Трудно понять, почему в субботу утром всех троих охватило небывалое волнение. Бридон уже имел возможность полюбоваться и на Летеби, и даже на Хендерсона. В начале июля он без труда раздобыл приглашение на один прием в Лондоне, где Летеби был, как обычно, вульгарен и говорлив, и имел возможность присмотреться к повадкам сей публичной персоны, по крайней мере, к тем повадкам, которым тот позволял стать достоянием публики. Добраться до Хендерсона оказалось сложнее; но на свете мало проблем, которые нельзя решить, если вас подпирает «Бесподобная»; и Бридон, переодетый дополнительным официантом, разжился привилегией постоять в дверях закусочной, где столовался Копатель, так что получил представление хотя бы о его внешности. И все же искушение «подсмотреть из-за жалюзи» было непреодолимым. Как именно подсматривать, обсуждали все утро, поскольку никто не сомневался, что Летеби, которому предстояло преодолеть восемь миль из Пертшира, раньше полудня не появится.

В конце концов решили, что Бридон, у которого имелись все основания держаться в тени, будет смотреть из дома – ну, если в последний момент сможет оторваться от пасьянса. Анджеле предстояло усесться в шезлонг на небольшой лужайке сбоку от домика; она и расположилась там с книжкой. Палтни перешел через дорогу, где был загон, и с неподдельным задором принялся упражняться в искусстве уловления мух. Так прошла, может быть, четверть часа, наконец тишину долины прорезали далекие вопли волынки. Само по себе это едва ли могло вызвать интерес; напрашивалось предположение, что бродячий музыкант клянчит полкроны. Но поразительно низкая степень мастерства мешала принять гипотезу; кроме того, обращало на себя внимание, что по мере приближения волынку временами отнюдь не музыкально прерывал рев клаксона. Около двух часов показалась машина, в которой скрюченный Летеби дудел что было сил в честь своего возвращения в родные места. С головы до пят он был облачен в костюм горца; процессия, несомненно, задумывалась так, чтобы произвести максимальное впечатление на репортеров, которые могли ожидать его на улицах Инвернесса, и, уверяю вас, таковых собралось немало. Ненасытный балагур Летеби давал представление до тех пор, пока у него оставался хоть один зритель. Изящество, с каким он поклонился и помахал головным убором сначала Анджеле, а затем мистеру Палтни, было тщательно отрепетировано, хотя очумевшее сельское население могло найти и иное объяснение его жестам, а именно что «джентльмен явно перебрал горячительного».

Если бы можно было вести автомобиль, одновременно играя на волынке, позволительно предположить, что Вернон Летеби именно так и поступил бы. Однако он расположился на довольно вместительном заднем сиденье, а вот возница призван был привлекать к себе значительно меньше внимания. На нем была простая шоферская ливрея, но он определенно составлял часть спектакля – очень красное лицо и очень пышная борода наводили на мысль, что это типичный горец, как их изображали поздневикторианские карикатуры. Наплевав на погоду, они закрыли давно не мытые окна с обеих сторон, так что поверхностный взгляд не мог определить, какая часть внешности шофера являлась подлинной. Казалось, водитель всецело погружен в исполнение шоферского долга и не вникает в суть происходящего, хотя, судя по жестам, несколько пристыжен.

Багаж, перевозимый странным транспортным средством – об этом доложила Анджела, – не поражал воображение: всего пара чемоданов. Было трудно поверить, что Летеби прибыл по делу, пока примерно полчаса спустя не подъехал грузовик, набитый веревками, лопатами, мотыгами и другим инструментом, пользующимся спросом у кладоискателей; в числе прочих приспособлений выгрузили веревочную лестницу, ее ни с чем не спутать. Спереди в грузовике сидели двое мужчин, которые тут же укатили на пустой машине; установить их личность не составило труда, так как на обратном пути они остановились и около получаса болтали с миссис Макбрейн, которая сообщила, что это жители соседнего городка и весь доставленный ими инструмент был взят там в аренду. По указанию Летеби поставщики разгрузили снаряжение возле дома и накрыли его брезентом.

