День высылки наступил очень скоро.

Однажды утром без всякого предварительного предупреждения всех заключенных, приговоренных к отправке на чужбину, оповестили, что им следует взять принадлежавшие им личные вещи и спуститься в тюремный двор.

У Мака вещей почти не было. Помимо одежды, которую он носил, ему принадлежал экземпляр «Робинзона Крузо», сломанный железный ошейник, захваченный из Хьюка, и отделанный мехом плащ – подарок Лиззи.

Во дворе местный кузнец сковал их попарно кандалами на ногах. Маку оковы показались особенно унизительными. Ощущение холодного металла на лодыжках привело его к полному упадку духом. Он боролся за свободу и потерпел поражение. Его снова держали на цепи, как животное. У него даже промелькнула сумасшедшая надежда, что корабль пойдет ко дну, и он утонет в океанской пучине.

Мужчин и женщин не дозволялось ставить в одну пару. Маку достался вонючий старый пьяница по кличке Полоумный Барни. Кора сумела очаровать кузнеца, и ее сковали вместе с Пег.

– Боюсь, Каспар не знает, что нас отправляют именно сегодня, – с беспокойством сказал Мак. – Они наверняка не обязаны никого оповещать.

Он осмотрел ряды заключенных. По его прикидкам, их набралось более сотни. Примерно четверть составляли женщины. Некоторым разрешили взять с собой детей, если им уже исполнилось девять лет. А среди мужчин Мак с удивлением узнал Сидни Леннокса.

Впрочем, крах Леннокса не так давно наделал немало шума. После того как он дал показания против малышки Пег, ему больше никто не доверял. Воры, прежде сбывавшие краденое через таверну «Солнце», нашли других барыг. И хотя забастовка разгрузчиков угля прекратилась и люди вернулись к обычному труду, ни один не желал работать на Леннокса ни за какие деньги. Он попытался шантажом заставить женщину по кличке Дешевка Гвен воровать для него, но она вместе с двумя подругами сообщила в полицию о том, что Сидни скупает краденое, и он неотвратимо попал под суд, где был признан виновным. Вмешательство Джеймиссонов спасло его от виселицы, но не от высылки из страны.

Огромные деревянные ворота тюрьмы широко распахнулись. Снаружи ждал взвод из восьми солдат, выделенных в качестве конвоя. Тюремщик с силой толкнул в спины мужчин, составлявших первую пару во главе колонны, и они все медленно вышли на достаточно оживленную улицу города.

– Мы не так уж далеко от Флит-стрит, – заметил Мак. – У Каспара есть шанс узнать о высылке.

– Какая тебе разница? Не все ли равно? – равнодушно спросила Кора.

– Он мог бы дать взятку капитану судна, чтобы к нам относились лучше, чем к остальным.

Мак успел кое-что узнать о том, как происходит пересечение Атлантики, расспросив других заключенных, охранников и посетителей Ньюгейтской тюрьмы. И больше всего пугал факт, который никто не брался отрицать, что во время плавания умирало очень много людей. Кем бы ни были «пассажиры»: рабами, преступниками, приговоренными к высылке или некредитоспособными должниками, – условия для всех, кто путешествовал под палубой, оставались одинаково смертельно нездоровыми. Владельцев кораблей интересовали только деньги, и они набивали в трюмы как можно больше народа. Зато капитаны зарабатывали не слишком много, и заключенный, у которого водились наличные для подкупа, мог даже получить для себя целую каюту.

Жители Лондона останавливались, бросали на время свои занятия, чтобы поглазеть, как колонна ссыльных вершит свой последний, позорный путь через самое сердце города. У некоторых находились слова сочувствия, другие насмехались и дразнили несчастных, а попадались и те, кто принимался швырять в колонну камни и разного рода мусор. Мак попросил одну дружелюбно настроенную с виду женщину передать сообщение Каспару Гордонсону, но она отказалась. Он сделал еще одну попытку, потом третью, но все безрезультатно.

