Получив задание от генерала Кочергина, которому звонила Гранская и просила выяснить фамилию актрисы, игравшей главную роль в фильме Довгаля, майор Велехов тут же принялся за дело. Связался по телефону с московским кинопрокатом, но там о такой картине не слышали. Как и в Госкино. Союз кинематографистов оказался еще более неосведомленной организацией. Оставалось одно – Госфильмфонд. Он находился в Белых Столбах. Хочешь не хочешь, а нужно было ехать за город. Перед выездом Велехов позвонил и предупредил о своем визите. Встретил его научный сотрудник лет сорока, с окладистой бородой.

– Жаров, Борис Иванович,– представился он.

– Петр Ильич,– пожал ему руку майор.– Подходящая у вас фамилия для этого учреждения.– Он имел в виду знаменитого в прошлом киноартиста.

– А вот вам бы подошло работать в консерватории,– улыбнулся Жаров, намекая на то, что Велехов был двойным тезкой Чайковского.

Оба рассмеялись. Контакт, таким образом, был налажен. Жаров провел опера в крохотный просмотровый зал, усадил в кресло, а сам устроился за пультом. Он попросил по микрофону невидимого механика начинать, и тут же погас свет. На экране поплыли облака в бесконечном небе, зазвучала электронная музыка, и возникло название «Девушка из моих снов». Затем камера панорамой показала землю с высоты птичьего полета – рощицы, поля, большое село, раскинувшееся у озера. Это видел, оказывается, паренек, парящий на дельтаплане…

Сюжет картины был незамысловатый. Юноша мечтает о небе и, конечно, о той единственной девушке, которая является ему во снах. Герой отправляется в город поступать в летное училище. Там есть и другое учебное заведение, где готовят артистов для эстрады. В него подала документы девушка из провинции, встреча с которой показала, что они предназначены друг для друга. Если у паренька с поступлением все складывается удачно, то девушка срезается на первом же туре. Конечно, слезы, отчаяние. И тогда влюбленный юноша предлагает своей Джульетте план покорения сердца жестокого председателя отборочной комиссии. Будущий летчик заманивает его в городской сад, где на летней площадке выступает его избранница. Следующее ее «выступление» проходит на банкете по случаю юбилея большого начальника, отвечающего за искусство. В результате этих и других забавных уловок председатель экзаменационной комиссии покорен талантом девушки. И, отправляясь в свой первый учебный полет, пылкий Ромео просит инструктора, управляющего самолетом, пролететь над зданием, где в балетном классе девушка делает первые шаги к вершинам мастерства… Титры режиссер поместил в самом конце фильма. Так что только через полтора часа майор узнал то, ради чего приехал. Артистку звали Лайма Кирсанова.

– А что,– сказал Велехов, когда зажегся свет,– неплохая картина. Весело смотрится, легко…

– И странно, что не пошла,– развел руками Жаров.– Пойдемте, поговорим у меня в кабинете.

Когда они шли по коридору, Борис Иванович бубнил мелодию песенки, которая проходила лейтмотивом через весь фильм. Он усадил гостя в кресло, а сам устроился за письменным столом.

– Так расточительно относиться к своему богатству – просто преступление! – неожиданно горячо произнес Жаров.

– О чем вы?– не понял майор.

– О таких, как Кирсанова… фактура сексбомбы, приятный голос, пластика! Ей-богу, где-нибудь на Западе из нее сделали бы суперзвезду, а у нас так и не проявилась… Правильно сказал Пушкин: и догадал же черт меня родиться в России с душой и талантом! – Он махнул рукой.– Да мало ли таких Кирсановых? Вспомните Гурченко. Сверкнула и погасла на много лет…

– Ей, по-моему, грех жаловаться,– заметил Велехов.– Смотрел я в субботу телевизор. По одной программе Гурченко играет в фильме о войне, по другой показывают водевиль с ней, по третьей у нее берет интервью Никита Михалков…

– Но ведь лучшие годы ее не снимали,– возразил Жаров.– А Татьяна Самойлова? Я считаю, одна из лучших актрис в мировом кино. А где вы ее видели? В трех-четырех фильмах, не более. Для такого талантища надо было специально писать сценарии, приглашать самых знаменитых режиссеров.– Борис Иванович увидел, что Велехов незаметно поглядывает на часы.– Спешите?

– В общем-то, надо позвонить… Разрешите? – сказал майор.