За чаем главной темой обсуждения троих наблюдателей стала, разумеется, наружность шофера. То, что это слишком уж маскарад, Бридон утверждал с несвойственной ему убежденностью:

– Конечно, обычный подход тут неприменим. В ординарных случаях загримированный персонаж непременно себя выдаст, если только не полноценный актер. Он понимает, что выглядит странно, и потому все его жесты, мимика (насколько их можно видеть) неестественны. Но шофер чуть ли не единственный человек на свете, у кого отличный предлог сохранять почти полную неподвижность и иметь непроницаемый вид; это племенной признак. Так что у меня нет ничего конкретного против нашего друга с рыжими усами, кроме, пожалуй, того, что лицо у него чуть-чуть слишком блестело. Но если исходить из вероятности, много шансов, что у подлинного шофера совсем другое лицо. Такого просто не бывает.

– Странно, – задумчиво пробормотал мистер Палтни, – но профессия, которую избирает человек, непосредственно влияет на его волосяной покров. Попробуйте-ка найти бородатого носильщика! Во времена моей молодости извозчики любили усы еще долго после того, как они вышли из моды; но уход за автомобилями и управление ими почти везде вывело гладко выбритый человеческий тип. Да, мистер Летеби эксцентричен, однако даже ему вряд ли удалось бы найти шофера – постоянного, по крайней мере, – с такой ярко выраженной внешностью нигилиста.

– Но у нас нет доказательств, что он регулярно прибегает к его услугам, – заметила Анджела. – Летеби мог прихватить его на пару часов просто ради внешности. Я бы очень огорчилась, если бы борода оказалась фальшивой. Она придает шоферу такой трогательный вид.

– Он, однако, умеет держать руль, – задумчиво проговорил Майлз. – Значит, его не просто подобрали абы где. И ему известна дорога к острову Эрран, значит, он либо из местных, а тогда миссис Макбрейн узнала бы его, либо умеет читать карту. Его манера вождения, несомненно, намного подлиннее лица. Нет, шансов на грим настолько больше, что нам придется принять эту версию. А коли мы ее принимаем, встает очевидный вопрос: на черта ему грим?

– Да иди ты со своим гримом! – воскликнула Анджела. – Черт подери, Майлз, ты не имеешь права думать, что всякий, кто попадается тебе на гадаза, закоренелый преступник, с дьявольской ловкостью заметающий следы и всякое такое. У Вернона Летеби очень скверное чувство юмора, вот и все. Он думает, что если обставит абсурдную экспедицию штучками в духе мюзик-холла – килты, хаггисы, – то повеселит авторов фельетонов и позлит славных жителей округи. Он просто ни на кого не похож – из тех, кого ты встречал по долгу службы, я хочу сказать. И, пытаясь найти рациональное объяснение его действиям, ты забредешь бог знает куда. Он не умеет шутить. Попытайся с самого начала не совершить главной ошибки, не принимай его всерьез.

– О, это все мне прекрасно известно, – кивнул Бридон. – Единственная серьезная проблема Летеби в том, что его не утопили сразу же, как он родился. Но он не сумасшедший. Кошка отлично знает, чье мясо ест, он не станет страховаться у «Бесподобной» просто ради забавы. Поэтому всегда остается возможность, что самые безумные штучки он выкидывает с умыслом; разгадать их тем сложнее, что на вид они совершенно сумасшедшие. Он мог вырядить своего компаньона Гаем Фоксом смеха ради. Но возможно, и потому, что его могли узнать, а Летеби этого не хотел.

– Ты ведь не думаешь, что он хотел упрятать под грим этого своего Хендерсона? Пару недель назад его портрет был во всех газетах. А если он потихоньку притащил Хендерсона на остров, сделав вид, будто тот еще в Лондоне?