Кандалы значительно замедляли движение, и им потребовалось более часа, чтобы шаркающими шагами добраться до берега реки. По Темзе непрерывно сновали суда, баржи, паромы и шлюпки, поскольку все забастовки моряков тоже удалось подавить с помощью армии. Стояло теплое весеннее утро. Даже в мутных водах основной водной артерии столицы отражались солнечные лучи. У набережной уже ждала большая лодка, готовая доставить заключенных на корабль, стоявший на якоре посреди русла. Даже издали Маку удалось прочитать его название: «Бутон розы».

– Эта посудина принадлежит Джеймиссону? – спросила Кора.

– Насколько я знаю, он владеет большинством судов, на которых перевозят ссыльных.

Переступив с грязной мостовой набережной через борт лодки, Мак вдруг осознал, что только что в последний раз стоял на британской земле, куда мог вернуться только через много лет или не вернуться вообще. Им владели смешанные чувства. Страх и тревога, но одновременно и беспечная отвага, волнение при мысли о том, что его ожидает другая страна и совершенно иная жизнь.

Посадка на корабль стала трудным делом. Им приходилось взбираться по крутой лестнице по-прежнему парами со скованными кандалами ногами. Пег и Кора справились проворнее остальных, будучи молодыми и ловкими, а вот Маку пришлось в буквальном смысле нести Барни на себе. Одна из пар мужчин упала в реку. Ни конвоиры, ни моряки не сделали ничего, чтобы помочь им, и бедолаги непременно утонули бы, если бы их не успели ухватить другие заключенные и втащить обратно в лодку.

Корабль был примерно в сорок футов длиной и в пятнадцать шириной. Пег чуть слышно отпустила свой злобный комментарий:

– Боже милосердный! Да мне доводилось грабить некоторые гостиные, которые были значительно бо́льших размеров, чем это корыто.

На верхней палубе стояли клетки с курами, был обустроен небольшой свинарник, а у мачты на привязи держали бородатого козла. Вдоль противоположного борта корабля поднимали великолепного белого коня с помощью нок-реи, использовавшейся как подъемный кран. Тощий кот оскалил на Мака клыки. Он успел заметить свернутые в бухты канаты, уложенные паруса, ощутил запах краски, как и легкое покачивание под ногами, а потом их подогнали к люку и заставили спускаться по другой лестнице.

У корабля насчитывалось еще три нижних палубы. На первой из них четверо матросов с аппетитом обедали, усевшись на пол со скрещенными ногами в окружении многочисленных мешков и ящиков, содержавших, по всей видимости, припасы продуктов на все время плавания. На самой нижней, располагавшейся у подножия лестницы, двое мужчин устанавливали на свои места бочки, вбивая молотками клинья между ними, чтобы они оставались неподвижными в самый крутой шторм. А средняя палуба представляла собой трюм для заключенных. Сопровождавший их моряк грубо спихнул здесь Мака и Барни с лестницы и заставил войти в дверь.

Пахло смолой и уксусом. Мак в полумраке постарался осмотреться. До потолка его голове не хватало всего лишь пары дюймов, и человеку более рослому пришлось бы пригибаться. Две решетки предназначались для доступа света и воздуха, но не снаружи, а закрытой палубы сверху, которая тоже освещалась лишь через открытые пока люки. По обе стороны трюма протянулись деревянные полки в шесть футов шириной. Один ряд устроили на уровне пояса. Другой – всего в нескольких дюймах от пола.

Мак с ужасом понял, что именно на этих полках заключенным предстояло постоянно находиться. Они проведут все путешествие на голых досках.

Таща за собой Барни, Мак с трудом протиснулся по оставленному между рядами узкому коридору. Первые несколько мест уже оказались заняты улегшимися на них людьми. Они по-прежнему оставались пока скованными попарно. Заключенные лежали тихо, откровенно пораженные тем, что с ними происходило. Моряк распорядился, чтобы Пег и Кора укладывались рядом с Маком и Барни. Они разместились плотно, как ножи и вилки в ящике кухонного стола. Но как только приняли более или менее удобные позы, матрос силой принудил их прижаться еще ближе друг к другу, и их тела теперь соприкасались. Пег еще могла сидеть, но никому из более взрослых ее товарищей по несчастью это не удавалось – не хватало пространства для голов. Самое большее, что удавалось Маку, это слегка приподниматься на локтях.

