Важные вехи в жизни порой даются нелегко. Первый день в школе, первый снегопад, первое Рождество, вообще первый раз. И когда прошли первые полгода после трагедии, тех, кого она коснулась, захлестнули жуткие воспоминания и ощущение собственной беспомощности.

20 октября, ровно через полгода после стрельбы в «Колумбайн», телеканал CBS начинал все выпуски общенациональных новостей с демонстрации видеосъемки двоих убийц, рыщущих по школьному кафетерию, первых запечатлевших их кадров с камер наблюдения, сделанных в день атаки. Эрик и Дилан ходили по столовой, размахивая стволами. Они брали со столов брошенные стаканчики с напитками и с будничным видом отпивали по несколько глотков. Они выстрелили в большие бомбы, которые лежали в принесенных ими сумках, и перепуганные ученики выбежали из кафетерия наружу.

«Одно дело слышать или читать об этом, и совсем другое – видеть», – сказала позднее мать Шона Грейвса. Смотря эти кадры, она плакала. Но она заставила себя дойти до конца – ей надо было знать правду. Она смирилась с неизбежным. «Мне жаль, что это показали по телевизору, – призналась она. – Но я знала, что рано или поздно видео обнародуют. Это был просто вопрос времени».

Шон не захотел смотреть. Он сидел в соседней комнате и делал домашнее задание.

Шон оказался наполовину парализован – он был одним из тех подростков, которые получили тяжелые ранения. Все наблюдали за их лечением. Анне-Марии Хокхальтер приходилось несладко. Она ездила в школу на урок физики, а остальные предметы частный учитель преподавал ей дома. Ее семья только что переехала в новый дом, оборудованный так, чтобы она могла передвигаться по нему в инвалидном кресле. Анна-Мария делала все, чтобы снова научиться ходить. За несколько дней до 20 октября она наконец смогла пошевелить ногами – сначала одной, потом другой, подняв их на три-четыре дюйма. «Огромное, огромное достижение», – сказал Тед, ее отец. Но девушку все еще терзала невыносимая боль.

С приближением 20 октября, дня, когда должно было исполниться полгода со дня трагедии, нервное напряжение нарастало. Все больше распространялись слухи: Эрик и Дилан не могли сделать это без посторонней помощи. «Техасская резня бензопилой» еще не окончилась – они могут напасть снова в любой момент.

И наилучшим моментом казалось именно 20 октября, полугодовой юбилей. 18 октября появился новый слух: приятель Эрика и Дилана, который снимал их школьные видеоролики, сказал кому-то, что собирается «закончить начатое ими дело».

На следующий день полицейские нагрянули в его дом, все обыскали и арестовали парня. Родители парня оказали полиции содействие. Он был обвинен в серьезном преступлении и оставлен под стражей, поскольку судья назначил залог в 500 000 долларов. В камере велось постоянное наблюдение, чтобы не дать ему покончить с собой. Ему исполнилось семнадцать лет.

Подросток ненадолго появился в суде по делам несовершеннолетних, на нем были ножные кандалы и зеленая тюремная роба. Его делом занимался Джон ДеВита, тот самый судья, который полтора года назад вынес приговор Эрику и Дилану. Поскольку подозреваемый был несовершеннолетним, его имя не раскрывалось, а протокол судебного заседания засекретили. Однако ДеВита подтвердил, что полиция нашла изобличающий его личный дневник. «На нем и базировалось обвинение», – сказал ДеВита. У подростка был также найден план школы, но полиция не обнаружила никаких признаков каких-либо конкретных действий. В двенадцатистраничном дневнике подросток сетовал на то, что не смог помочь Эрику и Дилану. Он подумывал о самоубийстве. Он говорил о нем полицейским во время ареста.

