Мистер Ди знал, когда его миссия будет завершена: 18 мая 2002 года. После бойни в школе у него была только одна цель – помочь без малого двум тысячам учеников справиться с эмоциональными проблемами, вызванными этой травмой, и вновь обрести душевное равновесие. В мае 2002 года школу закончат последние, в то время самые младшие классы из тех, которые пережили трагедию.

Фрэнк не имел ни малейшего представления о том, чем будет заниматься потом. Пока ему было просто некогда строить планы, поскольку дел и так невпроворот. Перед ним маячили еще три учебных года, которые надо пережить. Он серьезно недооценил те неурядицы, которые случились в первый год после атаки на школу – никто не смог предугадать всех ее отголосков. Но он не повторит этой ошибки. Второе лето принесло некоторое облегчение, но, когда двери школы открылись вновь в августе 2000 года, преподавательский состав приготовился к новому обострению обстановки. Однако оно так и не наступило. Такого школьного года, как первый, больше не было – ничего похожего даже близко.

Второй год начался на высокой ноте. За лето к зданию «Колумбайн» была добавлена пристройка, в которой находилась новая библиотека. Старую снесли, а в новой зал технических средств обучения был превращен в двухэтажный атриум. Большинство родителей погибших пришли на открытие школы после летних каникул. Сью Петроун сияла. Последние шестнадцать месяцев она всякий раз, входя в здание школы, ощущала физическую слабость. «Как будто ты находишься под водой и не можешь вздохнуть», – говорила она. Теперь же эта слабость прошла. Она боролась более года, и вот наконец ее борьба завершена. Почти все родители чувствовали себя так же.

Бывший муж Сью оказался исключением. Двумя центрами притяжения на церемонии открытия школы были Брайан Рорбоф и Фрэнк ДиЭнджелес, стоящие в столовой в тридцати футах друг от друга. Оба беседовали с репортерами. Мистер Ди старался выражаться дипломатично и всячески уходил от вражды. Брайан же был прямолинеен и безжалостен. В этих убийствах виновата школа. И ее администрация должна за это заплатить.

У мистера Ди развилась сердечная патология. Она проявилась в первую осень после нападения на школу. Стресс, сказали врачи. Однозначно.

У Фрэнка также присутствовали множественные симптомы посттравматического синдрома: притупление эмоций, панические атаки, неспособность сосредоточиться и стремление к затворничеству. Психотерапия помогла разобраться с ними. В первое время после атаки ему было трудно встречаться глазами с другими людьми. Эта проблема все усугублялась. В чем же дело? «Это из-за чувства вины, – понял он. – До этого я никогда не слышал о комплексе вины, которую выжившие ощущают перед теми, кто погиб. Я чувствовал себя виноватым оттого, что Дейв и ученики погибли, а я выжил».

Его жена хотела помочь. Болезнь разъедала Фрэнка изнутри, но он не мог рассказать о том, что его мучает. С ним творилось то же, что и с его учениками. «Не отгораживайтесь от родителей», – умолял он их. Он мог плакать на их глазах. Но его жена… она не понимала. Да ему и не очень-то хотелось, чтобы она поняла. Дома он жаждал одного – покоя.

Годы, последовавшие за трагедией, были полны напряжения. Фрэнк приходил в «Колумбайн» в шесть утра, а уходил в восемь-девять вечера. По субботам и воскресеньям он проводил в школе меньше времени – это были спокойные дни, когда он мог наверстать то, что не успел сделать в будни. Какой момент времени ни возьми, более дюжины учеников находились под надзором с целью предотвращения их самоубийств. И у детей, и у сотрудников школы чуть ли не каждый день случались нервные срывы. Фрэнк получал огромное удовлетворение, помогая подросткам, находящимся на его попечении, но это очень изматывало. И каждый вечер он на пару часов от всего этого абстрагировался. «Это время было мне необходимо, чтобы восстановиться, – рассказывал он впоследствии. – И когда я приходил домой, разговаривать обо всей этой истории мне хотелось меньше всего».

Жена умоляла его открыть душу. Сын и дочь были обеспокоены. Его родители, братья и сестра звонили не переставая. Ты ешь вовремя? Может быть, тебе лучше не садиться за руль? «Думаю, я сам знаю, когда мне нужно есть», – отвечал он. Все хотели знать, как он себя чувствует. Как у тебя дела? Как у тебя дела? «Хватит! – говорил он. – Пожалуйста, перестаньте!»

У мистера Ди были проблемы и с персоналом. Одна из психотерапевтов как-то посетовала, что хотя после трагедии она провела в школе несколько лет, он так и не удосужился узнать, как ее зовут. Но зато он знал имена и фамилии всех двух тысяч учеников. У него была сильная команда администраторов, которые умели великолепно предупреждать проблемы, но некоторые из них сами нуждались в помощи. Одна блестяще справлялась со своими обязанностями, но была болтлива – ей требовалось выговориться, чтобы унять душевную боль. Фрэнк же никогда этого не делал. Он откровенно признавался сотрудникам, что знает – от него им мало толку. Ему просто не хватало душевных сил. Хотя их у него было немало, все их он тратил на детей. В значительной мере они справились со своими проблемами именно благодаря ему.

