Как и множество усадебных построек Высокогорья, Замок Грёз представлял собой эклектичное сооружение. Оно появилось на свет около шестисот лет назад, если судить по тому, что сохранилось, – эдакий средневековый небоскреб, огромная башня чуть более сорока футов в основании, ярус за ярусом ползущая вверх – следом за бесчисленными изгибами походившей на штопор лестницы – к традиционному набору фронтонов, усеянных шипами зубчатых наверший. Составителей путеводителя, обмолвившихся об «исторической громаде», вопреки обыкновению посетило вдохновение: это была именно громада, и можно только догадываться, как горцы были привычны к горным прогулкам, если не придавали значения такому пустяку, как семьдесят-восемьдесят ступеней по возвращении домой с изнурительной дневной охоты. Еще мучительнее попытка представить себе, как они после ужина забирались в постель. Так и хочется спросить, а не служил ли замок в ту пору не столько пристанищем, где жили и которое защищали от врагов, сколько ловушкой, куда заманивали этих самых врагов, чтобы избавиться от необходимости от них защищаться. Но так или иначе вот он, приятный глазу замок: плавные очертания, узкие окна; толстая каменная стена с вырезанными амбразурами покрыта устойчивой к времени штукатуркой – эдакий заслон от малярии, которая, судя по всему, была самым страшным врагом.

В краткий период процветания, посетивший Север во времена наших пра- и прапрадедов, эта основа, конечно, нуждалась в расширении. Излишне говорить, что она и была расширена – в духе барониальной готики – архитектором, который, похоже, простодушно полагал, что достраивает замок в изначальном стиле. К несчастью, то ли по прирожденной неспособности зодчего, то ли поскольку заказчики в погоне за материальными удобствами изменили проект, степень сходства пристроек с первоначальным массивом служила исключительно для привлечения внимания к их недостаткам. Огромные квадратные окна с деревянными средниками разрушали иллюзию Средневековья; это ощущение усиливали бесполезные башенки в самых неожиданных местах и горгульи на концах водостоков. Стены были отделаны скверно обработанным камнем, дабы не привлекать внимания к тому обстоятельству, что за ним скрывается кирпич. И даже штукатурка, словно от неловкости за собственное вторжение, сменила цвет с мертвенно-белого на пригородно-розовый.

Однако владения, по которым ехали путники, имели скорее сельский вид, без претензий. Трудно было с уверенностью сказать, где кончалась дорога и начиналась частная территория. Вдоль дороги, усыпанной ковром из иголок нависающих арками сосен, рос вереск. Конечно, назвать это парком можно было с большой натяжкой, но примет феодализма здесь в самом деле не наблюдалось. Только сад за серыми каменными стенами, казалось, отстаивал свое право на уединение. Отсутствие помпезности взбодрило авантюрный дух. Если сэр Чарлз Эрдри не выражает явного желания закрываться от мира, значит, он либо довольно беден и примет почти любые условия аренды невыгодного острова, либо достаточно консервативен и сохранил дом в прежнем виде – со старинной картой острова где-то неподалеку от главного входа.

Сэр Чарлз был здравомыслящим человеком; он не пытался понизить свой статус короля торговли Глазго до ненатурального положения вождя местного племени: не носил килт, не поднимал себе обед на лифте, не изучал гэльский язык. Он плохо стрелял и знал это; рыбу удил намного лучше и любил это занятие; обращался со своими арендаторами самую капельку менее вежливо, чем было здесь принято, и со скромным достоинством заседал в совете графства. Маленький высохший человек, сгорбленный чуть больше, чем позволяли годы (ему было слегка за шестьдесят), смотрел на своих гостей из-под кустистых бровей полухитрым-полуироничным взглядом, что Летеби заметил и на что обиделся, приняв за подозрительность. При всем том хозяин выказал приличествующее случаю гостеприимство и сделал вид, что почтен визитом, который отнюдь не отличался церемониальной торжественностью.

– Проходите, выпьем чаю, – предложил он. – Вы долго были в пути. День хоть и славный, но здесь не те дороги, к которым вы привыкли на Юге. Осторожнее, не ударьтесь головой о притолоку. Ужасно старый дом – частично. Потом я проведу вас. Хотя вам, конечно, здесь все знакомо, мистер Летеби.

