Через день после того, как Эскапист, Мастер Увертки, которого никто не мог сдержать цепями или окружить стенами, был вычеркнут из числа существующих апелляционным судом штата Нью-Йорк, белый грузовой фургон скромных габаритов подкатил к фасаду дома номер 127 по Лавуазье-драйв. На его бортах голубым шрифтом, вроде как на пивной бутылке, значилось: МЕСТНЫЕ ПЕРЕВОЗКИ ХОЛОСТЯКА БАТТОНА, НЬЮ-ЙОРК. Надпись изгибалась над также намалеванным там букетиком голубых цветочков. Тусклый апрельский денек уже подползал к пяти часам, и хотя солнечного света кругом по-прежнему хватало, фары фургона были включены, словно на похоронной процессии. Весь день временами дождило, а с приближением сумерек само тяжелое небо темным одеялом словно бы стало оседать на Блумтаун, распространяя свои серые складки и неровности среди однотипных домов. Стройные стволы молодых кленов, платанов и дубочков на соседних газонах казались совсем белыми, почти флуоресцентными — особенно на фоне куда более темно-серой предвечерней материи.

Водитель выключил мотор, погасил фары и выбрался из кабины. Вздернув вверх тяжелую задвижку на заду фургона, он сдвинул в сторону стержень и со стальным скрипом петель распахнул дверцы. Этот плотный и кривоногий мужчина в ярко-синем комбинезоне казался слишком уж миниатюрным для своего ремесла. Наблюдая за ним в переднее окно дома, Роза подметила то, с каким озадаченным выражением лица он глазеет на доставленный груз. Учитывая описание Сэмми, она предположила, что сто два ящика комиксов и прочего мусора, накопленного Джо, должны производить сильное впечатление даже на такого водителя-ветерана. Хотя, вполне возможно, этот мужик просто пытался прикинуть, каким таким макаром он собирается в одиночку перетащить все эти ящики в дом.

— Что он там делает? — поинтересовался Томми, стоя рядом с Розой у окна гостиной. Мальчик только что положил в себя три миски рисового пудинга, и от него по-детски пахло молоком.

— Надо думать, прикидывает, как нам удастся все то говно в коробку из-под ботинок засунуть, — ответила Роза. — Просто не верится, что Джо перед такой оказией ухитрился куда-то улизнуть.

— Ты сказала «говно».

— Извини.

— А мне можно «говно» говорить?

— Нет, нельзя. — Стоя в забрызганном соусом фартуке, Роза держала в руке деревянную ложку, тем же самым соусом окровавленную. — Просто не верится, что вся та ерунда внутрь одного такого грузовичка влазит.

— Ма, а когда Джо вернется?

— Уверена, он может вернуться в любую минуту. — Кажется, эту фразу Роза сказала уже в четвертый раз с тех пор, как Томми вернулся домой из школы. — Я готовлю тушеный фарш с острым соусом и фасолью. Такого он пропустить не захочет.

— Джо по-настоящему нравится, как ты готовишь.

— И всегда нравилось.

— Он сказал, что если он больше никогда не увидит свиной отбивной, это будет очень ранняя смерть.

— Я никогда не стану готовить свиную отбивную.

— Но бекон — свинина, а бекон мы едим.

— Бекон на самом деле не свинина. На этот счет есть указание в Талмуде.

Они вышли на переднее крыльцо.

— Кэвелир? — крикнул мужчина, произнося фамилию Джо выраженно по-английски.

— Кавалер, — поправила его Роза. — С ударением на последний слог.

— Посылка доставлена.

— В единственном числе? Вы очень мягко выражаетесь.

Мужчина не ответил. Забравшись в свой грузовик, он на какое-то время исчез. Затем из задней части фургона, точно язык, вылез деревянный скат. Сперва он потянулся к соседскому бьюику, после чего заскользил по земле. Дальше последовала уйма разного буханья и гроханья, словно мужчина внутри фургона катался там как пивной бочонок. Вскоре он появился на верху деревянного ската, отчаянно сражаясь с ручной тележкой. На тележке покоился большой деревянный ящик продолговатой формы, явно жуть какой тяжеленный.

— Это еще что? — спросила Роза.

— Я никогда не видел его у Джо, — сказал Томми. — Ух ты, должно быть, это часть его оборудования. Этот ящик похож на… Боже ты мой… да ведь это специальный ящик мастера эскейпа! Черт побери! Как думаешь, может, Джо собирается научить меня, как это делать?