Фрэнк старался найти способы расслабиться. Вместе с женой он вступил в лигу боулинга, которая собиралась по воскресным вечерам, чтобы поиграть. Но к нему то и дело подходили совершенно незнакомые люди. Как у вас дела? Как там ваши ученики? «Речь снова и снова заходила о “Колумбайн”», – жаловался он. Стоило отправится в ресторан поужинать, как повторялась та же картина. «Люди подходили прямо к нашей кабинке. В конце концов мне расхотелось куда-либо ходить».

Но там ему тоже было плохо. «Я обычно уходил в подвал, чтобы не общаться с женой и детьми», – рассказывал он. Его золотистый ретривер спускался в подвал вслед за ним. Ему это было приятно.

Семья обижалась на него. «Они не могли понять, почему я так себя веду, – сетовал ДиЭнджелес. Он тоже чувствовал себя ужасно. – Тогда я был не тем человеком, каким мне хотелось».

Он начал работать с психотерапевтом сразу после атаки и считает, что именно это его и спасло. Если бы он мог вернуться в прошлое и что-то изменить, он бы включил в программу психотерапии и членов семьи. «Они не имели ни малейшего представления о том, что такое посттравматический синдром, – рассказывал он. – Если бы они только понимали, каково мне, все было бы хорошо».

Брак не устоял. В начале 2002 года они с женой решили развестись. По словам Фрэнка, то, что случилось в «Колумбайн», было не единственной причиной развода, однако эта трагедия сыграла в нем большую роль.

Готовясь съехать из дома, Фрэнк наткнулся на те четыре тысячи писем, которые получил в 1999 году. В большинстве выражалась поддержка, но были и письма, полные гнева, а в нескольких его угрожали убить. Тогда, в 1999 году, он пытался читать по двадцать пять писем в день, но оказалось, что это еще больше травмирует его психику, и он это прекратил. Теперь же он наконец чувствовал, что в силах взяться за письма.

Он изучил большую пачку, и одно из имен стало неожиданностью. Дайен Майер была его девушкой в старшей школе, но они расстались и ничего не слышали друг о друге тридцать лет. Он попытался разыскать след Майер и обнаружил, что ее мать все еще живет в их старом доме. Он узнал телефон Дайен, позвонил, и оказалось, что она так хорошо его понимает. Они поговорили несколько раз, и, хотя так ни разу и не встретились, эти длинные беседы успокаивали его. Дайен помогла ему пережить развод и эмоциональное напряжение, которое ждало его в мае. Была еще одна вещь, которую предстояло сделать.

Для многих сотрудников «Колумбайн» произошедшая в школе трагедия стала опытом, который очистил их души. Они пересмотрели жизненные приоритеты. Многие сменили род занятий. К весне 2002 года большая часть сотрудников оставила прошлое позади. Все административные работники, кроме Фрэнка, уволились. Май приближался, и мистер Ди задумался: что именно ему нужно для счастья? На что ему на самом деле хочется потратить остаток жизни?

И он решил не идти на компромиссы и следовать мечте. Он останется директором «Колумбайн». Он любил эту работу. Некоторые из семей погибших и пострадавших учеников ненавидели его, и объявление о том, что он останется на своем посту, их возмутило. Другие были рады. А дети ощущали восторг.

Рорбоф был в ярости. Но зато он добился успеха в споре с копами. Ходатайство о доступе ко всем материалам дела прорвало плотину: судья Джексон продолжал открывать их один за другим. В конечном итоге департаменту шерифа было предписано обнародовать практически все, кроме тех материалов, которые предположительно носили провокационный характер, то есть дневников убийц и «пленок из подвала». Основной пласт информации стал доступен публике в ноябре 2000 года: было опубликовано 11 000 страниц полицейских отчетов, включая показания практически всех опрошенных свидетелей. Служба шерифа заявила, что это все.

Но более половины материалов, которыми располагало следствие, еще не были открыты. Репортеры и семьи жертв продолжали гнуть свое, требуя обнародования тех материалов дела, о которых им было что-то известно. В попытках утаить информацию департамент шерифа дошел до смешного: он пронумеровал все имеющиеся страницы и только потом изъял тысячи из них, в результате чего стало видно, что в публикуемых документах недостает многих и многих сведений. В одной из порций свидетельств не хватало целых 3000 страниц.

В течение следующего года управление шерифа было вынуждено скрепя сердце предоставить еще полдюжины документов; опубликовав огромную пачку страниц в ноябре 2001 года, оно заявило, что это «последняя партия». Но к концу 2002 года было предано гласности еще более 5000 страниц и в 2003-м – еще 10 000: в январе, феврале, марте, июне и еще три раза в октябре.