В самом конце рядов полок Мак разглядел крупный глиняный горшок примерно в два фута высотой конической формы с широким и плоским дном и верхним ободом около девяти дюймов в поперечнике. Всего в трюме стояли три таких горшка, заменявших туалеты. Больше ни одного предмета меблировки не наблюдалось.

– Долго ли нам плыть до Виргинии? – спросила Пег.

– Если повезет, недель семь, – ответил он.

Лиззи проследила, как один из ее сундуков внесли в просторную каюту на корме «Бутона розы». Им с Джеем отвели помещение, обычно предназначавшееся для судовладельца, где имелась не только спальня, но и гостиная, а места оказалось значительно больше, чем она могла надеяться. Ей все твердили об ужасах трансатлантического плавания, но она преисполнилась решимости обустроить его с максимальным комфортом и постараться получить удовольствие хотя бы от новизны впечатлений.

Стремиться видеть во всем только лучшую сторону стало отныне ее жизненной философией. Разумеется, Лиззи не могла забыть о предательстве Джея. Она все еще стискивала кулачки и закусывала губу каждый раз, когда вспоминала лживые и пустые обещания, данные им в день свадьбы. Но неизменно сразу же отгоняла от себя печальные мысли.

А ведь всего несколько недель назад Лиззи была бы в восторге от этого путешествия. Побывать в Америке стало для нее одной из важнейших целей, и отчасти именно поэтому она так охотно вышла замуж за Джея. Она воображала себе совершенно иной образ жизни в колониях, более свободный и раскованный, почти все время на свежем воздухе, никаких тебе нижних юбок или письменных приглашений на званые вечера. Там, предполагала она, женщине будет дозволено порой оставлять грязь под ногтями и разговаривать по-мужски прямо, выкладывая все, что у тебя на уме. Однако мечта заметно поблекла, когда она узнала о сделке, заключенной Джеем. «Нам лучше будет теперь назвать плантацию “Двадцать могил”», – мрачно думала она.

Лиззи предпринимала попытки делать вид, что Джей по-прежнему мил и дорог ей, но тело выдавало истину. Стоило ему прикоснуться к ней вечером в постели, она уже не откликалась на ласку мгновенно, как прежде. Она целовала и гладила мужа, но его пальцы не способны были заставить ее трепетать всей кожей, а язык, проникавший ей в рот, не доставал больше чуть ли не до самой глубины души, доставляя наслаждение, граничившее с самозабвением. Минули времена, когда при одном только взгляде на него она чувствовала увлажнение между ног, и ей приходилось смазывать себя внутри специальным холодным кремом, прежде чем лечь рядом с Джеем в постель. В противном случае секс стал приносить ей болезненные ощущения. Он всегда стонал и задыхался от удовольствия, когда кончал и изливал в нее свое семя, но у нее ничего даже близкого к столь острому оргазму не случалось. Она оставалась совершенно неудовлетворенной. А потому позже, как только он начинал храпеть во сне, она довершала акт пальцами, и в такие моменты ее воображение рисовало ей самые странные образы: дерущихся на ринге мужчин или проституток с обнаженными грудями.

Отныне Лиззи больше и чаще всего предавалась размышлениям о ребенке. Беременность заставила ее не считать все свои жизненные разочарования настолько уж важными. Она станет любить свое дитя безгранично. Воспитание превратится для нее в главное дело, в настоящую работу, которой стоит посвящать все время. И сына или дочь она вырастит в Виргинии.

Когда она снимала шляпку, в дверь каюты постучали. Худощавый мужчина в синем плаще и в треуголке с поклоном вошел.

– Позвольте представиться. Я – Сайлас Боун, старший помощник капитана. Всегда к вашим услугам, мистер и миссис Джеймиссон, – сказал он.

– Добрый день, Боун, – сдержанно отозвался Джей, принимая исполненную достоинства позу сына владельца корабля.

– Капитан передает вам обоим свои приветствия и наилучшие пожелания, – снова поклонился Боун. Они уже встретились с капитаном Парриджем, суровым и несколько нелюдимым уроженцем Рочестера в графстве Кент. – Мы отправимся в плавание с наступлением высокого прилива, – продолжал Боун, одарив Лиззи покровительственной улыбкой. – Однако первый день или два проведем еще в устье Темзы, и потому леди может пока не опасаться волнения на море.