В чудовищных пропорций гостиной, от пола до потолка обшитой сосновыми панелями, они были представлены овдовевшей невестке, которая смотрела за домом сэра Чарлза. Она была англичанкой, притом довольно робкой; в своей решимости не говорить за едой о делах леди категорически не заводила речи ни об острове, ни об истории края, ни о соседях, подняв вопросы вымирания сельского населения, Северных встреч; наконец гости были готовы кричать от нетерпения. Летеби, мотнув головой, дал понять компаньону, что в вестибюле карты не видно.

Однако муки чистилища на том не закончились. Не допили чай, как состоялось вторжение внуков – маленького мальчика, который прыгал на одной ноге и, страшно страдая от смущения, все пытался улизнуть от разговора, и совсем маленькой девочки, которая выжидательно смотрела на вас, как будто была убеждена, что сейчас вы непременно скажете что-нибудь смешное. Летеби тут же попытался втереться к детям в доверие, взяв непринужденный приятельский тон пустого человека; Хендерсону же их присутствие было явно неприятно. После довольно продолжительного шепота выяснилось, что «оба малыша идут в ногу со временем. Ален всегда в курсе последних газетных новостей. Вы не поверите, мистер Летеби, они закопали в парке клад и требуют, чтобы мы отправились на поиски. Ты выбрала не тот день, Джанни, у нас в гостях два крупных знатока, у них не займет много времени найти клад, уверяю тебя». Тем не менее процессия отправилась на поиски, но, несмотря на прозрачные подсказки детей, прошло целых полчаса, пока в самом центре поместья из недр не вырыли «клад» – старую коробку. Сэр Чарлз находился в самом шутливом расположении духа, без устали подтрунивая над посетителями, когда они брали ложный след, и утверждая, что нынешние затруднения ничто по сравнению с тем, что ожидает кладоискателей на острове. Было уже сильно после пяти, когда гости остались наедине с хозяином; время их истекало, а свет тускнел – не лучший момент для использования фотоаппарата.

– А знаете, – начал сэр Чарлз, – я нахожусь в непривычном положении. Как правило, сдавая недвижимость, я пою ей дифирамбы, кричу на всех углах, сколько куропаток здесь полегло в прошлом году или сколько выловили лосося. А ежели прошлый год выдался не очень удачным, беру среднее. Макиннону – так зовут моего управляющего, Макиннон, – цены нет. Будь он сейчас здесь, полагаю, рассказал бы вам, что остров просто набит сокровищами, что они там в каждом уголке, в каждой щелочке, вы бы наверняка его взяли. Может быть, это странно, но сегодня я вам ничего такого говорить не буду. Если честно, джентльмены, вы пытаетесь поймать журавля в небе.

Хендерсон бросил на него быстрый взгляд, выражающий явное облегчение.

– Приятно иметь дело с практичными людьми, – заметил он. – Ведь вы хотите сказать, мы выкупаем у вас один шанс на тысячу, что найдем сокровища. Остров, может, и красив, прекрасно, но мы приехали сюда не рисовать; и если продолжать в том же духе, я бы сказал, это не сулит вам золотые горы, тем более что наступает арендный сезон. Но тут в игру вступает холодный здравый смысл. Если мы что-нибудь находим, вы предъявляете на находку свои требования. Если не находим ничего, вы уступаете нам в арендной плате. Мы надеялись, что вы изберете именно такой подход.

– Я вас понимаю, – бесстрастно отозвался хозяин. – Но боюсь, вы не вполне уловили мою мысль. Видите ли, не то чтобы я любой ценой хотел сдать остров в аренду. Вопрос мотивов. Если же допустить, что вы что-нибудь там найдете – а, как я уже сказал, по-моему, это маловероятно, – то находка, за вычетом доли государства, принадлежит мне; и ваша забота заручиться надежным договором, чтобы иметь на нее какие-то права. Если же вы найдете то, что, по моим предположениям, должны найти, то есть ничего, не мое дело утешать вас, отказываясь от части аренды. Я вовсе не хочу вас подзуживать. Понимаете, если бы вы ехали туда писать на пленэре, остров достался бы вам по дешевке; к художникам я питаю слабость. Если бы учились на богословов и искали уединенное место, даже не передать, насколько вы бы остались мной довольны. Но с моей точки зрения, это чистое безрассудство, господа, с которым я по возможности не хочу иметь ничего общего.