В середине этого периода, в апреле 2001 года, окружной прокурор Дейв Томас случайно проговорился и выпустил джинна из бутылки: он упомянул о составленном полицией заявлении, содержавшем изложенные под присягой основания для выдачи судьей ордера на обыск дома Эрика более чем за год до бойни. Департамент шерифа два года с пеной у рта отрицал само существование этой бумаги. Судья Джексон предписал опубликовать и ее.

Заявление, составленное детективом Гуэррой, оказалось еще более убийственным, чем можно было ожидать. Гуэрра связал воедино все, что в то время стало известно о замыслах Эрика, и задокументировал его угрозы совершить массовые убийства и факт изготовления им для этой цели взрывных устройств. Цель сокрытия службой шерифа этого и других документов была теперь совершенно ясна. Однако это продолжалось еще более двух лет.

Наконец в июле 2003 года был опубликован ордер на обыск дома Эрика, выданный на основе заявления Кейт Баттан в день бойни в «Колумбайн». Это заявление неопровержимо доказывало, что должностные лица департамента шерифа все время лгали насчет предупреждений, полученных полицией от четы Браун: на самом деле они знали о них с самого начала, а страницы сайта Эрика, которые полиция тогда якобы «не смогла найти», были обнаружены уже через несколько минут после атаки на школу.

Волна гнева и презрения поднималась все выше, и наконец одному из федеральных судей все это надоело. Он постановил, что департаменту шерифа округа Джефферсон нельзя доверить даже простое хранение ценных свидетельств, и предписал округу передать самые важные материалы по делу, такие как «подвальные пленки», на хранение в здание федерального суда Денвера.

Агент ФБР Фузильер ушел в отставку, когда мистер Ди еще продолжал работать директором школы. Через полгода после бойни в школе расследование было завершено. Фузильер продолжал изучение личностей убийц, но одновременно вернулся и к исполнению обязанностей главы отдела борьбы с внутренним терроризмом в регионе Колорадо-Вайоминг. Лишь немногие американцы что-то слышали об Усаме бен Ладене, но тех, кто приходил в офис отделения ФБР, встречал плакат с его изображением в натуральную величину и надписью «РАЗЫСКИВАЕТСЯ». Фузильер видел этот портрет врага Америки номер один каждое утро, стоило ему выйти из лифта на восемнадцатом этаже.

«Он человек опасный», – говорил Фузильер тем, кто приходил в офис. Бюро было полно решимости поймать его.

Фузильер также вновь начал обучать тех, кто занимался переговорами с лицами, захватившими заложников, и опять стал вести дела по тяжким преступлениям. Через два года после атаки на «Колумбайн» именно он завершил поимку семерых заключенных, совершивших побег из техасской тюрьмы строгого режима. Это один из наиболее известных побегов в недавней истории страны.

Оказавшись на свободе, «Техасская семерка» начала совершать преступления. Их главарь был приговорен к восемнадцати пожизненным заключениям. 31 декабря 2000 года они ограбили магазин спорттоваров, украв большое количество огнестрельного оружия, а затем напали из засады на полицейского. Они выстрелили в него одиннадцать раз, а затем, убегая, переехали его на машине, чтобы окончательно удостовериться, что он мертв. Он действительно погиб. За поимку сбежавших была обещана награда – 500 000 долларов.

Банда переезжала с места на место. 20 января 2001 года их заметили на стоянке для трейлеров недалеко от Колорадо-Спрингс.

Четверых захватил отряд SWAT, а пятый покончил с собой, чтобы избежать поимки. Двое оставшихся преступников забаррикадировались в гостинице. Команда агента Фузильера пять часов уговаривала их сдаться. Они были зациклены на теме коррупции в системе исполнения наказаний, и Фузильер договорился с местным телеканалом о том, что в 14:30 его репортеры возьмут у них интервью в прямом эфире. После этого оба беглеца сдались и были приговорены к смерти. В настоящее время все шестеро уцелевших беглецов ожидают казни в Техасе.

Стресс, связанный с ведением этого дела, стал для Фузильера последней каплей. В октябре исполнялось двадцать лет, как он работает в Бюро, и он получал право уйти на пенсию. И он объявил, что в этот день подаст заявление об отставке.

Но 11 сентября 2001 года на Америку было совершено нападение, организованное бен Ладеном. Фузильер отложил уход на пенсию и следующие одиннадцать месяцев проработал над делом об этих террористических актах. Но к лету 2002 года США вошли Афганистан, бен Ладен скрылся в горах, и напряжение спало.

В мае 2002 года сын Фузильера, Брайан, закончил школу вместе с последними из классов, переживших атаку на «Колумбайн», тех самых, окончания учебы которых ждал мистер Ди. Брайан собирался уехать в колледж в июле, и Дуэйн Фузильер намеревался уйти в отставку на неделе, которая последует за его отъездом, чтобы Брайан не видел, как его оставшийся без работы отец слоняется без дела.

«Я сразу заметил в тебе перемену, – сказал Брайан отцу, заехав как-то домой. – Ты выглядел таким отдохнувшим, как никогда прежде».

