Книга: Джейн, анлимитед
Назад: Джейн, анлимитед
Дальше: От автора

Бродяка, девушка и картина

Джаспер, уткнувшись в пол, растянулся на животе перед величественной картиной. Его выражение морды мрачное, как у бассет-хаунда, который окончательно сдался.

 

Джейн принимает решение.

 

– Киран, – говорит она. – Я догоню тебя позже, но сначала помогу этому псу, хорошо?
– Ладно, – отвечает Киран, сморщив нос в сторону Джаспера. – Что с ним?
– Не знаю, хочу это выяснить.
– Это не твоя забота, – настаивает Киран. – Работники его кормят.
– Знаю. Это не важно.
– Хорошо. – Киран уходит. – Я буду в зимнем саду.
Джейн поворачивается к бассету:
– Джаспер, милый Джаспер.
Он вскакивает, энергично виляя хвостом.
Поднявшись к Джасперу, она неожиданно сталкивается с решительным отпором. Джейн пытается приблизиться к нему, но пес изворачивается, кружит вокруг нее, а затем подбегает сзади.
– Джаспер! – Она пытается уклониться. – Как же я смогу тебя погладить, если ты убегаешь?
Он садится и прижимается к ее голеням.
Это не приводит ни к чему хорошему: Джейн теряет равновесие и начинает неотвратимо заваливаться на картину с изображением зонтика. Нет! Не на, а в картину, прямо на изображение зонта. Холст никак не препятствует. Упав на твердую горизонтальную поверхность, она приподнимается в полном замешательстве.
Джейн распласталась на шахматном полу, в освещенной фонарями роскошной комнате. Рядом сохнет удивительный зелено-красный зонтик.
Конечно, Джейн потрясена. Она вскакивает на ноги и вертит головой, пытаясь понять, куда попала. На одной из стен висит огромная картина, изображающая лестничную площадку в настоящем дворце. На площадке стоят рыцарские доспехи рядом с которыми застыл бассет-хаунд. В глубине видна еще одна лестница, ведущая на третий этаж.
Пока Джейн осматривается, бассет-хаунд на картине начинает двигаться в ее сторону. Внезапно он делает шаг прямо сквозь картину – и оказывается в одной комнате с Джейн. Это не Джаспер. Он такой же энергичный, у него такие же треугольные уши. Но тело более пропорционально, а нос вздернут. Он, как и Джаспер, пегий, но белые пятна кажутся светлее, черные – темнее, а коричневые – мягче.
– Джаспер, – восклицает Джейн, пугаясь собственного голоса.
«Мое настоящее имя – Стин, – уточняет пес и произносит по буквам: – «С-Т-И-Н». Шокированная Джейн снова валится на пол.
– Я схожу с ума! – бормочет она в потолок, покачивая головой из стороны в сторону.
«Не совсем. – Стин приближается рысцой к ее голове. – Просто меняется твое узкое и смутное представление о мире. О, я так счастлив, что нашел тебя!»
Бассет прыгает и скачет, как щенок, впервые увидевший снег.
– Собаки не умеют разговаривать, – изрекает Джейн в потолок.
«А я и не разговариваю! – поясняет он. – Заметь, ты воспринимаешь меня разумом, а не ушами».
– Что? Повтори еще раз.
«Я обращаюсь к твоему разуму». Его пасть в самом деле не открывается. Он не издает ни звука.
– Думаю, в этом есть смысл, – говорит Джейн, затем слышит себя со стороны, и ее охватывает отчаяние.
«Нам нужно выбираться из этой комнаты, – говорит пес, – прежде чем кто-нибудь в Ту-Ревьенс не заметил в картине изменений».
– Что? – вскрикивает Джейн.
«Нам нужно уходить, – повторяет Джаспер. – Смотри. Там кто-то идет».
И действительно, на картине вновь произошли изменения: собака исчезла, а вместо нее появилась фигура с темными волосами и в синем свитере, стоящая на площадке напротив приемного зала, держа маленькую черную коробку. Очень похожа на Айви с ее фотокамерой.
– Айви! – окликает Джейн.
«Тсс! Она тебя может услышать!»
– Отлично! Она может спасти меня!
«Тсссс! Если она посмотрит, то увидит нас на картине. Идем. И перестань считать меня Джаспером! Меня зовут Стин».
– Помоги мне!
«Я тебя укушу, если ты не пошевелишься».
– Валяй! Это все не по-настоящему!
Джаспер сжимает зубами мочку ее уха, сильно прикусывает и дергает в направлении дверного проема. Боль реальна и невыносима.
– Ай! Джаспер! – кричит Джейн, отталкивает его и вскакивает на ноги. Она пробегает мимо зонтика, через дверной проем, в другую комнату. Там темно. Джейн прислоняется к стене, дрожа и рыдая. Ее ухо кровоточит и жутко болит. Разве у нее шла бы кровь, будь все это нереальным?
Джаспер подходит и прижимается к ней. Он спокоен и невозмутим. Джейн обнимает его.
«Знаю, ты опечалена, – говорит он. – Но знай, что я понимаю твои чувства. Когда я впервые попал в твой мир, я испытал то же самое. Я был очень молод, и вокруг не было никого, с кем можно было бы поговорить. Я понятия не имел, где нахожусь. Сожалею о твоем ухе. Ты в порядке?»
Она затаскивает его к себе на колени и сжимает мягкую шерсть на загривке, энергично поглаживая его.
– Ты настоящий? – шепчет она.
«Да», – отвечает он, радостно прильнув к ней.
– Я могу вернуться?
«Через картину, в любой момент. Но только тогда, когда никто не видит».
– Где мы?
«Место, откуда я родом, – поясняет он. – Зорстед».
– ЗОР-стед? – переспрашивает Джейн.
«На самом деле наш алфавит отличается от вашего. Я лишь перевожу на твой язык».
– Можешь произнести по буквам? – спрашивает она, начиная испытывать раздражение.
«Неужели тебя так удивляет, что я могу говорить с тобой мысленно?»
– Собаки не могут выговаривать буквы, – еле слышно шепчет Джейн.
«Я не собака. Я – бродяка. И довольно грамотный. Я был лучшим в классе, – как это у вас говорится, лучшим выпускником. Сегодня нам не нужно никуда идти. Мы можем посидеть здесь и подождать, пока ты наберешься сил, чтобы вернуться обратно. У тебя будет время все обдумать и не возвращаться сюда, пока не будешь готова».
– Готова к чему? – говорит Джейн. – Почему мы здесь?
«Я здесь, потому что Зорстед – моя родная земля, – говорит он. – Я привел тебя сюда, потому что ты мой человек».
– Твой человек?
«Каждый бродяка может контактировать только с одним человеком. Некоторые никогда не находят своего. Думал, что и я никогда не найду. Но ты пришла. Я сразу узнал тебя, даже в другом обличье, и едва мог в это поверить. Мой человек, на другой земле! Ты узнала меня?»
– Узнала как кого? Я никогда не слышал о бродяках. Я не узнаю тебя!
«Ты все еще в шоке. Я больше не буду задавать тебе вопросы».
Он сворачивается калачиком и устраивается у нее на коленях. Джейн закрывает глаза, откидывается к стене и пытается остановить поток своих мыслей.

 

Когда Джейн открывает глаза, она все еще пребывает в Зорстеде, с бродякой на коленях. Альтернатив у нее ровно две: либо все это реально, либо у нее галлюцинации. И во втором случае она может собрать больше информации для доктора Гордон, которую всегда интересуют подробности.
«Стин?» – осторожно окликает она бродяку.
«Да! – отвечает он. – Отлично».
– Я хочу вернуться. Но сначала хотела бы осмотреться.
«В Зорстеде?»
– Да. В Зорстеде.
«Хорошо, – соглашается он. – Давай поищем окно».
– Мы у кого-то дома?
«Мы в комнатах слуг, во дворце герцогини. Герцогиня берет на попечение бродяк, которые не нашли своего человека, – объясняет он. – Пойдем».
Стин ведет Джейн к другой двери, и они входят в тускло освещенную свечами комнату.
– В Зорстеде есть электричество?
«Не совсем то, что ты под ним понимаешь. Есть что-то, но ты, возможно, расценишь это как… фокус. Волшебство. Колдовство».
– Колдовство?
«Магия, – говорит Стин. – Эти свечи будут гореть еще очень долго».
– Здесь есть волшебники? С волшебными палочками? Как в «Гарри Поттере»?
«Нет, – ласково отвечает он, – мы не пойдем далеко».
– Хорошо, – соглашается Джейн. – Сейчас ночь?
«Да. Солнце только село. Ты слышала, как прозвонил колокольчик?»
– Колокольчик?
«Когда мы были в Ту-Ревьенс и ты решала, пойти с Киран или нет. Помнишь? Тогда тоже звонил колокольчик».
– Я думала, это были китайские колокольчики.
«Да, так думают обитатели Ту-Ревьенс, потому что такие колокольчики установлены на восточном шпиле. Они звонят здесь, в Зорстеде, на рассвете и на закате. Но эти комнаты чаще всего не освещены. Шпионская сеть герцогини ведет свои операции отсюда, из комнат для слуг. Большинство людей о них даже не знает. Комнаты используются для тайных встреч».
– Шпионская сеть! Что, если кто-то увидит меня?
«Я буду их кусать, пока ты не убежишь», – обещает Стин.
– Серьезно? Это твой план?
«Что ж, тебе следует меньше шуметь. Перестань разговаривать. Я пойму тебя, даже если ты просто подумаешь».
Это уже слишком.
– Ты хочешь сказать, что можешь читать мои мысли?
«Только то, что ты хочешь мне сказать».
– И почему я должна тебе верить?
Стин молчит. Затем произносит тонким подавленным голосом: «Потому что я говорю тебе об этом. Ты мой человек. Я не собираюсь тебе врать. Уж точно – не в тот же день, когда я наконец впервые могу говорить с тобой».
Он начинает жалобно поскуливать.
– Ты плачешь? – спрашивает Джейн.
«Я очень чувствительный, – говорит бродяка. – Да, я такой. И это был печальный день».
– Прости. – Джейн в полном замешательстве. – Джаспер, мне жаль. Я не хотела тебя обидеть. Просто мне тяжело все это принять, понимаешь?
«Ты для меня единственный человек в Зорстеде, – продолжает Стин. – Ты единственный мой человек в этих двух пространствах. Мы предназначены друг для друга, неужели ты не видишь?»
– Но, Джаспер, разве ты не понимаешь меня? Такое ощущение, будто я нашла своего давно потерянного близнеца, о существовании которого даже не подозревала, к тому же он ясновидящий и все время хочет сидеть у меня на коленях! Прости, Джаспер, то есть Стин, – поспешно поправилась Джейн, опасаясь ухудшить положение. – Просто…
Стин фыркает.
– Ты смеешься?
«Довольно забавно», – поясняет он.
Джейн капитулирует. За тяжелыми занавесками скрыто окно. Она отдергивает ткань в сторону. То, что она видит, заставляет ее замолчать.
За окном раскинулся мрачный город, освещенный пламенем факелов на фоне необозримого пурпурного неба. Она стоит высоко над городом. Смотрит поверх крыш и в окна домов, комнаты которых освещены магическими свечами. Внизу видны широкие улицы, с горящими на них фонарями, которые внезапно прерываются в темноте. Все это приводит Джейн в замешательство, пока она не замечает водную гладь, переливающуюся под звездами. Город стоит на берегу необъятного моря.
В воде отражаются две огромные луны.
– Две луны, – удивляется Джейн. – Две луны! А вместе с отражениями – даже четыре!
«Да, – отвечает Стин. – Как это называется на твоей земле?»
– Что, несколько лун?
«Мы больше не в Канзасе», – замечает пес.
Доносятся звуки какого-то странного инструмента. Мелодия рождается так далеко, что Джейн едва ее различает. Похоже на флейту, но в более высокой тональности. Затем звенит смех, такой же слабый и далекий.
– Джаспер? – Джейн все еще ошеломлена лунами, но его присутствие на ее коленях успокаивает. – Я имею в виду, Стин. Может, тебя поднять? Хочешь посмотреть?
«Нет, – говорит он. – Я хочу смотреть на тебя».
– О, не будь таким занудой, – говорит Джейн. – Ты видел меня много раз.
«Кхм, – протягивает он. – Ты ведь знаешь, что я стал другой собакой, когда попал в Зорстед?»
– Да.
«Что ж. Знаешь что… Хотя не важно, так сразу и не объяснишь. Мы поговорим об этом позже. Да, пожалуйста, подними меня, чтобы я тоже мог посмотреть в окно».
Джейн стоит прижавшись лицом к стеклу. Она опускает взгляд на Стина, озадаченная его словами, и тут ее пронзает внезапная догадка. Отступив от окна, она смотрит на свое отражение и видит чужое лицо.

