Часть V
Судный день

Эрику надо было проделать еще немало работы. Изготавливать напалм оказалось трудно. Он обнаружил, что это чрезвычайно нестабильное вещество. В интернете он нашел множество рецептов, но, следуя им, он ни разу не получил тех результатов, которые обещали инструкции. Первая партия была никуда не годной. Эрик попробовал еще раз. Итог оказался таким же. Он продолжал менять ингредиенты и характеристики процесса нагревания, но все равно неудачи следовали одна за другой. И произвести несколько партий тоже было нелегкой задачей.

В дневнике Эрик не уточнил, как и когда он проводил свои эксперименты; по-видимому, он занимался ими там же, где и всем остальным – у себя дома, когда не было родителей. Изготовление каждой порции напалма занимало уйму времени и было сопряжено с риском. Надо уже смешивать бензин с некоторыми другими веществами, а затем нагревать эту массу на плите, чтобы получилось что-то вроде густого сиропа, который мог бы воспламениться всего от одной искры, а затем непрерывно гореть какое-то время после того, как Эрик выстрелил бы им из самодельного огнемета.

Кроме напалма, Эрику нужно было изготовить также и огнеметы. На последних страницах дневника он сделал несколько детальных набросков такого оружия, одни из них можно было бы изготовить на практике, другие представляли собой чистую фантазию. Похоже, Дилан не оказывал во всем этом никакой помощи. Каждый из убийц оставил после себя сотни страниц записей, рисунков и планов действий, которые они предпримут, и ежедневник Эрика испещрен схемами, диаграммами и результатами экспериментов. Дилан же не предпринимал практически никаких усилий. Именно Эрик приобрел оружие, патроны, а также, видимо, материалы для изготовления взрывных устройств, и он же разработал план атаки и изготовил все бомбы.

Еще одна большая проблема состояла в том, как доставить большие бомбы в заполненный учениками школьный кафетерий. Каждая такая бомба будет выпирать из спортивной сумки и весить около пятидесяти фунтов. Не могут же они просто принести сумки в столовую, оставить их в середине зала на глазах у шестисот человек, а потом с такой же легкостью выйти. А может быть, все-таки могут? На каком-то этапе подростки прекратили попытки придумать изощренный план и решили просто-напросто войти в столовую, неся бомбы в сумках и не пытаясь ничего скрыть. Это было дерзко, но именно так и действуют классические психопаты. Лица, совершающие сложноорганизованные атаки, обычно фокусируют внимание прежде всего на слабых звеньях плана и стремятся свести риск к минимуму. Психопатам же свойственно безрассудство и полнейшая уверенность в успехе. Эрик тщательно планировал атаку на школу целый год, однако из-за грубой ошибки в ее начале 95 % его замысла могло легко свестись на нет. Причем нигде в его записях нет ни малейшего намека на то, что он хотя бы раз задумался над тем, чтобы убрать этот вопиющий изъян.

Теперь ему было необходимо сосредоточить усилия на том, чтобы добыть для Дилана второй ствол. А кроме того, надо было еще много всего сделать. Если бы только у него имелось немного больше наличных, он мог бы продолжить эксперименты. Что ж, ничего не поделаешь. На деньги, заработанные в сетевой пиццерии, можно изготовить лишь ограниченное количество взрывных устройств. А ведь ему еще надо проверить тормоза на машине, и только что пришлось приобрести зимние щетки стеклоочистителя, к тому же надо прикупить кучу новых компакт-дисков.

Эрику и Дилану также нужно было закончить курс реабилитации, к которому их приговорил судья. Эрик стал в этой программе звездой. Благодаря его блестящим результатам Боб Кригсхаузер разрешил ему закончить курс досрочно – такой чести удостаиваются лишь 5 % подростков, которых отправляют на реабилитацию.