– Да, черт возьми, воображение заводит тебя слишком далеко. Ты исходишь из того, что Летеби знает, что мы за ним наблюдаем, а он, ей-богу, этого не знает. А если знает, то, скорее всего, сочтет целесообразным как раз обратное: сделать вид, что Хендерсон здесь, в то время как на самом деле он бог знает где. Летеби вполне может рассчитывать, что мы решим так, как ты: краснощекое чучело за рулем – переодетый Хендерсон. А Хендерсон тем временем делает свое черное дело совсем в другом месте.

– Для меня это слишком сложно. Но как бы то ни было, чего целый день ломать голову, когда вечером мы узнаем, приедет Хендерсон поездом или нет. Может, мне удастся осторожно выведать у миссис Макбрейн, ждали ли они шофера. Его же надо устраивать на ночлег.

– Думаю, неплохая идея. Однако мне надо закончить пасьянс, так что я отправляюсь в наблюдательный пункт, заодно прослежу, поедет ли кто-нибудь встречать вечерний поезд. Полагаю, вам с Палтни лучше пока не высовывать носа.

Впечатление создавалось, что прибытие Хендерсона ожидалось в полном соответствии с программой. В назначенный час негромкий звук клаксона на подъездной аллее, ведущей от дома к мосту, заставил Бридона подойти к окну. На сей раз представление давал только шофер-клоун, не прилагавший никаких усилий к тому, чтобы превратить поездку на вокзал в торжественную церемонию. Окна машины были так же закрыты, и так же не имелось возможности как следует его рассмотреть. Бридон, задумчиво хмуря лоб и провожая взглядом автомобиль, был вознагражден случаем еще кое-что увидеть. У моста появился Летеби собственной персоной; он был без шляпы и, казалось, просто вышел прогуляться вечерком. Пару минут он постоял, облокотившись на перила, затем двинулся по тропинке и исчез за деревьями. Знал ли он, что за ним наблюдают из домика садовника, или привык к тому, что за ним наблюдают? Если так, то его движения были восхитительно продуманы и скрывали намерения; он не оборачивался, не слишком часто осматривался, не спешил, не медлил. Спектакль, отлично поставленный спектакль.

Анджела утащила Палтни на прогулку; ждать машину из Инвернесса, куда она предположительно направилась, раньше, чем через час с лишним, не приходилось. Бридон, словно отмахнувшись от незначительной помехи, прервавшей то, что составляло смысл его жизни, вернулся к пасьянсу. Какая удача, думал он, ведь на дорогах далекого Высокогорья вечно слоняются овцы или дети, что приводит к необходимости время от времени жать на клаксон; так что, если появится что-то новенькое, его наверняка опять прервут. Семерка? Нет, восьмерка, восьмерка ему ни к селу ни к городу. Ладно, могло быть и хуже… Очередной звук, вторгшийся в его полную сосредоточенность на раскладе, свидетельствовал о том, что переключили скорость и с моста съезжала машина. Бридон, подскочив к окну, едва успел увидеть заднюю часть исчезающего автомобиля, а сидящих в нем вообще не рассмотрел. О господи! Не самый ответственный подход к выполнению служебного долга. Ему бы признать, что Анджела бывает права, когда говорит, что он частенько забывает о деле, но он терпеть не мог признавать, что Анджела хоть в чем-то может быть права. Как и большинство счастливых семейных пар, мистер и миссис Бридон денно и нощно крыли друг друга почем зря. Жена, однако, бросилась к мужу со словами, которые немедленно укрепили его пошатнувшуюся веру в себя:

– О, ты их видел? Мы видели, знаешь, Майлз, просто не могли не увидеть, потому что вышли на дорогу и еле успели отскочить от автомобиля, прижавшись к стене; он внезапно налетел на нас из-за угла.

– Понимаешь, я был несколько занят пасьянсом и пустил дело на самотек, прекрасно зная, что, так как твоим заданием было не столкнуться с обитателями острова Эрран, ты, конечно же, примешься подсматривать за ними из-за живой изгороди. Итак, это Хендерсон?