 

Джейн как ужаленная вылетает сквозь картину обратно в Ту-Ревьенс. Она настолько поражена увиденным, что даже не заботится о том, что кто-то может заметить ее появление. Действительно, на одном из мостиков стоит мужчина – тот самый уборщик, который прервал их завтрак. Он моет перила, периодически отжимая тряпку в ведро с водой. К счастью, он смотрит в другую сторону.
– Стин – Джаспер? – осторожно зовет Джейн. Теперь она более осмотрительна. Когда мужчина полностью разворачивается спиной к картине, из нее выходит бассет-хаунд.
Джейн бессильно опускается на пол. Она сидит спиной к стене рядом с картиной, вытянув ноги латинской буквой V. Джаспер-Стин огибает ее, затем слегка подталкивает носом в бедро, побуждая встать и вернуться в картину.
– Нет, – шепчет она. – Забудь. Никогда.
Он просовывает голову под руку Джейн и кладет подбородок ей на колени. Спустя мгновение пес осознает, что ему неудобно, и укладывает морду на другое колено, а затем, понимая, что ничего не изменилось, пытается вскарабкаться на Джейн, чтобы вытянуться во всю длину. Бассет-хаунды такие забавные. Она скрестила ноги, чтобы ему было больше места, и он неуклюже принялся устраиваться. Голова Джаспера лежит на ее руке, он с нежностью смотрит на нее. И кажется, весит целую тонну!
Со слезами на глазах она мягко поглаживает короткую шерсть на загривке. Затем гладит длинные уши. Уши бассет-хаунда гораздо длиннее, чем уши бродяки.
С одной стороны, она хочет, чтобы ему было комфортно, а с другой – не хочет. Она хочет удобства для собаки, но не для бродяки.
– Мы можем мысленно разговаривать по эту сторону картины? – спрашивает она шепотом.
Джаспер отрицательно качает головой.
Джейн чувствует облегчение. Закрыв глаза, она еще долго сидит без движения.
Ее окружают успокаивающие звуки, мужчина выжимает тряпку над своим ведром; Люси и Фиби тихонько переговариваются, проходя через приемный зал; в то открывающихся, то закрывающихся дверях шелестит воздух. Колин окликает кого-то, но не получает ответ, – кажется, это была Киран. Джейн медленно дышит и представляет, будто ее легкие – медуза. А сама она такая же необъятная и глубокая, как море.
Вдруг появился новый звук: знакомый шум затвора и щелчок цифровой камеры Айви. Джейн открывает глаза и на противоположном лестничном пролете видит ее, пытающуюся заснять уборщика с ведром. Джейн вяло вспоминает, не особо при этом беспокоясь, что Айви в чем-то ее обманывает или, во всяком случае, не говорит правды; что вчера вечером Патрик, Филипп и Фиби занимались явно нехорошими вещами. Что Грейс Панзавекки, возможно, где-то в Доме.
Айви с любопытством смотрит на Джейн через пролет.
– Привет, – говорит она.
Джейн не удается убедительно изобразить ничего похожего на доброжелательность, поэтому выражение лица Айви становится сдержанным, даже немного обиженным. Затем, продолжая наблюдать за Джейн, она кажется обеспокоенной.
– Эй, с тобой все в порядке? – спрашивает она, пробираясь к подруге.
«Нет, – думает Джейн. – Я вошла в картину и превратилась в кого-то другого».
– Сфотографируй меня, – просит она вместо ответа.
Удивленная Айви делает паузу, потом подносит камеру к лицу и щелкает. Затем подходит к Джейн и садится рядом. Нажимает несколько кнопок и передает Джейн камеру, чтобы та могла увидеть себя на экране. Получилось довольно неплохо, и Джаспер на ее коленях просто очарователен. Человек на фотографии выглядит точно так же, как Джейн: ее черты, ее волосы, одежда, тело и выражение тревоги на лице, которое точнее всего отражает ее чувства. «Это я. Это я. Да, тетя Магнолия?» Джейн сопротивляется желанию прикоснуться к собственному лицу, чтобы в этом убедиться.
– Спасибо, – благодарит Джейн.
– Пожалуйста, – пожимает плечами Айви. – Ты выглядишь… расстроенной. Что-то случилось?
Что-то случилось? К горлу Джейн подкатывает смех и вырывается из ее уст. Айви озадаченно склоняет голову. Как хорошо было бы рассказать ей обо всем. Она показала бы ей, как попасть в картину, чтобы все увидеть самой, – конечно, при условии, что самой Джейн не придется входить туда еще раз.
– Да, – говорит Джейн, затем сглатывает. – Кое-что произошло. Я хотела бы тебе рассказать об этом, но не думаю, что могу сделать это сейчас. Прости.
Айви воспринимает слова Джейн без особых эмоций. Она удобно устраивается рядом, обхватив колени и держа камеру в одной руке.
– Забавно слышать это от тебя, – говорит она. – Потому что есть кое-что, о чем я бы тоже хотела тебе рассказать.
Где-то поблизости слышатся шаги. Кто-то подходит со стороны восточного крыла: на площадке появляется миссис Вандерс и останавливается.
– Это неподходящее место для посиделок, – заявляет она. – Особенно накануне Праздника весны.
– Я уже ухожу, – говорит Джейн, хотя явно никуда не собирается.
Миссис Вандерс хмыкает:
– Кто-нибудь видел Рави?
Точно. Джейн вспоминает, что давным-давно, еще до Зорстеда, миссис Вандерс искала Рави из-за чего-то, связанного с картиной Вермеера. Сейчас это уже не имеет значения.
– Я видела, – отзывается Джейн. – С фруктами и бутербродами. Он шел на третий этаж, чтобы кого-то навестить.
Миссис Вандерс хмыкает еще раз и с подозрением смотрит на Джейн.
– Что с тобой, деточка?
Джейн вспоминает, что собиралась расспросить миссис Вандерс о тетушке Магнолии. Она была потрясена, узнав, что миссис Вандерс и тетя были знакомы. С тех пор Джейн пережила уже столько, что шокировать ее стало гораздо труднее. Она открывает рот, чтобы спросить о тетушке Магнолии, но миссис Вандерс, в число достоинств которой явно не входит ангельское терпение, в очередной раз хрюкает и двигается вниз по лестнице.
– Айви, – окликает экономка через плечо. – Я надеюсь, что сегодня для Кока найдется пара лишних рук в помощь, если ты уже закончила со своей камерой.
Айви не двигается.
– Давай поговорим позже, – просит она Джейн.
– Я с радостью.
– С тобой все будет в порядке?
Нога Джейн начинает затекать под тушей Джаспера.
– Да, конечно, – кривит душой Джейн, ерзая под собакой.
– Хорошо, что у тебя есть компания, – говорит Айви. – Джаспер никогда не был так кем-то одержим.
Она пытается встать.
– Возьми меня за руку? – просит Джейн.
Удивившись, Айви колеблется. Затем протягивает руку. Одна рука теплая, сильная. Она крепко держит Джейн.
– Спасибо, – благодарит Джейн.
– Пожалуйста.
Миссис Вандерс зовет Айви откуда-то из глубины Дома.
– Прости, – вздыхает Айви.
– Все хорошо. Не задерживайся, – говорит Джейн.
Айви отпускает руку Джейн и уходит, оставляя за собой слабый запах хлора. Закрыв глаза, Джейн не перестает видеть чужое лицо, смотревшее на нее из отражения.
Внезапно Джейн вскакивает. Джаспер с визгом падает, с трудом удержавшись на ногах. В его глазах – немой укор.
– Извини! – Она уже поднимается по лестнице. – Прости, Джаспер. Но мне срочно нужно зеркало!

 

Зеркальное отражение в окне Зорстеда беспокоит ее не потому, что ужасно или уродливо, вовсе нет. Если бы в Ту-Ревьенс появился кто-то похожий, Джейн нашла бы его интересным, но никак не пугающим. Скорее, ей захотелось бы выяснить, от каких предков можно унаследовать подобную внешность.
Дело в том, что Джейн ощущает за этим незнакомым лицом себя. Ощущала эти незнакомые глаза своими. Это беспокоит ее сильнее, чем можно было бы предположить. Как будто незнакомец ворвался и украл ее внутренний мир.
В своей ванной с золотым кафелем Джейн стоит перед зеркалом над раковиной, Джаспер у ее ног.
В отражении она не замечает ничего особенного: это прежняя знакомая Джейн. «Я недостаточно ценю свою внешность», – думает она, замечая, что у нее скулы и нос тетушки Магнолии. Она бережно проводит по ним пальцами. Если бы тетя Магнолия увидела Джейн с другим лицом, узнала бы она ее? Если люди, которые тебя любят, не узнают тебя, разве ты – это ты?
Джаспер следует за ней в гостиную. Коричнево-золотистый зонтик для самообороны, над которым она работала, сейчас ее не интересует. Как можно защититься от самой себя?
Джейн и Джаспер устраиваются посреди комнаты, в окружении ее творений. Бассет, похоже, решил сегодня не расставаться с ней. Джейн опасается, не случится ли у нее приступ клаустрофобии из-за такого тесного контакта. Не обидит ли она его, если попросит на какое-то время оставить ее одну?
– Джаспер, – начинает она, но, когда пес оборачивается и смотрит на нее преданным взглядом, Джейн понимает, что уже не хочет, чтобы он ушел. Он – единственный, кто понимает ее переживания.
Джейн разочарованно вздыхает.
– Ты узнал во мне своего человека в тот же день, когда я приехала в Ту-Ревьенс, да?
Джаспер торжественно кивает.
– Ты узнал меня даже в другом обличье? – продолжает она расспросы. – Когда мы были в картине, я выглядела… как и должна?
Он снова кивает.
Джаспер, по крайней мере, знает, кто она.
На Джейн накатывает приступ смеха. Как только она начинает хохотать, ее охватывает настоящая истерика, она уже не может остановиться и продолжает смеяться сильнее и громче, до слез из глаз. Джаспер наблюдает за ней, аккуратно сложив передние лапы и вопросительно откинув голову. Она не говорит об этом вслух, опасаясь ранить его чувства, и надеется, что он не сможет прочитать ее мысли: она позволит своему шаткому чувству собственного «я» держаться на доверии к сказанному собакой!
– Кроме того, – Джейн вытирает слезы с лица, – ты же не собака, Джаспер. Ты бродяка из Зорстеда.
Она опускается на колени, и Джаспер кладет голову ей на бедро.
– Ты мой зорстедский бродяка, – с удивлением говорит Джейн, – что бы это ни значило. И я твой человек.
Джаспер облегченно вздыхает.
Джейн несколько минут чешет его за ухом, затем поднимается и начинает искать красный и зеленый материал, чтобы сделать точную копию зонта, лежащего внутри картины. Она хочет заняться делом. И это единственный зонт, на котором она сейчас способна сосредоточить свое внимание.

