчувствительности или даже гипнозу, ведьмам было также свойственно глубокое знание трав и животных — более древнее по своему происхождению, чем христианство. Поэтому они всегда были на подозрении. Евреев заклеймили как ростовщиков, потому что средневековые законы только одним евреям разрешали давать деньги взаймы. Кроме этой, было всего несколько профессий, которыми им разрешалось заниматься. Аналогичным образом ведьмы в значительной мере получили монополию на способность к исцелению. Это их способность носила двойственный характер: они могли не только лечить, но и вредить. Причина лежала в средневековых запретах на медицину. Любознательность, свойственная эпохе Возрождения, означала конец этой монополии. Как только добропорядочные граждане получили возможность заниматься лечением на столь же законных основаниях, как ведьмы, сила ведьм пришла в упадок. Кроме того, появилась более совершенная система постановки диагноза, и это привело к тому, что магию гораздо реже стали считать причиной тех или иных болезней. Сейчас уже трудно сказать, что чему предшествовало: критический интеллектуальный подход или наблюдение и сравнение материальных явлений, Но одно не вызывает сомнений: развитие медицины ускорило приближение упадка веры и вместе с тем ослабило невежество в медицинских вопросах тех людей, которые прежде верили в мир дьяволов, чудес и заклинаний.

Конечно, было бы в высшей степени неверно делать вид, что в средние века вообще не существовало законного целительства. Какие-то искаженные воспоминания о медицинских познаниях античного мира все же сохранялись. Общий упадок был приостановлен в период возрождения в тринадцатом веке благодаря медицинской школе Салерно, хотя в плане научных знаний она прибавила не так уж много нового. В тот же период в Сицилии во время правления свободомыслящего короля Фредерика II, советником которого был Майкл Скотт по прозвищу «Колдун», существовала прогрессивная медицинская система бесплатного лечения бедняков. За больными ухаживали бенедиктинцы и монахи других монастырей. С юга и востока постепенно просачивались арабские и византийские медицинские методы. Парикмахеры также оказывали медицинскую помощь, и в целом на многих уровнях делались неуклюжие попытки облегчить человеческие страдания — и, разумеется, страдания животных тоже. Лошадей, к примеру, лечили святой водой, и это довольно типично для того времени. Однако в целом можно сказать, что аскетизм,

при боли в ухе: капать в ушное отверстие пену от проколотой улитки. От судорог: маленький кусочек человеческого черепа натереть как имбирь и смешать с пищей (такой совет давал даже такой знаменитый и модный врач, как Роберт Бойл). От подагры: взять паука, оторвать у него лапки и с помощью оленьей кожи привязать к ноге. От водянки: сжечь нескольких крупных жаб, золу насыпать в кувшин с широким горлышком, плотно заткнуть пробкой и держать в сухом месте; потом при прибывающей луне девять дней по утрам принимать по одной полной чайной ложке, растворенной в молоке. От коклюша: жареные мыши.

Есть и другие, еще более отвратительные и бессмысленные примеры. Однако многие рецепты содержат ингредиенты, которые действительно могли приносить определенную пользу. Все остальное делала вера. Именно вера, должно быть, была решающим фактором и в таком обычае, как «королевское прикосновение» к золотухе. Хотя в более поздний период представители королевской династии Стюартов с отвращением относились к этому обычаю, все же его продолжали соблюдать, пока наконец Вильям III не отказал страдальцу, желавшему, чтобы король прикоснулся к нему со словами: «Да дарует тебе Господь хорошее здоровье и разум!» Но вера больше уже не была прерогативой исключительно церкви, ведьм и древних обычаев. Постепенно росла вера во врачей — исключительно благодаря их мастерству!