В тот же самый день, 20 октября, 450 учеников «Колумбайн» позвонили в школу и отпросились остаться дома, сославшись на болезнь. Зачем идти туда, где тебя могут убить? Многие, кто все-таки явились на занятия, ушли в течение дня. К тому моменту, когда прозвенел последний звонок, половина детей успела покинуть школу. Трое из подростков, получившие тяжелые ранения: Ричард Кастальдо, Анна-Мария Хокхальтер и Патрик Айрленд продержались весь день. Шон Грейвс остался дома и вместе с друзьями пек печенье с шоколадной крошкой. «Я не хотел рисковать», – сказал он.

В четверг 14 % учащихся все еще отсутствовали. Против обычных 5 %.

Затем напряжение спало. В пятницу число пришедших на занятия было почти таким же, как в другие дни. В это утро Анна-Мария Хокхальтер и ее отец поехали в начальную школу «Леавуд», чтобы выразить благодарность тем, кто занимался сбором средств на ее лечение, и принять пожертвования. Около десяти часов утра мать Анны-Марии вошла в ломбард «Альфа», находящийся южнее Денвера, и попросила показать ей пистолет или револьвер. Служитель ломбарда продемонстрировал несколько моделей, лежащих в витрине, под стеклом. Она остановила свой выбор на револьвере 38-го калибра. Вон тот. Когда служитель начал проверять, нет ли у покупательницы уголовного прошлого или психических заболеваний, женщина повернулась спиной к прилавку и зарядила оружие. Патроны она принесла с собой. Первый выстрел она сделала в стену, а второй – в свой правый висок.

«Скорая» отвезла Карлу Джун Хокхальтер в Шведский медицинский центр, ту же самую больницу, в которой лечили Анну-Марию. Несколько минут спустя Карла Джун умерла. Психолог, уже работавший с их семьей, приехал к ним домой, чтобы сообщить печальную новость. Дверь открыла Анна-Мария, и психолог попросил позвать Теда. «Я задышала часто-часто, – рассказывала потом Анна-Мария. – У меня было дурное предчувствие».

– Мне очень жаль, но я принес плохую весть, – сказал гость. – Карла погибла.

Тед Хокхальтер съежился.

– Нет! – закричала Анна-Мария. – Нет! Нет! Нет! – отец обнял дочь. У него ушло несколько минут на то, чтобы овладеть собой, и психолог объяснил, как это произошло.

«Мы опять были сломлены, – рассказывала позднее Анна-Мария. – Лицо отца в тот момент никогда не сотрется из моей памяти. Это выражение ужаса и горя».

В субботу горячая телефонная линия Литтлтона по вопросам душевного состояния приняла множество звонков. Когда приехали психологи, на ленте автоответчика уже было записано и ждало ответа несколько отчаянных сообщений. Психологам пришлось добавить дополнительную смену, которая будет работать в выходные.

– Это тяжелая неделя, – сказал представитель властей округа Джефферсон. – Люди опечалены и подавлены, и им хочется выговориться.

Родители тех, кто пережил атаку на школу, все эти месяцы наблюдали, как их дети балансируют на грани. И особенно в последний месяц. Семьи других подростков понятия не имели, каково приходится тем, кто уцелел, о чем они думают. Может быть, они тоже впали в отчаяние? Не покажется ли им выбор Карлы единственным возможным? Некоторых из учеников «Колумбайн» мучили такие же мысли о собственных родителях.

– Я просто не могу этого понять, – сказал новостному агентству Стив Кон. – Я не могу поверить, что кто-то убил себя из-за этих придурков.

Сын Стива Эрон сумел выбраться из школьной библиотеки невредимым, но из-за стресса их семья никак не могла прийти в себя, и ей грозил распад. «Когда я проезжаю мимо школы, то заглядываю за каждое дерево, – рассказывал Стив. – Я чувствую себя так, будто я коп. Мне хочется предотвратить нападение прежде, чем оно начнется опять».

И Стив, и его сын посещали сеансы психотерапии, но это было бесполезно, после психической травмы эмоции Эрона были отключены. «Пока он не начнет говорить о своих чувствах, мы ничего не сможем сделать», – сказал его отец.