 

Работа помогает.
Джейн припоминает, что у зонта внутри картины шесть ребер вместо стандартных восьми, причем ребра прямые, а не изогнутые. Она никогда еще не делала такой зонт; ей нужно будет понять, как он устроен. С цветом также есть некоторые затруднения. Ей хотелось бы вытащить зонтик из Зорстеда, принести к себе и посмотреть на его цвета под местным светом, но она представляет, какая паника начнется, если кто-нибудь из обитателей Дома заметит пропажу. Наверняка все решат, что произошло ограбление и кто-то заменил оригинал безвкусной, совсем непохожей подделкой. Вполне рациональное объяснение. Люди начнут ковыряться в картине, провалятся в нее, потом придет ФБР, и все это будет похоже на «Секретные материалы», только в реальной жизни, а Зорстед будет кишеть сбитыми с толку вооруженными захватчиками.
– Откуда взялась картина? – спрашивает Джейн у Джаспера.
Он лежит на полу. Услышав вопрос, он опускает подбородок на скрещенные лапы. Это не похоже ни на «да», ни на «нет». Джейн понимает, что пес не знает ответа.
– Кто-нибудь еще в Доме в курсе, что можно войти в картину?
Он качает головой.
– Почему нет? Неужели никто до сих пор этого не обнаружил?
Джаспер поднимает голову, затем вскакивает и бежит в ее спальню. Джейн слышит, как он воет. Когда она просовывает голову в спальню, он смотрит на нее через плечо и подвывает.
– Ты знаешь ответ, – предполагает Джейн, – но не можешь сказать мне об этом, пока мы не окажемся внутри картины, где ты сможешь говорить?
Он кивает.
– Нет, – твердо говорит она.
Джаспер перебирает передними лапами, словно месит тесто, только более ошалело. С мрачным выражением лица Джейн возвращается к работе. Через мгновение он присоединяется к ней.
– Кое-что еще, – говорит Джейн. – Ты из Зорстеда, так? Ты там родился? Это твой дом?
Кивок.
– А я родилась здесь?
Еще один кивок. Пес снова плюхается на пол, на этот раз опустив подбородок только на одну лапу.
– Как тогда я могу быть твоим человеком, если мы с разных сторон картины? Как ты можешь быть моим бродякой, если там, откуда я родом, их не бывает?
Он снова скулит, глядя на дверь. Значит, и этот вопрос подождет.
– Кто-нибудь еще в Доме знает, что ты понимаешь человеческую речь? – продолжает расспрашивать Джейн.
Он качает головой.
– А в Зорстеде кто-нибудь еще знает, что можно попасть в Ту-Ревьенс через картину?
Он делает паузу, затем один раз ударяет хвостом по полу.
– Еще один человек в Зорстеде?
Энергичный кивок.
Джейн охватывает беспокойство.
– В Доме есть зорстедец?!
Джаспер качает головой. Джейн успокаивается. Ей не хочется думать, что окружающие ее люди совсем не те, кем кажутся.
Вернувшись к своему рабочему месту, Джейн разрезает материал и сшивает клиньями между собой. Через мгновение она замечает резные фигуры по краю стола: мирно плавающие киты и акулы. Этот стол сделала Айви. Джейн проводит пальцем по детенышу акулы, вдыхая и выдыхая. Затем возвращается к работе.
Джейн решает, что пора отдохнуть, когда слышит вопль. Он доносится откуда-то из отдаленной части Дома – настолько отдаленной, что ей понадобилось время, чтобы убедиться, что это кричит человек.
– Что происходит? – спрашивает Джейн, пока Джаспер осматривает купол зонта, состоящего из шести клиньев.
Пес смотрит на нее равнодушно. Джейн понимает, что он знает ответ, но не может сказать.
– Это связано с нами? – спрашивает Джейн. – Или с Зорстедом?
Он качает головой.
– Хорошо, – говорит Джейн. – Тогда мне все равно. Как ты себя чувствуешь? Разве собакам не нужно время от времени выходить на улицу? Может, хочешь размяться?
Он вскакивает и бежит к двери.

 

Пока Джейн и Джаспер торопятся по коридору, крики становятся громче, – похоже, они идут из самого центра Дома. Кричит Рави. К тому моменту, когда девушка и собака доходят до лестницы, Джейн уже становится интересно, что же такое приключилось. Она спускается на один этаж и ступает на мостик второго этажа, Джаспер следует за ней.
Внизу, в приемном зале, Рави бьется в истерике, пока миссис Вандерс безуспешно пытается его успокоить, используя словосочетания «надлежащие структуры» и «в свое время». Вокруг собрались почти все домочадцы. Лестничные пролеты и мостики заполонены приглашенным персоналом. Люси Сент-Джордж прижимает к груди небольшой деревянный пьедестал с зеркальной поверхностью. Выглядит она неважно. Из всей этой неразберихи Джейн удается уяснить, что кто-то украл скульптуру рыбы. Она вспоминает, что вчера в атриуме Рави спрашивал о ней Октавиана. Какая-то скульптура Бранкузи, которая пропала.
Кажется, Джаспер собрался в западную часть Дома, – по крайней мере, по мосту он двигается именно в том направлении.
– Джаспер! – шепчет Джейн, едва поспевая за ним. – Почему мы не идем вниз? Что ты собираешься сделать, пописать с балкона прямо на венецианский дворик?
Взгляд, которым он ее одаряет, способен прожечь дыру в другое измерение. Следуя за ним, Джейн больше всего опасается, как бы пес внезапно не столкнул ее в какой-то новый мир через другую картину, о которой она еще не знает. Вместо этого он продолжает идти по коридору. Джейн следует за ним, пока вдруг, примерно на половине пути, не замечает на стене фотографию, которая заставляет ее застыть на месте.
Это одна из самых известных фотографий тети Магнолии, увеличенная и вставленная в красивую рамку. Крошечная желтая рыбка, бычок, выглядывает из открытой пасти огромной серой рыбы с выпуклым носом. Джейн помнит, как тетя Магнолия вернулась с этой фотографией из Японии и как она сама была поражена своей интуицией. Маленькая рыбка метнулась в пасть большой, а затем обратно, и все это заняло буквально считаные секунды, но тетя каким-то образом сумела запечатлеть редкий момент.
Джейн не может перевести дыхание. Вот откуда миссис Вандерс знала ее тетю: она ведь уважает искусство. Сердце Джейн сжимается от мысли, что фотография тети висит в одном доме с Рембрандтами и Вермеерами. Она подходит к снимку так близко, что ее нос едва не касается его поверхности, и видит свое отражение в стекле. «Тетя Магнолия, – думает Джейн. – Ты поверишь во все, что я могла бы тебе рассказать?» В следующий раз, увидев миссис Вандерс, нужно не забыть сказать ей, что фотографию нужно вставить в рамку ровнее. Сейчас, если присмотреться, позади снимка заметна какая-то прямоугольная выпуклость. С работой тети Магнолии следует обращаться бережнее.
Джаспер поднимает голову с немым вопросом на морде.
– Гулять? – спрашивает она.
Он продолжает идти к двери в самом конце коридора. Джейн следует за ним.

 

Пес приводит ее к грузовому лифту.
– Конечно, – понимающе кивает Джейн, – лестница – это слишком сложно для бассет-хаунда. Интересно, почему ты превратился именно в бассета, а не в лабрадора, хаски или кого-то еще?
Джаспер, который, разумеется, не может ничего ответить, заходит в лифт. В задней стенке лифта обнаруживается еще одна дверь. Когда они спускаются на цокольный этаж, обе двери открываются: одна – на лестничную площадку внутри Дома, другая – наружу, к солнечному свету, тени и порывам ветра. Джаспер торопится на травку, Джейн заслоняется рукой от света. Шум моря, бьющегося о скалы далеко внизу, пугает ее: она едва не забыла, где находится. Джейн следует за псом по колючим неухоженным кустарникам на покрытую травой лужайку. Джаспер стесняется справлять свои дела при ней: каждый раз, поймав ее взгляд, он опускает ногу и прячется за куст или холмик, чтобы попытаться снова. Наконец он добегает до северо-западного угла Дома, оглядывается и исчезает. Джейн полагает, что с учетом их новых отношений тоже вряд ли смогла бы справить нужду у него на глазах. Она стоит, тактично дожидаясь его возвращения. Когда пес появляется, бросив на нее еще один из своих непонятных взглядов, она с беззаботным видом продолжает путь в сторону сада.
В саду мистер Вандерс, стоя на коленях, грациозными движениями впивается в землю лопатой. Вся площадка усеяна множеством больших ям, Джейн даже удивляется, как Джаспер не провалился в одну из них. Пес бросается к островку кустарниковых сосен, она следует за ним.
Когда они оказываются между деревьями, Джаспер ведет ее вниз по склону. Она следует за ним, скользя по грязи, спотыкаясь о камни, шурша палой хвоей и бурча под нос всякие нехорошие слова о несправедливом устройстве мира, где люди вынуждены передвигаться только на двух ногах. Когда она наконец приземляется на что-то, похожее на твердую землю, то видит, что пес привел ее в крошечную бухточку, по форме напоминающую полумесяц, с гладким темным песком. Из воды торчит кривой деревянный столб. Джейн интересно, швартуются ли здесь маленькие лодки вроде той, что Айви сделала с братом.
Дует сильный холодный ветер, Джейн дрожит. Увидев это, Джаспер подбегает к стыку скалы и кустарника, где нет ветра. Он ложится и призывно поскуливает, приглашая присоединиться к нему. Джейн садится рядом.
Что-то неуловимо связанное с ветром, водой, песком и добротой Джаспера побуждает Джейн притянуть пса ближе, обхватив за шею. Довольный, он высовывает язык, на морде появляется выражение абсолютного собачьего счастья. Это с трудом вяжется с образом того высокоинтеллектуального создания, с которым она весь день вела умные разговоры, но очень мило. Она наконец задает вопрос, который не дает ей покоя:
– Откуда ты знаешь, что я из этого мира, Джаспер? Откуда ты знаешь, что я не из ваших?
Он задумчиво склоняет голову.
– Не можешь сказать? – спрашивает Джейн.
Он кивает. Затем поднимает свой дрожащий нос к небу и тихо мелодично завывает. Они еще долго сидят вместе, наблюдая за водой.

 

Потом, когда они вновь пересекают лужайку на обратном пути, Джейн видит, что миссис Вандерс присоединилась к мужу. Она стоит на коленях возле него и что-то мрачно бормочет ему на ухо. Мистер Вандерс кивает, хмурится и чихает. Ветер доносит до Джейн обрывки ее фраз: «Из всех дней до [непонятно]», «Ты же понимаешь, я сейчас не могу обратить его внимание на это [непонятно]» и «Я бы шею свернула тому, кто осмелился [непонятно]».
Джейн понятия не имеет, о чем идет речь. О скульптуре Бранкузи? О Филиппе Окада с его пистолетом? О Грейс Панзавекки? На случай, если это она что-то «посмела», приближается Джейн осторожно.
– Ты. – Миссис Вандерс перестает шептать и поднимает глаза на Джейн.
– Да, – отвечает Джейн. – Всем привет. Как дела?
– Ха! – с сарказмом восклицает экономка. – Прекрасно! Превосходно! Великолепно!
– Понятно, – с сомнением кивает Джейн.
– Муж говорит, что ты хотела у меня что-то спросить, – произносит миссис Вандерс.
– Да? – Джейн растеряна. – А, ну да. Картина на лестничной площадке второго этажа, такая высокая, с изображением зонтика. Откуда она взялась?
– Откуда взялась картина с изображением зонтика? – удивляется миссис Вандерс. – Это и есть твой вопрос? Ее нарисовал друг Октавиана Трэша Первого, Хорст Мэллоу, больше ста лет назад. Посредственный художник и очень странный человек. Октавиан попросил у него картину, изображавшую подводных существ, ищущих утешения в лесу анемонов, но вместо этого Мэллоу нарисовал зонтик в комнате. А потом исчез. Пропал. Испарился!
– Испарился, – повторяет Джейн. – Нет, одна буква лишняя.
– Что?
– Не важно.
– Это все, о чем ты хотела меня спросить? – негодует миссис Вандерс. – Мне казалось, твое любопытство связано с твоей тетей!
– О да! – воскликнула Джейн, вспомнив. – Конечно! Так и есть. Мне очень интересно, откуда вы знали мою тетю.
Миссис Вандерс смотрит на Джейн непроницаемым взглядом.
– До сегодняшнего дня ты была в курсе того, что мы с твоей тетей были знакомы?
– Нет, но я только что увидела ее фотографию на вашей стене.
– Ты знала, – продолжает миссис Вандерс, – что она время от времени посещала Праздники в Ту-Ревьенс?
Джейн хлопает глазами:
– Когда? Кто ее приглашал? И почему?
– Она приезжала на Праздник, – говорит миссис Вандерс, – а после отправлялась в одну из своих поездок прямо отсюда.
– Нет, – возражает Джейн. – Этого не может быть! Она всегда подробно рассказывала мне о своих маршрутах. И никогда ни слова не говорила о праздниках на острове.
– Уверена, у нее были на то причины, – сухо замечает миссис Вандерс.
– Она бы мне сказала! – твердит Джейн, уверенная в своей правоте. Очарование бала в таком интересном месте заставило бы воображение Джейн нарисовать пленительные картины. А главное – она бы не так переживала за тетю в ее отсутствие. Тетушка Магнолия не могла о таком промолчать! Джейн абсолютно уверена, что тетя обязательно рассказала бы ей о таком диковинном месте, как Ту-Ревьенс.
Хотя… Ведь на самом деле тетя говорила ей о Ту-Ревьенс. Тетя Магнолия взяла с нее обещание ни за что не отказываться от приглашения посетить этот дом.
– После праздника я расскажу тебе о твоей тете еще, – угрюмо обещает миссис Вандерс, затем поднимает лопату и вонзает ее в землю.
– Я бы хотела услышать сейчас, – робко, но решительно заявляет Джейн.
Миссис Вандерс не отвечает и даже не смотрит в ее сторону. Она явно не собирается продолжать разговор. Джаспер тем временем идет дальше, подпрыгивая в высокой траве, то и дело оборачиваясь на Джейн.
«Ладно, – думает она. – Пока займусь зонтиком». Ей с лихвой хватит и мыслей о Зорстеде.