Одновременно с Эриком Кригсхаузер дал разрешение перестать ходить на сеансы и Дилану, хотя тот так и не исправил неудовлетворительной оценки по математическому анализу. Кригсхаузер посоветовал Дилану вести себя впредь более осторожно. В его итоговом отчете говорилось, что в учебе Дилану не хватает мотивации, но резюме было вполне оптимистичным: «Прогноз хороший. Дилан – способный молодой человек с большим потенциалом. Если ему удастся раскрыться и стать инициативным и целеустремленным, он наверняка достигнет успеха в жизни… Рекомендовано досрочное окончание курса. Дилан заслужил это право. Чтобы продолжать идти верным путем, ему нужно научиться быть инициативным и целеустремленным. Он достаточно умен, чтобы осуществить любую мечту, но ему нужно понять, что для этого нужно упорно трудиться».

Дилан ответил на это мрачной записью в «Экзистенциях». Встреча с Кригсхаузером подтолкнула его к возвращению к дневнику. Он снова начал писать в нем в тот же день, однако ни словом не упомянул хорошую новость, которую только что узнал. Он написал, что его жизнь становится все хуже и хуже. В некотором смысле так оно и было. Полученное разрешение закончить курс реабилитации досрочно только напомнило ему о том, что в его намерения вовсе не входило дожить до его конца.

Отчет же по Эрику был хвалебным от начала до конца. «Прогноз хороший. Эрик очень способный молодой человек, который имеет все шансы, чтобы добиться успеха в жизни. Он достаточно умен, чтобы достичь высоких целей, если он будет последовательно реализовывать начатое… Рекомендовано досрочное окончание курса. Эрику следует получить высшее образование. Он произвел на меня впечатление человека очень умного и умеющего хорошо выражать мысли. Ему следует развивать в себе эти способности и навыки и использовать их как можно чаще».

Оба подростка пришли к желанию убивать постепенно, но у каждого из них было событие, которое подтолкнуло к тому, чтобы шагнуть за критическую черту. Для Эрика таким толчком стали наручники, которые помощник шерифа Уолш защелкнул на его руках 30 января 1998 года. Очередь Дилана настала на целый год позднее, и он пришел к намерению убивать более постепенно, но и в его случае поворотный пункт очевиден. Это произошло в феврале 1999 года. Парни договорились, что совершат атаку на школу в апреле, и до него оставалось всего ничего. Эрик был настроен решительно. Он действительно собирался осуществить замысел. Дилана же, как всегда, раздирали противоречия, но он все еще был настроен против и достаточно однозначно писал об этом в дневнике. Дилан хотел быть хорошим парнем. Он мог выбрать одно из трех: сдаться, отказаться участвовать в атаке или спешно покончить с собой.

Эти три варианта действий маячили перед ним уже год или даже дольше, и он все никак не мог решить, какому из них отдать предпочтение.

Затем Дилан написал рассказ. Историю об обозленном человеке в черном, который методично расстреливает дюжину «девятиклашек». Парень делает это, чтобы отомстить и позабавиться, а также для того, чтобы продемонстрировать – он может это сделать.

Дилан взял большинство деталей из плана Эрика. Одел и вооружил убийцу точно так же, как они планировали одеться и вооружиться сами. В рассказе говорится о больших спортивных сумках, бомбах, взрывы которых призваны отвлечь внимание, и предварительной разведке с целью выяснить повадки жертв. Даже самые мелкие детали совпадают с тем, что произойдет в апреле. Убийца похож и на Эрика, и на Дилана. Рост у него как у Дилана, но ведет он себя точно так же, как Эрик: он бесчувствен и методичен, охвачен лютой яростью и в то же время невозмутим.

Дилану оказалось легко представить, как будет чувствовать себя Эрик, нажимая на спусковой крючок 20 апреля, но собственная реакция была ему неясна. И он дал возможность Эрику убивать на бумаге, а сам остался в роли рассказчика, чтобы понаблюдать. Какие чувства у него вызовут убийства?