«Я даже не знаю, вернется ли он когда-нибудь», — подумала Роза.

— Не знаю я, деточка, что он собирается делать, — сказала она вслух.

Когда Джо и Сэмми вернулись вчера вечером из города с новостями о кончине Эскаписта, они казались грустными и говорили мало, прежде чем разойтись по своим постелям. Сэмми как-то робко, даже застенчиво вел себя с Джо. Готовя ему яичницу-болтунью, он все спрашивал, не будет ли она слишком жидкой, слишком сухой, предлагал поджарить немного картошки. Джо отвечал кратко, почти односложно, сказала бы Роза. В итоге он пошел лечь на кушетку, не обменявшись даже парой дюжин слов с Розой и Сэмми вместе взятыми. Роза заметила, что между двумя мужчинами что-то произошло, но поскольку никто из них ничего об этом говорить не стал, она решила, что они могут быть просто огорчены кончиной своего духовного ребенка. Возможно, оба слишком глубоко увязли во взаимных обвинениях на предмет утраченных возможностей.

На Розу новости определенно произвели шок. Не будучи регулярной читательницей комиксов про Эскаписта со времен Кавалера и Клея — Сэмми не позволял держать в доме книжки «Эмпайр», — она тем не менее по-прежнему иногда сверялась с «Радио» и с «Приключениями Эскаписта», убивая полчаса у газетного лотка на центральном вокзале или дожидаясь отоваривания рецепта у Шпигельмана. Вообще-то Эскапист давным-давно выскользнул в полную культурную непоследовательность, однако издания, в которых он был звездой, продолжали, насколько знала Роза, худо-бедно продаваться. Она более-менее бессознательно полагала, что героическая стать Эскаписта всегда будет оставаться на коробках с сухим завтраком, пляжных полотенцах, пряжках ремней и циферблатах будильников, даже на Общей телевизионной сети, дразня ее тем богатством и невообразимым удовлетворением, которое (хотя Роза прекрасно все понимала, от этой мысли ей все равно никак было не отделаться) тешило бы теперь Сэмми, будь он способен пожать плоды одного-единственного бесспорного момента вдохновения за всю свою непутево-спонтанную карьеру. Роза не ложилась спать допоздна, пытаясь работать и одновременно тревожась о них обоих, а потом уснула еще позже обычного. К тому времени, как она наконец проснулась, ни Джо, ни «студебеккера» уже и в помине не было. Однако вся его одежда так и осталась в чемодане, а никакой записки они не нашли. Сэмми счел это хорошими признаками.

— Он бы оставил записку, — уверенно заявил Сэмми, когда Роза позвонила ему в контору. — Если бы он и впрямь это самое. В смысле, если бы он собирался уехать.

— В последний раз никакой записки не было, — напомнила ему Роза.

— Знаешь, я сильно сомневаюсь, что он стал бы угонять нашу машину.

Теперь у них были все его вещи, но только не сам Джо. Все выглядело так, словно он выполнил для них трюк замещения, старую добрую «подставу».

— По-моему, нам придется просто запихнуть всю эту ерунду в гараж, — сказала Роза.

Пыхтя и гримасничая, крепкий малыш-перевозчик прокатил ящик по дорожке к входной двери. По пути он чуть было не зарулил прямиком в анютины глазки. Добравшись до Розы и Сэмми, он наклонил тележку и поставил ее на переднюю скобу. Ящик закачался и явно решил было опрокинуться, но затем передумал и с дрожью утихомирился на тележке.

— Целую тонну весит, — пропыхтел перевозчик, осторожно разминая пальцы, словно они у него болели. — У него там что, кирпичи?

— Скорее всего, железные цепи, — авторитетным тоном заявил Томми. — И еще всякое в таком духе — висячие замки и разный металлолом.

Мужчина кивнул.

— Целый ящик железных цепей, — сказал он. — Пожалуй. Рад познакомиться. — Он вытер правую руку о перед комбинезона и протянул ее Розе. — Эл Баттон.

— А вы правда холостяк? — поинтересовалась Роза.