Конни Микелик была особенно потрясена. Она провела несколько месяцев рядом с Карлой в Шведском медицинском центре, где они обе наблюдали, как поправляются их дети. Конни мама Ричарда Кастальдо. Считалось, что ни Анна-Мария, ни Ричард никогда больше не смогут ходить. «Это уничтожило Карлу, – рассказывала Конни. – Бывало, смотришь в ее глаза и видишь, что она совершенно потеряна. Как будто не в себе. Она казалась милой, любящей, доброй, но справиться с тем, что произошло, было ей не под силу».

В какой-то момент Конни тоже дрогнула. «Когда это случилось, Карла реагировала так же, как любая другая мать. Мы все были подавлены и убиты горем. Она ничем не отличалась от всех нас».

Конни сумела выйти из этого состояния, а Карла – нет. «Мы в общем-то видели, что ей становится хуже, – рассказывала Конни. – Я понимала, что она катится вниз». Но Конни и представить не могла такого поворота дела. Она полагала, что Карла справится, особенно после того, как Анна-Мария смогла двигать ногами.

Большинство людей в городке просто не знали, что Карла давно страдает душевной болезнью и силы ее на исходе.

Семья Хокхальтеров решила поведать об этом. После смерти Карлы они сделали заявление, сказав, что она три года боролась с тяжелой депрессией. Раньше она уже думала о самоубийстве и находилась на лекарственной терапии. За месяц до того, как она покончила с собой, Тед позвонил в полицию в три часа ночи, чтобы сообщить о ее исчезновении. На следующий день женщина сама пришла в отделение экстренной медицинской помощи и попросила помочь ей справиться с депрессией. Она пролежала в больнице месяц и за восемь дней до ее самоубийства была переведена на амбулаторное лечение.

Семья Карлы рассказала, что у нее было биполярное расстройство. То, что произошло в школе «Колумбайн», неимоверно обострило ее депрессию. Возможно, она потеряла бы контроль над собой и без этого, а возможно, и нет, но, как бы то ни было, трагедия в «Колумбайн» не являлась первопричиной ее самоубийства.

Школа запретила посещать занятия подростку, который угрожал новым нападением в день, когда исполнится полгода со дня атаки, 20 апреля, и собиралась исключить его вообще. С апреля было заведено уже восемь дел об исключении за угрозы применить огнестрельное оружие и ложные звонки о заложенных взрывных устройствах. Ничего подобного в школе больше не собирались терпеть. Никто не хотел рисковать.

Подросток провел в тюрьме семь недель, в том числе и День благодарения. В это время городок и узнал, в чем состоял его план. Он собирался заполнить машину канистрами с бензином и врезаться в здание школы, как террорист-смертник. В декабре он признал себя виновным по двум второстепенным пунктам обвинения, и судья приговорил его к посещению курса реабилитации для малолетних преступников – так же, как в свое время Эрика и Дилана.

Другие обвинения против него были сняты, включая обвинение в краже. Он украл сто долларов из видеомагазина, где работал, чтобы сбежать в Техас. Обвиняемый уже начал ходить к психиатру и принимать лекарства. Приговор предусматривал продолжение того и другого. «Он проблемный молодой человек, и он будет получать помощь, в которой нуждается», – сказал представитель следствия.

Полгода со дня трагедии – это был также крайний срок для подачи исков к властям, допустившим ее. По закону штата Колорадо тот, кто желает подать иск к какому-либо государственному органу или службе за ненадлежащее исполнение ими своих обязанностей, должен сделать это в течение 180 дней. Двадцать семей подали такие бумаги. Среди них были семьи погибших, семьи раненых и Клиболды.

Том и Сью Клиболд обвинили департамент шерифа Стоуна в «преступной самонадеянности и намеренном вопиющем невыполнении своих обязанностей», поскольку он не предупредил их о проводившемся в 1998 году расследовании в отношении Эрика Харриса, и особенно о том, что он угрожал совершить убийства.