 

Когда Джейн готовится ко сну – этой ночью довольно рано, – Джаспер выглядит еще более грустным, чем обычно. Она старается сосредоточиться на пуговицах своей пижамы с «Доктором Кто», не обращая внимания на его разочарованный вид. Ей хочется сказать бедолаге, что нет смысла проходить сквозь картину именно сейчас, ведь в Зорстеде ночь, но не может заставить себя спросить, так ли это.
Неужели она действительно провела весь день в интеллектуальных беседах с англоязычным бассет-хаундом?
Что больше похоже на правду – психическое расстройство с затяжными галлюцинациями или Зорстед внутри картины?
«Человеку, страдающему галлюцинациями, нужен сон», – хочется сказать ей Джасперу, но она сдерживается, потому что желание оправдываться перед собакой само по себе выглядит признаком психического расстройства.

 

Дом пробуждает ее ото сна, в котором миссис Вандерс, чтобы спасти детей, пытается засунуть их в пасть огромной мраморной рыбы, но у нее ничего не выходит: она не может понять, где у рыбы рот, а где хвост.
Часы на прикроватном столике показывают 5:08. Кажется, Дом что-то кричал, но, поскольку дома́ не умеют кричать, это, наверное, тоже было частью сна. Как бы там ни было, Джейн просыпается. Она встает и плетется в гостиную, где выглядывает в окно.
Джаспер присоединяется к Джейн, прижимаясь к ее ноге. Еще не рассвело, но девушка различает две темные фигуры, направляющиеся через лужайку в сторону леса. Светит луна. Одна. В мире Джейн только одна луна.
Тетя Магнолия взяла с нее обещание приехать сюда, если ее пригласят. Бесстрашная тетушка Магнолия, которая постоянно путешествовала по новым местам, которая опускалась на дно океана и исследовала неизведанные миры.
«Тетя Магнолия? Мне страшно.
Но я не хочу тебя разочаровывать».
– Джаспер! – позвала Джейн. – Стин!
В нетерпеливых глазах, которые он поднимает на нее, сияют крошечные луны.
– В Зорстеде можно ходить в пижаме с «Доктором»?

 

Откуда-то из глубины Дома доносятся звуки «Битлз». Джаспер и Джейн делают шаг в картину. Если сосредоточиться на этих звуках, можно услышать искаженные, нереалистичные напевы «You’ve Got to Hide Your Love Away». Джейн все еще в своей пижаме – Джаспер считает, что остальная ее одежда еще больше бросается в глаза. Во дворце герцогини он ведет ее в комнату со шкафом, где висит множество одежды разных размеров простых темных цветов.
Ее зорстедская фигура отличается от земной. Верх от пижамы, как ни странно, жмет в плечах, а вот штаны длинноваты. Руки ощущаются какими-то раздутыми, причем ощущение усиливается, когда она об этом думает. А ноги и ступни кажутся… упругими, как будто в этом теле она может высоко прыгать.
– Какую одежду выбрать? – шепчет Джейн, стараясь не думать о произошедших метаморфозах, и замечает, что тембр ее голоса тоже несколько отличается от привычного.
«Что угодно. Но меньше всего внимания ты привлечешь в тунике, штанах и плаще, – отвечает Стин и поясняет: – Сейчас ранняя осень. Все еще темно. В Зорстеде климат холоднее, чем ты привыкла. Солнце взойдет через несколько… – тут он произносит непонятное слово, – но, возможно, мы будем гулять возле моря, а там ветрено. Выбери крепкую обувь и подумай о шарфе на голову».
Стин пытается сдержать свою радость, но выходит у него плохо: он скачет вокруг Джейн, цокая когтями по кафельному полу.
– Стин, – говорит она. – У меня от тебя уже голова кружится.
«Прости! – говорит он и останавливается на месте, продолжая подпрыгивать. – Прости!»
Джейн натягивает штаны и сразу ощущает, какие они удобные и теплые.
– Я поняла, что ты произнес, когда говорил о восходе солнца, – замечает Джейн, повторяя вслух странное слово. – Это местная единица времени, ближе к минуте, чем к часу. Хотя я раньше никогда о таком не слышала.
«В Зорстеде мы говорим на другом языке, – поясняет он. – Наши дни и ночи длиннее, и время мы измеряем иначе».
Джейн быстро проводит руками по тунике.
– Стин! – вдруг осеняет ее. – Как же я сойду за зорстедчанку, если не знаю местного языка?
«Ты сейчас на нем разговариваешь», – говорит он.
– Что?
«Ты прекрасно на нем говоришь, – продолжает Стин. – С той самой минуты, как прошла сквозь картину».
Еще одна ошеломляющая новость. «Сапоги, – думает Джейн, сосредоточившись на чем-то конкретном. – Примерю-ка я лучше сапоги».
За примеркой она проговаривает про себя слова, которые только что произносила вслух. Это не английские слова. Это высокое и крепкое у нее на ногах – не сапоги. Она вдруг осознает, что слово «английский» – единственное английское слово, которое она помнит.
«Со временем, – ласково объясняет ей Стин, – ты сможешь разговаривать на обоих языках и там и тут. Но пока этого не произошло, ты владеешь тем, который тебе нужнее в данный момент. Со мной было то же самое. Думаю, ты даже сможешь читать наши буквы».
– Но как я могу знать язык, которого никогда не изучала?
«Не знаю, – отвечает он, – это одна из загадок».
Переодевшись, Джейн приседает на пол тускло освещенной комнаты, плотно обхватив колени руками. На противоположной стене – широкое зеркало в полный рост. В помещении достаточно света, чтобы она могла разглядеть угловатые скулы и заостренный подбородок чужого, предательского лица. Стин встает лапой ей на колено и начинает вылизывать это странное лицо. Джейн выходит из себя.
– Фу! – кричит она с отвращением, вытирая слюну. – Я совсем не фанатка слюнявых поцелуев зорстедских бродяк, знаешь ли!
«Пойдем, – говорит он. – Солнце начинает подниматься».

 

Дворец герцогини огромен, в нем множество этажей. Ноги бродяки Стина значительно длиннее, чем у бассета, на них он резво спускается по ступеням.
Когда Джейн приближается к седьмой лестнице, ведущей вниз, то из ее уст вырывается зорстедское ругательство.
– Сколько здесь этажей?
«Пятнадцать, – отвечает Стин. – Зорстедцы строят высокие здания».
– Высокие и элегантные, – говорит Джейн, потому что лестницы и случайные залы, мимо которых они проходят, просты и изящны. Они сложены из белого камня, который не сияет, как полированный мрамор, а, скорее, мягко улавливает свет и держит его осторожно, словно внутри раковины.
– В стенах есть магия?
«Думаю, это зависит от того, что подразумевать под магией. Дворец реагирует на солнце и частично сам себя освещает. Но это свойство всех каменных зданий в Зорстеде».
Сквозь стеклянные окна на лестнице Джейн ловит проблески розовеющего неба и вспышки серебряного моря. Где-то поодаль раздается сладкий колокольный звон, возвещающий о восходе солнце.
– Откуда ты знаешь, что я не отсюда? – спрашивает Джейн. – Как ты узнал, что я не из Зорстеда?
«Я просто знаю, – говорит он, бодро вышагивая рядом с ней. – Так же как знал, что ты – мой человек».
– Но как ты это понял?
«Я узнал твою душу».
– О, пожалуйста!
«Так и есть! – горячо заверяет ее Стин. – Я вижу твою душу. Но ты не отсюда. Ты с Другой Земли».
– Тогда почему все-таки я твой человек?
«Не знаю. Многие бродяки Зорстеда так никогда и не находят своих людей. Может быть, как раз потому, что их люди на Другой Земле».
– Ты можешь общаться с другими людьми, кроме меня?
«Нет, – отвечает он. – Только с тобой, потому что ты – мой человек. Но я могу общаться с другими бродяками».
– Почему никто в Ту-Ревьенс до сих пор не обнаружил, что можно проникнуть сквозь картину? Однозначно, за сто с чем-то там лет кто-то должен был это сделать. – Джейн неопределенно жестикулирует. – Случайно коснуться локтем или что-то типа того.
«Не каждый может пройти».
Джейн едва не споткнулась.
– Правда?
«Я видел, как однажды миссис Вандерс трогала картину, – вспоминает он, – и ничего. А Колин Мак буквально излапал ее руками».
– Серьезно?
«Колин Мак трогал все картины, – говорит он самодовольно. – Я могу много чего тебе рассказать про этот Дом».
– Но почему я, а не они?
«Точно не уверен, но у меня есть одна теория, – говорит Стин. – Думаю, что сюда могут попадать только искатели».
– Искатели? – удивляется Джейн, спрашивая себя, что же она ищет.
«Ну, художники».
– Правда? Художники?
«Я наблюдал за тем, как зорстедчане прикасались к изображению с этой стороны, и тоже ничего не происходило, – все они думают, что это обычная картина, – говорит он. – Однако никто из тех, кого я знал, не был ни искателем, ни художником».
– А ты искатель или художник, Стин?
«Я бродяка», – просто отвечает он.
– Все бродяки могут проходить сквозь картину?
«Не знаю. Я никогда ни с кем из них об этом не разговаривал. Ту-Ревьенс – мой дом», – сказал он с нотками собственничества, в которых есть что-то по-доброму собачье и в то же время вполне человеческое.
– Кто-то из Ту-Ревьенс когда-нибудь замечал, что рисунок меняется? – спрашивает она. – Как в прошлый раз, когда мы отсюда видели на картине Айви? Разве никто из Зорстеда никогда не искал их красно-зеленый зонтик?
«Картина висит в темном углу тускло освещенной комнаты, – поясняет Стин. – В той части дворца, которая, как ты знаешь, герцогиня использует для своей шпионской деятельности. Зонт поместили в угол давным-давно, в качестве знака для агентов Зорстеда. Это условный знак, чтобы они пришли в нужное место. Его никуда не перемещали уже больше ста лет».
– Гм, – задумывается Джейн. – Думаю, если бы картинка на короткое время изменилась, а потом снова вернулась в исходное положение, люди бы просто решили, что им померещилось. Они скорее не поверят собственным глазам, чем что-то заподозрят.
«Да, – соглашается Стин и продолжает: – В Зорстеде примерно то же самое. Правда, здесь картину с меняющимся изображением не восприняли бы как что-то из ряда вон выходящее».
– Понятно, – кивает Джейн.
Лестницу наконец сменяет длинный коридор с множеством дверей. Стин подводит Джейн к одной из них, деревянной, самой большой и крепкой среди прочих.
– Кто написал эту картину? – спрашивает Джейн.
«Художник по имени Морстлоу, – отвечает Стин. – И, если миссис Вандерс не ошибается, это произошло как раз тогда, когда ваш Хорст Мэллоу нарисовал свою картину с вашей стороны»:
Светильник на стене возле двери отбрасывает тусклый желтый свет, который играет в шерсти Стина.
– У этого Морстлоу тоже была репутация эксцентрика? Как у Хорста Мэллоу? Имена уж больно похожи.
«То, как в Зорстеде воспринимают людей… которые мыслят не как все, отличается от восприятия на Другой Земле. Не думаю, что у Морстлоу была какая-то особенная репутация».
– Он и есть тот самый человек, о котором ты мне говорил? – спрашивает Джейн. – Единственный в Зорстеде, кто знает о входе в Ту-Ревьенс?
«Нет, – отвечает Стин. – Морстлоу давным-давно умер. Я понятия не имею о том, что он знал».
– Кто же тогда этот человек? Герцогиня?
«Нет, не герцогиня».
– Тогда кто?
Стин вытягивает шею назад, чтобы заглянуть ей в лицо. Джейн кажется, будто он прикасается к ее мозгу краями слов, а затем забирает их обратно. Необычное ощущение, словно кто-то пощекотал ее перышком внутри головы. Она понимает это как нерешительность. Стин разрывает зрительный контакт и отворачивается.
«Эта дверь ведет наружу, – поясняет он. – Не переживай, ты выглядишь точно так же, как и все остальные. Готова?»