Однако Фузильер скучал по работе. Не прошло и нескольких месяцев, как он стал консультантом Государственного департамента, и тот начал посылать его в страны третьего мира для обучения местных правоохранителей борьбе с терроризмом. По три месяца в году он проводил в опасных районах Пакистана, Танзании, Малайзии, Македонии – везде, где активно действовали террористы.

Мими беспокоилась за мужа. Но Дуэйн не придавал значения опасности, и Брайан больше не слышал в его голосе прежнего напряжения. Когда он служил в ФБР, проблемой был не страх, а бремя ответственности.

«Мне все тяжелее приходить на работу, зная, что от того, допущу ли я в этот день какую-нибудь ошибку, возможно, зависит чья-то жизнь», – рассказывал он.

Незадолго до того, как Брайан окончил школу, фильм Майкла Мура «Боулинг для Колумбины» получил восторженные отзывы критиков на Каннском кинофестивале и стал самым кассовым документальным фильмом в истории американского кино. На самом деле он был не совсем о трагедии в «Колумбайн», а в его названии нашел отражение миф о том, что 20 апреля Эрик и Дилан ходили в боулинг, но в нем имелась одна драматическая сцена, в которой Мур и один из учеников школы, получивших ранения, заходят в магазин розничной сети Kmart и просят принять обратно пули, которые все еще сидят в этом подростке. То ли сам этот эпизод, то ли поднявшаяся вокруг него шумиха пристыдили Kmart и заставили его отказаться от продажи боеприпасов по всей стране.

В фильм было включено интервью с известным музыкантом Мэрилином Мэнсоном. Мур спросил его, что бы он сказал убийцам, если бы у него была возможность поговорить с ними. «Я бы не сказал им ни единого слова, – ответил Мэнсон. – Я бы выслушал то, что хотели сказать они, то есть сделал бы то, чего не делал никто». Именно так представили дело СМИ.

Увлечение Эрика KMFDM, нигилистической германо-американской рок-группой, которую он боготворил и часто цитировал, не нашло отражения в ведущих СМИ. Однако поклонники группы узнали об этом, и KMFDM сделала заявление, в котором выразила глубокое сожаление: «Мы, как и вся страна, возмущены и шокированы тем, что произошло в Колорадо… Никто из нас не одобряет никаких нацистских идей».

Родители убийц продолжали хранить молчание. Они так ни разу и не поговорили с прессой. Рядом со Сью и Томом Клиболд все это время оставался пастор Дон Марксхаузен. Он был для них опорой и утешением. Сью вернулась к обучению студентов-инвалидов в местном двухгодичном колледже. Это помогало ей справляться с проблемами.

– Удивительно, как много времени мне понадобилось, чтобы встать на собрании, назвать свое имя и произнести: «Я мать Дилана Клиболда, – рассказывала она позднее. – Возможно, Дилан убил детей тех, с кем я работаю».

Делать покупки тоже было нелегко – Сью все время ждала, что ее узнают, когда продавец будет вглядываться в ее кредитную карту. У нее была необычная фамилия, и иногда на нее обращали внимание.

– Ого, да вы настоящий борец, – сказала одна из продавщиц.

Том работал дома и мог выбирать, выходить ему или нет. И он все время сидел в четырех стенах. Пастор Дон беспокоился за него.

Преподобному Марксхаузену пришлось дорого заплатить за свое сострадание. Многие в его приходе любили его за это. Но нашлись и те, кто возмущался. В церковном совете по этому поводу произошел раскол. Такое положение дел было недопустимо, и через год после бойни в школе Марксхаузен оставил место пастора.

Прежде он был одним из самых почитаемых священников в Денвере и его окрестностях, но теперь ему не удавалось найти здесь работу. Пробыв некоторое время безработным, он уехал из штата, чтобы возглавить небольшой приход за его пределами. Но он скучал по Колорадо и в конце концов вернулся туда, получив место капеллана при тюрьме одного из округов. Его главной обязанностью было давать советы заключенным, у которых умер кто-то из близких. Он был создан для этого – помощи тем, кто впал в отчаяние. Марксхаузен сопереживал каждому, потерявшему кого-то из тех, кто был ему дорог, и это высасывало из него жизненные силы.

Судебные тяжбы по искам, поданным семьями жертв в связи с убийствами в «Колумбайн», тянулись годами. Истцы прибавили к уже имевшимся ответчикам новых, включая администрацию школы, родителей убийц, изготовители антидепрессантов и всех тех, кто имел хоть какое-то отношение к огнестрельному оружию, из которого стреляли Эрик и Дилан. Федеральный суд объединил все эти иски. Судья Льюис Бэбкок признал правомерность двух основных аргументов властей округа: во-первых, о том, что они не несут ответственности за то, что не остановили убийц до трагедии, а во-вторых, о том, что полицейских нельзя наказывать за решения, принятые под огнем. Бэбкок заявил, что властям следовало бы принять меры по предотвращению бойни в школе, но с точки зрения закона они были не обязаны это делать.