Если бы такое предупреждение сделали, «Клиболды, скорее всего, осознали бы те опасности, о которых и не подозревали, и потребовали бы, чтобы их сын Дилан был огражден от любых контактов с Эриком Харрисом», – говорилось в уведомлении. Невыполнение департамантом шерифа своих обязанностей «привело к тому, что к семье Клиболдов могут быть предъявлены иски о возмещении вреда на крупные суммы, они подвергаются осуждению, испытывают горе и больше не могут наслаждаться жизнью».

В уведомлении также указывалось, что Клиболды ожидают, что семьи потерпевших предъявят им иски, и требуют, чтобы округ Джефферсон выплатил им в качестве возмещения вреда сумму, равную той, которую они должны будут выплатить по этим искам.

У Клиболдов действительно были причины для беспокойства. Семьи двух убийц по-прежнему занимали в списках тех, кого люди винили в трагедии, первые места.

Подача Клиболдами уведомления о намерении подать иск к департаменту шерифа застала жителей Литтлтона врасплох. Ни о Клиболдах, ни о Харрисах уже несколько месяцев ничего не было слышно.

Резче всех по этому поводу выразился шериф Стоун. «По-моему, это просто возмутительно, – сказал он. – В том, что их сын совершил такое, виноваты не мы, а то, как они его воспитали».

Он также посетовал на то, что трагедия дошла «до столь ужасной стадии».

Брайан Рорбоф отнесся к шагу Клиболдов спокойно. Сначала он, по его словам, удивился, но, поразмыслив, решил, что такой шаг «кажется разумным». Его негодование вызвала реакция шерифа Стоуна. «Мы считали, что это было действительно ужасное 20 апреля», – заключил Рорбоф.

Уэйн и Кэти Харрис в конце концов согласились встретиться с ведущими расследование детективами, уже не выдвигая требования о предоставлении им иммунитета. Беседа состоялась 25 октября. Она была короткой, и главную роль в ней играл шериф Стоун. Полицейского отчета о ней не осталось.

Только двум людям предъявят обвинения в преступлении: Марку Мейнсу, который продал стрелкам полуавтоматический пистолет TEC-9, и Филу Дюрану, который был посредником при этой сделке. Агент Фузильер предсказывал, им придется несладко – законный гнев семей потерпевших обрушится именно на них, хотя это и будет неправильно.

– Эти двое, можно сказать, попали под товарняк, – заметил он.

Фузильер был прав. Сначала перед судом предстал Мейнс. Он признал вину и заключил сделку со стороной обвинения, чтобы смягчить наказание, и приговор ему был вынесен 11 ноября. Заседание суда представляло собой тяжелое зрелище. На нем выступили члены девяти семей жертв, и каждый из них требовал для подсудимого максимального наказания.

– Я прошу вынести такой приговор, чтобы другим было неповадно, – умолял судью Том Маузер.

– Если бы это зависело от нас, подсудимый никогда не вышел бы из тюрьмы, – заявила семья Шоэльсов.

Свидетели давали показания в течение двух часов. Мейнс сидел, понурив голову. Видеоролики, снятые двумя семьями жертв, произвели на всех особенно тяжелое впечатление. Зрители, скопившиеся на галерее зала заседаний, передавали друг другу коробки салфеток, которые принес один из судебных репортеров.

Адвокат Мейнса рассказал, какое у того было тяжелое детство: его клиент, заявил он, навлек на себя неприятности, но потом исправился. Мейнс сумел победить пристрастие к наркотикам, закончил колледж и получил постоянную работу в компьютерной сфере.

– Сегодня его добропорядочность не вызывает сомнений.

Это привело родственников потерпевших в ярость. «Было тяжело слушать, как этот адвокат распинается, какой замечательный человек Марк Мейнс, – вспоминала дочь Дейва Сандерса. – Нельзя сказать, что его неправильно поняли. Он виноват».

Мейнс выступал последним. Обратившись к судье, он заявил, что понятия не имел о том, что планировали совершить Эрик и Дилан.

– Я был в ужасе. Я поклялся своим родителям, что никогда больше не хочу видеть огнестрельное оружие. Я не могу найти слов, чтобы объяснить семьям жертв, насколько мне жаль. Я буду сожалеть об этом до конца жизни.

