Сэр Уинстон Черчилль давно привык к тому, что сны часто уносят его в прошлое. Он также привык и к тому, что снятся ему не только приятные моменты его долгой жизни. Но сейчас, увидев открывающийся перед ним равнинный пейзаж, он все же внутренне дрогнул. Силуэт этой церквушки без шпиля врезался в его память навсегда. Шпиль скромной деревенской церкви был сорван на его глазах вражеским снарядом. В этом самом месте он впервые по-настоящему узнал, что такое современная война. Здесь он научился смотреть в лицо смерти и переносить ее страшный запах, удушливый, проникающий до самого сердца запах множества неубранных трупов.

Это была первая мировая бойня. Место называлось Лоранс. Тихая деревушка располагалась на границе между Бельгией и Францией. Именно здесь проходила сейчас линия фронта Первой мировой войны. И так случилось, что здесь должен был стоять насмерть 6-й батальон Шотландских королевских стрелков, который после гибели предыдущего командира возглавил назначенец из тыла, породистый полковник Черчилль.

К этому времени Черчилль уже успел многое, а именно сначала сделать прекрасную карьеру и потом рухнуть с огромной высоты. Все двадцать лет, прошедших после службы в далекой Индии, жизнь его походила на неустанное движение вверх, восхождение на гору власти. И ему практически удалось добраться до самой вершины.

Кто-то считал, что ему просто везло, а кто-то понимал, что этот карьерист благородного происхождения обладал потрясающим трудолюбием и умудрялся полностью использовать все предоставляемые судьбой возможности. Как бы то ни было, он стремительно и дерзко прошел после своего возвращения из Индии коридорами власти до поста первого лорда адмиралтейства, то есть министра Военно-морского флота Великобритании.

Но потом интуиция Черчилля вдруг дала невероятный сбой. В итоге он стал козлом отпущения за провал самой заметной военно-морской операции Великой Британии последних ста лет.

По правде говоря, основным виновником этого провала Уинстон был назван не напрасно. Движимый неутолимой жаждой победы, причем не простой, а большой Победы под его личным руководством, в марте 1915 года Черчилль отдал приказ захватить Константинополь. Конечно, взять с моря оплот германо-турецкого альянса на Средиземном море было рискованно, но и очень заманчиво. Это могла быть громкая, потрясающая победа союзников, возглавляемых в этой операции британскими военно-морскими силами.

Однако операция оказалась плохо продуманной и неумело организованной. Попытка захвата столицы Турции обернулась постыдным поражением. Главное, чего не предусмотрел Черчилль и его советники, была готовность турок умереть за свою родину. А к этому в переломный момент наступления и призвал своих воинов их командир, будущий лидер свободной Турции Ататюрк.

Бить германского агрессора и его союзников на чужой, захваченной ими земле солдаты коалиции смогли бы наверняка, там у них было моральное преимущество. Но такого преимущества в наступлении на Константинополь не было. Этот урок Черчилль запомнил на всю жизнь.

За девять месяцев бесплодных атак неприступного Византия потери союзников составили в общей сложности около четверти миллиона убитых и тяжело раненных.

В поисках основного виновника поражения общее командование союзников и кабинет министров Британии оказались едины. Молодой, рвущийся к посту премьера наследник громкого имени был для всех неудобен. Без особой шумихи была произведена как бы техническая перестановка кабинета министров Британии, в результате которой Уинстону досталась неприглядная должность министра без особых обязанностей и полномочий. Черчилль тоже не стал долго раздумывать и при первом приличном случае подал в отставку, которая была незамедлительно принята.

Понимая, что вернуться назад в большую политику он сможет теперь только с поля боя, Черчилль добился своей отправки в самое пекло, на передовую. Для этого ему еще хватило связей, стремительно теряемых с потерей влияния в правительстве.

Поступившие в его подчинение семьсот человек, в том числе тридцать офицеров, знали обо всем этом. Уинстон хорошо помнил, как поначалу ему было тяжело в батальоне. Офицеры не сразу приняли нового командира, обоснованно считая его карьеристом, неудавшимся политиком с элитным теоретическим военным образованием, но никак не профессиональным военным.

Однако сто дней, проведенных вместе, полностью изменили отношение офицерского состава к полковнику Черчиллю. Его методы управления были, несомненно, эффективны, а презрение к опасности, демонстрируемое полковником ежедневно, внушало уважение.

Авторитет Черчилля в батальоне стремительно нарастал пропорционально его мужеству. Особенно его поддерживали уважавшие его происхождение и врожденный аристократизм молодые выпускники престижных военных учебных заведений. С ними он был особенно дружен и каждую потерю среди них переживал искренне и тяжело. Тогда, в начале января 1916 года, он еще не представлял всего масштаба будущих потерь в его батальоне. Но теперь-то он знал достоверно, что половина тех, кем он командовал, останется здесь навсегда.