«Если бы я мог испытать эмоцию бога, это было бы похоже на чудо, – написал он. – Я не только видел, но и чувствовал исходящие от него силу, удовлетворенность, ощущение завершенности и божественность. Человек улыбнулся, и в это мгновение, не прилагая к тому никаких усилий, я постиг смысл его действий».

На этом все и заканчивалось – не на самих убийствах, а на чувствах, которые они вызвали у человека, который их совершил.

Никто не видел, как Дилан набирал свой рассказ, но, судя по всему, он выдал его за один присест. Он не останавливался ни для того, чтобы проверить орфографию, ни для того, чтобы исправить ошибки, и не нажимал клавишу возврата. Он втиснул историю в один-единственный абзац, который при нормальном наборе текста занял бы пять страниц.

7 февраля Дилан сдал сочинение преподавательнице литературного творчества, чтобы она зачла его как выполненное домашнее задание по ее предмету. Учительница Джуди Келли прочла его, содрогаясь. Для семнадцатилетнего подростка это был прекрасно написанный рассказ, но он глубоко ее обеспокоил.

Дилан стал не первым подростком, который написал рассказ о насилии, – Эрик весь семестр писал эссе о том, как сражаются героические морские пехотинцы. Эрик был одержим войной; на уроках он то и дело имитировал звуки пулеметной стрельбы. Но то, что написал Дилан, отличалось от рассказов о войне. Его герой безжалостно убивал гражданских лиц и получал удовольствие. В низу последней страницы Келли сделала запись, в которой приглашала Дилана на беседу. Прежде чем ставить оценку, она хотела с ним поговорить. «Ты отличный писатель и рассказчик, но эта история меня беспокоит», – написала она.

Дилан явился к ней. Его сочинение чрезвычайно жестоко и агрессивно, сказала она. Оно неприемлемо.

Это сочинения, вероятно, было намеренной утечкой. Дилан струхнул. «Это просто рассказ», – отбился он. Это же курс литературного творчества. Вот он и творил.

Творчество – это хорошо. Но откуда идет вся эта жестокость? Даже простое чтение написанного выбивает из колеи.

Дилан продолжал твердить, что это просто рассказ.

Но Келли не поверила. Она вызвала Тома и Сью Клиболд и имела с ними длительную беседу. Они показались ей не слишком-то обеспокоенными, сказала учительница полиции после того, как все произошло. Вместо этого Клиболды заметили, что понимать подростков – задача не из легких.

Даже после убийств одна из одноклассниц Дилана согласилась с тем, что это был просто рассказ. «Это же курс литературного творчества, – заявила она газете Rocky Mountain News. – Ты можешь писать, о чем захочешь. Шекспир все время писал о смерти». Причем эта девушка даже не была подругой убийц.

Но Келли знала – этот рассказ не такой, как другие. Она уже повидала молодых людей, увлеченных насилием. И прочла много об убийствах. Однако ей никогда не приходилось сталкиваться с сочинениями, в которых было бы столько садизма. Дело не только в описанных событиях, но и в отношении к ним автора, в том, как он их передал. Дилан был мастер вдохнуть в литературную сцену жизнь: он умел прекрасно передавать и действие, и мысль, и чувство. Чувство безжалостной жестокости, леденящее душу. Келли охарактеризовала его рассказ как «написанный литературным языком и внушающий ужас – самый жестокий рассказ, который я когда-либо читала».

Она показала его школьному психологу, работавшему с Диланом, Брэду Батту. Он поговорил с Диланом, который опять сделал вид, что не произошло ничего особенного. И остался вполне довольным собой.

Келли сделала то, что и должна была сделать, – она обратилась к трем людям, которые с наибольшей долей вероятности могли иметь о Дилане больше информации, чем она сама: к его школьному психологу и родителям. Если бы они знали, что Дилан взрывал бомбы из обрезков труб и демонстрировал их в пиццерии, возможно, они увидели бы связь его литературной фантазии с реальностью, и тогда плану атаки на школу был бы положен конец. Но они ничего не знали. Больше всего информации имелось не у них, а у сотрудников департамента шерифа. Большинство взрослых, которые были близки к будущим убийцам, пребывали в полном неведении о том, что они собирались совершить.