Мейнса могли бы приговорить к восемнадцати годам тюрьмы, но, заключив сделку с обвинением, он снизил этот срок вдвое, и теперь ему грозило самое большее девять лет. Судья Генри Ньето признал, что у него нет выбора.

– Поступок подсудимого стал первым шагом к тому, что превратилось в землетрясение. У нас всех есть моральный долг вмешаться, если мы видим, что в результате этой ситуации кому-то, возможно, будет нанесен вред.

В итоге Мейнс получил девять лет, но приговор был сформулирован так, что он должен отбывать все сроки по различным пунктам обвинения одновременно: он мог выйти на свободу через шесть лет, а если его освободят условно-досрочно, то всего через три года. Ньето предупредил потерпевших, что приговор не принесет им долгожданного утешения.

Адвокат Мейнса сказал, что его подзащитного сделали козлом отпущения.

– Больше этим людям не на кого направить свою злость. Их гнев понятен. И он должен был на кого-то обрушиться.

Христианская мученица Кесси Бернал давала людям надежду. В сентябре ее мать Мисти отправилась в турне по стране в поддержку своей книги. В первую неделю продаж «Она сказала да» попала в список бестселлеров New York Times. Редакторы газеты Rocky Mountain News стояли перед нелегким выбором. Они знали, что Кесси никогда не говорила «да» на вопрос убийц, верит ли она в Бога. Они рассчитывали к этому времени разоблачить миф о Кесси, но все еще ожидали отчета шерифа. Надо было написать о выходе книги, поэтому редакторы решили в день ее выпуска поместить в номере две заметки, но подтверждающие миф.

Первым опровержение дало другое издание несколько дней спустя. И тогда Rocky напечатало рассказ Эмили Вайант о том, как все было на самом деле. Поскольку правда уже вышла наружу, Эмили согласилась, чтобы газета упомянула ее имя. Издатель Берналов обрушился на Эмили с критикой. Новость о разоблачении мифа о Кесси была напечатана на первых полосах газет даже в далеком Лондоне. Брэда и Мисти она застигла врасплох. Они чувствовали себя униженными и преданными – преданными Эмили, полицейскими и светской прессой.

Свидетельства, опровергающие версию мученичества, были неоспоримы, но молодой пастор церкви, в которую ходила Кесси, решил, что в деле замешаны более могущественные силы. «Вам никогда не удастся изменить историю о Кесси, – сказал преподобный Дейв МакФерсон. – Церковь будет придерживаться версии о ее мученичестве. Вы можете говорить, что все было не так, но церковь этого не примет».

Он имел в виду не просто свою церковь, а всю огромную мировую евангелическую общину. И по большей части он оказался прав. Книгу о Кесси быстро раскупали. Появилось множество сайтов, отстаивающих правдивость этой истории. На других же ее просто повторяют, даже не упоминая, что это уже развенчанный миф.

У департамента шерифа округа Джефферсон тоже были проблемы: они допустили несколько информационных утечек, поставивших их в неловкое положение. Участники расследования трагедии «Колумбайн» передали кадры видеосъемки того, что происходило в школьном кафетерии, телеканалу CBS и открыли правду о Кесси Бернал; глава занимающихся расследованием детективов Кейт Баттан нарушила молчание, поговорив с одним из репортеров, и в прессу просочились отрывки из дневника Эрика. И все же официально департамент шерифа продолжал хранить молчание и опять задержал обнародование отчета.

Семьи жертв находились в ярости. Доверие к шерифу упало. Его сотрудники проделали серьезную работу, но общественности она была не видна. Департамент шерифа заявил, что озадачен и шокирован утечками информации; официальные лица выступали с неуклюжими оправданиями и неубедительными заверениями. Так, представитель шерифа уверял, что существуют только две копии дневника Эрика, хотя на самом деле его ксерокопировали неоднократно, и никто понятия не имел, сколько экземпляров сделано.

Затем заместитель шерифа показал репортеру из TIME «подвальные пленки», где убийцы говорили о своих планах и хвастались оружием и взрывными устройствами. А между тем департамент не раз заверял семьи погибших и раненых, что первыми эти записи увидят они.

