На нашей следующей встрече Эми вывалила на меня длинный перечень своих личных неудач. Она была несостоятельной матерью. Плохой женой. Везде – на работе, дома – она была неуклюжей и не справлялась с обязанностями. Она отчетливо осознавала, как они с четырнадцатилетней дочерью Селией отдалились друг от друга. Они редко говорили по-настоящему, и Эми мало знала о том, что Селия думает или чувствует. И неудивительно, что Дон связался с другой женщиной. Кто захочет хранить верность такой стервозной и эгоистичной женщине, как Эми? Она всегда критиковала его за то, какой он неаккуратный, за то, как он планировал их отпуск, за то, как вел машину. Один конкретный эпизод стоял у нее перед глазами. Однажды, в прошлом году, они лежали вместе в постели, и Дон стал рассказывать ей о своем споре с начальником. Эми сердито прервала его: «Хорошо, просто скажи это. Ты уничтожил все шансы на повышение? Ты все испортил?» Дон вылез из постели и несколько мгновений стоял в темноте. «Нет, Эми», – кратко ответил он и вышел из комнаты. В постель он той ночью не вернулся, как и следующей. Рассказав мне все это, Эми откинулась назад и посмотрела на пол. Усталым голосом она сказала: «Я не знаю, на кого больше злюсь… на Дона или на себя».

Направлены ли наши гнев и обида на другого или на самих себя, результат один и тот же – так мы прячем более глубокую боль своих обид и стыда. И до тех пор, пока мы уклоняемся от этих чувств, мы остаемся в ловушке своей брони, неспособные любить себя и других.

Как мы уже много раз видели, путь на волю начинается с радикального принятия нашей боли. Когда мы отпускаем свои истории про вину и позволяем себе непосредственно пережить ощущения стыда и страха в нашем теле, мы начинаем относиться к себе с сочувствием. И вместо того, чтобы жить, реагируя на события в прошлом, вместо того, чтобы считать себя злым человеком, человеком, которого предали, плохим человеком, мы становимся свободными и готовы встретить настоящий момент с мудростью и добротой. Это суть прощения. Злимся ли мы на себя или других, мы прощаем, отпуская обвинения и открываясь боли, которую так старались оттолкнуть.

Но когда мы глубоко внутри настроены против себя, прощение может казаться невозможным. Так было в случае Мариан, с ее чувством вины из-за сексуального насилия в отношении Кристи. Когда мы чувствуем, что стали причиной огромного страдания, мы не можем отнестись с сочувствием к самим себе. Я спросила Эми: «Как ты думаешь, ты смогла бы простить себя за то, что была такой критичной, за то, что совершила все эти ошибки?» Я мягко продолжила: «Есть что-то еще, что не дает тебе простить себя, Эми?»

С некоторой горечью она ответила: «Почему я должна прощать себя? Это не поможет тем, кого я уже ранила. Я уже разрушила свою семью. Слишком поздно». Но я знала, что часть Эми отчаянно хочет снять петлю ненависти к себе со своей шеи. Я спросила: «Что произойдет, если ты хоть на краткий миг отложишь в сторону историю о том, что ты плохая?» Она сказала, что не знает, но готова попробовать.

Когда под моим руководством Эми направила свое внимание на ощущения в теле, она сказала, что ей кажется, будто она падает в огромную дыру стыда, тонет в болоте неполноценности. Почти сразу в ее уме всплыло давнее воспоминание. Эми увидела, как она работает дома и как ее раздражает постоянное нытье Селии. Она буквально затащила дочь за руку в их рабочий кабинет и, включив телевизор, запретила покидать комнату. Она оставила Селию запертой на два часа, игнорируя периодические крики дочери о том, чтобы ее выпустили. Рассказав мне это, Эми спросила: «Тара, как я могу простить себя за такое обращение с собственным ребенком? Мне так стыдно».

Вместо того чтобы пытаться простить себя, я предложила Эми отправить послание о прощении своему стыду. «Можешь ли ты простить свой стыд за то, что он существует»? – спросила я. Эми кивнула, а потом прошептала: «Я прощаю этот стыд… Я прощаю этот стыд». Довольно долго она хранила молчание, и я спросила ее, что происходит. «Ну, – начала она медленно, – это больше не воспринимается как стыд. Теперь это больше похоже на страх». Я сказала ей, что она может поступить со страхом так же, позволить ему быть, почувствовать его и предложить ему прощение. Через несколько минут Эми сказала: «Я знаю, чего боюсь. Что я никогда не буду ни с кем близка. Я всех отталкиваю от себя. Я не хочу, чтобы кто-нибудь увидел, какая я на самом деле». Эми в слезах закрыла лицо руками. Я мягко предложила ей простить и это тоже, этот страх и эту горечь. Я сказала ей, что она просто может сказать: «Прощаю, прощаю», если захочет. Обняв свои колени и раскачиваясь вперед и назад, Эми простила и открылась той боли, которая была погребена под всеми ее обидами. «Было так много мгновений, когда я могла быть любящей, но не была… С Селией, с Доном, с друзьями».