– Ради Бога.

Оперуполномоченный позвонил в МУР и попросил срочно связать его с Граненой. Дорога была каждая минута.

– Что-нибудь знаете о судьбе режиссера Довгаля? – спросил Велехов.

– К сожалению, нет,– ответил Жаров.– Не знаю и почему запретили «Девушку из моих снов».

– Может, потому, что Довгаль сидел? – высказал предположение Велехов.

– Сидел? – удивился Борис Иванович.– Ну, тогда все понятно. А я-то гадал…

Резко зазвонил телефон. Это дали Южноморск.

– Приветствую вас, Инга Казимировна! – поздоровался майор.– Фамилия, интересующая вас, Кирсанова. Отчество постараюсь разузнать…

Виктор Павлович Жур валялся на диване. Настроение – хоть вешайся. Капитан не мог простить себе, что он, старый сыскной волк, так опростоволосился с Бабухиным.

Наконец пришла с работы жена, привела из яслей Сережку.

– Батюшки мои! – всплеснула Лина руками, увидев забинтованную ногу мужа.

Виктор Павлович с трудом успокоил ее.

– Не волнуйся. Ну, небольшой вывих…

И, чтобы продемонстрировать, что ничего страшного с ним не произошло, прошелся по комнате с палочкой, несколько раз присел на здоровой ноге, подпрыгнул. Сынишка весьма заинтересовался забинтованной ногой папы. Особенно понравилась палка. Сам он только недавно начал ходить и, держась за деревянную подпорку отца, с удовольствием ковылял рядом.

– Вот видишь,– сказал повеселевший Виктор Павлович жене,– пацану забава.

В коридоре прозвучал звонок. Жур двинулся было открывать.

– Сиди уж, инвалид,– сказала Лина, немного пришедшая в себя, и вышла из комнаты.

Вернулась она с незнакомым мужчиной, взяла малыша и удалилась. Гость положил на стол видавший виды портфель.

– Гурий Тихонович Гарнич-Гарницкий,– протянул он руку хозяину.

– А-а, здравствуйте, здравствуйте,– пожал крепкую сухую руку капитан.– Мне говорил о вас по телефону Акатов. Фамилия у вас запоминающаяся.

– Ну и славно, что говорил,– поискал глазами стул оперуполномоченный Одесского управления внутренних дел.– А фамилия действительно редкая, у нас в Одессе не встречал.

– Присаживайтесь на диван,– предложил Виктор Павлович и бухнулся рядом с Гарнич-Гарницким, плохо еще пока справляясь с ногой в повязке.– К обеду как раз подоспели…

– Спасибо за приглашение, но спешу,– вежливо отказался одессит.– Я ведь у вас в городе курортник, отдыхать прибыл. Заодно кое-что привез по службе… Решил не терять время. Поставил в санатории вещи и сразу в управление, а мне сказали, что Денис в командировке, а вы на бюллетене. Захотелось навестить. Без предварительного звонка. Извините…

– Очень хорошо сделали,– обрадовался Жур, которому приятно было сознавать, что он, несмотря на бюллетень, все же при деле.

– Не знаю, правда,– продолжал Гурий Тихонович,– поможет вам или нет… Короче, зашел я вчера днем к Эрмитажу, одному бывшему зэку…

– Я в курсе,– кивнул Жур.

– Думаю: может, он что новенькое узнал для вас? А в его комнате заплаканная племянница, Василиса. Где, спрашиваю, дядя? Она и ошарашивает меня: помер, говорит, Егор Иванович. Только что увезли в морг… Вот те на, думаю… Совсем недавно еще сидели с ним, чаи распивали…

– Старенький был? – поинтересовался Виктор Павлович.

– За семьдесят… Я попросил ее рассказать, что же случилось. Василиса говорит, что накануне вечером дядя был у нее, пятерку просил взаймы на два дня. Она отказала: не денег было жалко, а пить старику нельзя. Егор Иванович обиделся, посчитал, что она просто жмотит. Так осерчал, что даже не сел ужинать. Собрался уходить. Василиса спрашивает: домой? Эрмитаж буркнул, что надо кое с кем встретиться, поговорить. Задание, мол, такое есть… А с утра Василиса схватилась за голову: почему, дура этакая, не дала дядьке пятерку? Ведь выписать может ее из квартиры – и прощай надежда на дядькину жилплощадь!… Побежала в магазин, сама купила бутылку и поспешила к старику. Прибегает, а он лежит на полу, уже окоченел. А в руке – вот это…

Гарнич-Гарницкий открыл портфель, извлек сложенный вчетверо лист бумаги. Когда он его развернул, оказалось – афиша. С нее глядел мужчина лет пятидесяти. Тщательно зачесанные назад волосы, пронзительные, буквально завораживающие глаза. На нем был синий костюм, галстук. Руки сложены на груди по-наполеоновски.