В ноябре 2001 года он признал несостоятельными большинство исковых требований к шерифу и школе. Семьи жертв подали апелляцию на это решение, и в следующем году власти округа заключили с ними мировое соглашение, в результате которого каждая семья получила по 15 000 долларов, что составляло лишь небольшую долю расходов на адвокатов. Эти процессы не привели к раскрытию сколько-нибудь значительного объема информации – в этом просто не было необходимости. Обнародование материалов дела было запущено еще ходатайством, поданным Бобом Рорбофом, и с тех пор шло своим ходом.

Судья Бэбкок отказался отклонить иск дочери Дейва Сандерса, не признав правомерным утверждение ответчика, что спасение Дейва было невозможно, так как требовало от полиции молниеносных решений.

– У них имелось время! – громовым голосом возразил Бэбкок.

Полицейским надо было спасать сотни людей, парировал адвокат департамента шерифа. Надо было принимать решения по распределению имеющихся ресурсов.

На месте работали более 750 полицейских, напомнил судья.

– Нельзя сказать, что в тот день у вас не хватало людей, – сказал он.

В августе 2002 года департамент шерифа выплатил Анжеле Сандерс полтора миллиона долларов. Однако своей вины в смерти ее отца он так и не признал. Последним удовлетворенным иском против шерифа стало ходатайство, поданное от имени Патрика Айрленда его родителями. Ему было выплачено 117 500 долларов.

После нескольких лет судебных баталий большинство исковых требований к второстепенным ответчикам были отклонены. Фармацевтическая компания сняла с продажи таблетки Эрика. Остались только родители убийц. Они хотели договориться с семьями жертв во внесудебном порядке. У них было не так много денег, но и у Харрисов, и у Клиболдов имелись страховки. Оказалось, что страховые полисы на их дома покрывали такой риск, как совершение их детьми умышленных убийств. И между тридцатью двумя семьями жертв была разделена сумма в 1,6 миллиона долларов. Аналогичные соглашения были достигнуты с Марком Мейнсом, Филипом Дюраном и Робин Андерсон. В общей сложности они выплатили около 1,3 миллиона долларов.

Но пять семей жертв отклонили предложение Харрисов и Клиболдов решить дело миром – никаких подачек без предоставления информации. Для Брайана Рорбофа и четырех других истцов главным были не деньги, а информация. Они боролись именно за доступ к ней, и теперь они это доказали.

Но они оказались в патовой ситуации: родители убийц были готовы заговорить, но только если семьи жертв отзовут иски; те же в свою очередь были готовы отозвать иски, но только если первые заговорят.

Эта ситуация продолжалась еще два года. Затем при посредничестве судьи было достигнуто соглашение. Оставшиеся пять семей жертв отзовут иски, если родители убийц ответят на все их вопросы – при закрытых дверях, но под присягой. Для близких жертв это был нелегкий компромисс. Они хотели, чтобы известная родителям убийц информация стала доступна не только им, но и широкой публике. Но им пришлось согласиться на то, что ее узнают только они сами.

В июле 2003 года отцы и матери двух убийц несколько дней давали показания под присягой. Чтобы сфотографировать их, в город съехались представители СМИ. До этого Харрисы и Клиболды держались в тени, так что лишь немногим из репортеров было вообще известно, как те выглядят. Через две недели после того, как они закончили давать показания, было объявлено о соглашении, достигнутом ими с семьями пяти жертв. Казалось, на этом все и закончится.

Но Дон Анна призвала опубликовать записи показаний, которые дали родители убийц, ссылаясь на то, что, если станет известно, какие настораживающие признаки присутствовали в поведении их детей, можно будет предотвратить повторение трагедии в «Колумбайн». Многие поддержали ее призыв. Однако судья постановил, что записи показаний родителей убийц должны быть уничтожены, как и предусматривалось в мировом соглашении. Это вызвало взрыв общественного негодования и волну ходатайств о свободном доступе к записям. Федеральный судья Бэбкок согласился рассмотреть аргументы обеих сторон.

Чтобы прийти к этому результату, понадобилось четыре года. И все же была пройдена лишь половина пути.

Окончательное решение было принято судьей Бэбкоком в апреле 2007 года. «У общества есть законный интерес к содержанию этих документов, поскольку есть надежда, что оно могло бы помочь предотвратить повторение подобных трагедий в будущем, – написал он. – Однако я пришел к выводу, что баланс интересов всех сторон требует сохранения строгой конфиденциальности».

Решение Бэбкока было компромиссным. Записи показаний родителей убийц будут храниться в национальном архиве в закрытом доступе, и правда станет достоянием гласности лишь в 2027 году, через двадцать восемь лет после бойни в «Колумбайн».