– Какой же ты мерзкий лгунишка. Даже не знаю, говорить ли тебе. Вы как думаете, мистер Палтни?

– Я умудрился шестьдесят лет прожить в относительном спокойствии, неукоснительно соблюдая правило никогда не вмешиваться в перепалки между мужем и женой. Но, коли меня призывают высказать мое мнение, осмелюсь заметить, не вижу большой беды в том, чтобы удовлетворить любопытство мистера Бридона. В конце концов, скоро он и так все узнает.

– Ладно. Но ты признаешь, не правда ли, признаешь, что просто забыл обо всем на свете за твоим мерзким пасьянсом?

– В миротворческих целях признаю. Теперь, когда я уверен, что это все-таки был Хендерсон, может быть, вы соблаговолите поставить меня в известность относительно того, какие еще подробности привлекли ваше внимание? Он сидел рядом с шофером или сзади?

– Рядом. Но автомобиль был забит всякой всячиной – лопатами и прочим, – сидеть сзади было не очень удобно. На твоем месте я бы не стала мусолить эту деталь. Одет Хендерсон был довольно просто, вовсе не по-шотландски, а как обычный равнинный житель, чтобы не сказать англичанин. Может, у него и есть губная гармошка, но в автомобиле он на ней не играл. Курил сигарету, марка неизвестна. Что-нибудь еще?

– Да шофер же, не валяй дурака. Тебе удалось получше его рассмотреть?

– Знаешь, это довольно странно. Мы шли по правой стороне дороги, поскольку, по моему убеждению, намного приятнее полюбоваться на машину, прежде чем она тебя задавит. Так что, по идее, должны были увидеть все крупным планом. Но, провалиться мне на этом месте, если он, проезжая мимо нас, не поднял руку почесать себе башку. Я часто думала, как, должно быть, неудобно чесать голову и той же рукой снимать головной убор, а шоферы только так и чешутся. Таким образом, лицо было закрыто, что, конечно, могло быть преднамеренным. Удалось разглядеть только волосы, довольно нечесаные и неопрятные, как будто в дополнение к бороде. Шоферы вообще обычно неаккуратные, правда ведь?

– Проницательное замечание. Ну почему же я не могу ни на секунду выпустить этих людей из виду, чтобы тут же чего-нибудь не случилось? Он снимает кепку, как будто извиняясь за то, что прикрывает лицо рукой, и тем самым позволяет вам рассмотреть его волосы – нечесаные и неопрятные. Что вы из этого заключаете, Палтни? Вы думаете, на шофера напал подлинный зуд, или у вас тоже создалось впечатление, что он хотел спрятать свое запоминающееся лицо?

– Прошу прощения, но мне показалось, что дело еще сложнее. Как только они показались из-за угла, пассажир, этот Хендерсон, повернулся и сказал что-то шоферу; и мне пришло в голову, что тот поднял руку, выполняя его указание. Но, разумеется, мы можем пасть жертвой ошибочного вывода. Post hoc ergo propter hoc, – когда за неслышной тебе фразой следует неожиданное движение.

– Тогда все хуже некуда. Насколько мне известно, ни вас, Палтни, ни тебя, Анджела, Хендерсон прежде не видел; а вы, полагаю, не подходили так близко к дому, что вызвали подозрения. Нет, черт меня подери, это невозможно. Если только, конечно… Но это слишком невероятно. Полагаю, вы не в курсе, как Хендерсон выглядел раньше?

– Почему же, я в курсе, – пожала плечами Анджела. – Ты ведь показывал мне его фотографию в какой-то газете и заставил запомнить. Поэтому никаких сомнений быть не может. Выпяченные губы выдают его за милю. Кстати, я только что перемолвилась с миссис Макбрейн, так вот она сказала, что да, джентльмены вскользь говорили, что, вероятно, захватят с собой шофера. На острове есть гараж, деревянный, но довольно удобный, там можно устроить конуру вроде жилой комнаты. Она поставила туда кровать и все остальное.