Углы и низ афишы были оторваны.

– Кто это? – спросил Жур, не отрывая глаз от портрета.

– Как сказала Василиса, не то артист, не то врач. Несколько раз выступал у нас в Одессе. Излечил многих.

– Вроде Кашпировского?

– Вот-вот… Василиса вспомнила: дядя говорил, что был у этого артиста на сеансе и как будто после этого ему полегчало. У старика дрожали руки, Паркинсон… Понимаете, Виктор Павлович, мы выяснили следующее. От племянницы Эрмитаж пошел к своему приятелю. Они тут же купили бутылку самогонки. Выпили. И вдруг Егор Иванович спрашивает: кто тебе делал наколку – этот якорек… Тот ответил – ребята на флоте. Эрмитаж говорит: а я видел недавно точно такую же наколку на фотографии. Приятель пошел провожать Эрмитажа домой, так как старик сильно захмелел. По дороге он вдруг увидел на стене старую афишу, оживился, сорвал ее аккуратненько и заявил, что эту афишу он должен послать в Южноморск. Но, увы… Не послал. Виной тому самогон. Есть подозрение, что Эрмитаж умер от отравления. Потому что его собутыльник попал в больницу. Наверное, им подсунули вместо самогона метиловый спирт…

– Как фамилия артиста?– неожиданно заволновался Жур.

– А Бог его знает. Василиса не запомнила. Я еще подумал…

Он не договорил, увидев, что Жур вдруг вскочил и, забыв про палку, на одной ноге допрыгал до шкафа, распахнул дверцу, сдернул с вешалки костюм и тут же стал переодеваться.

– Лина! – крикнул Виктор Павлович, застегивая пиджак. На пороге появилась жена.– Найди калошу на эту ногу,– показал он на забинтованную.

– Зачем?– удивилась та.

– Скорей! – повысил голос Жур.

Гарнич-Гариицкий с удивлением следил за тем, как хозяин квартиры вызвал оперативную машину, как привязывал к забинтованной ноге калошу.

Через десять минут они уже мчались по улицам Южноморска, а капитан так пока еще ничего и не объяснил своему одесскому коллеге.

Машина остановилась у демонстрационного центра «Люкс-панорама», где сегодня утром Жур так бесславно упустил Бабухина. Оба опера поднялись в приемную генерального директора. На этот раз Жанна – секретарша была на месте. Жура она узнала сразу. На ее лице был неподдельный испуг.

– Пожалуйста, откройте! – попросил Виктор Павлович, указав на дверь кабинета Бабухина.

Жанна поспешно выполнила просьбу.

В сопровождении ее и Гарнич-Гарницкого Жур буквально чуть ли не ворвался в комнату. И остановился возле одной из афиш, висевших на стене. На ней был изображен тот же человек, что и на привезенной Гарнич-Гарницким, только в другом костюме – фраке и с галстуком-бабочкой.

Наверху крупными буквами было выведено: колдун, экстрасенс, целитель. А внизу еще более крупным шрифтом – Станислав Зерцалов.

– Ну что? – торжествующе произнес Виктор Павлович, сравнивая обе афишы.

– Да, верно,– кивнул Гарнич-Гарницкий, не понимая, однако, причин возбуждения Жура.

Тот молча вынул из кармана фотографию обезглавленного трупа в чемодане. Одежда, что была на убитом, полностью совпадала с одеянием Зерцалова на одесской афише.

– М-м-м,– промычал с улыбкой Гурий Тихонович.

Уж кто-кто, а он мог теперь в полной мере оценить открытие коллеги. Только стоящая в сторонке секретарша была в неведении насчет происходящего.

– Адрес Зерцалова у вас есть? – обратился к ней Жур.

– Станислава Аскольдовича? – вздрогнула та от неожиданности.

– Да, да,– нетерпеливо сказал оперуполномоченный.

