Пролог

Советский посол в одном из молодых африканских государств просматривал корреспонденцию, когда в дверь постучали и в кабинет вошел секретарь.

- Извините, Иван Макарович, но какой-то чудак непременно хочет видеть вас. - Он чуть улыбнулся. - И притом немедленно.

- Направьте его к Мелконяну, - не отрываясь от бумаг, проговорил посол.

- Я пробовал. Но он хочет видеть именно вас.

Посол вздохнул:

- Говорит, что речь идет о деле государственной важности? Местный житель? Иностранец?

- Да наш советский инженер. Работает здесь по контракту, руководит строительством дороги через самые дебри. Некий Горохов Степан Прокофьевич.

Почесывая бровь концом авторучки, посол задумался.

- Государственное дело? - усмехнулся он.

Секретарь молча развел руками.

- Ну хорошо. Пусть войдет.

Секретарь вышел из кабинета, а посол отодвинул бумаги и откинулся на спинку кресла. Почти тотчас дверь открылась снова, и в кабинет вошел рослый плечистый мужчина лет тридцати пяти, курносый, с добродушным упрямым лицом. В руках он держал потертую, но еще добротную сумку военного образца. «Типичный россиянин», - подумал посол.

«Россиянин» поздоровался и замялся возле двери.

- Слушаю вас, - ободрил его посол.

Горохов просто и совсем не смущенно улыбнулся.

- Да тут и рассказывать-то особенно нечего, - заметно окая, сказал он, - вот, смотрите сами.

Подойдя к столу, он расстегнул сумку, вынул из нее небольшую шкатулку черного дерева и положил перед послом. Тот терпеливо ждал продолжения, но Горохов, по всей видимости, считал свою миссию исчерпанной. Он лишь улыбнулся и деловито поощрил посла:

- Смотрите, смотрите!

Посол скрыл улыбку, предложил своему оригинальному посетителю стул и пододвинул шкатулку к себе. Она была легкой и неслышно скользнула по стеклу, которым был покрыт стол. Несколько секунд посол рассматривал шкатулку, а потом, пожав плечами, нажал кнопку запорного устройства. Мягко откинулась крышка. Внутри шкатулки на черном бархате рядком лежали три белесых камня, величиной с грецкий орех каждый. Некоторое время посол разглядывал камни довольно скептически. А потом у него вдруг зазвенело в ушах. Это были ювелирные алмазы высокого качества! В молодости посол работал во Внешторге и, в частности, занимался импортом алмазов. Он прошел хорошую школу и не мог ошибиться. Перед ним лежали миллионы золотых рублей! Не без трепета посол взял один из камней и провел им по стеклу. Камень легко вошел в ткань полированной поверхности и вязко потянулся, оставляя в ней глубокую царапину.

- Всё царапают, - хладнокровно подтвердил Горохов. - Даже рубины, что стоят в часах, и те царапают. Я пробовал.

Посол бережно положил камень в шкатулку и поднял глаза на посетителя:

- Вы знали, что это алмазы?

Горохов улыбнулся:

- Знал.

- А вы имеете представление об их стоимости?

- Говорили мне и об этом.

Посол долго смотрел на спокойно сидящего перед ним дорожного инженера.

- Откуда они у вас? - спросил он наконец.

Горохов почесал затылок:

- Да боюсь, не поверите, прямо как в сказке. Эти алмазы передал мне вместе со шкатулкой французский геолог Анри Бланшар.

Посол посмотрел на драгоценные камни миллионной стоимости и перевел взгляд на спокойного человека с упрямой складкой бровей, что сидел перед ним:

- Уж вам-то поверю, Степан Прокофьевич. Рассказывайте…

…Горохов наткнулся на Анри Бланшара в сумрачном, почти непроходимом тропическом лесу совершенно случайно, когда в сопровождении нескольких африканцев осматривал трассу будущей дороги. Он вздрогнул от неожиданности, услышав слабый человеческий голос, окликнувший его по-французски. Обернувшись, Горохов увидел худого изможденного старика, лежавшего у подножия древесного исполина. Рядом с ним валялся винчестер. Оправившись от неожиданности, Горохов сделал несколько шагов и опустился перед стариком на колени.

- Кто вы? Как сюда попали? - изумленно спросил он, от неожиданности с некоторым трудом подбирая французские слова.