Сейчас судя по всему он собрал группу молодых офицеров в штабе батальона. Штаб располагался в том, что осталось после бомбардировок от женского монастыря. Две самые стойкие монахини упорно продолжали нести свою службу, не отвлекаясь на дела мирские. Их жизнь и жизнь штаба батальона протекали как бы в параллельном времени. Но в самой неприятной точке они пересекались. Когда погибал кто-нибудь из офицеров батальона, здесь, в штабе, проходило прощание и монахини читали над погибшим молитвы.

Черчилль стал вглядываться в лица офицеров, пытаясь понять, то ли он сам их вызвал на какой-нибудь инструктаж, то ли у них очередной печальный повод. И тут он с искренней радостью вдруг признал в молоденьких офицерах уже знакомый ему «интернационал», ищущий смысла жизни. «Слава тебе, Господи», – с облегчением подумал Черчилль. Успевший лечь на старое сердце тяжеленный камень растаял за те мгновения, пока он внимательно и с уже понятной для себя симпатией оглядывал эту «новую дюжину», как он для себя обозначил эту группу еще при своем разговоре с их Учителем.

Молодые люди тем временем с нескрываемым удивлением оглядывали друг друга, отряхиваясь от только что прошедшего мокрого снега. Ребята были в одинаковых фирменных длинных плащах и широких сапогах. Головные уборы также не отличались разнообразием. Половина молодых офицерских голов была защищена неудобными плоскими касками (мальчики не знают, но это же «tommies», вспомнил название касок Черчилль). Остальные были одеты в теплые лохматые шотландские шапки. Приветствуя собравшихся, Уинстон поднес руку к своей голове и улыбнулся. Подарок французского генерала – соседа по фронтовому участку, – пижонская по тогдашним меркам удобная круглая серо-голубая каска была на месте.

И мысли того времени, они тоже были здесь, на месте. Приглашая офицеров рассесться вокруг заваленного картами огромного стола бывшей трапезной монастыря, Черчилль перебирал в голове те самые мысли.

Он тогда заметно изменился, и вовсе не карьерная промашка заставила его измениться внутренне. Нет, Черчилль вовсе не считал, что его карьера сломана, он по-прежнему мечтал о руководстве всей Британией. Быть вторым после королевы – вот его судьба, он это чувствовал. Другое изменилось в нем.

Здесь, в крови и грязи этой войны, будущий лидер Великой Британии впервые в своей жизни серьезно задумался о том, куда же идет все Человечество. Не он лично и даже не его Великая Британия, а весь мир людей.

До этой войны он для себя решил: все на самом деле очень просто. Есть величие Британии, оно превыше всего. И есть его, Уинстона Черчилля, еще не сыгранная роль в дальнейшем становлении этого величия.

Но мировая война навсегда разрушила эту логику. Здесь, в этих окопах, в этой грязи, он сделал для себя исключительно важный вывод. Невозможно выхватить будущее одной, пусть и самой великой, страны из общего пути Человечества. Как выразился в минуту хорошего застолья его французский сосед по линии фронта, британцам давно пора усомниться, что Бог разговаривает с Человечеством на английском языке.

«Этим ребятам на один шаг легче, – вдруг позавидовал Черчилль, – поскольку эти молодые люди, судя по всему, изначально представляют собой разные культуры и нации, они могут одну ступеньку легко перешагнуть. Они сразу будут искать ответ для всех.

Только с чего вдруг они будут успешнее меня в этом поиске? На сколько лет они должны отстоять от меня в будущее? И что там, в этом будущем, должно успеть произойти? Надеюсь скоро понять».

– Ну, молодые люди, приветствую вас. Приветствую и сразу спрашиваю, что успели толкового надумать с прошлого раза, – открыл он встречу, увидев, что ребята освоились и смотрят на него в ожидании.

– С вашего разрешения, сэр, сегодня моя очередь. Я попробую рассказать, до чего мы смогли самостоятельно продвинуться, – взял слово смуглый юноша, хорошо знакомый акцент которого позволил Черчиллю безошибочно узнать в нем Индуса. – Мы расстались прошлый раз такие все радостные, что вроде как почти все уже поняли. А поняли мы следующее. Есть какой-то общий замысел, и он, конечно, не специально создан для отдельных людей, а один для Человечества. Получается, смысл жизни для каждого из нас просто в том, чтобы жить в согласии с замыслом Создателя. И тогда для каждого вопрос только в том, вписывается ли то, что он делает, в этот замысел, в общее движение к общей цели или нет.

Осталось всего ничего. Теперь понять бы еще этот самый общий для всех замысел. Как в старой сказке про мышей и кошку, наверное, знаете. Долго мышки думали, как бы обезопасить себя от кошки, и нашли выход – навесить на кошку колокольчик. Так радовались, это ведь отличная мысль. Только вот небольшая проблемка – кто этот колокольчик навесит.

Вот и у нас похоже. Мы все прямо так сначала обрадовались. Ура, не нужно искать каждому свою цель, просто нужно примерить свою жизнь к цели, поставленной для всего Человечества. Только вот как ее узнать, эту цель?

– Думаю, молодые люди, что вы не стали просто так сидеть. Даже догадываюсь, что вы стали делать. Я сам это сделал, когда до меня достучалось то же самое.