Журнал посвятил пленкам главную статью номера с иллюстрацией на обложке незадолго до Рождества. Стоун и заместитель шерифа Джон Данауэй позировали на картинке в парадной синей форме с полуавтоматическим оружием убийц в руках.

Многие семьи жертв были ошеломлены. Некоторые из них даже призвали Стоуна уйти в отставку. Вновь зазвучали упреки в трусости, направленные против подразделений SWAT. К хору осуждения присоединились видные представители правоохранительных органов. Стоун в ответ заявлял, что департамент будет полностью реабилитирован, когда обнародуют итоговый отчет, публикация которого была, однако, опять отложена.

Осень обещала быть беспокойной. Все знали, что предстоит полугодовой юбилей трагедии и судебные разбирательства. На школу подали в суд из-за ее неудавшегося проекта обучения ремеслам – в связи с этой историей семья Рорбоф вчинила «Колумбайн» иск, в котором обвинила школу в нарушении их права на свободу религиозных убеждений. Брайан Рорбоф в видоизмененной форме повторил инцидент с крестами в мемориальном саду, посаженном церковью, в которую ходила Кесси: его группа пикетировала воскресные богослужения, а затем срубила два из пятнадцати деревьев на глазах группы шокированных молодых людей, которые их посадили. Не подозревая об этом, они срубили и то деревце, которое символизировало Кесси.

Звонки о якобы заложенных бомбах стали в Литтлтоне частым явлением, и после публикации статьи о «подвальных пленках» одна из таких угроз имела последствия – занятия в школе были прекращены вплоть до окончания празднования Рождества. Итоговые семестровые экзамены отменили. Начались судебные баталии в связи с демонстрацией департаментом шерифа «пленок из подвала».

– Когда же это закончится? – сказал один из местных пасторов. – Почему именно мы? Что же происходит в нашем городке?

С началом нового года дела пошли еще хуже. В нескольких кварталах от «Колумбайн» в мусорном баке было найдено тело маленького мальчика. В День святого Валентина двух учеников школы застрелили в находящемся от нее неподалеку кафе. А лучший игрок школьной баскетбольной команды покончил с собой.

– Две недели назад в мусорном баке нашли мертвого ребенка, – сказал репортерам друг убитых подростков. – И теперь мне хочется куда-нибудь переехать. Это еще хуже, чем то, что случилось в «Колумбайн».

Ученики школы скрепя сердце начинали воспринимать ее название как символ зла.

Некоторые из происшествий были никак не связаны ни с массовым убийством, ни даже со школой как таковой. Но многие в городке уже утратили способность рассуждать. Объективное восприятие сделалось невозможным. Ссора с девушкой, автомобильная авария, даже просто мысль… все это стало «Колумбайн». Это проклятие. Подростки называли это Проклятием «Колумбайн».

На протяжении осени количество визитов тех, кто уцелел в бойне, к специалистам из психиатрической клиники резко возросло. «Многие приходят к нам после того, как исчерпают все способы самостоятельно справиться с психическими проблемами, которые известны только им», – сказал один из работающих психологов. Количество обращений за психиатрической помощью достигло максимума примерно через девять месяцев после трагедии и держалось на этом уровне, пока не прошло полтора года. В течение этого периода специалистам в любой произвольно взятый отрезок времени приходилось осуществлять надзор одновременно за примерно пятнадцатью подростками с целью предотвратить совершение самоубийств. Мало-помалу дети отходили от края бездны, но на место каждого, кому самоубийство больше не грозило, неизменно приходил другой. Потребление алкоголя и наркотиков скачкообразно возросло. В округе резко увеличились также количество дорожно-транспортных происшествий и случаев пьянства за рулем.

