Когда я спросила Дэниела, давно ли он так строг к себе, он замолчал на несколько минут. Он сказал, что с тех пор, как себя помнит. С самого детства он, подобно своей матери, неустанно ругал себя, игнорируя сердечные страдания. Будучи взрослым, он относился к своему сердцу и телу с нетерпением и раздражением. Даже столкнувшись с мучительным разводом и длительными приступами хронической боли в спине, Дэниел не мог признать, насколько реальным и сильным было его страдание. Вместо этого он критиковал себя за то, что испортил брак и не смог должным образом позаботиться о своем теле.

Я спросила Дэниела, может ли он сказать мне, что происходит в его теле, когда он осуждает себя. Он показал на грудь и сказал, что его сердце будто сдавлено металлическим шнуром. Я спросила, чувствует ли он это прямо сейчас. К своему удивлению Дэниел сказал: «Вы знаете, действительно больно». Я мягко спросила его, что он чувствует по отношению к боли в сердце. «Грустно, – ответил он мягко, его глаза наполнились слезами. – Трудно поверить, что я так долго носил в себе столько боли».

Я предложила Дэниелу положить руку на сердце, туда, где боль была наиболее сильной. Спросила, может ли он отправить своей боли послание. «Что бы ты почувствовал, если бы сказал: „Мне небезразлично это страдание?“» Дэниел взглянул на меня, потом снова посмотрел вниз: «Странно, я думаю». Я посоветовала ему попробовать, просто мягко прошептать эти слова. Когда он сделал это, а потом медленно повторил эту фразу еще два раза, его плечи затряслись от тихих рыданий.

Мы все чувствовали, как сила чьей-то заботы растапливает нашу броню. Часто, когда мы расстроены, мы не способны расслабиться и заплакать, пока кто-то не проявит о нас заботу, не выслушает нас и не обнимет. Когда, как предлагает Тит Нат Хан, кто-то говорит нам: «Дорогой, мне небезразлично твое страдание», начинается процесс глубокого исцеления.

Мы готовы проявлять такую внимательность по отношению к другим, но должны научиться дарить ее и самим себе. С такой же нежностью, с какой мы гладим щеку спящего ребенка, мы можем положить руку на свою щеку или сердце. Мы можем утешить себя добрыми словами и пониманием.

Поначалу такая забота по отношению к себе может показаться непривычной. Иногда этот способ распространить сочувствие и на самих себя вызывает явное смущение и чувство стыда за то, что мы нуждаемся в эмоциональной поддержке, за то, что мы недостойны ее, за самоосуждение. Но благодаря такому принципиально новому проявлению нежности по отношению к себе мы можем исцелить боль за годы пренебрежения собой.

В следующие несколько дней, каждый раз, когда Дэниел осознавал, что критикует себя или других, он смотрел, в какой области тела он чувствует боль. Обычно он видел, что горло, сердце и живот стянуты страхом, а в груди – тяжелое и болезненное чувство. Дэниел клал руку себе на сердце и говорил: «Мне небезразлично это страдание». Он сидел в первых рядах в зале для медитации, и я видела, что его рука почти все время лежала у него на сердце.

Однажды Дэниел пришел ко мне, чтобы рассказать о своем опыте медитации. В его уме всплыла сцена: он находится в доме своей матери и обменивается с ней злыми репликами. Дэниел пытался объяснить ей, почему это вовсе не безответственно – взять отпуск на неделю и поехать медитировать, и услышал ее пренебрежительный ответ: «Ты, ленивый бездельник! Почему ты не сделаешь что-нибудь достойное?» Это было такое же уничижительное отношение, из-за которого в юности ему часто хотелось стать маленьким или вовсе исчезнуть. Он почувствовал, как грудь наполняется жаром и яростью. Он услышал собственный крик: «Ты, чертова стерва, ничего не понимаешь и никогда не понимала. Заткнись хоть на секунду и услышь меня!»

Дэниел чувствовал, как боль гнева и разочарования, словно нож, пронзает его сердце. Он уже собирался начать самообличительную речь о том, что он тряпка, не может постоять за себя и вдобавок еще и практикующий, охваченный ненавистью. Вместо этого он положил обе руки на сердце и шептал снова и снова: «Мне небезразлично это страдание. Пусть я буду свободен от страдания». Через несколько минут острый гнев утих, и он почувствовал тепло, которое распространялось в груди. Он ощутил, как сердце смягчается и раскрывается. Чувствуя, будто его уязвимое «я», которое нуждалось в утешении, слушало его, Дэниел сказал: «Я не оставлю тебя. Я здесь, и я позабочусь о тебе». В оставшиеся дни ретрита Дэниел практиковал таким образом, и некоторые болезненные раны его юного угнетенного «я» стали постепенно затягиваться.

Когда Дэниел пришел на последний разговор, он выглядел преображенным. Тело расслабилось, глаза сияли. По сравнению с прошлой неловкостью и нерешительностью в общении со мной, сейчас Дэниел, казалось, был рад меня видеть. Он сказал, что все еще оценивает и критикует себя, но уже не с такой неослабевающей жестокостью. Он освободился из тюрьмы ощущения «со мной что-то не так» и начал иначе смотреть на мир. Другие ученики казались более дружелюбными, лес виделся манящим, магическим храмом; разговоры о дхарме вызывали детское удивление и любопытство в отношении того, «каким все является». Он чувствовал себя заряженным и несколько ошарашенным открывшимися возможностями. Дэниел стал относиться к себе с сочувственным осознаванием и обрел свободу управлять своей жизнью.

Подобно Дэниелу, мы настолько привыкаем критиковать себя и не доверять себе, что любое искреннее внимание к собственным ранам приводит к кардинальной трансформации. Наше страдание становится путем, ведущим к сочувствию, которое освобождает наше сердце. Когда мы сами принимаем свои печали, мы больше не можем играть прежние роли судьи, врага или жертвы. Вместо них появляется не новая роль, но храбрая открытость и способность к подлинной нежности – не только к себе, но и к другим.