 

Появляется отчетливое ощущение пробуждения рано утром. Первое, что бросается в глаза: ощущение рассвета в Зорстеде отличается от ощущения рассвета в других местах. Жители общаются между собой не словами, а взглядами. Люди на улицах открывают двери магазинов, ведут строптивых коней или просто выглядывают из окон. Они приветливо смотрят ей в лицо, но ничего не говорят.
Джейн старается особо не пялиться на окружающих. Она держится возле Стина, который с гордо поднятой головой бежит с ней в ногу.
Высокие деревянные здания с крутыми крышами, покрытыми черепицей, улицы из брусчатки. Куда бы Стин не свернул, отовсюду видны несколько каменных башен, окрашенных в розовый цвет на фоне розовато-серого неба, а между домами всегда виднеется море. Постепенно этот розоватый отлив восходящего солнца исчезает, и Джейн различает настоящие цвета башен: белый, серый и коричневый. Башни слегка светятся.
– Деревянные дома тоже реагируют на солнце?
«В какой-то степени, – отвечает Стин. – Но не так сильно, как камень. Камень старше, в нем больше энергии».
– Все каменное создает свет? Ты бы хотел, чтобы так делал каменный стул, или чаша, или могила?..
«В Зорстеде умерших хоронят в море, – говорит бродяка. – Здешний камень обладает интеллектом. Он знает, для чего используется. Например, он не осветит комнату, в которой никого нет. И понимает, когда вещь, сделанная из него, не должна светиться».
– Что ты имеешь в виду? Как он может это понимать?
«Здесь все имеет сознание».
– И камень?
«Все, Дженни, – просто отвечает Стин. – Земля, облака… Все».
– И облака???
«Ну, не совсем сознание, это слишком громкое слово. Скорее, понимание. Вещи все понимают».
Джейн обдумывает это.
– Но если камень все понимает, разумно ли в него врезаться? Например, делать кирпич…
«Мудрый строитель внимателен, – говорит Стин. – И уважителен».
– А если нет?
«Тогда камень несчастен и, соответственно, здание тоже окажется несчастливым, и каждый сумеет это почувствовать».
– И что случится потом?
«Ничего, – отвечает Стин. – На этом все».
– И здание ничего не будет делать? Ну, например, бросать камни на людей или что-то в этом роде?
«Нет! – говорит Стин. – Ничего подобного. Просто ты будешь ощущать себя подавленным всякий раз, когда переступаешь его порог. Если в нем открыть какое-нибудь дело, то, скорее всего, оно не задастся. В итоге владельцы отремонтируют здание так, чтобы камень почувствовал себя лучше».
– Как же они узнают, что для него лучше?
«Некоторые люди чувствительны к подобным вещам, – поясняет Стин. – Но на самом деле такое случается нечасто, Дженни. Поверь, все это не так странно, как может показаться».
– Возможно, ты даже не понимаешь, насколько это странно, – говорит Джейн.
Сейчас на улицах полно народа, многие одеты в яркие наряды: фиолетовые, красные, золотистые. Джейн видит людей разного цвета кожи. Она рассматривает тыльную сторону собственной руки. Девушка уже заметила, что ее кожа почти такого же цвета, как дома.
Стин замечает ее взгляд.
«Зорстед – международный центр, – объясняет он. – У местных жителей корни отовсюду, даже из-за моря.
– Из-за моря, – вздрагивает Джейн. – Зорстед такой большой?
«Зорстед – маленький островок. Одна из множества стран на этой Земле, – говорит Стин, – которая так же огромна, как ваша планета».
Джейн ошеломлена. Неужели Ту-Ревьенс – врата в иной мир? Туда, где камни, деревья и даже облака все понимают?
– Что не так с этим местом, почему вы до сих пор не открыли электричество? – Она настолько шокирована, что начинает ершиться. – Здесь эпоха мрачного Средневековья? Мне придется пи́сать в канаву?
Стин издает короткий болезненный звук, и Джейн становится стыдно.
– Прости, Стин, – говорит она. – Просто все это в голове не укладывается!
Он вытягивается во весь рост, насколько это возможно для бродяки.
«У нас есть водопроводная система, туалеты, другая инфраструктура, – говорит он с достоинством. – А еще замечательная и справедливая герцогиня. Мы достигли таких успехов в науке и медицине, которые привели бы в замешательство шарлатанов Другой Земли. Мы используем технологии, не разрушающие окружающую среду. Если ты пописаешь в канаву, тебя, вероятно, арестуют за непристойное поведение».
– Уверена, именно так и будет, – покаянно говорит Джейн.
Он идет рядом с таким оскорбленным видом, что она мгновенно ощущает льдинку, коснувшуюся ее мозга. Нет, сердца. Она знает, насколько сильно ранила его чувства.
– Стин, – мягко говорит Джейн. – Если бы меня арестовали, ты бы представлял мои интересы? Бродяки когда-нибудь свидетельствовали в суде?
«А почему нет? – раздраженно отвечает он. – Каждый суд привлекает человека – беспристрастного докладчика, имеющего бродяку, для того, чтобы помочь перевести слова свидетелей-бродяк. Это вполне цивилизованно.
– А бродяку могут арестовать за преступление?
«Конечно, – отвечает он. – У нас свободная воля. Ты что, думала, мы домашние питомцы?»
– У вас есть профессии?
«Большинство из нас предпочитают работать неподалеку от своих людей, но вообще мы можем заниматься всем, чем захотим».
Она следит за его ровными, осторожными шагами. Рядом с некоторыми людьми на улицах тоже семенят бродяки, хотя таких меньшинство. А еще она смогла убедиться в том, что зорстедские бродяки все же могут мочиться в канаву. Она вздыхает. Сложно, однако, быть привязанной к собаке-телепату.
– Стин. – И снова этот заискивающий тон. – Ну прости.
Никакой реакции.
Она видела, как некоторые люди гладят своих бродяк. Значит, здесь это тоже в порядке вещей.
– Потерпи. – Джейн останавливается и присаживается на корточки возле него. Стин бросает на нее короткий обиженный взгляд.
Она касается мягкой шелковистой шерсти на его морде.
– Мне очень жаль, – говорит она. – Прости меня. Правда в том, что мне никогда в жизни не было так страшно. И если бы не твоя поддержка, я бы уже все глаза выплакала.
Он перемещает взгляд на свои лапы. Потом заметно смягчается.
«Я помню, как впервые прошел сквозь картину», – говорит он.
– К этому просто нужно привыкнуть, – вздыхает Джейн.
«Я так счастлив, – говорит он. – Я так долго тебя искал! Что бы ни случилось, ты – мой человек!»
– Чтобы ни случилось, – осторожно повторяет она. – А что может случиться?
«Не знаю», – поспешно отвечает он. Слишком поспешно.
Еще несколько минут Джейн сидит на корточках и гладит его мех, обдумывая происходящее. Она отмечает, что у всех людей здесь – у всех до единого – тот же взгляд искоса и тот же заостренный подбородок, что и у нее. По отдельности это не вызвало бы у нее тревоги. Но все вместе они, наводнившие улицы, каждое мгновение напоминают Джейн о том, как далеко, как невозможно далеко она от дома.
Стин ведет ее вниз по наклонным улицам, которые обращаются одна в другую, и она уже не понимает, в каком направлении они движутся. Джейн понимает лишь, что отошла уже достаточно далеко вниз от дворца герцогини. Воздух, который она вдыхает, кажется солоноватым и пощипывает нос.
– Кто тот человек в Зорстеде, который знает о картине в Ту-Ревьенс? – спрашивает она.
Стин разглядывает свои передние лапы. Затем поднимает одну и переводит взгляд на Джейн:
«Сейчас я приведу тебя к нему».
– О! – удивляется Джейн. Было бы здорово поговорить с кем-то, кто понимает.
Бродяка коротко смотрит ей в лицо и возвращается к изучению собственных лап.
«Здешние животные отличаются от животных Другой Земли, – говорит он. – У нас есть морские создания, которые не обитают в ваших морях».
– Человек, знающий о картине, – морской обитатель?
«Нет, – отвечает Стин. – Это самый настоящий человек, он помогает заботиться о наших морских жителях. Наши морские обитатели больны. Я веду тебя к морю. Обычно ее можно найти там».
– Отлично, – говорит Джейн. – Тогда вперед?
Лишь однажды за время пути по дороге, ведущей к морю, ее сознания касается что-то, отдаленно напоминающее след призрачного понимания. Едва заметное настолько, что Джейн едва чувствует его. Будто крошечное пламя пытается разгореться внутри ее. Надежда. Мгновенно испугавшись, она бросает взгляд на Стина, но тот идет не оборачиваясь.
В конце пирса на нижней ступени лестницы, где плещутся волны, сидит женщина в фиолетовом пальто, ее ноги свисают над водой. Джейн идет вдоль пирса, хлюпая промокшими ботинками, и женщина оборачивается на звук. Прежде Джейн никогда не видела этого любопытного лица, этих глаз, губ, носа. Конечно, так и должно было быть.
Женщина приветливо улыбается им.
– Доброе утро! – произносит она по-зорстедски голосом, которого Джейн не узнает. Затем незнакомка сосредоточивается на Стине. – О, привет, мой друг! – сердечно обращается она к нему. – Только не говори, что нашел наконец своего человека. Спой Хо! Для жизни бродяки!
Не в силах поверить собственным ушам, Джейн опускается на колени. Слезы стекают вниз по щекам. Женщина вскакивает и подходит к Джейн, обескураженная ее реакцией.
Ее пальто распахнуто; подкладка, серебристая с золотистым, переливается на свету.
– Что случилось? Могу я вам чем-то помочь?
– Тетя Магнолия, – говорит Джейн и повторяет, не в силах остановиться: – Тетя Магнолия. Тетя Магнолия.