Хотя он и находился в отставке, Фузильер надеялся также получить возможность прочесть записи этих показаний. Хотя он считал, что лучше было бы самому поговорить с родителями убийц. Он знал, к чему в плане психологии пришли их сыновья, но начало этого пути было окутано тайной, особенно это касалось Эрика. Только двое человек имели возможности в течение восемнадцати лет наблюдать его эволюцию как психопата. Когда Эрик стал проявлять первые признаки психопатии и замечали ли их его отец и мать? Уэйн старался держать сына в строгости – интересно, как это работало? Эрик мало писал об отношениях с матерью – интересно, какой подход к его воспитанию был у Кэти? Были ли у отца и матери Эрика какие-нибудь успехи? Что-нибудь, что могло бы помочь в подобной ситуации другим родителям?

Но Фузильер отнесся с пониманием к тому, что они отказываются говорить.

«Я испытываю глубочайшее сочувствие к родителям Харриса и Клиболда, – сказал он. – Люди обливали их грязью, хотя и не имели полной информации. Ни у кого нет достаточного количества объективных сведений для того, чтобы делать какие-то выводы».

По словам Фузильера, он вырастил двух сыновей, и любой из них мог родиться с такими чертами характера, которые ему было бы не дано понять. Эрик отразил в дневнике чувство бессилия, которое его поведение вызывало у родителей, а также их попытки заставить сына подчиняться общепринятым нормам. Возможно, их воспитательные приемы и не годились для юного психопата, но откуда родителям вообще знать, что такое психопатия?

«Я считаю, критика, обрушившаяся на них за то, что сделали их сыновья, была не оправданна, – заметил Фузильер. – Вероятно, они пытаются найти ответы на те же вопросы, на которые ищем и мы, профессионалы».

Патрик Айрленд уехал в Университет штата Колорадо осенью 2000 года. Дела у него шли отлично. Студенческая жизнь пришлась ему по вкусу. И он сам удивлялся тому, как ему нравится учиться в бизнес-школе. Расстаться с мечтой о профессии архитектора оказалось совсем нетрудно. Жизнь заставила парня выбрать другую стезю, но она нравилась ему еще больше.

У него все еще были проблемы с памятью, и иногда приходилось немного напрягаться, чтобы подыскать нужное слово, и он, вероятно, будет вынужден всю жизнь принимать лекарства от припадков. В первый же день учебы в университете он познакомился с девушкой. Ее звали Кейси Ланкастер. Она была умна, привлекательна и немного стеснительна. Они сразу же нашли общий язык и стали близкими друзьями.

В мае 2004 года Патрик закончил университет с отличием. Имея степень бакалавра делового администрирования, он принял предложение о работе специалистом по финансовому планированию в компании Northwestern Mutual Financial Network. Эта работа ему очень нравилась.

Он страдал от контрактуры одного из пальцев на правой руке – мизинца, который был загнут внутрь, что вызывало небольшое неудобство при рукопожатии. Мизинец мог ткнуть человека в ладонь – несильно, но достаточно, чтобы подать сигнал, что что-то не так. Если кто-то знал об этой проблеме, то мог заметить, что в таких случаях Патрик бросает на свою руку нервный взгляд.

Не такое первое впечатление он бы хотел производить. Но стоило парню заговорить, как проявлялся его дар сразу же овладевать вниманием и собеседника, и всех присутствующих. Клиенты доверяли ему, начальники были им очень довольны. Он становился звездой.

С инвалидным креслом и костылем Патрик распрощался, учась в школе. Он все еще носил на правой ступне ортопедический фиксатор и немного приволакивал ногу – это было заметно, но не подрывало его сил. Не могло быть и речи о занятиях бегом, но он чувствовал, что водные лыжи ему уже по плечу.

Умение держать равновесие, сила и проворство – все это он сможет обрести вновь, но он никогда не сможет вернуть подвижность правой ступне, чтобы она могла в достаточной мере давить на лыжу. И он вместе с другом-инженером начал разрабатывать специальный ботинок, который он будет надевать перед тем, как встать на водные лыжи. Они потратили несколько месяцев, работая над прототипами такой обуви и экспериментируя с ней на озере. Но Патрику никак не удавалось подняться из воды – лодка просто без толку тянула его за собой.

Они попробовали приделать к лыже карбоновый шелл, снятый с роликового конька, но и из этого ничего не вышло. Они усовершенствовали ботинок и снова вернулись на озера. Но и на этот раз у Патрика не получилось встать на воду. Он пытался сделать это опять и опять. В тот вечер он совершил десять попыток, и было уже довольно поздно. Джон подумал, что сын устал и настало время для перерыва. Нет, я смогу, сказал Патрик.

Джон согласился и снова сел на пассажирское сиденье моторной лодки лицом к корме. Рулевой плавно увеличил скорость, и Джон увидел, как сын поднимается на поверхность воды. Ура!

Патрик почувствовал, как водяная пыль бьет в лицо. На озерных волнах играло солнце. Его руки дергал буксировочный трос. Он наклонил тело для поворота. Вырвавшаяся из-под лыжи тугая струя воды ударила его по икре. Он почувствовал легкую боль. О-о-о. Он вступил в соревнование с самим собой. Это было бесподобное чувство.