– Конечно, сэр. Мы припали к главным источникам ответов на такие вопросы. Все как один, не советуясь, бросились листать священные книги. Где же еще, как не там, искать ответ на этот вопрос. – И здесь Индус замолчал.

– Смущаетесь… Понимаю. Давайте я скажу то, что вы по молодости лет стесняетесь произнести, а я по той же самой причине возраста уже не боюсь. Неожиданно вы обнаружили, что все религии говорят только о том, «как» нужно нам идти по жизни, но не говорят «куда». Я правильно сформулировал ваш вывод?

– Точно! – с облегчением сказал Индус. – И мы, конечно, сильно расстроились. Если нет в священных книгах ответа о том, какова цель существования Человечества, то как же мы сможем цели своей жизни привести в соответствие с этой целью? Раньше мы хотя бы какие-то имели иллюзии, что каждый напряжется и чего-нибудь для себя поймет, найдет. То есть мы наивно надеялись разобраться каждый со своей проблемой. А получается, нужно понять, куда идет все Человечество. И теперь все совсем глухо. Без вариантов. То есть понятно, что есть, наверное, некая высшая цель, но мы ведь ее не знаем. Ну и что дальше? Жить как слепые котята? Пускать корни и раскидывать зеленые листочки, как редиска на грядке?

За огромным трапезным столом воцарилась тишина. Глядя на расстроенные лица ребят, Черчилль вспоминал свои размышления о цели существования Человечества, пришедшие к нему в этом полуразрушенном монастыре. Война, в которой приверженцы одной и той же великой религии безжалостно уничтожали друг друга с использованием новых видов оружия, заставила его понять: никакая религия не даст ответ на все вопросы. Бессонными ночами под артобстрелами он осознал: Человечеству придется понять кое-что самостоятельно. И Черчилль решительно прервал паузу. Так, как он делал это всегда, неожиданно и артистически красиво:

– А почему вы, молодые люди, решили, что цель Человечества должна быть нам, людям, именно объявлена? Ниспослана свыше?

– Простите, сэр, вы, значит, так нам прозрачно намекаете, что есть другие варианты познать замысел Создателя всего этого мира? – деликатно спросил юноша, внешний вид плюс интонация которого однозначно объяснили Черчиллю его семитское происхождение.

– Мне кажется, есть еще один вариант. Всем известный и вполне очевидный.

– Предлагаете самим разобраться? То есть вы считаете: Создателем так задумано, что людям нужно самим дойти до этого? – уточнил свой вопрос Еврей.

– Ну, если этого нет в священных книгах, то какие у нас, у людей, остаются другие варианты? – не скрывая иронии, спросил его и всех ребят Черчилль.

– Даже как-то сказать страшно, что следует людям самим взять и попробовать понять замысел Высшей силы. Сэр, извините меня за такой вопрос, а это не то самое, что называется гордыня? – с некоторой опаской спросил Индус.

– А разве Человечество уже этим не занимается от самого момента своего появления? – Черчилль улыбнулся и покачал головой туда-сюда справа налево, как в таких случаях обычно делают сами индусы (он помнил, это движение головой называется «ача-ача»). Индус увидел, понял и тоже улыбнулся. Черчилль продолжил: – Посудите сами. Создатель дал человеку разум и разрешил его использовать. В результате человечество постоянно, шаг за шагом постигает замысел Создателя по устройству этого мира. Все открытия физики, астрономии, биологии, да вообще всех наук – это и есть путь познания великого замысла.

Заметьте, нам ведь открывается не все сразу. Напротив, очень медленно, постепенно нам разрешено постигать, как устроен этот мир, по каким правилам он управляется и развивается. Наверное, чтобы мы не сломали чего-нибудь в мироустройстве, если еще не дозрели до следующего знания.

Так что правило, на мой взгляд, здесь простое. Его признают, по-моему, во всех религиях. Если нам разрешено что-то в замысле Создателя понять, то мы можем, а если нет, то нет. На все воля Божья. Но почему бы не попробовать узнать то, что именно вас интересует?

При этом мне, например, очевидно, что весь замысел Создателя Человечеству вряд ли дано будет познать. Но понять некоторую ближайшую Цель, поставленную Создателем перед нами всеми – почему бы и нет? – И Черчилль медленно обвел ребят взором, с удовольствием встречая согласно глядящие на него умные глаза.

Последним он посмотрел на Индуса, давая тому понять, что ждет ответа. Тот не заставил себя долго ждать:

– Ну, тогда мы отправляемся искать и думать дальше.

– Вот и правильно. Так что, как вы определитесь с какой-нибудь гипотезой, в смысле вашей версией Цели, ну или упретесь, так и встретимся, наверное. Это ведь не я назначаю наши встречи…

Черчилль надеялся сейчас услышать от ребят что-нибудь о том, как они общаются между собой и со своим Учителем.

Но тут в трапезной бывшего женского монастыря резко потемнело. Лица собеседников Черчилля застила пелена, и сон, глубокий сон охватил сознание бывшего бесстрашного полковника Первой мировой войны.