— Это название фирмы, — с видом искреннего сожаления объяснил Эл Баттон. — Оно малость устарело. — Сунув руку в задний карман, он достал оттуда пачку накладных и листков копирки, после чего вынул из нагрудного кармана авторучку и снял с нее колпачок. — Мне здесь ваш автограф понадобится.

— А разве я не должна расписываться за все по мере того, как вы будете это вносить? — спросила Роза. — Когда мы переезжали сюда из Бруклина, именно так все и было.

— Можете смело расписываться, если желаете, — сказал перевозчик, кивая на ящик и вручая Розе бумажки. — На сегодня у меня для вас все.

Проверив накладную, Роза обнаружила, что там действительно значится один-единственный предмет, исчерпывающе описанный как «деревянный ящик». Она просмотрела другие листки в стопке, но все они оказались всего лишь копиями первого, сделанными под копирку.

— А где все остальное?

— Лично мне больше ни о чем не известно, — ответил Баттон. — Надо думать, вы знаете больше меня.

— Ожидалось, что из города прибудет сотня с лишним ящиков. Из Эмпайр-стейт-билдинг. Джо — мистер Кавалер — вчера вечером распорядился о доставке.

— Простите, леди, но эта посылка не из Эмпайр-стейт-билдинг. Я забрал ее сегодня утром на станции «Пенн».

— На станции «Пенн»? Погодите минутку. — Роза опять зашуршала бумажками и копиркой. — А от кого она? — Фамилию отправителя разобрать было крайне сложно, но она, похоже, действительно начиналась на букву «К». Адресом отправителя там, однако, значился абонементный почтовый ящик в Галифаксе, что в канадской провинции Новая Шотландия. Роза задумалась, не забрался ли Джо в такую даль во время своих послевоенных странствий и не оставил ли там этот проклятый ящик.

— Новая Шотландия, — сказала она. — Интересно, кого Джо знает в Новой Шотландии?

— И как они узнали, что он здесь? — добавил Томми.

Это был очень хороший вопрос. Только полиция и несколько человек в «Фараоне» знали, что Джо обосновался у Клеев.

Роза расписалась за посылку, после чего Эл Баттон в муках затолкал ящик в гостиную, где Роза с Томми помогли ему сгрузить тяжеленную штуковину с тележки и поставить ее на ковер от стены до стены.

— Целый ящик цепей, — повторил Эл Баттон, снова протягивая Розе свою грубую и сухую ладонь. — Мать моя женщина.

После того, как перевозчик ушел, закрыл свой фургон и по извилистому похоронному пути отправился назад в город, Роза и Томми встали в гостиной, внимательно разглядывая деревянный ящик. Он был на добрых два фута длиннее Розы и почти вдвое ее шире. Изготовленный из крепкой сосны, нелакированный и сучковатый, обработанный лишь грубым рашпилем своих странствий, темно-желтый, пятнистый ящик походил на зуб какого-то гигантского животного. Почему-то, лишь мельком на него глянув, можно было смело сказать, что он проделал длинный путь, пострадал от грубого обращения и непогоды, не раз оказывался облит всякой дрянью. Этот ящик использовали как стол, как кровать, а может статься, и как баррикаду. Там были черные потертости, а в уголках и по краям торчали целые пучки щепок. Если же для доказательства широты его странствий всего этого было недостаточно, то на ящике имелось еще и невероятное разнообразие всевозможных этикеток: таможенных пломб, доставочных ярлыков, карантинных наклеек, квитанций на получение и весовых сертификатов. Местами они шли в несколько слоев. Обрывки мест и названий, разные цвета и сделанные от руки надписи смешивались воедино. Розе все это напомнило кубистский коллаж Курта Швиттерса. Очевидно, местом происхождения ящика был вовсе не Галифакс. Роза и Томми попытались проследить его историю, отколупывая слои печатей и наклеек, поначалу робко, но затем все бесцеремоннее, пока этикетки вели их от Галифакса к Хельсинки, к Мурманску, к Клайпеде, к Ленинграду, опять к Клайпеде, к Вильнюсу, что в Литве… Наконец Томми кончиком кухонного ножа отодрал особенно неподатливый карбункул липкой бумаги в самом центре того, что казалось крышкой ящика, и там обнаружилась…

— Прага, — сказала Роза. — Что и требовалось доказать.

— Он уже дома, — сказал Томми, и Роза не понимала, что он имеет в виду, пока не услышала шуршание шин «студебеккера» на подъездной аллее.