Все ожидали, что у стрелков из «Колумбайн» будут подражатели. Страна напряглась, приготовившись к тому, что насилие в школах выйдет на новый уровень. Но на самом деле в следующие три года смертность от стрельбы в школах даже снизилась на 25 %. И все же Эрик и Дилан дали подросткам такой пример для подражания, какого не было раньше: использование террористической тактики ради самовозвеличивания. В 2001 году двое девятиклассников из городка Форт-Коллинс, Колорадо, раздобыли такой же арсенал, какой был у убийц из «Колумбайн»: пистолет TEC-9, дробовики, винтовки и самодельные бомбы, сделанные из баллонов с пропаном. Они планировали применить порядок действий, обратный тому, который разработал Эрик: сначала они собирались закрыть все выходы, затем расстрелять учеников, а пропановые бомбы использовать для того, чтобы уничтожить уцелевших. Под конец они намеревались взять десять заложников, для развлечения какое-то время подержать их в кабинете школьного психолога, а затем убить их всех и покончить с собой.

Но они выдали себя. Подростки почти всегда проговариваются. Чем масштабнее замысел, тем больше бывает утечек. Парочка из Форт-Коллинса попыталась набрать еще участников, чтобы взять под прицел все выходы из школы. Один из злоумышленников сказал по меньшей мере семи людям, что планирует повторить «Колумбайн». Он похвастался четырем девочкам, что они умрут первыми. И те сразу же обратились в полицию.

После 1999 года реакция подростков изменилась. Такого рода «шутки» пугали их до дрожи в коленках. И за первые пять лет после трагедии в «Колумбайн» были обнаружены и сорваны еще два грандиозных заговора с целью атак на школы: в Малколме, Небраска, и в Оуклине, Нью-Джерси.

Администрации школ по всей стране теперь относились к любой пустой угрозе как к пистолету с взведенным курком. Это поставило всех на уши. Почти все, в ком подозревали возможных убийц, оказались юнцами, которые просто хотели выпустить пар. Так что подобная тактика не приносила пользы никому.

Полезными оказались два практических руководства, выпущенных федеральными службами. В первые три года после трагедии и ФБР, и Секретная служба издали по докладу, содержащему адресованные персоналу учебных заведений рекомендации, которые должны были помочь распознать действительно серьезные угрозы. Причем главные советы шли вразрез с моделями поведения учителей и администраторов, которые стали превалировать после атаки на «Колумбайн». В них, в частности, говорилось, что рассматривать изгоев как угрозу безопасности неразумно. Это ведет к стигматизации тех подростков, которым и так приходится нелегко.

Это также не дает желаемого эффекта. Ведущие себя странно подростки не являются проблемой. Они не соответствуют профилю школьного стрелка. Такого профиля вообще не существует.

Подростки, устраивавшие в недавнем прошлом бойни в школах, имеют только одну общую черту – они все были мужского пола. (После того, как это исследование опубликовали, появилось несколько стрелков-девушек.) Если не считать личного опыта, нет ни одной отличительной черты, которая бы встречалась у 50 % школьных убийц или даже у процента, хоть сколько-нибудь близкого к этой цифре. «Не существует точного портрета подростков, устраивавших атаки на школы», – написала в докладе Секретная служба. Такие дети были выходцами из всех этнических и социальных групп. У большинства из них были крепкие семьи, в которых присутствовали оба родителя и не имелось за плечами судимости или фактов уголовного преследования, и они по большей части не считались склонными к насилию.

Два самых распространенных мифа состояли в том, что стрелки были нелюдимыми одиночками и что у них «сорвало крышу». На самом же деле подавляющее большинство, целых 93 %, планировали нападения заранее. «Путь к насилию состоит из этапов, и на всем его протяжении стоят указатели», – говорилось в докладе ФБР.

Культурные предпочтения также не играли большой роли. Только четверть школьных стрелков увлекалась фильмами с большим количеством насилия и вполовину меньше – видеоиграми, что, вероятно, ниже среднего процента, если брать всех детей мужского пола.

Большинство подростков, напавших на школы, имели сходный личный опыт, оказавший на них решающее влияние: 98 % пережили утрату или провал, которые считали серьезными. Это могло быть все что угодно: от увольнения с работы или несдачи теста до ухода девушки. Разумеется, мы все переживаем неудачи, но у этих подростков полученная эмоциональная травма дала толчок нарастанию злобы. Именно так и случилось в школе «Колумбайн»: Дилан считал провальной всю свою жизнь, а гнев Эрика был усугублен арестом.

Так какие же признаки могут показать взрослым, что подросток готовит атаку на школу? Прежде всего это его собственное признание, сделанное до атаки. 81 % стрелков говорили кому-то о своих намерениях. Причем более половины сказали о них двум людям и более. Хотя следует отметить, что большинство угроз являются пустыми и ни во что не выливаются; ключевая характеристика истинной угрозы – это ее конкретность. Туманные, неявные и неправдоподобные угрозы несут малый риск. Опасность резко возрастает, когда они носят прямой и конкретный характер, когда при этом называется мотив и упоминается работа, которую подросток уже проделал ради достижения цели. Мелодраматические проявления эмоций не увеличивают риск.