– М-да, это все нужно как следует обдумать. Я, наверно, немного прогуляюсь, четверть часика, не больше. Нет, к ужину не опоздаю. Если вам приспичит меня позвать, я пойду берегом вверх по течению.

И Бридон пошел вверх по течению не столько для того, чтобы побыть наедине со своими мыслями, сколько чтобы проверить одно безумное подозрение. В мягком ковре мха и сосновых иголок ноги не проваливались, собирающийся под деревьями мрак окутывал уютной тишиной. Из дома на острове поднимался дым, свидетельствующий о том, что там для таинственных постояльцев тоже готовят ужин. Кто готовит? Наверно, шофер, а может, и Хендерсон. Человек, который пошатался по миру, несомненно, поднабрался кое-чему и из домашних искусств. Тропинка приблизилась к реке и, как и предполагал Бридон, вышла к берегу как раз напротив того места, где на острове была пришвартована лодка.

Несколько мгновений он до боли в глазах всматривался в землю под ногами, затем решительно перевел взгляд на песок, где должна была находиться лодка. Ошибки не было. Только нос касался песка. Бурление у кормы говорило о том, что лодка лежит на воде. Бридон присвистнул и пробормотал:

– А вот об этом мы не будем говорить за ужином.

Им и в самом деле было что обсудить.

– Мистер Палтни, – сказала Анджела, прихлебывая суп, – а у нас для вас на завтра приятный сюрприз.

– А ведь завтра воскресенье! Я и представить не мог, что Шотландия способна на приятные сюрпризы в день отдохновения от трудов, кроме того что мнение ее представителей насчет обязательности посещения церкви может не совпадать с вашим. Но, возможно, вы об этом и говорите?

– Нет, у вас еще одна попытка. Видите ли, позавчера – по-моему, позавчера – явился сэр Чарлз Эрдри, это наш землевладелец. Я было подумала, он приехал убедиться, что мы не ведем незаконную охоту на кроликов, не вырезаем на подоконниках свои имена или как там еще хулиганят нежелательные жильцы. Но это оказался вполне визит вежливости, мы приглашены завтра в Замок Грёз на обед. Местные законы категорически запрещают охоту и рыбалку в воскресные дни, но в них ничего не говорится о том, что в воскресенье нельзя жевать или прогуливаться после обеда до фермы и любоваться на стадо. Вы как следует научились втыкать копья в быков, мистер Палтни?

– Я бы прежде крепко подумал. Мало ли что может прийти быкам в голову. Правильно ли я понимаю, что приглашение распространяется и на меня?

– Разумеется. Черт возьми, ведь это вы рыбак, а стало быть, наше единственное оправдание пребывания здесь. В качестве повода посетить эти края принимается только желание убивать живую тварь. На вашем месте я бы быстренько освежила в памяти парочку ваших рыбьих книг, это поможет вам сдать экзамен, там, в Замке Грёз.

Воскресный обед во многом прошел именно так, как его обрисовала Анджела. Бридоны и Палтни были не единственными гостями: целая толпа арендаторов прибыла из Стратдауни, где они рыбачили, пока не началась охота. Это была сплоченная компания, и сэр Чарлз с невесткой без особого успеха пытались отличить одного гостя от другого. Все казались богатыми, все были обязаны своим процветанием таинственным сделкам в Сити, никто никогда ни об одном из них не слыхал, и все же возникало ощущение, что деньги придают им невероятную важность. У всех мужчин были красные лица, толстые шеи, посредственные манеры и собственническое, несколько снисходительное отношение к своим женщинам. Ассортимент последних был разнообразен, но малоинтересен; единственной, кто, пожалуй, обладал хоть какой-то заметной индивидуальностью, была леди Гермия Дженнингс, зрелая красавица, решившая пройтись по жизни, опершись на богатого мужа и более или менее всеядное покровительство искусствам. Судя по всему, муж ее тоже находился здесь, однако никакое, самое внимательное, самое изнурительное наблюдение решительно не могло дать постороннему вразумительного ответа на вопрос, кто чей муж.