– Вообще-то он не здешний… И перестал выступать под нашей эгидой.

– Почему?

– У них с генеральным директором возникли какие-то крупные разногласия из-за гонорара. И теперь Зерцалов, кажется, выступает от какого-то концертного кооператива.

– А куда вы ему посылали деньги, по какому адресу?

– Это легко можно узнать в бухгалтерии.

Секретарша кому-то позвонила, и тут же появилась пожилая женщина.

– Деньги мы переводим Зерцалову сюда, в Южноморск,– сказала женщина, глядя на бумажку,– по адресу: Капитанский бульвар, дом пятнадцать, квартира тридцать два. Есть номер телефона…

Жур записал адрес и номер телефона, поблагодарил женщину из бухгалтерии и, сопровождаемый Гарнич-Гарницким, спустился к машине.

– Поздравляю, капитан,– крепко пожал ему руку Гурий Тихонович.– А может, скоро и майор? – лукаво подмигнул он.

– С меня причитается,– весело сказал Жур.– И не бутылка, а целый ящик.

– Кефира,– усмехнулся одессит.– Язва, будь она неладна… Может быть, в санатории помогут…

– Прошу,– открыл перед ним дверцу Виктор Павлович.

– Спасибо, я больше привык на своих двоих.

– Садитесь, садитесь,– настойчиво предложил Жур.– Подброшу.

– Тогда вы первый…

Гарнич-Гарницкому надо было в курортную поликлинику.

– Что, думаете, у нас эскулапы лучше, чем в Одессе? – балагурил Виктор Павлович.

– Если честно, то на врачей я уже махнул рукой. Травами лечусь…

Когда подъехали к нужному зданию, Жур поблагодарил Гарнич-Гарницкого за неоценимую услугу и просил звонить, если тому понадобится помощь. Затем Виктор Павлович поехал на Капитанский бульвар.

Разболелась нога, но капитан не обращал на это внимание. На третий этаж поднялся чуть ли не в мгновение ока – так велико было нетерпение. Нажал на кнопку звонка. Дверь отворилась.

Перед ним стояла… Инга Казимировна Гранская.

– Как?! – вырвалось у оперуполномоченного.

– Что, как? – спросила недоумевающе следователь, глядя на забинтованную ногу капитана с привязанной галошей.

– И вы, значит, вышли на убитого?

– Убитого? – еще больше расширились глаза у Инги Казимировны.

– Ну, Зерцалова…

Некоторое время ошарашенная Гранская переваривала услышанное.

– Господи, что же вы стоите?– пришла она наконец в себя.– Пойдемте скорее…

Она потащила Виктора Павловича на кухню. Через открытую дверь Жур успел заметить в комнате младшего лейтенанта милиции, молодую блондинку и пожилого мужчину.

– Садитесь, выкладывайте! – горела нетерпением Гранская.

Жур разложил на кухонном столе две афиши и рядом положил фотографию трупа.

– Неужели убитый – Зерцалов?– произнесла Инга Казимировна, в голосе которой одновременно слышались и торжество, и сомнение.

– Он,– убежденно проговорил Жур.– Смотрите, костюм один и тот же, эти пуговички на воротнике, галстук. А главное – перстень.

На одесской афише на пальце Зерцалова был изображен тот самый необычный перстень, что менял окраску.

– Что ж, допустим, так оно и есть,– согласилась следователь. Видя, что Виктор Павлович хочет протестовать, она остановила его жестом.– Да-да, допустим… Пока не будет других неопровержимых доказательств… Кстати, откуда у вас афиши?

Капитан вкратце рассказал о визите Гарнич-Гарницкого и о посещении «Люкс-панорамы».

– Гурий Тихонович выдвинул предположение, что Эрмитаж, ну, тот самый бывший зэк, скорее всего распознал Зерцалова по наколке на руке…– заключил Жур, а потом спросил Гранскую; – Ну а вы как сюда попали?

Пришлось и Гранской поведать об эпопее с установлением личности Кирсановой.

– В ее квартире мы и находимся,– закончила Инга Казимировна.

– Хозяйка – это та блондинка, что в той комнате?– спросил Жур. И показал на дверь кухни.

– Хозяйки нет дома уже несколько дней. Так сказали соседи. А мужчина и женщина – понятые. Пожилой слесарь, он открыл дверь.

На кухне появилась кошка.