Не важно, что возникает – обжигающая ярость, грызущая тоска, жестокие мысли или крайнее отчаяние, – предлагая свое прощение каждому чувству, мы позволяем своей внутренней жизни быть такой, какая она есть. Вместо того чтобы прощать «я», мы прощаем переживание, с которым себя отождествляем. Сопротивление ожесточает наше сердце и заставляет тело сжиматься. Когда же мы говорим «я прощаю это», мы создаем теплоту и мягкость, которые позволят нашим эмоциям раскрыться и измениться.

Когда печаль Эми наконец утихла, она сидела без движения, ее лицо расслабилось. Она откинула голову на спинку стула, и ее дыхание стало медленным. Когда она посмотрела на меня, я увидела, что ее глаза покраснели и распухли, но все же взгляд был умиротворенным. Все еще съежившись на стуле, Эми рассказала мне, как однажды, когда она училась во втором классе, она пришла домой и увидела бродячую собаку, которая что-то вынюхивала в их мусоре. Это была «любовь с первого взгляда», сказала она, и когда ей показалось, что родители хотят отдать ее в приют, Эми долго плакала. Но Руди остался жить с ними, и он стал первым в ряду бродячих животных, включая еще нескольких собак, котят и раненную птицу, которых Эми взяла под свое крыло. Ее лицо смягчилось, когда она сказала: «Все говорили, что я так добра с животными… я просто любила их. Они были моими друзьями». Она пошутила, что аллергия Дона была единственным препятствием, иначе она бы уже давно создала приют для бродячих животных.

Потом она сказала, еще более тихо: «Ты знаешь, мне действительно небезразличны люди… животные… Так было всегда». Когда она произнесла эти слова, я знала, что она открыла дверь к собственному исцелению. «Эми, ты хороший человек. Я надеюсь, что ты позволишь себе поверить в это». Я спросила, есть ли у нее какие-нибудь ее фотографии с животными. Если есть, то она могла бы провести какое-то время, рассматривая их. Она также могла бы взглянуть на свои фотографии в детстве, просто отметить, на что она обратит внимание.

Когда мы закончили встречу, я напомнила Эми, что прощение себя и развитие веры в собственную чистоту могут занять длительное время. Я сказала ей, что иногда мне приходится прощать себя снова и снова – двадцать, тридцать раз. Я обычно не использую для этого формальную медитацию. Я просто осознаю, что осуждаю себя или что не нравлюсь себе, и направляю сочувствие на боль, которую испытываю. Я сознательно удерживаю намерение отпустить все обвинения и стать добрее по отношению к себе.

Я предложила ей каждый вечер перед сном делать «прощающее сканирование» – проверять, не держит ли она на себя зла за что-нибудь. Возможно, она сделала ошибку на работе или что-то высокомерно сказала мужу. Если она понимала, что злится на себя, что испытывает боль от обвинений в собственный адрес, страх, гнев или стыд, то в таком случае она должна была говорить «прощаю, прощаю». Она также могла бы мягко напомнить себе, что делает все возможное.

Прощение самих себя – это процесс, который продолжается всю нашу жизнь. Мы так привыкли проигрывать истории о том, что не так с нами и другими, что для нас может быть вполне привычно жить с обиженным, скованным сердцем. Тысячи раз мы обнаруживаем, что снова погрузились в истории о том, что делаем не так. Тысячи раз мы можем заглянуть под свои обвинения, туда, где живет самая глубокая боль. Освобождая себя каждый раз через прощение, мы укрепляем осознание нашей изначальной чистоты. Как обнаружила Эми, мы снова начинаем верить в то, что нам небезразлична эта жизнь.

Со временем прощение себя кардинально меняет нашу жизнь. Мы все знаем истории о приговоренных к смертной казни, которые, честно встретив страдание лицом к лицу, оказались способны простить себя. Они открылись огромной боли, и их сердца стали нежными и пробужденными. Другие заключенные, охранники, церковные священники и родственники могли увидеть сияние их внутренней свободы. Эти заключенные не снимали с себя ответственности. Принимая полную ответственность за свои действия, они также могли познать истину о своей изначальной чистоте.

Мы можем волноваться, как это делала Эми, что прощение себя некоторым образом освобождает нас от ответственности за пагубное поведение или дает разрешение и дальше продолжать так действовать. Когда мы прощаем себя, мы не говорим: «Я ничего не мог сделать, чтобы не поступать так… так что я могу забыть об этом». И мы не уклоняемся от ответственности, когда отпускаем обвиняющие мысли. Если мы чувствуем себя плохими, виноватыми за то, что сделали, это временно может удержать нас от повторения таких действий, но в конечном счете обвинение и ненависть к себе ведут только к дальнейшим пагубным поступкам. Мы не можем заставить себя быть хорошими людьми, используя в качестве стимула наказание. Только если мы относимся к себе с сочувствием, мы можем ощутить свою изначальную чистоту и реагировать на обстоятельства с мудростью и внимательностью.