Повисла короткая пауза, а затем Летеби, который никогда не умел держать язык за зубами, добавил:

– Пока дело не дойдет до дележа, судя по всему.

– Замечание не кажется мне справедливым, мистер Летеби. Все, что находится на острове, принадлежит мне, и у вас не больше прав забрать оттуда четырехпенсовик, ежели вы таковой откопаете, чем рубить там дрова. И кстати, возникает еще один вопрос: как вы собираетесь искать клад, если не больше моего знаете, где он находится? Или вы намерены по ходу дела распахать всю землю и выкорчевать все деревья? Это, вероятно, надо понимать как «улучшение арендатором нанимаемой недвижимости»?

Компаньоны перебросились короткими репликами, затем Летеби сказал:

– Разумеется, мы будем руководствоваться вероятностью. И конечно же, не рассчитываем, что барахло в аккуратной упаковке ждет нас на пороге. Мы бы хотели просить вас позволить нам копать, и, если нанесем какой-либо ущерб, будет только справедливо, что вы выставите любые условия. Что до дров, мы вряд ли станем этим заниматься. Я бы предложил следующее: если и когда нам покажется, что неплохо бы получить ваше разрешение, мы к вам за ним обратимся. Но это вопросы не первостепенной важности, их мы сможем решить при случае. Вот что бы нам действительно хотелось знать – боюсь, время наше на исходе… Не видите ли вы возможности пойти нам навстречу, предложив не столь суровые условия, поскольку, если мы наткнемся на нефтяную жилу, в выигрыше будете вы, впрочем, и все остальные тоже.

– Что ж, мистер Летеби, буду с вами предельно откровенен. Арендная плата именно такова, как ее обозначил Макиннон, когда вы ему написали, ни больше ни меньше. Я вынужден требовать ее от вас, понимая, что вы превратите остров Эрран в лакомый кусок для дешевых газет и натащите сюда толпы путешественников, а скорее всего, еще и журналистов, которые повредят репутации места и поставят крест на рыбалке. Но я абсолютно честен с вами. Вы вдвоем берете остров для проведения досуга, и я надеюсь, получите удовольствие. До поступления от вас какой-либо информации я исхожу из того, что строго в пределах указанной суммы я от сдачи острова в аренду ничего не теряю и ничего не приобретаю. Поразмыслите об этом, мистер Летеби, и если я услышу, что вы отказались от затеи, ну тогда я изменю свое мнение о вашей проницательности в лучшую сторону.

Какое-то время казалось, что молодой человек сейчас заговорит, воззовет под занавес то ли к разуму, то ли к чувству. Но если он и собирался это сделать, то, по всей видимости, передумал. Встав со стула, Летеби лишь сказал:

– Вы спрашивали, сэр Чарлз, не угодно ли нам будет перед уходом осмотреть дом. Хендерсон прежде здесь не бывал; да и я, признаюсь, хотел бы освежить воспоминания. Боюсь, мы отняли у вас уже порядком времени, но…

– Глупости, молодой человек. Милости просим, обойдемте дом, пока вы не уехали. Поймите, – добавил хозяин, пожав гостю руку с видом искренней доброжелательности, – вы здесь отнюдь не нежеланные гости. Ваша семья по-прежнему у нас в большом почете. Но вот если бы вы приехали сюда по другому поводу…

И хозяин достаточно вежливо показал гостям наиболее старые фрагменты здания, обращая их внимание на то, как узкое окно – случайно или преднамеренно – служит идеальным обрамлением панорамы горной лощины, или объясняя Летеби, с какой целью он произвел те или иные изменения.

– Вы ведь помните времена, когда в башенках еще были комнаты. Поверьте, сегодня прислуга этого бы не потерпела.