– Голодная была – ужас! – заметив животное, сказала Инга Казимировна.– Накормили, стала ласкаться.

– Что, Кирсанова живет одна?

– Судя по прописке, да. А вот уже начало обыска говорит о том, что здесь жил и мужчина… Правда, мы только начали… А тут вы…

– Разрешите участвовать? – попросил капитан и, перехватив взгляд Гранской на его ногу, улыбнулся: – Рано меня списывать.

– Хорошо, идемте,– поднялась следователь.– А то заставили понятых ждать.

Когда Инга Казимировна представила Жура, понятые подозрительно посмотрели на сыщика, его палочку и галошу.

Комната, с которой начали обыск, служила, видимо, хозяйке столовой и гостиной. Обстановка была дорогая, но старомодная. Лет двадцать назад это был шик. Поражало обилие хрусталя, фарфоровых безделушек, бронзовых статуэток. На стенах висели ковры. Под стать мебели был и цветной телевизор – один из первых тяжеловесных мастодонтов.

В тумбочке под ним Гранскую ждала первая интересная находка: пустой конверт. Обратный адрес – Новобалтийск, ул. Победы, дом 13, кв. 9. Письмо пришло от Зерцалова С. А. Судя по штемпелю, полтора месяца назад.

Следующая находка – коробка из-под шоколадных конфет, в которой лежало несколько телеграмм и открыток. В основном от Зерцалова. Из различных городов: Ростова, Алма-Аты, Одессы, Сочи, Пятигорска. Свои послания он неизменно заканчивал словами: «целую тысячу раз, твой Станислав». Другие послания – от Маргариты Корецкой. По-видимому, близкой подруги Кирсановой из Москвы.

И еще одна находка озадачила Ингу Казимировну и привела в смущение понятых. Это была кипа брошюр, буклетов, книжечек эротического содержания. «Любовники Екатерины Второй», сборник секс-анекдотов, руководство к интимной жизни и прочая литература, что раньше считалась запретной, а теперь продавалась бойкими молодыми людьми чуть ли не на каждом углу в особо людных местах. Возле Центрального универмага, в подземных переходах, на автобусных станциях, на «фарцплаце». Издания эти были предельно откровенны, рисунки и фотографии – натуралистические. В них без всяких эвфемизмов рассказывалось об эротике, приводились способы удовлетворения половой страсти.

До недавнего времени все это проходило по разряду порнографии. Нынче же считалось чуть ли не учебными пособиями для сексуального просвещения масс…

– Перейдем в другую комнату,– предложила следователь.

Она вошла первой, щелкнула выключателем и невольно отшатнулась: в углу стоял человек без головы.

«Что за наваждение?» – испугалась Гранская.

Но через мгновение поняла, что это всего-навсего манекен на подставке с надетым на него фраком. На стене висела фотография Зерцалова, где он был в своем шикарном наряде с галстуком-бабочкой.

Следователь осмотрела комнату. Все здесь располагало к интиму и любви. Широченная кровать из карельской березы, пушистый ковер на полу и множество зеркал, одно из которых было зачем-то сбоку от кровати.

«Определенно хозяйка помешана на сексе»,– отметила про себя Инга Казимировна.

Осмотр начали с огромного шифоньера, тоже из карельской березы. Гранская открыла его и замерла: внизу, под одеждой, стоял точно такой же чемодан, в каком был обнаружен обезглавленный труп. Желтой кожи, на колесиках…

Инга Казимировна и Виктор Павлович переглянулись.

В чемодане лежали женские шерстяные вещи, от которых остро пахло нафталином.

Нужно сказать, что гардероб у Кирсановой был богатый. Наряды на любой сезон и случай. Около десятка пар обуви. Только импорт. Дюжина нижнего белья была тоже заграничной.

Но на что обратила внимание следователь – здесь же на вешалках висели два мужских костюма, несколько сорочек. Размер соответствовал комплекции убитого. В коробе лежали щегольские мужские лаковые полуботинки. Вероятно, для выступлений.

«Похоже, что Зерцалов чувствовал себя здесь как дома»,– подумала Гранская.

Об этом же говорило и то обстоятельство, что в ванной комнате на полке для туалетных принадлежностей, помимо всяких женских щеток, лосьонов и мазей, находился прибор для бритья и кремы, предназначенные для мужчин. А на вешалке висели женский и мужской красивые махровые халаты.