В дневнике Дилан вернулся к прежней навязчивой мысли о любви. Он хотел достичь божественного начала, но стремился к нему уже два года, ужасных года, однако ни одна его мечта так и не сбылась. Эрик же предлагал надежду, обещал подарить те самые чувства, которые он так долго искал. И, главное, то, что предлагал Эрик, было осуществимо.

Возможно, то, к чему он стремился, казалось нелепостью.

Дилан еще не вполне был готов к убийствам. Он будет сопротивляться мысли об участии в бойне почти до самого конца. Но начиная с этого момента он уже хотел сдаться.

20 апреля он возьмет этот рассказ с собой. Его страницы будут найдены в автомобиле вместе с несработавшими взрывными устройствами, которые в заключительном акте должны были разорвать ее на куски. Машина должна была взорваться, так что Дилан привез рассказ к школе вовсе не затем, чтобы мы смогли его прочесть. Возможно, в тот день ему нужно было набраться храбрости. Возможно, он хотел прочесть то, что написал, еще один, последний раз.

Настало время потренироваться в стрельбе по мишеням. Эрик и Дилан выбрали для этого очень красивое место. Оно называлось Рэмпарт Рейндж и представляло собой холмисто-овражистый лесной участок в национальном заповеднике в Скалистых горах, пересеченный сетью грунтовых дорог и находящийся неподалеку от дома Дилана. Они расположились в той его части, которая была предназначена для езды по бездорожью на кроссовых мотоциклах и квадроциклах. Сайт для любителей езды по бездорожью предлагал читателям осматривать открывающиеся оттуда виды не спеша: «Дайте вашему воображению полную волю и смотрите, как меняется поверхность вокруг».

6 марта Эрик и Дилан приехали сюда в сопровождении трех друзей: Марка Мейнса и Фила Дюрана, которые совместными усилиями добыли для Дилана пистолет TEC-9, и девушки Марка, Джессики. Эрик и Дилан взяли стволы, приобретенные ими для атаки на школу, их друзья захватили с собой еще пару пушек. Они привезли кегли, украденные из боулинга, чтобы использовать их как мишени. И видеокамеру, ведь надо было заснять эти исторические события.

Здесь, на высоте, было холодно, на земле все еще толстым слоем лежал снег. Все приехавшие были одеты тепло, в несколько слоев одежды. Эрик и Дилан вначале облачились в свои плащи, затем, вспотев от напряжения, сняли их. На них также были наушники и темные очки, но через какое-то время они избавились и от них.

Они начинили свинцом из дробовиков одну кеглю, затем Эрику в голову пришла еще одна мысль. Он нацелил дробовик на большую сосну, находившуюся от него в пяти футах. И промахнулся. Это было больно – ведь у дробовика сильная отдача. Чем больше спиливаешь ствол, тем она сильнее. А Эрик и Дилан укоротили дробовики до предела, почти до патронников, и теперь им приходилось расплачиваться.

Эрик предложил Дилану последовать его примеру.

– Попробуй попасть в дерево, – сказал он. – Я хочу посмотреть, что выстрел из дробовика сделает с ним.

Выстрел Дилана проделал в стволе дырку диаметром в два дюйма. Они с Эриком бросились вперед, чтобы осмотреть ее. Эрик засунул в нее палец и извлек что-то живое.

– Это же личинка, мать ее! – взвыл Дилан.

Ответ Эрика прозвучал спокойно:

– Представь себе, что это чьи-то гребаные мозги.

– От этой сволочной штуки у меня болит запястье! – пожаловался Дилан.

– Еще бы.

Дилан уже смеялся:

– Смотри, смотри! У меня кровь! – Он был счастлив.