Маленькая комнатка с самым, пожалуй, красивым видом располагалась примерно посередине башни. Из-за нескладной формы и размера ее и впрямь сложно было приспособить под жилье, и, похоже, помещение использовали для хранения разного рода архивных документов, хартий, грамот и прочая. У стен стояли сундуки с бумагами, на блестящих черных крышках была указана тематика, к которой относилось содержимое. Один стеклянный ящик был заполнен инкунабулами, представляющими умеренный интерес, а на стене, помимо нескольких цветных карт, где были нанесены границы поместья, висела парочка генеалогических древ. Сердце у Летеби забилось быстрее, когда он заметил среди карт одну, несомненно, древнее остальных. На ней грубыми линиями был изображен остров посреди реки. Пометки, как он теперь видел, были выполнены не цифрами, а заглавными буквами, слабенько выведенными поблекшими чернилами. Это и была та самая карта, которую они искали. К несчастью, ее поместили рядом с единственным окном и свет на нее практически не падал. Но карта висела на крючке, и, останься Хендерсон на пару минут один, он мог бы снять ее со стены и, прежде чем ему помешают, сфотографировать своим миниатюрным фотоаппаратом.

Хорошим предлогом заставить сэра Чарлза высунуться из окна показался вопрос, а что это там за холм загораживает вид слева. Хендерсону же молодой человек быстрым жестом дал понять, где именно находится объект их поисков. Затем он подошел к генеалогическому древу и, будто бы вспомнив что-то при виде одного имени, с предельно небрежным видом спросил:

– А кстати, сэр Чарлз, могу ли я еще разок взглянуть на ту гравюру, портрет Флоры Макдональд, что висит наверху в коридоре? У меня дома есть очень похожий, я хотел бы получше его запомнить, чтобы сравнить по возвращении. Вам не составит труда подняться и еще раз посмотреть?

Хозяину было сложно отказать, а Летеби, выказав достаточную чуткость, предупредил подозрения, на которые могла навести внезапная просьба, и, выйдя из комнаты, сделал вид, будто это повод, чтобы переброситься с Эрдри парой слов о специфическом компаньоне.

– Знаете, если честно, – начал он, – та гравюра не очень-то мне и нужна. Но если не возражаете, я хотел бы увести вас на минуточку, просто чтобы рассказать про старину Копателя. Насколько я понял, он вам не понравился, он мало у кого вызывает симпатию. Меня Хендерсон крайне забавляет, но в отношении друзей я, как мне, впрочем, давно уже говорили, всеяден. Однако должен вам сказать, он не так уж и дурен. В первом приближении, конечно, таких при Эдуарде называли невежей. Уверяю вас, не у всех есть деньги; но на самом деле он порядочный человек, я настаиваю. Точнее, не то что настаиваю, поскольку едва ли могу ожидать, что вы со мной согласитесь, не правда ли?.. Я настаиваю вот на чем: мне бы не хотелось, чтобы вы начисто отбросили эту мысль просто потому, что вам не нравится Копатель. Когда мы обсуждали условия сделки, мне пришло в голову, что вы, возможно, несколько недовольны, так как не уверены, что мы вам заплатим, и потому не хотите. А знаете, давайте договор подпишу я один, а Копателя мы просто-напросто отстраним? Поскольку если кому-то из нас двоих и придется искать деньги, то это буду я. Я к чему, ради бога, не заставляйте меня думать, будто вы решили, что связались с жуликом. Совсем не так, далеко не так.

Брови сэра Чарлза, которые в начале тирады демонстрировали признаки зарождающегося удивления, снова встали обычным углом ироничной проницательности.

– Ну, это не повод для ссоры, – ответил он. – Не сомневайтесь, Макиннон неусыпно бдит на страже моих интересов, и если у вашего друга Хендерсона нет постоянного местожительства, что ж, тогда Макиннон проследит за тем, чтобы арендную плату внесли вы. Вот что я вам скажу, мистер Летеби: смотрите внимательно, куда ввязываетесь. Я долгие годы вел дела с множеством самых разных людей, да еще в Глазго, и, полагаю, могу при случае распознать сомнительного типа. Он обведет вас вокруг пальца, этот Хендерсон, потому что слонялся по миру и делал дело, пока вы шатались по Лондону, приискивая себе дело. У него неприятный лоб, и он слишком близко наклоняется к вам, когда говорит. Если вы соблаговолите воспользоваться моим советом, мистер Летеби, доверяйте ему, только пока он у вас на глазах. А если считаете, что я жестко торговался по поводу арендной платы, так это частично потому, что не испытываю большого желания видеть, как вы вдвоем с вашим другом Хендерсоном поселитесь в таком уединенном месте, как мой остров. А теперь, если не возражаете, вернемся, иначе он начнет беспокоиться.