«По определению при посттравматическом синдроме ухудшение состояния больного длится по меньшей мере месяц, и после получения психологической травмы это может начаться в любой момент, – писал один из первых исследователей посттравматического синдрома доктор Фрэнк Окберг. – Это состояние подразумевает три тяжелых ответных реакции: 1) повторяющиеся навязчивые воспоминания; 2) притупление эмоций и снижение жизнедеятельности и 3) физиологическое изменение порога страха, отрицательно влияющее на сон, способность к концентрации внимания и уверенность в завтрашнем дне».

Симптомы посттравматического синдрома сильно различаются. У одних больных чувства слишком обострены, у других, наоборот, притуплены. Те, кто воспринимает все слишком остро, часто страдают от непроизвольных повторяющихся ярких ментальных образов психотравмирующего события. Каждое утро, проснувшись, они знают, что могут заново пережить 20 апреля. Может пройти несколько часов, недель и даже месяцев, в течение которых это не происходит, а затем какой-то раздражитель – часто это зрительный образ, звук или запах – возвращает больных обратно в психотравмирующую ситуацию. Это не похоже просто на тяжелое воспоминание о пережитом; больные чувствуют себя так, словно это событие происходит опять. Другие больные с посттравматическим синдромом защищаются, полностью отключая все эмоции. Вместе с неприятными чувствами они перестают испытывать и приятные, например радость. Часто они говорят, что внутри у них все онемело.

Это был тяжелый год. Временное облегчение принесла школьная команда по американскому футболу. Когда Мэттью Кетчера убили в библиотеке, он учился в десятом классе. В сезоне 1998 года он играл на линии защиты в запасном составе школьной сборной и надеялся осенью попасть в основной состав. По просьбе его родителей команда по американскому футболу посвятила новый сезон Мэтту. У каждого игрока на шлеме был игровой номер Мэтта, а на бейсболке – его инициалы – MJK. Они закончили сезон с результатом 12:1. Хотя в четвертой четверти первой игры плей-офф разрыв составлял 17 очков, в конце концов они все-таки выиграли этот матч. Игроки «Колумбайн» плакали, стоя на поле, и скандировали: Эм-Джей-Кей! Эм-Джей-Кей!

В чемпионате старших школ штата сборная «Колумбайн» считалась безнадежным аутсайдером. Из последних десяти чемпионатов пять выиграла команда денверской старшей школы «Черри Крик». Сборная «Колумбайн» вышла в финал только один раз, два десятилетия назад, и проиграла его.

На финальный матч нынешнего сезона болельщики слетелись со всех концов света. Стадион оказался забит до отказа – за игрой наблюдали восемь тысяч зрителей. Везде было полно журналистов. Игру освещала сама New York Times. Температура упала, на поле подморозило. В первом ряду зрителей сидел Патрик Айрленд, пытаясь согреться.

Вначале вперед вырвалась сборная «Черри Крик». В середине матча команда «Колумбайн» сравняла счет. Во второй половине матча они дали соперникам только два первых дауна и третьим тачдауном дожали их.

В итоге «Колумбайн» выиграла со счетом 21:14. Ее болельщики ринулись на поле. Трибуны скандировали знакомую кричалку:

– Мы «КОЛУМБАЙН»! Мы «КОЛУМБАЙН»!

В школе устроили митинг в честь победы. На табло был показан видеоролик с основными моментами матча, а потом фотография Мэтта. Под ней стояла подпись: «Это для тебя». Затем последовала минута молчания в честь всех тринадцати погибших.

Некоторые ученики не поддавались унынию. Другие вели частные битвы, начиная и заканчивая их независимо друг от друга. Патрик Айрленд продолжал идти на поправку, всю осень неизменно получал самые высокие оценки и по-прежнему ставил себе цель закончить учебу с наилучшими результатами. Но ему надо было решить и более важную проблему.

В предпоследнем, одиннадцатом классе Патрик считал, что знает, какую карьеру выбрать. Прежде чем получить пулю в голову, он собирался учиться на архитектора. Его дед был строителем, и в десятом классе Патрик увлекся черчением. С помощью рейсшины он прочерчивал линии на доске, и ему нравилась точность и красота получаемых чертежей.