Предназначение третьей комнаты определить было трудно. В красном углу – икона в тяжелом металлическом окладе с потухшей лампадкой под ней. Кожаный диванчик, стеллаж с книгами, торшер. Создавалось впечатление, что это уголок для размышлений и молитв.

Помимо книг беллетристических, на полках стояли и сугубо научные. «Пространство и время в макро-, мега- и микромире», «Психологические возможности человека», «Неклассическое врачевание: прошлое и настоящее», «Внушение на расстоянии», «Парапсихология и современное естествознание», «Молот ведьм»…

«Ну и вкусы у Кирсановой,– удивилась Ища Казимировна.– Эротика, религия, парапсихология… Как это может совмещаться в одном человеке?»

На нижней полке журнального столика вперемежку с восточными календарями и картами астрологов лежало несколько толстых общих тетрадей. Инга Казимировна открыла одну из них. На пожелтевшей от времени странице неустоявшимся почерком было выведено: «Все, я решила записывать каждый день, что случилось со мной…»

Это явно были дневники. Вела их хозяйка, видимо, давно. Инга Казимировна пересчитала тетради – восемь штук. Вся, можно сказать, жизнь.

Перешли на кухню. В ней ничего примечательного не было. Пока Гранская не заглянула в холодильник.

– Прошу обратить внимание,– сказала она понятым.– Открытая банка с черной икрой, открытая банка с красной икрой… Балык… Сервелат… Открытая банка с крабами… Половина бутылки коньяка. Коньяк армянский «Юбилейный»…

Жур сразу догадался, в чем дело: это были продукты, которые судмедэксперт обнаружил в желудке убитого при вскрытии трупа.

– Вот еще доказательство,– не удержавшись, негромко заметил капитан.

Гранская не успела отреагировать – зазвонил телефон. Трубка-аппарат висела на стене.

– Слушаю,– ответила следователь.

Звонкий девичий голос спросил:

– Это квартира Кирсановой?

– Да.

– О, слава Богу! – радостно проговорили на том конце провода.– Третий день звоню и никак не могу застать… А ведь вы должны были быть вчера у нас на приеме…

– А кто это?

– Таня Кормилицына. Ну, из поликлиники,– продолжала девушка.– Лайма Владимировна…

– Это не Лайма Владимировна,– сказала Гранская.– А что вы хотите ей передать?

– Ой, пожалуйста, скажите, чтобы она завтра до десяти утра обязательно зашла в четвертый кабинет.

– А зачем?

– Понимаете, двадцать второго она сдала кровь на анализ. Врачу он не понравился. Нужно повторить… Направление будет лежать в регистратуре. Передадите?

– Постараюсь,– ответила следователь.

– Ой, большое спасибо! До свидания!

– Всего доброго.

Инга Казимировна положила трубку. Жур, в самом начале телефонного разговора выскочивший в коридор, где находился параллельный аппарат, возвратился на кухню.

– Двадцать второго, двадцать второго,– озабоченно повторила следователь.

Виктор Павлович понял, что ее насторожило: в ночь с двадцать второго на двадцать третье октября был убит Зерцалов. И уже три дня хозяйка отсутствовала. О чем, впрочем, говорили и пожухлые шары герани в горшках на подоконнике. Земля совсем пересохла…

Гранская попросила понятых и участкового побыть на кухне и поманила капитана за собой. Они прошли в гостиную.

– Не нравится мне все это,– сказала следователь, закрывая плотно дверь.

– Подозрительно,– согласился оперуполномоченный.– У меня такое впечатление, что Кирсанова не собиралась надолго отлучаться из дома.

– И у меня,– задумчиво произнесла Гранская. Брошенная, голодная кошка, домашний халатик на вешалке, шлепанцы… Холодильник забит… Суп, казанок с жарким, сметана, кефир…

– Надо допросить соседей по площадке.

– Да, сделаю это сразу после обыска,– согласилась Гранская.

– А история с поликлиникой вас не настораживает?

– Нет. Кирсанова уехала из Москвы по состоянию здоровья и в поликлинику обращается довольно часто. А вот что касается анализа крови, то он на этой стадии может нам пригодиться.

Послышалось царапанье в дверь. Жур приоткрыл ее. В комнату грациозно прошествовала кошка и стала тереться о ноги капитана.