Последнее соображение сильно грешило против правды. Мистер Хендерсон был полностью погружен в свои занятия в нижней комнате и нельзя сказать, чтобы с нетерпением ожидал, пока его прервут. Дверь не успела закрыться за хозяином и молодым гостем, как он снял со стены искомый экспонат и принялся пристально его рассматривать. Буквы, которые, похоже, вписали другими чернилами позже, чем составили карту, можно было трактовать только как последовательность зашифрованных указаний, чтобы отыскать на острове какой-то определенный объект. Что за объект, как читать шифр – об этом предстояло поразмыслить на досуге. А в первую очередь, разумеется, надо было поместить карту в раме на крышку сундука прямо напротив окна и в угасающем свете летнего вечера установить экспонометр. Не зная точно, как надолго сообщнику удастся задержать сэра Чарлза разговором, Хендерсон не стал дальше изучать карту, и в момент, когда дверь опять открылась, он, казалось, был полностью погружен в созерцание фамильного древа, прослеживавшего генеалогию Стратспилов – по младшей ветви иудейских царей, никак не меньше, – от Адама.

Но даже поглощенный этими штудиями, Копатель испытал некое смущение от внимательного взгляда, которым одарил его сэр Чарлз по возвращении. Сразу чувствовалось, хозяин натренирован в подозрительности. Хендерсон решил, это удачный момент для шутки в колониальном стиле.

– Там, откуда я прибыл, не придают особого значения таким вещам, – сказал он. – Само собой, мы бы не стояли здесь, если бы маленький божок Купидон не резвился посреди древнего люда, на том и порешим.

Мысль, с которой сэр Чарлз, слегка вздрогнув, принужден был согласиться. Он проводил гостей до дверей, посоветовал, как срезать часть пути, чтобы немного сократить дорогу до дома, и помахал рукой с порога – все такой же учтивый, такой же неумолимый, такой же непроницаемый.

– Что это за номера? Какого черта он задирает цену? – принялся ворчать Хендерсон, когда компаньоны отъехали на приличное расстояние и их уже не было слышно. – Квохчет, будто забытый богом остров – это какой-нибудь погибающий птичий заказник. Что с него взять-то? И не надо говорить мне, что тут богатые места. Конечно, вы можете наковырять мелких несъедобных пичуг, если удастся настрелять. Разрешение на рыбалку продается, разрешение на охоту продается, да этот остров просто себя не окупает. А ведь Эрдри вам не чертов смотритель, посаженный сюда Лигой Наций, чтобы охранять природу, он деловой человек и знает цену деньгам. Каждый дюйм в нем просто кричит об этом. Он и не думает уступать. Поди ж ты, сотню фунтов на бочку за месяц вперед. Да запроси он пятьдесят на обычном рынке, ему придется бегать за арендаторами! С нас он дерет только потому, что знает, что мы ищем большие деньги, и при этом тут же сообщает нам, что никакого клада там нет. Как это понимать? Почему он хочет нас отговорить? Мне было бы крайне любопытно это узнать.

Вернону Летеби, который вел автомобиль, казалось, ничуть не передалось возбуждение компаньона.

– Самое скверное, Копатель, в вас то, что вы начисто лишены воображения. Вы думаете, коли кто шотландец, так только и стремится делать деньги. Человеческая природа – довольно сложная штука, иначе устраивать дела было бы намного проще. Когда Чарлз Эрдри говорит нам, что не хочет, дабы мы арендовали остров, поскольку полагает, что искать там клад – это сорить деньгами, он вовсе не блефует, а говорит чистую правду. Настоящий шотландец просто не может видеть, как деньги бросают на ветер, чужие даже больше, чем свои. Вам разве не известна история о человеке, который благополучно доехал поездом до Эдинбурга, а потом решил взять такси до отеля «Каледония»? Проводник говорит ему: «Да на черта вам такси? Вон же ваша “Каледония”!» Не обманывайтесь, такие люди сделали Англию, да и Шотландию тоже; к делу у них всегда примешивалось чувство. Конечно, сегодня все изменилось. Но вы, жители доминионов, похоже, никогда не поймете, что чувство все-таки сохранилось. Что для сэра Чарлза пятьдесят фунтов? Решительно ничего, по сравнению с его стремлением педанта помешать парочке чужеземцев выставить себя на посмешище. Черт бы его драл!