- Пить, - сказал старик.

Горохов отцепил от пояса свою флягу, в которой был крепкий чай с лимонным соком. Старик все пытался приподняться, но это ему не удавалось. Горохов помог ему, обхватив за шею свободной рукой, и почувствовал, что старик буквально пышет жаром. Пил старик долго и жадно, чаю во фляге осталось только на самом донышке, а напившись, бессильно откинулся на спину и закрыл глаза. Горохов решил, что он потерял сознание, и сказал своим провожатым, чтобы они быстренько изготовили носилки. Было совершенно ясно, что больного придется нести.

Когда африканцы скрылись в зеленой чаще, старик спросил, не открывая глаз:

- Вы не француз. Кто вы?

Горохов склонился к старику:

- Русский.

Веки больного дрогнули, открылись, и на Горохова в упор глянули черные, лихорадочно блестевшие глаза.

- Русский? В Африке? - недоверчиво переспросил старик.

- Русский и в Африке, - улыбнулся Горохов. - Дорогу здесь строю.

- Откуда вы знаете французский?

- До того, как попасть сюда, я работал в Алжире. И там строил дорогу.

- Вы дорожный инженер?

- Он самый.

Старик кивнул и прикрыл глаза. Полагая, что разговор закончен и что этот больной человек хочет отдохнуть, Горохов начал было подниматься на ноги.

Но француз тут же открыл глаза и нетерпеливо двинул рукой:

- Подождите. У меня к вам важное дело.

- Слушаю.

- Какое сегодня число? Год?

После недоуменной паузы Горохов ответил.

- Все верно, - пробормотал старик. - Три года, две недели и еще один день.

- Простите?

Старик слабо улыбнулся:

- Вы знаете, кто такой Эдмон Дантес?

Горохов хотел было сказать, что это убийца Пушкина, но ему подумалось, что того звали не Эдмон. И потом, этот старик - француз. А Горохов по Алжиру знал, что французы не очень-то сведущи в русской поэзии. Какие уж тут Дантесы! И вдруг Горохова осенило:

- Это из Дюма? Граф Монте-Кристо?

- Верно. Вы помните, сколько лет пробыл Дантес в тюремном подземелье?

- Лет двадцать, по-моему. Точно не помню.

- И я точно не помню. Лет двадцать! Не может человек столько выдержать… Дюма это придумал. Он вообще был мастер придумывать. Я пробыл в тюремном подземелье три года. Три года, две недели и один день! И я хорошо теперь знаю, что двадцатилетнее подземное заточение выдержать невозможно.

Разглядывая изможденного старика, Горохов подумал, что и впрямь можно поверить, будто его держали в каком-то заточении. Может быть, даже и целых три года! Но вслух он сказал другое:

- Но ведь Дантес был не один. У него был друг и учитель. Старик, что подарил ему богатства.

- Аббат Фариа? - Старик непонятно усмехнулся. - У меня тоже был… нет, не друг и не учитель. Скорее ученик. А вернее, собеседник. Ведь кое-что он знал лучше меня. Богатый собеседник! Богаче аббата Фариа. Жаль только, что он не был существом во плоти и крови.

- Кто же он был? - без особого интереса, больше по обязанности полюбопытствовал Горохов, видя, что у старика знакомый ему самому пароксизм лихорадки и что он может понести сейчас любую чепуху.

- Дьявол. Множественный дьявол с единой душой! Понимаете?

- А чего же тут не понять? Дьявол - он и есть дьявол.

Подошел африканец и сказал, что носилки готовы, так что можно идти.

Горохов осторожно положил свою руку на исхудавшее плечо старика:

- Мы отнесем вас в лагерь. Там есть врач. И хирург, и терапевт, и вообще мастер на все руки.

Но когда Горохов стал подниматься на ноги, француз снова остановил его повелительным движением руки:

- Момент! Пусть они отойдут. Я хочу говорить с вами с глазу на глаз.

- Может быть, в лагере это будет удобнее?

Старик слабо улыбнулся:

- До лагеря я могу умереть. - Он повысил голос и сначала по-английски, а потом на африкаанс приказал рабочим отойти. Подождав, пока его приказание будет выполнено, старик перевел взгляд на Горохова.