 

После того как интерлюдия из плача и объятий завершена, Джейн, кажется, способна только на два слова: «как?» и «почему?».
– Я периодически приезжала в Ту-Ревьенс на Праздники, – тихо говорит тетя Магнолия.
Они втроем сидят на краю пирса, Джейн – посередине. Рука тети Магнолии, обнимающая Джейн за плечи, дрожит, в то время как тепло Стина согревает девушку. Джейн настолько ошеломлена, что не в состоянии оценить комичность ситуации.
– Я знала, что настанет день, когда мне придется планировать побег, – говорит тетя Магнолия.
– Побег? – хрипло переспрашивает Джейн. – Зачем тебе понадобилось бежать? И зачем ты приезжала на Праздники? И почему не говорила мне об этом? Мужчина позвонил мне из Антарктиды и сказал, что ты погибла!
Магнолия крепче сжимает плечо Джейн.
– Однажды ночью, – начинает она, – очень-очень поздно – Праздник уже почти закончился, – я поднималась на третий этаж. Какой-то подвыпивший гость толкнул меня, и я обнаружила, что моя рука проходит сквозь картину. Проходит насквозь, даже не задев! Я чуть не заорала. Но понимала, что мне не привиделось, и это меня потрясло. Той ночью я нашла предлог, чтобы отложить отъезд. Я собиралась на Черное море, помнишь?
– Твоя последняя экспедиция перед Антарктидой, – слабо кивает Джейн.
– Да, – продолжает тетя Магнолия. – Я нашла спальню, обитатель которой, как я знала, проводил ночь с Рави Трэшем, и спряталась там. Когда гости разошлись и Дом погрузился в сон, я вернулась, чтобы во всем разобраться. Дотронулась до картины – и мой палец утонул в ней. Потянулась дальше и погрузилась в нее полностью!
«Я видел, как она это делает, – рассказывает Стин, – сверху, с лестничной площадки. А потом последовал за ней и наблюдал, как она изучает этот мир. Я пристально за ней следил; правда, она не знала, что я и есть тот бассет-хаунд из Дома».
– Я обнаружила… – продолжает тетя Магнолия, – я увидела то, что увидела и ты, оказавшись здесь. Мир, в который никто не последует за мной, а если и последует, то не узнает меня в новом облике.
– Но зачем тебе понадобился мир, в котором тебя никто не узнал бы?
Тетя Магнолия замолкает. Джейн понимает, что тетя делает так каждый раз, когда слышит вопрос, словно пауза и была своего рода ответом. Но ведь это не так. Раньше тетя Магнолия никогда не мешкала, отвечая на ее вопросы.
– Я вернулась в Ту-Ревьенс и присоединилась к коллегам, с которыми отправилась на Черное море, – продолжает тетя Магнолия. – Когда я снова оказалась дома, я взяла с тебя обещание обязательно приехать в Ту-Ревьенс. Когда мне в следующий раз удалось попасть на Праздник, я попросила миссис Вандерс передать тебе специальное сообщение. Она передала его тебе?
– Что? – Джейн удивлена. – Нет. Я не получала никакого сообщения!
– Я попросила миссис Вандерс сказать тебе: «Дотянись до зонтика», – говорит тетя Магнолия. – Потом, когда все уснули, я вошла в Зорстед, чтобы остаться здесь и ждать тебя.
«У нее не было бродяки, который мог бы ей все объяснить, – вклинивается Стин. – Она была совсем одинока».
– Как ты можешь говорить, что взяла с меня обещание поехать в Ту-Ревьенс? – удивляется Джейн. – Ведь все было совсем не так! Ты попросила не отказываться, если кто-то меня пригласит.
– Кроме того, миссис Вандерс пообещала пригласить тебя, если со мной что-нибудь случится, – продолжает Магнолия. – Она пригласила?
– Нет! Меня позвала Киран! Ты погибла! Почему я должна была тебя искать, если ты умерла? И как ты себе представляешь, что сообщение: «Дотянись до зонтика» – натолкнуло бы меня на мысль запрыгнуть в картину?! И если бы даже это случилось, как бы я искала тебя в чужом городе?
Джейн осознает, что стряхнула руку тетушки со своего плеча. Здесь что-то не так. Эта история лишена главного, и никто не говорит ей чего. Зачем тете вообще понадобилось уезжать?
Тетушка складывает руки в замок, кладет их себе на колени и рассматривает. Джейн тоже принимается их изучать. Это не те руки, которые знала Джейн. Они больше, а ногти более плоские. Глаза женщины ясны и безупречны. Они однотонные, и нет маленького пятнышка, похожего на мутную звездочку. Может быть, это вовсе не тетя Магнолия?
Тут Джейн замечает, что ее собственные зорстедские руки очень похожи на зорстедские руки тети Магнолии.
– Я так давно хотела рассказать тебе правду о своей жизни, – вздыхает тетя. – И сейчас, когда я наконец могу это сделать, я ужасно боюсь.
– Правду о своей жизни? – удивляется Джейн. – Тетя Магнолия, о чем ты?
– Правду о моей работе.
– О работе? О фотографиях? Что ты говоришь! Разве ты не фотограф?
– Фотограф, – соглашается тетя. – Я постоянно фотографировала.
– Тогда что?
Тетя Магнолия с несчастным видом смотрит на собственные руки.
– Однажды, – решается она, – спустившись под воду, чтобы снимать, я случайно обнаружила затонувшую атомную подводную лодку. Это была иностранная подлодка.
– Ты никогда мне об этом не рассказывала.
– Правительство Соединенных Штатов запретило. Мы обезвредили ее тайно.
– Ты помогла правительству США обезвредить атомную подводную лодку???
– После этого они просили меня помогать им и в других делах, – продолжает тетя Магнолия. – Они предложили хорошо платить мне. Ты была ребенком. Я растила тебя одна, на мизерную зарплату. Иногда у нас совсем не было денег. Я не знала, что нас ждет впереди. И согласилась.
– Тетя Магнолия, – говорит Джейн, переваривая услышанное. – Ты хочешь сказать, что стала кем-то вроде подводного… шпиона?
– Да, – просто отвечает она.
– О! – изумленно восклицает Джейн. – Что это значит?
– Есть подводные оперативники, – поясняет тетя. – Есть люди, которые обезвреживают секретные военные обломки, такие как та подводная лодка, и люди, которые используют подводные кабели. На морском дне производится обмен товарами и информацией. Сначала я не понимала, как такое возможно. Я ввязалась в дела, о которых теперь жалею. Под водой, в темноте, пока никто не видит, могут твориться ужасные вещи.
То, что описывает тетя Магнолия, в какой-то степени даже более невероятно для Джейн, чем существование по другую сторону картины фэнтезийного мира, где собаки разговаривают, а камни чувствуют.
– Ты никогда мне не говорила, – повторяет она. – Ты никогда мне не говорила.
– Я хотела прекратить это, – говорит тетя. – Они стали просить меня делать то, что я ненавидела. Бомбы иногда сбрасывают в воду, ты знала? В конце концов мою лояльность поставили под сомнение.
– Я не понимаю ничего из того, что ты говоришь, – хватается за голову Джейн.
– Со временем я расскажу тебе каждую деталь, – обещает тетушка. – Я признаюсь в каждой лжи. И для меня это будет великим облегчением.
– Но не для меня.
– Это то, о чем я больше всего жалею, – вздыхает тетя Магнолия. – Я просто хотела, чтобы ты была в безопасности. Миссис Вандерс сказала тебе о деньгах? Ты можешь получить доступ к счетам, как только захочешь.
Джейн не желает слышать ни о каких деньгах.
– Кто позвонил мне из Антарктиды?
– Коллега, – говорит тетя. – Мой друг, тоже оперативник, который помогал мне исчезнуть, не зная даже, куда я собираюсь.
– Ты позволила мне поверить, что умерла, – говорит Джейн. – Ты была мертва!
– Дорогая, – начинает тетя Магнолия, склоняясь к Джейн, но та резко отворачивается.
– Ты была мертва, – повторяет она, слезы катятся по ее щекам.
– Прости меня, – говорит Магнолия. – У меня было очень мало времени, чтобы все спланировать, и, возможно, у меня не очень хорошо получилось. Но я не умерла. Я пришла сюда. И ждала тебя здесь. Я искала тебя каждый день.
– Я могла никогда тебя не найти! – В голосе Джейн появляются истерические нотки. – И не нашла бы, если бы не эта чокнутая собака! Я поставила тебе надгробие. Твой друг прислал мне твои вещи, якобы из Антарктиды. Все это время я спала с твоей гребаной шапкой!
Тетя Магнолия всегда спешила успокоить расстроенного человека, это было для нее чем-то вроде инстинкта, но сейчас она не в состоянии помочь даже себе. Джейн хорошо чувствует это по крепким объятиям, хоть лицо и незнакомо. Внешне другая, это, бесспорно, она.
Вода омывает пирс под тетиными ногами. На поверхности воды показывается необычное серое существо, немного напоминающее медведя, – его голова такая же круглая, с длинным носом. Это создание размером с белуху, у него есть ласты, усы и дырка на макушке. Джейн изумленно смотрит на его морду. Прямой рот придает ему выражение спокойствия и терпеливости. В больших, темных, необычайно глубоких глазах застыла боль. Джейн как никто другой знает, что существа, живущие в глубинах океана, внешне порой излучают поразительное доверие. Работы тети Магнолии научили ее этому. Но точно так же, как, глядя на местных жителей, Джейн понимает, что находится не на своей Земле, так и это животное явно не принадлежит к привычному ей миру.
Оно не разговаривает, только пристально смотрит на тетю Магнолию. Тетя ложится на пирс животом вниз, ноги в брюках торчат позади, а руки и голова свешиваются через край. Пальто распахнуто, фиолетовое, с серебристо-золотыми вспышками, похожее на звездную туманность. Она протягивает руку и кладет ее на лоб существу. Все это тетя проделывает молча. Джейн не совсем понимает, что происходит, но догадывается, что тетя нашла создание, которому жизненно необходима ее теплая, умиротворяющая энергия. Своими прикосновениями тетя успокаивает животное, по морде которого катятся крупные слезы.
Несколько минут тетя Магнолия и морской обитатель остаются в таком положении. Джейн стоит на пирсе, слезы капают ей на пальто. Стин плотно прижался к ее ногам и периодически поднимает глаза на девушку. Так же как тетя Магнолия и подводное создание, он молчит.
Морское животное поворачивает голову и смотрит Джейн в глаза. Она оказывается словно прикованной к этому взгляду, она тонет в колодце его чувств. «Это животное обладает силой». Джейн ловит себя на этой мысли, однако понятия не имеет, что за сила имеется в виду.
Животное уплывает. Вода над ним бесшумно смыкается. Тетя Магнолия снова садится, свесив ноги с пирса. Она не смотрит на Джейн. Та пытается понять ее по положению плеч. Тетя Магнолия истощена: успокаивая кого-то другого, она стыдится того, что причинила боль родной племяннице. Джейн не может себя заставить сесть рядом и остается чуть в стороне. Она снова болтает ногами над водой.
– Стин, – говорит Джейн. – Это имя моего бродяки, Стин. Он сказал мне, что морские создания больны.
Голова тети Магнолии медленно опускается в знак согласия.
– Они называются морскими медведями.
– Ты с ним разговаривала?
– Не совсем.
– Ты дала ему что-то вроде лекарства?
– Все гораздо проще, – поясняет она. – И не так фантастично. Они больны, потому что травмированы и огорчены. Огромная часть их популяции была убита зорстедскими охотниками. На какое-то время их мясо вошло в моду, и их нещадно истребляли. Охотники убедили правительство в том, что морские медведи бессловесны. Как только можно было поверить в такое про животное, которое мы только что видели. – Ее голос прерывается, она задыхается от негодования. Джейн наблюдает за тем, как тетя Магнолия делает ровный глубокий вдох.
– Это было давно. Сейчас охота на морских медведей запрещена. Но это очень древнее животное, зорстедские ученые предполагают, что их память уходит глубоко и заживает медленно. Я участвую в научной программе. Прихожу сюда утром и жду. Если какой-нибудь морской медведь подплывает – а это часто случается, – я просто сижу с ним и трогаю его с добротой.
– Что это значит? – спрашивает Джейн.
– Думаю, ты понимаешь, что это значит, милая, – говорит тетя Магнолия.
Джейн молчит. Тетя смотрит на свои ладони и тихо продолжает:
– Просто быть с морским медведем. Не пытаясь произвести на него впечатление. И ему тоже позволить просто быть. У них есть то, что мы могли бы назвать… психической способностью. Если я хочу просто побыть рядом с животным, оно понимает, что именно таково мое намерение. То, что они позволяют нам это делать – а так было не всегда, – признак того, что к ним потихоньку возвращается доверие к людям. Пока нам не удается вернуть его полностью. Пока их боль не утихла. Это похоже на боль души самого океана. Я это чувствую, Дженни.
Джейн тяжело подобрать слова, чтобы ответить.
– В этом и заключается твоя работа здесь? – спрашивает она.
– Да, – подтверждает тетя. – Правительство платит ученым.
– Ты ответственная за эту операцию?
– Нет, боже упаси! Моя должность очень маленькая. Прохожу подготовку, но я ведь не так давно в Зорстеде. Есть такая программа. Любой, кто находит общий язык с животными, может участвовать. Ты тоже можешь.
Джейн сказать на это нечего, она только хлопает глазами.
– Как ты убедила их, что ты отсюда? Они ничего не заподозрили?
– Я осторожна и делаю вид, что не люблю говорить о своем прошлом. Конечно, были моменты, когда я ловила на себе удивленные взгляды, но здесь очень лояльны ко всяким причудам. Кажется, местные жители и не рассчитывают понять всего, что видят. Как бы там ни было, если бы ты встретила кого-то, кто не понимал бы наших обычаев, тебе вряд ли первым делом приходит в голову, что он мог прибыть из альтернативной реальности.
– Пожалуй, – отвечает Джейн. – А ты не скучаешь по нашим технологиям? Разве акваланг не решил бы эту проблему быстрее?
Магнолия дарит Джейн спокойную кривую улыбку.
– Даже при отсутствии сжатого воздуха, – говорит она, – техника дайвинга здесь довольно сложная. У них есть своего рода водолазный колокол с воздушными трубками, которые поднимаются над водой. Даже если бы у нас было снаряжение для подводного плавания, сомневаюсь, что мы использовали бы его. Вторжение в жилища животных не способствует их исцелению.
Какое странное, смешанное чувство – злиться на человека, который учил ее мягкости, уважению, который научил ее успокаиваться. Джейн смотрит, как вода танцует у нее под ногами, и чувствует, что Стин рядом. Она осторожно наклоняется, чтобы увидеть свое отражение. Что-то в этом необычном лице поражает ее. Джейн поворачивается к тете Магнолии и понимает, что даже в этом мире у нее тетушкины скулы и нос.
– Как твои зонтики, моя дорогая? – спрашивает тетя Магнолия.
Легкие Джейн – медуза, которая бесшумно движется в толще великой печали.
– Не знаю, почему я здесь, – говорит она. – Почему у меня должен быть бродяка, раз я не из этого мира. И прежде всего я не понимаю, почему поехала в Ту-Ревьенс.
Прежде чем ответить, тетя Магнолия на минуту задумывается.
– Не понимаю, почему существа из разных миров не могут сочетаться друг с другом? – говорит она. – В Зорстеде полно бродяк, которые так и не нашли своих людей. Возможно, из-за того, что все эти люди – где-то в других мирах.
– Стин говорил что-то подобное, – кивает Джейн. – Но что ты понимаешь под разными мирами? Ты считаешь, кроме этих двух, есть еще?
– Ну, всю жизнь я думала, что мир всего один. Но если выяснилось, что их два, то почему не может быть и тысячи?
Джейн вдыхает солоноватый воздух и слышит, как волны бьют по столбам пирса. Тетя Магнолия оставила ее совсем одну. Осиротевшую, без денег (во всяком случае, Джейн понятия не имела ни о каких счетах). Ее план воссоединиться с племянницей был смутным и неоформленным, могущим в любой момент развалиться, как карточный домик.
– Мне нужно подумать, – говорит Джейн.
«Когда мне нужно подумать, – сообщает Стин, – я гуляю».
– Пойдешь со мной? – спрашивает у него Джейн.
«Обязательно, если ты этого хочешь».
– Конечно хочу! – Джейн легонько гладит его между ушами, затем встает. – Ты ведь мой бродяка, разве не так?
Глядя на Джейн, встревоженная Магнолия тоже поднимается на ноги.
– Мы пойдем прогуляться, – осторожно говорит Джейн.
– Хорошо, – сглатывает тетя. – Мы ведь еще увидимся, дорогая? Пожалуйста!
– Не знаю, – отвечает Джейн, думая про себя: «Ты не такая, как я считала. Ты не та, за кого себя выдавала».
Глаза тети Магнолии блестят от слез. Она крепко обнимает девушку, целуя в лоб. Она говорит Джейн, что любит ее.
– Возвращайся, – просит тетя.
Джейн долго держит тетину руку, затем отпускает.