Менее явным признаком является чрезмерное увлечение смертью, разрушением и насилием. Написанное подростком сочинение, в котором с натуралистическими деталями повествуется о нанесении увечий, может быть ранним настораживающим симптомом – а может просто говорить о живом воображении. Но если при этом подросток злобен, жесток и у него есть не покаявшийся в грехах кумир, то это должно стать поводом для еще большего беспокойства. Но не надо слишком остро реагировать на один-единственный рассказ или рисунок, предостерегало ФБР. Нормальные мальчики подросткового возраста получают удовольствие от сцен с насилием и проявляют живой интерес ко всякой жути. «Истории и рисунки на эти темы могут быть отражением совершенно безвредной, но богатой фантазии», – говорилось в докладе. Главным здесь является повторение подобных проявлений, переходящее в одержимость. Бюро описало подростка, который умудрялся каким-то образом упоминать огнестрельное оружие во всех заданиях, которые давали учителя. На уроке домоводства он даже испек кекс в виде пистолета.

ФБР составило список настораживающих признаков, включив в него симптомы как психопатии, так и депрессии: стремление манипулировать людьми, нетерпимость, нарциссизм, отчужденность, оцепенелость, апатию, отказ считать окружающих за людей и склонность во всем винить других. Это был устрашающе длинный список – здесь приведена лишь малая его часть. И научиться применять его на практике были способны лишь очень немногие учителя. ФБР рекомендовало даже не пытаться это делать. Вместо этого оно предлагало одному человеку в каждой школе пройти интенсивное обучение с тем, чтобы потом к нему могли обращаться по этим вопросам все администраторы и учителя.

В заключение ФБР добавило еще одно предостережение: подросток, выказывающий большую часть всех этих настораживающих признаков, с большей долей вероятности страдает от депрессии или психического расстройства, чем готовит атаку на школу. Большинству детей, подходящих под названные в списке критерии, нужна помощь, а никак не тюрьма.

Трагедия в «Колумбайн» изменила также и поведение полиции в случаях подробных атак. Больше никаких оцеплений по периметру. Была организована национальная рабочая группа, целью которой стала разработка новой тактики для подобных случаев, и в 2003 году она выпустила документ «Оперативная инструкция по противодействию активному стрелку». Суть инструкции проста: если преступник активен, следует взять здание штурмом и двигаться в направлении звуков стрельбы. Не обращать внимания на погибших и раненых. Есть только одна цель – нейтрализовать угрозу. Злоумышленников надо остановить или убить.

Такая тактика обсуждалась уже несколько лет, но прежде ее отвергали. До нападения на «Колумбайн» полицейских призывали действовать осторожно: оцепить периметр, убедить стрелка начать переговоры и ждать прибытия подразделения SWAT.

Эта инструкция относилась только к активным стрелкам. Подавляющее большинство стрелков оценивались как пассивные – человек был жив, но не стрелял. Противодействие таким стрелкам осуществлялось по старым правилам. Успех всей операции зависел от правильной оценки угрозы в первые же моменты ее проведения.

Когда полицейские достигают места, где находятся стрелок или стрелки, им надо принять еще одно решение. Если убийца заперся в классе, удерживая учеников, но не стреляя, служителям закона, возможно, придется остановиться и прибегнуть к традиционным методам переговоров, применяемым в случае захвата заложников. Но если преступник стреляет, даже если выстрелы слышатся лишь время от времени, надо врываться внутрь.

Оперативная инструкция по противодействию активному стрелку была быстро и повсеместно принята на вооружение. В следующее десятилетие в ряде атак со стрельбой, включая самую страшную бойню в Виргинском политехническом институте, полицейские либо охранники сразу же бросались к преступнику, останавливали его и спасали людей.

Сью Петроун попросила отдать ей две плиты тротуара, на которых погиб ее сын Дэнни. Их выломали отбойным молотком, перевезли в садик за домом семьи и установили в тени благоухающей канадской ели. Вокруг Сью разбила сад камней и поставила две большие деревянные кадки, в которых пышно цвели петунии. По ее заказу над плитами установили прочную конструкцию из дуба и подвесили к поперечной балке качели. На этих широких качелях могут удобно устроиться Сью, Рич и их маленькая лохматая собачка.

Линда Сандерс сохранила таблетку, которую нашли рядом с телом Дейва. У него время от времени опухало колено, и он носил в кармане одну таблетку лекарства. Всего одну. Она взяла его окровавленную одежду, кусок пледа, на котором лежала его голова, маленький фрагмент зуба, который отлетел, когда он упал, и очки.

Она никогда не расстанется с этими очками. Она поместила их в футляр и положила на тумбочку возле кровати. Она собирается держать их там всегда.

Иск, поданный от имени Дейва Сандерса, рассматривался дольше всех остальных, но его вдова предпочла не участвовать в этом деле. Она не была зла ни на кого: ни на полицию, ни на школу, ни на родителей убийц. Ее злило только положение, в котором оказалась она сама. Ей было одиноко.