День 24 июня 2016 года запомнился Дугу тремя событиями: было объявлено, что британский народ проголосовал за выход из Европейского союза; Дэвид Кэмерон покинул пост премьер-министра; Найджел Айвз перестал отвечать на звонки.

Шестнадцать месяцев спустя Дуг все еще пытался назначить встречу с неуловимым заместителем помощника директора отдела по связям с общественностью. В этом ему помогала и Гейл, она иногда замечала Найджела, спешившего по коридорам Вестминстерского дворца или штаб-квартиры Консервативной партии, но Найджел всегда очень умело избегал Гейл. Ей удавалось лишь докладывать Дугу, что вид у Найджела «очень затравленный».

Вот откуда взялось немалое изумление, когда утром 16 октября 2017 года Дуг получил от Найджела СМС. Содержалось в нем только это:

Встретимся в обычном месте в четверг? 11 утра?

К кафе на станции подземки «Темпл» Дуг питал чувства, очень похожие на те, что имелись у Бенджамина и Лоис к пейзажу вокруг Бикон-Хилла, — в том, что оно почти не менялось, было нечто глубоко успокаивающее. Столицу и, конечно, всю остальную страну продолжали заполонять однотипные сетевые кафе, а тут все еще подавали рулет с беконом, сэндвичи с солониной и пенный капучино — и никаких соевых латте без кофеина. Это место словно берегло некий уголок Британии, оставшийся еще с 1970-х или даже раньше, что придавало ему особое обаяние, в каком даже Дуг не мог этому кафе отказать.

— Доброе утро, Дуглас.

Приветствие показалось выдохшимся и пресыщенным. Дуг отвлекся от ноутбука и проследил, как Найджел занимает место напротив. Юношеский румянец исчез. На лице щетина, ей уже несколько дней. Щеки бледные, впалые, галстук повязан криво, поспешно, волосы выглядят так, будто их не расчесывали не одну неделю. Найджел с благодарностью отхлебнул кофе, который Дуг заказал ему заранее.

— Найджел, рад вас видеть, — проговорил Дуг. — Наконец-то.

— Давненько, верно? Когда мы в последний раз?

— Кажется, за месяц или два до референдума.

— Ах да… — Когда Найджел услышал эти слова, «до референдума», в глазах у него возник отстраненный, едва ли не возвышенный блеск, и он уставился куда-то Дугу за плечо, словно бы в далекое прошлое, в лучшие времена, до грехопадения, во времена беззаботной невинности и простых детских радостей.

— Шестнадцать месяцев плюс-минус.

— Правда? — переспросил Найджел. — Всего шестнадцать месяцев? Кажется отчего-то… дольше. Гораздо, гораздо дольше. — Он печально покачал головой.

— Что ж, — сказал Дуг, — чему я обязан этой редкой честью?

— Буду с вами откровенен, Дуглас, — что бы вы там обо мне ни думали, я всегда старался быть порядочным. Прошу вас оставить это строго между нами, но я, вероятно, уйду с работы. Подумал, что нам надо разок потолковать напоследок.

— Правда? Надеюсь, это означает повышение.

— Боюсь, нет. Думаю, пришло мое время уйти из мира политики. На новые пажити.

— Ну, вы проделали немалый путь.

— Наверное, — отозвался Найджел — не очень убежденно, впрочем. — Но прежде я бы хотел расставить кое-что по своим местам.

— Так-так, — сказал Дуг.

— Окей. С референдума, — продолжил Найджел, — вы сказали о Дэвиде Кэмероне несколько вещей, которые, с моей личной точки зрения и с учетом всего, а также говоря совершенно откровенно, видятся довольно несправедливыми.

— Быть того не может.

— Назвали его «худшим британским премьер-министром в моей жизни», например.

— Я такое сказал?

— Говорили, что он был «безрассудным неумехой, обложившимся богатством и привилегиями».

— Резковато, пожалуй.

— «Великой светлой надеждой современного консерватизма, оказавшимся слабым, трусливым, зловредным, самовлюбленным дураком».

— Да, в тот раз мне, видимо, платили пословно.

— Дело в том, — сказал Найджел, — что вы не правы. Годы Кэмерона будут считаться счастливой эпохой. Я в это искренне верю.

— Серьезно?

— Он был радикалом. Модернизатором. Человеком видения. Человеком великой личной и нравственной отваги.

— Уйти с поста в день референдума и предоставить другим разгребать завалы, которые он устроил, — отвага?

— Это показало его как человека принципиального. Человека, который верен своим обещаниям.

— Но он обещал не уходить с поста, если проиграет.