Мистера Палтни бросили на растерзание дамам; его старомодная учтивость стала для них интересным новшеством, и они без устали вытягивали из него многосложные слова. Анджела оказалась предметом неослабного внимания хозяина; ее отличала свежесть, еще более подчеркиваемая контрастом на фоне коктейльно-бриджевых соперниц, и сэр Чарлз с готовностью пал ее жертвой. Что до мистера Бридона, овдовевшую невестку сэра Чарлза ему увлечь беседой не удалось, поскольку большую часть времени она, нахмурив брови, осыпала упреками детей, которые, не оказывая сопротивления, позволяли взрослой компании себя баловать. И Майлзу пришлось разговориться с леди Гермией, сидевшей по другую руку от него. Та же, как впоследствии поделился сыщик, относилась к тем ужасным женщинам, что вечно смотрят на вас со скорбью, как будто вы не можете сказать ничего интересного.

Дженнингс, однако, оказалась прекрасно информирована во всех вопросах, касающихся Вернона Летеби. Само собой разумеется, общий разговор в основном крутился вокруг шансов и личностей кладоискателей, прежде всего вокруг Летеби, чье триумфальное появление на острове Эрран уже стало притчей во языцех и нисколько не утратило своей коммуникативной привлекательности. Сэр Чарлз, когда его спрашивали, в самом ли деле он верит в существование клада, лишь пожимал плечами и помалкивал. Но остальные мужчины составили хор сердитого неодобрения. У парня просто-напросто поплыли мозги; ему давно пора за решетку, всем понятно; пожалуйста, пусть сорит деньгами, пытаясь поймать журавля в небе, но никто, черт подери, не просил его превращать весь этот балаган в какофонию мюзик-холла; одно дело тешиться богемными штучками в Челси, но в Высокогорье – это уж простите, тут он, с позволения сказать, хватил лишку; да и вообще Летеби – недоделок; кто-то учился с ним в одной школе, так он всегда был недоделок, до того самого дня, когда вдруг очутился в первых рядах, вам всякий скажет, разве нет? Господи помилуй, надирается до остервенения, да и шофер не лучше, тот и вовсе не похож на шофера, скорее уж русский или что-то в этом роде; во всяком случае, поговаривают, что он неровен час возьмет и удерет со всем этим барахлом; его-то уж никто не пригласит в Стратдауни, даже если он найдет все побрякушки царицы Савской; дрянной выскочка этот парень, вот так прямо вам и скажут.

Обрывки нелицеприятных суждений достигали слуха сыщика, пока он корчился, ведя беседу с леди Гермией. Разделавшись с присутствующими детьми, она перевела разговор на детей самого Майлза: как их зовут, да сколько им лет, да что они любят и тому подобное – тема, горячо любимая редкими отцами, Бридоном менее прочих. Майлз обратил внимание на то, что леди Гермия, как и он сам, ловила обрывки общей болтовни и, судя по всему, их не одобряла. Сыщик вспомнил, что у нее репутация женщины, играющей роль доброй феи по отношению к безденежным и, как правило, бессодержательным молодым людям, которых она почитала умными. Не исключалась вероятность того, что Летеби был одним из ее кавалеров. И Бридон решил ничего не говорить ни об острове, ни о его арендаторах, пока собеседница не раскроет карты.

– Все они не правы насчет Вернона Летеби, – сказала та вдруг. – Я знаю его уже много лет; вообще-то, он один из самых близких моих друзей. Возможно, он не прочь привлечь к себе внимание, но, знаете, мне кажется, быть совершенно нормальным так скучно, вы не находите? Все эти его завывания насчет клада – просто мальчишеский азарт. К тому же, заметьте, он из Стратспилов; да ему просто не даст забыть об этом глупая старая тетка, уступившая ему дом, который в лучшем случае можно назвать мавзолеем, хранящим прах якобитов. Понимаете, Вернон чувствует себя кем-то вроде лишенного наследства принца; он сам мне нередко об этом говорил. Он не просто решил устроить очередной спектакль, а действительно намерен найти сокровища. Я иногда думаю, просто ужас, как мало представителей нашего поколения пытается понять молодежь. Конечно, они безнравственны, большинство, но тут они честны, а что может быть важнее, не так ли?