В школе он работал с помощью сложных программ автоматизированного проектирования. Пока Эрик и Дилан дорабатывали свой план, Патрик изучал учебные программы различных университетов в области архитектуры и сравнивал между собой варианты стажировок.

Он и теперь по-прежнему был намерен стать архитектором. Патрик не оставлял этой мечты, даже проходя курс послебольничной реабилитации. Он делал перерывы для поездок в три университета, находящиеся в других штатах и считающиеся лидерами в области учебных программ по архитектуре. Все они были готовы принять Патрика, но во всех трех те, с кем он общался, подчеркивали, что учеба будет очень напряженной. Известно, образование архитектора связано с колоссальной нагрузкой: пять лет упорных занятий, причем не только днями, но и ночами. Но перспектива заниматься всю ночь напролет была для Патрика неприемлемой. Он мог оторвать от сна пару часов, но пройдут годы, прежде чем его мозг восстановится. Если слишком напрягать мозг, этот процесс замедлится, а возможно, даже начнутся судорожные припадки.

В марте Патрик поехал в Англию со школьной экскурсией. Разница во времени сказалась на нем тяжело. Кейти отправилась с ним и вечером в пятницу заметила, как его лицо на миг утратило всякое выражение, а глазные яблоки быстро задвигались. Это продолжалось несколько секунд.

– Ты это сделал нарочно? – спросила она.

– Сделал что?

Кейти считает, что это был симптом – предвестник приступа, который случился с Патриком два дня спустя. Он шел по Лондону и вдруг рухнул на мостовую прямо на середине улицы. Сотрясаясь всем телом, он с трудом добрался до обочины и позвал на помощь друга.

Лондонский врач прописал Патрику противосудорожную лекарственную терапию, и когда он вернулся домой, американские медики подтвердили, что ему придется принимать эти препараты всю жизнь.

Ему не удастся выучиться на архитектора. Джон и Кейти понимали это с самого начала, но хотели, чтобы их сын осознал это сам и смирился. В итоге он выбрал Университет штата Колорадо, до которого был всего час езды. Год он проучится в школе бизнеса. В университете преподавали также и архитектуру, и через какое-то время, если он почувствует, что справится, он сможет перевестись.

Хотя будущее было теперь неясно, в школе Патрик постепенно вернул прежние позиции. В плане общения его дела шли просто отлично. Девушки всегда считали его завидным кавалером, ведь он был умен, обаятелен, красив и спортивен. Правда, ему иногда немного не хватало уверенности в себе. Лора отдала бы что угодно, чтобы Патрик пригласил ее на бал в честь окончания одиннадцатого класса. Если бы он это сделал, она, наверное, стала бы его девушкой. Он был самым знаменитым из тех, кто выжил после трагедии, и девушки откровенно с ним флиртовали.

Но Патрик хотел быть только с Лорой. Еще летом он сказал ей, как сильно хочет быть именно с ней и как давно он этого желает.

Господи, я тоже хочу быть с тобой, ответила она.

Какое облегчение. Наконец, после всех этих лет они открылись друг другу.

Лора призналась во всем – как вечерами флиртовала с ним по телефону, изо всех сил стараясь намекнуть, чтобы он пригласил ее на школьный бал. Если бы только он это сделал.

Отлично, сказал Патрик: Ты мне нравишься, я тебе тоже, так давай же быть вместе. Слишком поздно. Она уже встречалась с парнем, который пригласил ее на бал.

Это не показалось ему серьезным препятствием. Ты хочешь быть со мной? Да. Тогда порви с ним. Она согласилась.

Он дал ей время. Потом еще раз попросил порвать с нынешним парнем. Когда же ты это сделаешь? Скоро, сказала она. Но ничего так и не произошло.

Девушки чуть ли не дрались за возможность встречаться с ним, и в конце концов ему надоело ждать, и он пригласил одну на свидание. Потом он пригласил другую. А затем еще одну – это было так здорово!

Отношения с Лорой стали натянутыми. У них так ни разу и не было свидания. Они начали избегать друг друга. Повторялось то, что случилось между ними в четвертом классе.