 

– Куда мы идем? – спрашивает Джейн у Стина.
«А куда бы тебе хотелось?»
– Туда, где ни у кого из нас не возникнет проблем, – отвечает Джейн.
Стин ведет ее обратно вверх по лестнице, затем вдоль дороги, по бокам которой стоят маленькие домики. Мимо пробегает ватажка детей. Жарится что-то, пахнущее беконом.
– Я хочу есть, – говорит Джейн. – А ты?
«Можем вернуться к твоей тете, – отвечает он. – У нее должны быть деньги».
– Я потерплю, – быстро решает Джейн. – Если и ты тоже.
«Я знаю, где есть фрукты», – говорит он.
– Бродяки любят фрукты?
«Этот любит».
Улица резко поворачивает вправо, но Стин продолжает идти прямо, к островку сучковатых деревьев. Он ведет ее через густую траву и опавшие ветви. Они идут вниз по склону и в итоге оказываются в роще массивных приземистых деревьев с плодами розового цвета, напоминающими яблоки, хотя это определенно не они.
Ей в голову приходит зорстедское слово. Она произносит его вслух.
«Да, – удовлетворенно отвечает он. – Фруктовый сад принадлежит герцогине».
– Неужели мы воруем?
«Нет, пока ты со мной. Я ведь живу в ее дворце. Она заботится о нас. Ее еда – моя еда».
– Ты уверен, что тебе по-прежнему здесь рады? Теперь, когда ты отыскал своего человека?
«У тебя нет здесь жилья, – произносит он со значением, – поэтому я продолжаю жить с герцогиней. Если у тебя появится свой дом, тогда все изменится».
Он не смотрит на нее, Джейн отвечает ему тем же. Она набивает глубокие карманы своих брюк фруктами и продолжает следовать за ним вниз по склону, который становится все круче. Выйдя из сада, они оказываются в небольшой бухточке в форме полумесяца. Под ногами белый песок. Солнце припекает, а ее зорстедская одежда не пропускает прохладу ветерка. Стин подбегает к скале в зарослях кустарника и присаживается, Джейн садится рядом. Они наблюдают, как волна накатывает на берег, а затем убегает прочь. Фрукт оказался хрустящим, как яблоко, но сладким, как груша.
– Очень странное ощущение – быть в Зорстеде, – говорит Джейн. – Кажется, что я умерла и вновь переродилась в другом мире, в новом теле, только мне забыли стереть память о прошлой жизни.
«Я не верю в реинкарнацию», – хмыкает Стин.
– Правда? Если существует больше одного мира, то почему не может быть больше одной жизни?
«В каждой жизни множество жизней», – изрекает он.
– Вы с тетей Магнолией очень любите туманные философские высказывания, – улыбается Джейн. – Скажи лучше: в Зорстеде есть магазин зонтов?
«Конечно, тут ведь есть дожди, – отвечает он. – Хотя никогда не бывает града из лягушек».
– Еще одна странность, – констатирует Джейн. – Так где продаются зонты?
«На общественном рынке, – отвечает бродяка. – Если ты продашь достаточно зонтов, сможешь открыть магазин. Могу я поинтересоваться, почему ты задаешь мне эти вопросы?»
– Не знаю. – Джейн пожимает плечами. – Может быть, потому, что зонтики – это не так страшно, как экзистенциальная философия.
Стин задумчиво смотрит на нее.
«Однажды я видел бродяку в любопытной шляпе-зонтике, – говорит он. – Это показалось мне довольно привлекательным».
Джейн с трудом сдерживает улыбку.
– Хочешь, я сделаю тебе такую шляпу, Стин?
«Это зависит исключительно от тебя», – с достоинством отвечает он.
– Ты бы хотел, чтобы я сделала шляпу, которая подойдет бассет-хаунду Джасперу или бродяке Стину?
Он колеблется.
«Думаю, это тоже зависит от тебя».
«Да. Кажется, это один из главных вопросов сегодняшнего дня: Ту-Ревьенс или Зорстед?»
«Видишь? Я же говорил, что ты можешь разговаривать со мной не вслух»
«Да, вижу».
«Ты… – Он мешкает, и она ощущает его усердие. Его уязвимость. – Тебе это нравится?»
Она шумно вздыхает.
«Я пока не могу сказать, Стин».
Он зарывает нос в песок, словно не давая себе что-то сказать.
«Эта бухта чертовски похожа на ту, куда ты отводил меня в Ту-Ревьенс», – говорит Джейн после паузы.
«Мне нравится сюда приходить», – отвечает Стин.
«Ты поэтому ходишь к заливу в Ту-Ревьенс? – догадывается Джейн. – Потому что он напоминает тебе этот?»
«Я обнаружил залив в Ту-Ревьенс первым. Думаю, эта бухта нравится мне потому, что напоминает другую».
«Неожиданно».
«Да, – соглашается он. – И дом тоже. В конце концов, это чей-то штаб, чье-то укрытие, чья-то база. Чья-то история и чье-то пристанище».
«Ты умеешь играть в скраббл, Стин?» – с улыбкой интересуется Джейн.
Стин фыркает.
«У нас тут есть игра поинтереснее. Она похожа на скраббл: выигрывает тот, кто придумывает самое ценное слово. Но слова, которые ты записываешь, рассказывают определенную историю, поэтому стоит быть осторожным: они влияют на твой день».
«Серьезно? Игра меняет твой день? Звучит устрашающе!»
«Ты понимаешь все слишком буквально. От этого еще никто серьезно не пострадал».
«О! Значит, были только несущественные травмы?»
«История влияет на нас метафорически, обычно в безобидной и забавной манере, – успокаивает он ее. – Понимаю, звучит странно. Но я тебя уверяю, Дженни: этот мир ничуть не опаснее твоего».
«Здесь все по-другому, – задумчиво протягивает она. – Ты одинаково чувствуешь себя как дома и в Зорстеде, и в Ту-Ревьенс?»
«Да. И нет. В Ту-Ревьенс я нем и никто меня не понимает. Во всяком случае, не понимал до твоего появления. В Зорстеде я одинок или был таковым до теперешнего момента».
Он замолкает, но вскоре продолжает:
«Тебе не кажется, что это благодаря людям мы чувствуем себя как дома в том или ином месте?»
Джейн прекрасно понимает, о чем он. Это объясняет, почему она ни разу нигде не почувствовала себя как дома с того момента, как получила звонок – фальшивый звонок! – из Антарктиды.
На горизонте виднеется силуэт высокого корабля с блестящими белыми парусами – так далеко, что невозможно понять, приближается он или удаляется.
«Если я искатель, Стин, то я понятия не имею, что ищу», – говорит Джейн.
Он снова колеблется.
«Хорошо, – подумав, произносит он. – Я составлю тебе компанию, пока ты разбираешься».
Долгое трудное утро дает о себе знать тяжестью в ногах. Ее незнакомое тело требует сна, которого ему не досталось ночью.
«Да, пожалуйста», – отвечает ему Джейн.
Она сворачивается калачиком прямо на песке, обвив рукой Стина, и позволяет своему зорстедскому телу отдохнуть.