Бридон пребывал в том опасном состоянии, когда душу можно сравнить с осажденной крепостью скуки, на выручку которой спешит неуместный смех. Он издал булькающий звук, по счастью, истолкованный как согласие.

– Я так и знала, что вы того же мнения. Конечно, вы принадлежите к более молодому поколению. Я бы хотела познакомить вас с Верноном Летеби. Уверена, вы сойдетесь. И не сомневаюсь, что он понравится миссис Бридон. Юноша отчаянно нуждается в хорошем влиянии, у него была такая трудная жизнь. Если честно, мне его даже немного жаль, торчит там один на каком-то жутком острове с этим странным Хендерсоном. Вернон утверждает, тот не так уж и плох, но, знаете, в глубине души он добр и видит в людях только хорошее. Полагаю, вы не против, если я как-нибудь загляну к вам и представлю вас? Мне затруднительно приглашать Летеби в Стратдауни, это решительно не его мир. Но я, разумеется, навещу его сама. А если я в один прекрасный день зайду за вами в домик садовника и мы сходим на остров посмотреть, как у него там дела с этими сокровищами?

На сей раз определенно требовалось что-нибудь ответить. Повисла короткая пауза, Бридон соображал, возможно ли отклонить приглашение и, если да, хочет ли он его отклонять. Но затем – все-таки этот человек был фаталистом – сыщик решил ответить согласием на предложение утомительной женщины, увидев завидную возможность подобраться поближе к месту действия.

– Разумеется, – кивнул он, – буду счастлив познакомиться. Звоните в любое удобное для вас время, чтобы я был на месте к вашему приходу. Не обещаю, что во всем смогу разделить взгляды Летеби; я, наверно, беспросветно старомоден. Но если существует вероятность, что могу оказаться полезным, то имейте в виду, я охотно сую нос в чужие дела, чтобы в них разобраться.

– Просто божественно с вашей стороны. О господи, теперь нам надо на эту ужасную ферму; ненавижу гулять по воскресеньям, да еще вечером, а вы? Отрыжка церковных времен, а это просто убивает. Ну что ж, не забудьте; возможно, я загляну послезавтра, хотя с точностью назвать день не могу. И все-то тебя дергают, даже здесь.

Паломничество в коровник сопровождалось торжественностью, предсказанной Анджелой. Мистер Палтни, когда их пути на мгновение пересеклись, признался миссис Бридон, что он ничего не имеет против коровников в свежее, наполненное ароматом ладана утро, но ближе к вечеру земледельческий дух становится, на его вкус, слишком выраженным. Он, однако, демонстрировал неизменное восхищение, хотя, как правило, когда открывали перегородку, за которой находился очередной бык, оказывался в самом конце процессии. В таких случаях Палтни довольствовался кратким описанием «чудовищно развитой особи, честное благородное слово», которую ему удалось разглядеть в загоне.

– Надо сказать, ты не очень-то пытался избавиться от общества госпожи Дженнингс, – заметила Анджела, усевшись за руль, чтобы ехать домой. – Что же сподвигло тебя на такую коммуникабельность?

– Я не в силах побороть сильнейшее желание, чтобы она оставила бренную землю, – ответил Малйз, – однако остальными чувствами, испытываемыми мною по отношению к этой даме, мне бы не хотелось делиться в смешанной компании. Тем не менее она, кажется, может пригодиться. Спорю, у тебя бы не вышло уговорить ее захватить нас с собой на остров во время утреннего визита и представить главным действующим лицам?

– Она правда собирается это сделать? Майлз, дорогой, умоляю, расскажи, как тебе это удалось?

– Методы надо знать, – проворчал Бридон.