Полная неразбериха идей, царившая в те времена, открывала прекрасные возможности для деятельности шарлатанов. Поэтому восемнадцатый век стал эпохой расцвета всевозможных экспериментирующих знахарей, жуликов, фокусников, работавших на рыночных площадях, а также опасных и притом дорогостоящих провидцев. Эти люди черпали свои идеи главным образом из частично усвоенных остатков гностицизма, редких публикаций и других каналов, по которым в общество понемногу просачивалась тайная доктрина адептов магии. Деятельность этих эксгибиционистов буквально зачаровывала людей — особенно если на первый взгляд казалось, что они не озабочены наживой, подобно Калиостро. Однако я пишу книгу о колдовстве, а вовсе не о том запутанном лабиринте, в который вылился мистический и интеллектуальный поток древней религии. Поэтому в данный момент я не буду заниматься поверхностным анализом столь важного вопроса. И без того уже слишком многие авторы, писавшие о колдовстве, завершали изложение своего подхода к этой сложной и глубокой теме главами, не имеющие к ней непосредственного отношения и посвященными талисманам, астрологии, столоверчению, хиромантии, жезлогаданию, физиономике и животной магии. В завершающей главе я хотел бы рассмотреть, что же случилось с истинной иерархической традицией. Здесь же достаточно повторять, что скорее всего важные открытия в медицине были сделаны не обычными алхимиками, которые чрезмерно увлекались философией, а алхимиками-выродками, которые не боялись экспериментировать и, к примеру, совершенно случайно выделили фосфор. Другие же больше увлекались магнетической медициной или практиковались в искусстве внушения или самовнушение (некоторые из этих людей были перебежчиками из обществ розенкрейцеров или иллюминатов). Впоследствии это привело к созданию несколько более вульгарной системы, которую столь сенсационно демонстрировал Месмер.

Однако следует упомянуть еще об одной силе, содействовавшей развенчанию народной системы колдовства на Западе. Это — произведения драматургов, и прежде всего Шекспира. На самом деле Шекспир не так быстро был признан гением, как склонны полагать более поздние авторы, писавшие об английской литературе. Однако он несомненно представлял собой настоящее чудо и великую силу. Кроме того, он в своем творчестве отразил тот подход к различным темам, который его современники считали правильным; он время от времени использовал этот прием, чтобы польстить великим и выдающимся и в то же время обратиться к жизненному опыту простых читателей. Уже упоминалось о том, что в старинных спектаклях-мистериях Адам и Ева играли свои роли в обнаженном виде, а дьявол представал перед зрителями в полном снаряжении: с козлиными рогами, ослиными ушами, раздвоенными копытами и огромным фаллосом. Эта традиция продолжалась до драматургов периода правления Елизаветы и даже позже. Кроме того, были еще спектакли, иногда достаточно интересные, изображавшие конкретные судебные процессы над ведьмами — например, над мамашей Шепли — ведьмой из Эдмонтона — или над ланкаширскими ведьмами. Эти легендарные ведьмы даже в восемнадцатом веке облетели сцены многих театров — их появлению предшествовала тщательная механическая подготовка, и оно сопровождалось самой дикой музыкой. С другой стороны, Марлоу, который сам глубоко заинтересовався мистическими вопросами, создал великую драму на основе легенды о Фаусте, как и некоторые другие драматурги. Шекспир в своей «Буре» и в других произведениях рассматривал философскую сторону магии, а в трагедии «Макбет» представил современный и северный варианты легенды. Эту историю со всеми подробностями и, как обычно, чрезмерно перегруженным словарем можно найти в седьмой главе книги Монтегю Саммерса «История колдовства и демонологии». Однако он не отметил то обстоятельство, что хотя Шекспир перенял эти замечательные драматические приемы, тем не менее не особенно верил в их историческую достоверность. Жанна д’Арк у него — ведьма, однако его старухи в «Макбете» — это просто сценические пародии на ведьм, а феи в его изображении вообще не имеют никакого отношения к ведьмам. Он действительно ввел в свое творчество концепцию «маленьких людей» или людей-лилипутов, которую, возможно, позаимствовал из итальянских источников. Феи у него — это смешные и озорные существа, а вовсе не синонимы непонятных и злых колдовских сил. В творчестве Шекспира почти нет глубокого религиозного чувства, и столь же малозаметно присутствие его неизменного двойника — дьяволизма.

Ведьмы страдали от преследований как со стороны церкви, так и со стороны государства. Там, где они еще оставались как очаги более древней, дохристианской веры, их уничтожило экономическое развитие (по крайней мере, в Европе). Те люди, которые уже начали с сомнением относиться к христианской вере, которую ведьмы пародировали, существование самих ведьм считали совершенно неправдоподобным мифом. Популярные сочинители развлекательного жанра превратили ведьм в традиционных персонажей романов. К концу восемнадцатого века почти все ведьмы как активные представители традиционного культа уже погибли.