– Моих лошадей взяли на борт? – спросил Джей.

– Так точно, сэр.

– Давайте взглянем, как их разместили.

– Конечно. Но, вероятно, миссис Джеймиссон захочет остаться в каюте, чтобы полностью распаковать багаж?

– Нет, я пойду с вами, – сказала Лиззи. – Мне бы хотелось осмотреть судно.

Боун кивнул, но счел нужным заметить:

– Во время путешествия вы сами поймете, что вам будет лучше почти все время находиться в каюте, миссис Джей. Моряки народ грубоватый, но часто погода даже хуже самых отъявленных мужланов.

Лиззи хмыкнула.

– Я вовсе не собираюсь провести все следующие семь недель, закупорившись в этих комнатах, – резко возразила она. – Ведите же нас, мистер Боун.

– Слушаюсь, миссис Джеймиссон.

Они покинули каюту и прошли вдоль палубы до открытого люка. Старпом сбежал вниз по ступеням с проворством и легкостью обезьяны. Джей следовал за ним, Лиззи замыкала шествие. Они спустились на вторую из нижних палуб. Пространство рядом с лестницей достаточно ярко освещалось лучами солнца из люка наверху, и к тому же здесь горела подвешенная к крюку лампа.

Любимых скакунов Джея: двух серых меринов и подарок ко дню рождения – белоснежного Близзарда – поместили в узкие стойла. Под брюхом каждого из животных был продет специальный ремень, привязанный к балке под потолком, чтобы при самой сильной волне не позволить коням упасть. На полках, расположенных на уровне их голов, лежало необходимое количество сена, а пол покрыли густым слоем песка для лучшей сохранности подкованных копыт. Это были очень дорогие кони, найти замену которым в Америке почти не представлялось возможным. Заметив, что его любимцы немного нервничают, Джей провел с ними некоторое время, поглаживая и даже тихо беседуя, чтобы успокоить.

Лиззи начала терять терпение и прошла дальше вдоль палубы туда, где находилась еще одна тяжелая дверь, тоже пока широко открытая. Боун устремился ей вслед.

– На вашем месте я бы не стал заглядывать дальше, миссис Джеймиссон, – сказал он. – Вы можете увидеть что-нибудь нежелательное, способное вас только расстроить.

Лиззи сделала вид, что не слышит его, и снова двинулась вперед. Она не считала себя чрезмерно чувствительной к неприглядным видам.

– Там располагается трюм для перевозки заключенных, – предупредил моряк. – Для настоящей леди это не самое подходящее место.

Сам того не подозревая, он произнес магическую формулу, гарантировавшую, что Лиззи проявит предельное упрямство. Она развернулась и метнула в него сердитый взгляд.

– Мистер Боун, это судно принадлежит моему тестю, и я буду заходить повсюду, куда мне заблагорассудится. Это вам понятно?

– Так точно, миссис Джей.

– И не надо обращаться ко мне так. Для вас я всегда миссис Джеймиссон.

– Так точно, миссис Джеймиссон.

Ей очень хотелось увидеть трюм для ссыльных преступников, поскольку среди них мог оказаться Макэш. Это был первый рейс такого рода из Лондона после завершения суда над ним. Она сделала еще пару шагов, наклонила голову под притолокой и оказалась в главном отсеке трюма.

В помещении было тепло, но стоял отвратительный запах грязных и скученных человеческих тел. Она стала всматриваться в полумрак. Поначалу не различала вообще никого, хотя отчетливо слышала бормотание множества голосов. Она находилась в обширном помещении, внешне походившем на оборудованное полками хранилище для бочек. Что-то вдруг пошевельнулось на полке рядом с ней, раздался звон цепи, от которого она вздрогнула. К своему ужасу, Лиззи заметила теперь, что шевельнулась человеческая нога в металлических оковах. На полке кто-то лежал. Человек. Нет, двое, соединенных друг с другом кандалами между лодыжками. Когда глаза привыкли к темноте, стала видна еще одна такая же пара, лежавшая плечом к плечу с первой. А потом она поняла, что их были десятки, уложенных парами на полках, как селедки на прилавке торговца рыбой.