 

Когда она просыпается, в ночном небе сияют две луны. Обе они больше, чем ее родная луна, поэтому ночь значительно светлее. Небо испещрено звездами. Стина рядом нет.
– Стин?
Никакого ответа.
Она с трудом поднимается на ноги, голова немного кружится спросонок. Внезапно ее пробирает дрожь: в голову лезут мысли о зорстедских охотниках, хищниках, камнях, которые могут решить, что вы им не нравитесь.
– Стин!
«Я иду», – слышит она в голове его голос. Обернувшись, Джейн видит темный силуэт, несущийся ей навстречу по влажному песку, яркому от лунного света.
– Мне было страшно!
«Я бы не бросил тебя одну!»
– Страшно за тебя!
Когда бродяка подбегает, она падает на песок и крепко обнимает его. Он пахнет влажной шерстью и пытается облизать ей руки.
– Фу! – говорит она. – Не облизывай!
«А ты не обнимайся, – говорит Стин. – Бродяки любят, когда их гладят, а не обнимают.»
Она отпускает его.
– Если не будешь лизаться, я не буду обниматься.
«По рукам. Но тебе не нужно за меня переживать, Дженни. Здесь люди отпускают бродяк одних».
– Ладно, – слабо соглашается Джейн.
«Замерзла?»
– Да, и хочу есть.
«Ты очень долго спала. Я тоже, когда впервые попал в ваш мир. Переход очень утомителен. Пойдем куда-нибудь в тепло».
– Мы очень далеко от картины во дворце герцогини?
«Дом твоей тети ближе. Она не будет возражать, если мы ее разбудим».
– Нет. Ту-Ревьенс.
«Как скажешь, – отвечает он. – Долгий путь в гору нас согреет».
Ночной сад на крутом холме коварен. Даже при свете двух лун Джейн то и дело спотыкается и задевает головой низкие ветки. Она обматывает шарф вокруг ушей и бормочет Стину, что саду не помешало бы дополнительное освещение. Улицы Зорстеда, протянувшиеся высоко над водой, поражают тишиной. Зорстедские дома не издают ничего похожего на гудение или жужжание. Зорстедские фонари еле слышно шипят, когда пламя облизывает фитиль.
Из какого-то здания доносится звук и льется свет, но Стин уводит ее в сторону.
«Пьяные гуляки – бич любого портового города», – брезгливо морщится он.
Помятой и озябшей со сна Джейн достаточно впечатлений, чтобы держаться подальше от пьяных гуляк. Они поднимаются довольно долго, прежде чем в полутьме вырисовывается дворец герцогини. Стин оказался прав: пока они шли, Джейн согрелась.
«Я попрошу одного из немногих бродяк в этом замке, у которого есть человек, – говорит он ей, – чтобы нас впустили».
– Как ты это сделаешь?
«Бродяки могут общаться между собой мысленно, забыла?»
– Как ты объяснишь, почему я заслуживаю, чтобы меня впустили?
«Надеюсь, мой брат еще не будет спать».
– У тебя есть брат?
«У меня двенадцать братьев, семь сестер и двести сорок два кузена».
Джейн произносит ругательство на зорстедском, означающее крайнюю степень удивления.
– Твой брат знает о Ту-Ревьенс?
«Нет. Я же уже говорил, что никому об этом не рассказывал. Но он мой родной брат и доверяет мне, а его человек доверяет ему. Его человек откроет нам дверь».
– Как все сложно. Брат тебе доверяет, но при этом ты не говоришь ему правды?
«Да, иногда трудно понять, как лучше поступить, – говорит Стин. – Если я скажу одному брату, то должен ли я сказать и всем остальным моим восемнадцати братьям и сестрам? Что, если я расскажу брату, а он – своему человеку? Это не какой-нибудь пустяк, а картина, ведущая в другой мир. Я должен быть осторожен. Ты ведь это понимаешь, правда?»
Когда Джейн пробирается в сад дворца, то чувствует себя усталой и постаревшей.
– Сейчас я не в лучшей форме, чтобы притворяться, – говорит она.
Стин глядит на нее.
«Понимаю. Смотри по ситуации. Теперь это и твоя тайна тоже. Ты сама должна решить, кому ее открывать. А сейчас прекращай разговаривать вслух, ты можешь разбудить персонал, живущий на первом этаже. И потом, я пытаюсь сосредоточиться на разговоре с братом».
Минуту спустя грубоватый мужчина в ночной рубашке открывает деревянную дверь в высокой стене, хмыкает и отступает назад, даже не взглянув на них. У него в ногах болтается бродяка, выше Стина и более коренастый. Они со Стином на секунду задерживаются в дверях, обнюхиваясь и прижимаясь друг к другу.
Стин отправляется в путь.
«Этот маршрут лежит через кухню», – сообщает он Джейн, которая послушно следует за ним.
Они поднимаются на все пятнадцать этажей дворца герцогини, по дороге поедая хлеб, сыр, но в основном зорстедские фрукты, название которых неведомым образом известно Джейн, и длинные полоски, по вкусу напоминающие самое вкусное вяленое мясо в любом из миров, – все это они прихватили на кухне. Джейн кажется, что для ее зорстедского тела расстояние в пятнадцать этажей представляет не настолько тяжелое препятствие, каким оно стало бы на Земле.
Когда она переодевается в свою «докторктошную» пижаму, где-то вдалеке раздается бой городских часов, и Джейн понимает, который час нынче в Зорстеде. Ей становится интересно, который час сейчас дома. Она снова ругается по-зорстедски: сегодня же Праздник!
«Уже нет, – отвечает Стин. – Мы его пропустили».
Новое ругательство.
– А что, если кто-то заметил мое отсутствие?
«Просто скажи, что неважно себя чувствовала. Если кто-нибудь будет тебе надоедать, я его покусаю».
– Стин! Ты не можешь без причины кусать людей! Если в моем мире собака кусается, это что-то значит. Просто отвлеки их чем-нибудь, что им понравится. Например, дай лапу.
«О, это достойно! – говорит Стин. – А дальше что? Прикажешь мне покружиться?»
Джейн смеется.
«Не волнуйся, – продолжает Стин. – Если что-нибудь случится, у меня есть безопасное место, где я могу спрятаться».
Джейн ничего не отвечает: она пока не готова сказать, что не в восторге от его идеи исчезнуть без нее. Она заходит в комнату с картиной, Стин следует за ней. Ту-Ревьенс видится тусклым и безлюдным, поэтому Джейн ловит момент, чтобы рассмотреть зонтик на полу. Наконечник и ручка по форме и цвету несколько отличаются от ее работы, и мастерство искуснее, но в целом он очень похож на тот, который она недавно сделала. Джейн поднимает его, подносит к светильнику в дальнем углу и с удовлетворением отмечает, что подобрала нужные оттенки красного и зеленого.
«Что ты творишь?! – ужасается Стин. – Больше ста лет никто не трогал этот зонт!»
– Мастерство воистину великолепно. – Не обращая на него внимания, Джейн поглаживает черный лакированный стержень. – И кто-то ведь его протирает!
«Самой нежной перьевой метелкой, – подтвердил Стин. – Пожалуйста, положи зонт на место».
– Ты один из тех примерных бродяк, которых никогда не вызывали в кабинет к директору? – спрашивает Джейн.
Вместо ответа Стин начинает топать ногами, словно давя виноград.
– Все, все! – идет она на попятный. – Успокойся.
Но когда она кладет зонтик на место, старый материал рвется по шву. В ее голове раздается крик ужаса Стина. Купол отрывается от зонта и безжизненно оседает на пол.
«Посмотри, что ты наделала! Посмотри, что ты наделала!» – причитает несчастный бродяка.
– Стин, – спокойно говорит Джейн, – почти такой же зонтик в данный момент лежит на полу в моей гостиной. Он хорошо сделан и вполне прослужит еще сотню лет.
Стин дышит словно хаски после гонок.
«О, слава богу! – мысленно восклицает он. – Слава богу! Так идем же и возьмем его! Сейчас же! Прямо сейчас».
Стин проходит сквозь картину первым, Джейн следует за ним.
Ей нужна минутка. Как удивительно вновь стоять на лестничном пролете второго этажа Ту-Ревьенс! Такое ощущение, что она здесь впервые. В приемном зале пахнет потом, духами, пролитым алкоголем, людьми – так, как и должно пахнуть после масштабной вечеринки. А еще эта сирень, которая опять напоминает о тете Магнолии. Теперь все по-другому, боль и растерянность совсем иные.
В отдаленной комнате кто-то снова слушает «Битлз». Бассет-хаунд Джаспер маневрирует между ее ногами, бодая лодыжки: подгоняет.
– Иду, иду, – шепчет ему Джейн, покорно поднимаясь наверх. – Спокойно!
На мостике третьего этажа появляются Киран и Айви, идущие навстречу Джейн с западной части дома.
– Дженни! – воскликнула Киран. – Где ты, черт возьми, пропадала? Я тебя обыскалась на вечеринке!
На Киран великолепное малиновое платье без бретелек. Она выглядит несколько необычно, словно ее настроение приподнято, и в то же время она чем-то озадачена. Торжествующая и ранимая одновременно. Кроме того, подол ее юбки выглядит влажным и измятым. Что-то произошло.
Джейн хочется спросить об этом, но боится ее встречных расспросов.
– Который час? – робко пищит она.
– Около четырех утра, – отвечает Киран. – Мы с Айви разговариваем.
– Вообще-то, – Айви обращается к Джейн, – я и с тобой тоже хотела поговорить.
– Конечно, – отвечает Джейн, стараясь не пялиться на Айви. Ее длинное черное платье настолько элегантно, что Джейн в своей пижаме чувствует себя двенадцатилетней девчонкой.
– Я ложусь спать. – Киран деликатно удаляется вниз.
– Сегодня ты была великолепна! – кричит Айви ей вдогонку. – Мы очень тебе благодарны. Без тебя нам было бы не справиться.
– Я сделала это не ради Патрика, – говорит Киран.
– Да, конечно. Это я очень тебе благодарна.
Киран оборачивается и дарит Айви широкую теплую улыбку. Прежде Джейн не видела, чтобы она так улыбалась.
Джейн поворачивается к Айви.
– Я дико устала. Может, поговорим завтра?
– Конечно.
– Тогда спокойной ночи, – говорит Джейн, но застывает на месте, глядя на Айви. Джаспер снова начинает бодать ее, подгоняя.
– Чертова слабоумная собака! – Она разворачивается и идет в свои комнаты.
Но когда несколькими минутами позже Джейн возвращается с зонтом в руках и Джаспером под ногами, Айви все еще стоит на площадке второго этажа, внимательно разглядывая картину. Ее нос всего в нескольких дюймах от красочного слоя, очки сдвинуты на лоб, глаза сосредоточены на куполе, безжизненно лежащем на шахматном полу.
Отступать поздно: Айви уже услышала их шаги. Она выпрямляется и поднимает глаза на Джейн. Выбившиеся пряди темных волос красиво обрамляют лицо. Джейн продолжает храбро спускаться ей навстречу с зонтом в руке. Ровный взгляд голубых глаз спокойно встречает Джейн, Джаспера и с интересом задерживается на зонтике.
– Идешь прогуляться? – спрашивает Айви, взглянув на пижаму Джейн.
– Вроде того.
– Компания не нужна?
– Да, – говорит Джейн. – То есть я имею в виду, да, очень нужна, но сейчас мне, наверное, лучше пойти одной.
– Хорошо, – говорит Айви. – Я искала тебя на вечеринке. Тебе нездоровилось?
Варианты оправдания вертятся у Джейн на языке. Она съела что-то не то. Она все проспала. Она ненавидит праздники, поэтому спряталась на чердаке. Она провела ночь с одним из гостей.
– Не хочу тебе врать, – наконец произносит она. – Хочу сказать правду.
В длинном черном платье и с убранными наверх волосами Айви похожа на женщину с портретов Ренуара или Джона Сигнера Сарджента. Она изучает лицо Джейн.
– Я тоже хочу сказать тебе правду, – говорит Айви.
Между ними вновь повисает тишина, но теперь это уже не неловкое молчание. Эта тишина совсем другого рода, она полна любопытства и надежды.
Наконец Джейн понимает, чего хочет. Она шепчет:
– Айви?
– Да?
– Ты умеешь хранить секреты?
– Черт возьми, конечно!
Джейн тщательно обдумывает каждое слово, прежде чем произнести:
– Пожалуйста, дотронься до этой картины.
– До этой? – уточняет Айви, указывая пальцем на картину, и недоуменно морщит нос: – Миссис Вандерс меня распнет.
– Пожалуйста.
– Ладно, – говорит Айви и тянет палец к изображению. Когда она касается картины, ее палец проходит внутрь. Ее рука полностью проваливается туда. С тревожным возгласом она отдергивает ее назад. Айви внимательно изучает свою ладошку. Обрадовавшись, что все пальцы на месте, девушка переводит изумленный взгляд на Джейн.
– Сгораю от нетерпения услышать, что ты предложишь мне дальше, – говорит она.
– Я хочу познакомить тебя с женщиной, которая умеет общаться с морскими медведями.
Айви хлопает глазами:
– С морскими медведями?
– Хочу тебе это показать. Пойдешь?
Айви поднимает голову к картине:
– Морские медведи там, за картиной?
– Да.
Айви снова моргает:
– Ты будешь со мной все это время?
– Да.
– Обещаешь?
– Клянусь.
– Тогда пойдем, – соглашается Айви.
– Как думаешь, Стин? – спрашивает Джейн, глядя вниз. – У бродяки и его человека может быть два дома в разных мирах, с тетей и подругой?
Джаспер смотрит Джейн в глаза, чуть склонив голову набок, словно обдумывает. Затем входит в картину.
Джейн поворачивается к Айви, открывшей от удивления рот.
– Ты мне доверяешь? – спрашивает Джейн.
Айви смотрит на нее широко распахнутыми глазами и кивает.
Джейн берет Айви за руку и ведет в другой мир.

 

Назад: Джейн, анлимитед
Дальше: От автора