— А также человека, готового сменить свою позицию, когда того требуют обстоятельства.

Найджел говорил с большим пылом. Дугу внезапно стало его жалко.

— Вы все еще общаетесь с ним?

— Я предпочитаю не навязываться, — ответил Найджел. — Не считаю, что его стоит беспокоить. После ухода Дэйв стал совсем другим человеком. Очень смиренным. Созерцательным. Он осознал, что пришло его время принять кое-какие большие жизненные решения.

— Например?

— Ну, купить подсобку, скажем.

— Ах да. Про подсобку я читал.

— Покупка подсобки оказалась для него значимым шагом. Вы не поверите, как сильно эта подсобка его изменила.

— Не удивлюсь. Она обошлась в двадцать пять тысяч фунтов. Надеюсь, добротная.

— Дуглас, — проговорил Найджел, вперяя в собеседника серьезный взгляд, — это прекрасная подсобка. И то, что Дэйв в ней делает, тоже прекрасно.

— А именно?

— Пишет мемуары. Историю референдума. Правдивую историю референдума. Вот это будет подарок миру.

— Подарок? В смысле, он не собирается брать за это деньги? — Найджел улыбнулся. На миг показалось, что он отзовется на провокацию Дуга. Но в нем этого больше не было. — Насколько я понимаю, он уже читал лекции в Штатах на эту тему. Брал по сто двадцать тысяч долларов в час, как в газетах пишут.

— Уж кто-кто, а вы, Дуглас, должны понимать: очень немногое напечатанное в британских газетах содержит хоть какую-то правду. Как человек, много лет вбрасывавший истории в газеты, я знаю, о чем говорю.

В прошлом, подумал Дуглас, Найджел говорил такое, совершенно не отдавая себе отчета, до чего оно порочит говорящего, а теперь произносил это в таком тоне, будто просто озвучивал печальную истину. Вероятно, при таком вот исповедальном настрое из него можно было бы вытащить и другие откровения. С тех пор как по суматошным следам референдума премьер-министром стала Тереза Мэй, они виделись впервые. В то время мало кто из журналистов способен был постичь ее — мало кто вообще мог понять, как человек, так рьяно поддерживавший членство Британии в ЕС, ухитрился так гладко совершить разворот на сто восемьдесят градусов и повести страну к Брекзиту. Не выпадет ли сейчас возможность подобраться к сути этой тайны?

Дуг подался вперед.

— Ну же, Найджел, давайте, последнее одолжение. Расскажите мне, каково это. Расскажите, как это на самом деле.

Найджел глянул на него вопросительно.

— Как это?..

— Работать с Терезой. Какая она? Вот кто настоящая загадка. Никому из нас не разобраться, чего она действительно хочет, или что думает, или во что верит.

Услышав этот вопрос, Найджел резко переменился. Тут же облекся былой настороженностью и таинственностью.

— Тереза… очень отличается от Дэйва, — сказал он.

— Да?..

— Я бы сказал, что она — женщина… многих противоречий.

— Например?

— Ну, она очень амбициозная, но довольно осторожная. Крепка своим умом, но очень полагается на советников. Верит в сильное лидерство, но при этом следует воле народа.

— А, «воля народа». Мне интересно было, когда уже наконец всплывет этот оборот.

— Его в штаб-квартире партии слышно часто в последнее время. Очень часто.

Вид у Найджела вновь сделался подавленный. Дуг воспользовался возможностью и спросил:

— А боевой дух как? В общем и целом.

— Боевой дух… абсолютно тип-топ, — ответил Найджел, тяжко сглотнув. — Сейчас потрясающее время, что очевидно. Британия на перепутье, а мы — в самом эпицентре… в эпицентре водоворота, который… преображает политическую действительность того, что, со всей ясностью, очень… сейсмичность в котором… тектонические плиты нашей национальной истории смещаются… трансформационно, и быть этому свидетелем…

Он вдруг умолк. Во взгляде возникла пустота. Плечи ссутулились. С минуту или дольше он вперялся в пенную поверхность своего кофе. Наконец поднял взгляд, и слова, которые он произнес, оказались самыми прочувствованными из всех, какие Дуг слышал из его уст.

— Нам пиздец.

— Что, простите?

— Нам полный и безвозвратный пиздец. Полный хаос. Все носятся кругами, как резаные куры. Ни у кого ни малейшего понимания, чем они занимаются. Какой же нам всем пиздец.

Дуг быстро выхватил телефон и начал голосовую заметку.

— Это под запись? — уточнил он.

— Да кому какое дело? Нам пиздец, поэтому без разницы.

— В чем именно хаос? Кто носится кругами, как резаная курица?