– Такой треп годится для ваших лондонских приемов с коктейлями, со мной эти штучки не пройдут. Вы хотите сказать, я не вижу, когда блефуют? Послушайте, старик Эрдри прожил тут кучу лет, остров Эрран все время торчал у него под носом, а ему и в голову не пришло поинтересоваться историями про сокровища. Тут появляетесь вы, со всей вашей газетной шумихой, кинооператорами, бог знает чем еще, старый дурак чешет репу и начинает присматриваться. «Наверно, в этом что-то есть», – говорит он себе. Вы же знаете, по-настоящему история будоражит, только когда про нее написали. Он намерен заграбастать все себе; и если не помешает нам, задрав арендную плату, то сделает это как-нибудь иначе – так я его понял.

– Не встречал еще человека, который бы так много знал о мире и так мало о живущих в нем людях. Да черт возьми, он просто хочет содрать с нас сотню вместо пятидесяти или тридцати, что содрал бы с любого другого, – больше оно не стоит. Если он хочет нас остановить, что мешает ему просто отказать нам в аренде? И я уже устал вам повторять: единственный способ убедить людей не принимать вас всерьез – это блеснуть в прессе. Если бы мы, явившись к сэру Чарлзу, попытались заговорить ему зубы насчет того, что хотим исследовать геологию острова, или накопать окаменелостей, или еще с какой-нибудь ахинеей, он бы с пеной у рта потребовал от нас справки о прививках и натравил бы на нас соглядатаев в штатском. А он просто трясется от смеха при мысли о том, что кто-то надеется нарыть там клад, а может быть, думает, что я всего-навсего хочу произвести шум и мы вообще ничего не собираемся искать. Однако когда на весь Лондон растрезвонили, что мы отправляемся на поиски, он ведь сам не дернул на остров. Что свидетельствует о его смехотворной неоригинальности, не говоря уже о скупердяйстве. Да и что бы у него получилось, без карты-то, а?

– Я не собираюсь водить вокруг этой карты ритуальные хороводы, пока не буду уверен, что можно прочесть шифр. Притом я ничуть не сомневаюсь, это указания на что-то. От всей души надеюсь, старый зануда ничего не заметил. У него зрение, как у кошки.

– Спорим на что угодно, ничего не видел. Я обвел его дважды, понимаете. Сделал вид, будто хочу с ним уединиться, дабы поведать, что вы не такой бандит, каким кажетесь. Вам точно удался снимок? Будет чертовски обидно, если выйдет портрет дверной ручки в тумане.

– Нет, я не промахнулся. Я ее как следует рассмотрел, и, скажу вам, лучше сделать набросок по памяти во избежание случайностей. Хотя фотоснимок полезней; там иногда вылезают вещи, которые не заметить невооруженным глазом. Если вас попросить ее воспроизвести, вы сможете?

– Старина, дорогой мой, я пас. Я ведь только мельком взглянул на нее, если, конечно, не считать счастливое детство и все такое. Понимаете, я даже забыл, что там буквы, думал – цифры. Ну то есть я ее узнаю, конечно, если мне показать; пойму, что это она, когда наткнусь на нее на рекламе мыла для бритья. Но если хорошенько не рассмотреть, подробности у меня в голове не сохранятся, а это, несомненно, навело бы сэра Чарлза на всякие нехорошие мысли. Надеюсь, толк будет – от того, что мы ее таки заполучили, я имею в виду.

– Десять к одному, это просто-напросто пометки, которые нанес какой-нибудь идиот для посадки деревьев. Скорее всего, когда-то давным-давно нужны были дрова, а потом деревья жутко разрослись.

Произнося эти слова, Хендерсон смотрел вокруг: они как раз поднимались на прибрежный холм, ровно напротив острова Эрран, который временами виднелся сквозь деревья. Вечером, на закате, он казался мрачным и жутким; лучи солнца, еще освещавшие противоположный склон, уже не проникали в котловину, где протекала река, и пристанище их клада, – если он там был, – окутали таинственные тени. Компаньоны одолевали подъем под приглушенный шум водопада; наконец открылся вид на Глендауни.