Наверняка, подумала Лиззи, это для них лишь временное пристанище, а потом их разведут по нормальным койкам, когда судно пустится в плавание. Но сразу поняла, насколько глупым оказалось ее предположение. Где еще найдутся койки для них? Это ведь был самый большой из трюмов, занимавший почти все пространство под двумя палубами. Для этих несчастных другого места на корабле попросту не существовало. Они проведут по меньшей мере семь недель, лежа здесь в духоте и мраке.

– Лиззи Джеймиссон! – внезапно раздался громкий возглас.

Она снова вздрогнула. Знакомый шотландский акцент. Это мог быть только Мак. Она вперилась глазами дальше в темноту и спросила:

– Мак, где вы?

– Здесь.

Она сделала еще несколько шагов вдоль узкого прохода между рядами полок. К ней потянулась рука, призрачно серая при скудном освещении. Она сжала жесткую ладонь Мака.

– Это просто ужасно, – сказала она. – Я могу хоть что-то для вас сделать?

– Теперь уже ничего, – ответил он.

Она заметила Кору, лежавшую подле него, а потом и девочку-подростка по имени Пег рядом с ней. По крайней мере, они могли держаться вместе. Но что-то в выражении лица Коры заставило ее отпустить руку Мака.

– Быть может, мне удастся добиться, чтобы вы получали достаточно пищи и воды.

– Это было бы очень хорошо.

Лиззи не знала, что ей еще сказать. Она просто постояла рядом с ним несколько секунд, но молчала.

– Если смогу, буду приходить к вам каждый день, – вымолвила она наконец.

– Спасибо за заботу.

Лиззи развернулась и поспешила выйти из трюма.

Она вернулась к двум ждавшим ее мужчинам с возмущенным возгласом, готовым сорваться с губ, но как только увидела Сайласа Боуна, прочитала на его лице выражение полупрезрительной насмешки и сдержалась. Заключенные находились на борту, корабль вот-вот отправлялся в плавание, и никакие ее слова уже не могли ничего изменить. А возмущение лишь утвердит Боуна во мнении, что женщин не следует допускать ниже верхней палубы.

– Лошадей разместили с максимальным комфортом, – заявил Джей удовлетворенным тоном.

И тут уж Лиззи позволила себе ироничную ремарку:

– Им уж точно лучше, чем ссыльным в трюме!

– О, кстати! Хорошо, что напомнила, – встрепенулся Джей. – Боун! Среди заключенных есть человек по имени Сидни Леннокс. Снимите с него кандалы и переведите в отдельную каюту, пожалуйста.

– Будет сделано, сэр.

– Каким образом там оказался Леннокс? – изумленно поинтересовалась Лиззи.

– Его осудили за скупку краденого. Но наша семья в прошлом прибегала к его услугам, и мы решили, что не можем сейчас бросить его на произвол судьбы. В общем трюме ему грозит смерть в пути.

– Но, Джей! – воскликнула Лиззи. – Он же очень скверный человек!

– Напротив. Он еще может быть нам очень полезен.

Лиззи отвернулась. Прежде ее только радовала мысль, что она навсегда распрощалась с Ленноксом, оставшимся в Англии. Какой неудачный оборот приняли события – он тоже попал в число ссыльных. Сумеет ли Джей когда-нибудь избавиться от дурного влияния этой зловещей личности?

Вмешался Боун:

– Прилив на глазах прибывает, мистер Джеймиссон. Наверняка капитану не терпится скорее поднять якорь.

– Что ж, передайте от меня привет капитану и распоряжение приступать к необходимым действиям.

Они поднялись по лестнице на верхнюю палубу.

Несколько минут спустя, когда Лиззи и Джей уже стояли на носу корабля, он начал медленно двигаться вдоль русла Темзы. Свежий вечерний бриз холодил Лиззи щеки. А когда даже купол собора Святого Павла скрылся из вида и потянулись одни только прибрежные склады, она спросила, ни к кому не обращаясь:

– Неужели мы никогда больше не вернемся в Лондон?