Приходской священник Пол Мэллей закончил утреннюю службу и не мог дождаться, когда пойдет в исповедальную кабинку. Вчера он сделал то же самое, но просидел там в одиночестве два часа. Молодой человек не вернулся, но священник вовсе не думал сдаваться. Да, он немного разочарован, это так. Вторник был таким прекрасным. У него родилась эта идея, и возможностью исповедоваться не просто воспользовались, нет, пришел тот, кто по-настоящему нуждался в священнике. Новый в пастве. Кто до этого даже ни разу не исповедовался.

«Это касается моего брата».

Мэллей подготовился к разговору. Долго сидел прошлым вечером, просматривал Писание, перечитывал фрагменты, где речь шла о братьях. О любви к ближнему. О самопожертвовании в пользу другого. Пропитанный отчаянием молодой голос преследовал его во снах. Его разбудил бивший ему в лицо свет. Проснулся он со странным ощущением, что кто-то говорил с ним. Это был Господь? Не совсем ясно, но все-таки Господь похвалил его за то, что он сделал. Этому бедному агнцу нужна была помощь. Где-то вдалеке на облаке сидела Пресвятая Дева с арфой и улыбалась. Но, видимо, он все же не просыпался, потому что вскоре прозвенел будильник, и, лежа на белой подушке, он почувствовал себя словно заново рожденным. Он почти ничего не съел за завтраком, в таком возбуждении он пребывал.

Но никто не пришел.

«Я жду тебя каждое утро, ты должен знать это. Приходи ко мне, когда захочешь».

Почему он не пришел на следующий день?

Да, священник был разочарован, придется признать это.

Он превосходно провел сегодняшнюю утреннюю службу, хотя мыслями он был не совсем здесь.

Придет ли сегодня молодой человек?

И тут священнику пришла в голову не столь оптимистичная мысль: если он не придет сегодня, сколько еще придется ждать?

Он закатал рукав сутаны и взглянул на часы.

Наверное, это глупо – связать себя таким обещанием.

Мэллей вздохнул, слегка постучал пальцами по ноге. Деревянная лавка была жесткой и неудобной, к тому же он проголодался. Он сидел тут уже почти целый час. Сорокатрехлетний священник решил, что с него хватит, но тут вдруг услышал приближающиеся шаги и увидел чью-то фигуру за решеткой кабинки.

– Отец, – произнес молодой человек, осторожно закрыв дверь за собой.

– Сын мой, – сказал священник своим глубоким голосом. – Ты нашел дорогу назад?

На секунду тишина за решеткой.

– Меня терзали сомнения. Но, думаю, это будет правильно, отец. Хочу поблагодарить вас за то, что позвали меня сюда.

Мэллей улыбнулся про себя и вновь ощутил тепло внутри.

– Благодари Господа и Деву Марию, – мягко произнес он. – Мы все только слуги Господни. Кто я, только жду тебя.

– И все-таки спасибо. Я много думал. И решился.

– Так? – осторожно проговорил Мэллей.

– Я расскажу вам все.

– Можешь положиться на меня, – спокойно сказал Мэллей. – В этой комнате тебя судят только глаза Господа.

– Судят?

Мэллей чуть покашлял.

– Не судят, но увидят, я имел в виду, что здесь только Он видит нас.

– А что если Господу не понравится то, что он увидит?

– Послушай меня, – сказал священник, приблизившись к решетке. – Никто не судит. Я неверно выразился. Тут только ты и я. Больше никого. Так лучше?

Он отклонился назад и застыл в ожидании.

– Да, так хорошо, отец, – наконец промолвил голос незнакомца. – Думаю, мне необходимо рассказать все. Надеюсь, это не будет глупо. И никому не навредит.

– Господь рад, что ты захотел поделиться, – сказал Мэллей в надежде, что это не прозвучало слишком воодушевленно. – И Он хочет, чтобы ты знал: что бы ты ни носил в себе, Он примет это с любовью к ближнему и пониманием.

На другой стороне снова наступила тишина, но наконец сидящий там произнес:

– Простите меня, отец, я согрешил. Я знаю такие вещи, о которых боюсь говорить, но я больше не могу, на сердце так тяжело, я вынужден открыться.

Мэллей не был уверен наверняка, но ему показалось, что из-за решетки он услышал плач.

– Я рад, что ты пришел, – произнес он спокойно. – То, что ты расскажешь, услышит Бог. Темная ноша тяжела для светлого сердца.

Он не помнил, из Библии ли эта цитата, но прозвучала она к месту.

– Да, отец, у нас дома тьма. Но это же не моя вина?

Ну, тут уж явные слезы. Хныканье в дрожащих губах.

– Совсем нет, сын мой, – сказал Мэллей, снова придвинувшись к решетке.

Больше всего ему сейчас хотелось открыть люк, крепко обнять молодого человека, дать ему понять, что тот не один, но оставалось лишь надеяться, что тепло его голоса будет иметь ту же силу.

Бедный мальчик.

– Сколько у меня времени? – пробормотал плачущий голос.

– Столько, сколько потребуется, – спокойно проговорил Мэллей. – Я никуда не тороплюсь.

– Спасибо, – шмыгнул парень и снова умолк.

– Я даже не знаю, с чего начать, – наконец произнес он. – Это некрасиво с моей стороны.

– Что некрасиво?

– Рассказывать о моем брате. Я чувствую, будто я его предаю, но я больше не могу, все эти годы, понимаете, отец?

– Конечно.

– С чего мне начать?

– Как тебе кажется, с чего лучше?

И опять тишина за деревянной решеткой, но казалось, что незнакомец наконец взял себя в руки.

– Наверное, с пожара.

– Так? – сказал Мэллей, почувствовав, как сердце забилось в груди.

– Или с олененка, – осторожно произнес парень. – Не знаю…

– Не торопись, сын мой. О каком пожаре ты говоришь?

– В тот день мы все умерли, хотя некоторые из нас остались в живых, – спокойно сказал голос. – Я могу довериться вам, отец? Могу рассказать вам все?

– Конечно, сын мой, – кивнул Мэллей.

И придвинулся ближе к решетке.