Эрик по-прежнему представлял, что стреляет по людям. Он поднял с земли кеглю с маленьким входным отверстием от пули спереди и большим чашеобразным сзади. И продемонстрировал на камеру: «Входное отверстие раны, выходное отверстие раны». Его приятель засмеялся, но он так и не понял шутку до конца. Вокруг уже шло сражение. Эрику нравилось предвосхищать события. Все присутствующие были так или иначе замешаны в деле. Но только двое знали, в чем оно состоит.

Большую часть времени Эрик и Дилан методично работали над улучшением своего умения стрелять. Один из них стрелял, в то время как другой стоял рядом и указывал на допущенные им ошибки: «Ты взял слишком высоко и отклонился вправо… слишком низко и влево… опять взял влево…»

Одноствольные дробовики надо перезаряжать после каждого выстрела, и это могло значительно уменьшить число убитых. И Эрик начал тренироваться специально для того, чтобы научиться быстро стрелять и перезаряжать. Каждый выстрел причинял боль, вырывая ствол из его левой руки вверх, в то время как локоть правой дергался назад и обратно, словно резинка. Скоро он приспособился к отдаче, научился ловить вырывающийся укороченный ствол, стремительно переламывать дробовик, вставлять патрон, защелкивать ствол обратно, нажимать на спусковой крючок, а затем непрерывно повторять все эти движения опять и опять. Он сумел сделать четыре выстрела за пять секунд и был собой доволен.

До этого момента все его планы были лишь теорией, и он не представлял, сколько человек они с Диланом реально смогут убить из этого ружья. Теперь они получили ответ на этот вопрос. Эрик был настоящей машиной для убийств.

Эрик и Дилан подошли к видеокамере, чтобы похвастаться боевыми ранами – участками содранной кожи между большим и указательным пальцами, в том самом месте, которое было задействовано, когда подростки сжимали дробовики.

– Вот что бывает, когда ученики старшей школы берутся за оружие, – сказал кто-то. Все рассмеялись.

Мейнс выстрелил из дробовика Эрика и поморщился.

– Тебе следует сточить углы, – посоветовал он.

– Ага, – ответил Эрик. – Я над этим поработаю.

Они постреляли еще какое-то время и снова продемонстрировали перед камерой раны, ставшие еще более кровавыми.

– Пушки – это плохо, – сказал Мейнс. – А когда ты спиливаешь стволы и превращаешь их в запрещенные законом обрезы, с тобой тоже начинает происходить что-то плохое. – Эти слова вызвали еще более дружный смех. – Просто скажи обрезам «нет».

Эрик и Дилан чувствовали себя на коне. Эрик схватил дробовик и начал корчить рожи перед камерой. Потом несколько раз шлепнул по ударному механизму:

– Плохой!

Дилан погрозил ему указательным пальцем:

– Нет! Нет! Нет!

Доктор Фузильер посмотрел это видео через несколько дней после бойни. Оно запечатлело последний шаг от фантазии к реальности. За два года Эрик эволюционировал от пустячных проказ до все более крупных краж, став профессиональным преступником. Он перешел психологический барьер, отделяющий фантазии от реальности. Именно такое чувство возникло у Фузильера, когда он смотрел видео, снятое в Рэмпарт Рейндж.

Эрик и Дилан продолжили тренироваться. Вместе с Мейнсом они три раза съездили за город, чтобы пострелять по мишеням.

Дилан проговорился опять. Он был рад и взволнован оттого, что у него есть оружие, и в феврале сказал Заку, что теперь у него имеется кое-что «по-настоящему классное».

Что именно?

Кое-что наподобие того, что есть в «Отчаянном», полном насилия фильме, снятом, как они ошибочно думали, Квентином Тарантино.

Зак не унимался: это пушка, да?

Это двуствольный дробовик, сказал Дилан, такой же, как в «Отчаянном». И у Эрика тоже есть дробовик. И они вместе стреляли из них. Это было круто!

Больше они об этом не говорили, поведал впоследствии Зак, когда его опрашивало ФБР.