— Во всем. Все. Никто такого не ожидал. Никто не был к этому готов. Никто не знает, что такое Брекзит. Никто не знает, как это делается. Полтора года назад они все называли это Брикзитом. Никто не знает, что означает «Брекзит».

— Я считал, что Брекзит означает Брекзит.

— Очень смешно. И что же это за Брекзит?

— Красный, белый и синий Брекзит, — процитировал Дуг и вновь пожалел Найджела — уж таким несчастным тот казался. — Но у них же должно быть навалом советников… экспертов?..

— Экспертов? — озлобленно переспросил Найджел. — Мы же больше не верим в экспертов, помните? Тут очень простая цепочка власти. Все получают указания от Терезы, а она — от «Дейли мейл». Ну и еще от парочки аналитических центров, которые настолько повернуты на свободной торговле, что их нельзя пускать…

— Эти аналитические центры… — У Дуга взыграло любопытство. — Уж не фонд ли «Империум» один из них?

— О боже, — проговорил Найджел, уронив голову на руки. — Они повсюду, эти ребята. На всех заседаниях. Заваливают нас таблицами. Какая там воля народа. Эти психи захватили власть, вот кто.

— А Кэмерон бы им противостоял лучше, как думаете?

— Кэмерон? — переспросил Найджел, и лицо ему перекосило. — Да он чмо. Первосортный, первоклассный, железобетонный козлина. Сидит в своей блядской подсобке, мемуары пишет. Вы гляньте, какой он бардак по себе оставил. Все друг другу в глотки вцепляются. На иностранцев на улицах орут. В автобусах нападают, говорят, чтоб валили откуда пришли. Любого, кто выделяется, обзывают предателями и врагами народа. Кэмерон разрушил страну, Дуг. Он разрушил страну — и удрал!

«Он и тебя разрушил, похоже», — подумал Дуг, доставая из кармана бумажный платок и протягивая его Найджелу; тот несколько секунд промокал им глаза. Руки у него тряслись.

Не понимая, правильно ли сейчас просить об одолжении, но почти не сомневаясь, что другой возможности, скорее всего, не выпадет, Дуг проговорил тихонько:

— У вас же, наверное, нет никаких бумаг на этих людей? На фонд «Империум». Ничего такого, что вы могли бы мне показать?

Лицо у Найджела не выдало почти ничего.

— Слить конфиденциальную документацию? Вы об этом меня просите?

Дуг, смутившись, отвел взгляд и тут же сменил тему:

— Так или иначе, я понимаю, почему вы хотите выйти из всего этого. Уверен, вы найдете себе подходящую нишу — может, в пиаре, в рекламе? В маркетинге, в подготовке кадров для СМИ — что-нибудь в этом духе?

У Найджела на лице начали происходить ошарашивающие перемены. Глаза вновь засияли — на сей раз уж точно весельем. Дугу показалось, что и его губ коснулась улыбка.

— Что такое? — переспросил он. — Это же все неплохие варианты, ну?

Найджел медленно покачал головой.

— У меня есть вариант гораздо лучше.

Дуг спросил:

— Желаете поделиться?

Найджел посмотрел по сторонам, глянул через плечо, а затем склонился к Дугу — близко-близко.

— Я собираюсь повидать мир. — И как раз когда Дуг уже собрался кивнуть и сказать: «Хорошая мысль», Найджел добавил: — На воздушном шаре!

Видя, что собеседник разинул рот, Найджел встал и принялся декламировать — сперва обращаясь только к Дугу, а затем и к остальным оторопелым посетителям кафе:

— О да! Такая жизнь — по мне! Пересечь высочайшие пики Французских Пиренеев! Проследовать за течением Ганга, текущего царственно к Бенгальскому заливу! — Тут Найджел принялся с некоторым трудом влезать в пальто, пытаясь просунуть руки в вывернутые наизнанку рукава. — Никакого больше вранья газетам! Никакой больше чепухи, которую самим политикам слишком неловко произносить вслух! Я свободен! Свободен, говорю вам! Свободен воспарить, как птица в небесах!

Гости кафе смотрели со все возрастающей тревогой, как Найджел распахнул дверь и вышел на свежий воздух. Дуг попытался махать ему вслед, но Найджел, похоже, уже не обращал внимания. Свой давний доверенный источник сведений Дуг запомнил таким: трепыхающаяся возбужденная фигура исчезает вдали, руки по-прежнему притиснуты к груди — Найджел так и не совладал с рукавами своего упрямого пальто. Почему-то — кто его знает почему — Дугу вспомнилась смирительная рубашка.