– Если Кирсанова пропала, может, возьму киску домой? Жизнь ей спасу, а сыну живность в доме будет в радость,– сказал Виктор Павлович, но, встретив строгий взгляд следователя, тут же осекся, а потом добавил:– Вернется хозяйка – отдам.

– Господь с вами,– замахала руками Гранская,– скажут воспользовались чужим добром.

– Каким добром? – удивился капитан.– Такого добра сколько угодно лазает по помойкам.

– Ой, не скажите. Эта особа редчайшей породы. Кирсанова говорила соседке, что купила ее котенком знаете за сколько?

– Представления не имею,– пожал плечами Жур.

– За три с половиной тысячи…

– Не может быть! – воскликнул капитан.– За котенка три с половиной тысячи? Да я за год столько зарплаты не получаю. А впрочем,– улыбнулся Жур,– быть может, это одна из тех кошек, что водятся в Замоскворечье.

– А чем они знамениты? – на этот раз поинтересовалась уже Гранская.

– А вы разве не читали?

– Нет.

– Особые кошки водятся в Замоскворечье. Они пересекают улицу от дома к дому, из стены выходят, в стену же и возвращаются. Смешно? Если верить автору, то не очень. Дело в том, что, если окажешься на пути такой мурки, лишишься рассудка.

– Чушь какая-то,– махнула рукой Гранская.

– Не знаю, не знаю, за что купил, за то и продаю,– улыбнулся Жур.– А вот платить за котенка три с половиной тысячи – разве это не чушь?

Не желая продолжать дискуссию о ценах на животных, Гранская предложила кирсановскую кошку передать на сохранность соседке, если та, конечно, согласится, и оформить все как положено.

Виктор Павлович кивнул, наклонился и стал изучать пол в комнате.

– Интересно, лежал ли здесь ковер,– пробормотал он.

– Вы что, думаете, убийство Зерцалова могли совершить именно в этой комнате?– спросила Гранская.

– И не только Зерцалова.– Виктор Павлович колупнул кончиком перочинного ножичка шов между паркетинами.– Надо взять соскобы… И на кухне, и в других комнатах.

– И в сливах под раковинами, и в унитазе.– Гранская открыла дверь в коридор и позвала участкового.

Он тут же появился на пороге.

– Вы знаете телефон вашей поликлиники?– спросила следователь.

– А как же,– ответил младший лейтенант и тут же назвал номер.

Гранская позвонила в регистратуру поликлиники, а затем Кормилицыной. Минутами тремя позже – и она бы уже не застала Таню Кормилицыну.

– Таня,– сказала Инга Казимировна,– с вами говорит Гранская – следователь по особо важным делам областной прокуратуры.

– Ой,– только и вымолвила свое любимое восклицание девушка.

– Скажите, пожалуйста, у вас сохранилась кровь Кирсановой?

– Конечно! Та, что она сдавала последний раз.

– Таня, очень прошу вас, задержитесь еще немного. К вам сейчас подъедет капитан милиции Жур. Передайте, пожалуйста, ему кровь Кирсановой.

– А можно? – с испугом проговорили на том конце провода.

– Нужно, товарищ Кормилицына,– строго сказала следователь.– Капитан все согласует с вашим начальством и оформит как надо.

– Хорошо, я подожду,– пролепетала Кормилицына.

Операция по изъятию крови Кирсановой заняла у Виктора Павловича не более двадцати минут – поликлиника находилась за углом. Еще через полчаса капитан мчался в лабораторию судебных экспертиз с постановлением Гранской о проведении исследования соскобов, сделанных в квартире Кирсановой, на предмет обнаружения в них человеческой крови и идентификации с кровью убитого и Кирсановой. Заведующий лабораторией не обещал провести исследования срочно, как того просил Жур: сотрудники у него, мол, загружены по горло, очередь растет, а все не то что просят, а требуют проводить экспертизы немедленно. Виктор Павлович пригрозил пожаловаться прокурору области Измайлову, который держит дело под личным контролем. Завлаб скрепя сердце сдался.

Жур позвонил Гранской, сказал, что едет назад.

– В этом нет необходимости. Справлюсь сама. А вы поезжайте домой, полежите…

– Ерунда!

– Виктор Павлович,– сурово проговорила следователь,– я же видела, чего вам все стоит. Поберегите ногу.

– Хорошо,– кисло ответил капитан и посмотрел на забинтованную ногу, которая так не вовремя подвела его.