В приходе Марксхаузена насчитывалось несколько тысяч прихожан. Дети многих из них учились в «Колумбайн». Марксхаузен большую часть дня теракта провел в «Леавуде», успокаивая родителей и разговаривая с учениками. Среди его прихожан не было жертв.

В ночь после теракта он провел в церкви Св. Филипа службу. Он причащал людей. Он вообще любил осуществлять обряд причастия, который его умиротворял и успокаивал. Он тихо, словно мантру, произносил: Тело Христово… Аминь… Тело Христово… Аминь… В этих словах был свой внутренний ритм. Священник говорил мягким, но властным баритоном, прихожане отзывались тихими, почти неслышными голосами. В симфонию его фраз вплетались сопрано и теноры слушателей, и ритм никогда не менялся.

– Тело Христово… – продолжал священник.

– Клиболд, – услышал он в ответ.

Что? Его удивила эта фамилия. Впрочем, человек, медленно идя к нему по проходу между рядами, мог настолько погрузиться в молитву, что голос священника вызывал у него неожиданную реакцию. Подобное уже случалось не раз.

Марксзаузен произнес еще раз:

– Тело Христово…

– Клиболд.

Тут священник вспомнил, что какое-то время назад общался с членами этой семьи. Он уже и забыл о том, что знал их лично.

Он поднял глаза и увидел женщину.

– Не забудьте о них в их час нужды.

Он причастил ее, и она отошла.

В тот вечер Марксхаузен проверил списки прихожан. Действительно, пять лет до этого Том и Сью Клиболд вместе с сыновьями Байроном и Диланом были там. Они недолго ходили в церковь, что, впрочем, не снимало со священника определенной ответственности за них. Даже если за эти годы они не нашли нового духовного пастыря, официально Марксхаузен нес за них моральную ответственность.

Он отыскал семью, которая общалась с Томом и Сью, и передал через нее, что готов их увидеть.

Они позвонили ему через несколько дней.

– Мне нужна ваша помощь, – сказал Том. Это было понятно и по его голосу, который заметно дрожал. – Надо похоронить Дилана. – Тому было очень стыдно просить о помощи священника, к которому он пять лет не обращался, но других вариантов не нашлось.

У Тома имелась одна просьба. Служба должна быть конфиденциальной.

Марксхаузен согласился. Сначала он поговорил с Томом, а потом с Сью и поинтересовался, как они себя чувствуют. «Они использовали слово «опустошенные», – рассказывал потом священник. – Более подробно я не стал их расспрашивать».

Том и Сью получили тело в четверг. Заупокойную службу служили в субботу. Всего, включая друзей и священников, присутствовало пятнадцать человек. Марксхаузен пригласил на службу свою жену, а также еще одного священника с супругой. Гроб стоял открытым. Лицо Дилана восстановили так, что не было видно раны. Вид у него был умиротворенный. Вокруг головы разложили мягкие игрушки.

Когда Марксхаузен прибыл в церковь, Том был в состоянии отрицания всего происходящего, а Сью, увидев священника, упала в его объятия и долго плакала. Ее хрупкое тело тряслось. Она плакала, наверное, полторы минуты, что, по словам священника, «достаточно долго».

Том не мог принять то, что его сын – убийца. «Это не мой сын, – так резюмировал реакцию отца Марксхаузен на следующий день. – Тот, о ком пишут в газетах, не является моим сыном».

Потом прибыли другие приглашенные, и состояние скованности стало еще более ощутимым. Марскхаузен чувствовал, что литургия явно не поможет родителям Дилана, и он должен дать им высказаться. «Вы не возражаете, если мы немного поговорим? – спросил священник. – А потом я проведу службу».

Он закрыл дверь и спросил, кто хочет начать.

«Там была одна пара, – вспоминал он. – Они буквально излили свои души. Их сын дружил с Диланом, когда они были маленькими. Они очень любили Дилана».

– Откуда у него появилось оружие? – спросил Том. – У них хранились только духовые ружья. Откуда пришло все это насилие? Откуда вся эта нацистская фигня?

– А откуда антисемитизм? – спросила Сью. Она же еврейка, Дилан наполовину еврей, как все это можно совместить?

– Они хорошие родители, – сказал друг семьи Клиболдов. – Дилан был хорошим парнем.

Поочередно одиннадцать человек говорили в течение сорока пяти минут. Они говорили о своем горе, непонимании и любви к застенчивому мальчику, у которого иногда случались нервные срывы.

Брат Дилана Байрон молчал и слушал. Он тихо сидел между Томом и Сью и высказался где-то уже ближе к концу.

– От лица моих родителей и от себя самого я хочу поблагодарить всех, кто сегодня пришел, – сказал он. – Я люблю брата.

Марксхаузен зачитал из Ветхого Завета историю Авессалома – сына царя Давида. Авессалом был любимцем отца, двора и всего народа, но тайно готовил захват трона и начал гражданскую войну. В битве с царем Давидом воины Авессалома в какой-то момент были близки к победе, но в конце концов проиграли. Давиду сначала сообщили о победе и лишь потом о смерти сына.

– И обратилась победа того дня в плач для всего народа; ибо народ услышал в тот день и говорил, что царь скорбит о своем сыне, – читал Марксхаухен. – Сын мой Авессалом, – восклицал он, – сын мой, сын мой, Авессалом! О, кто дал бы мне умереть вместо тебя, Авессалом, сын мой, сын мой!

Клиболды боялись хоронить Дилана из опасения, что над его могилой надругаются и обезобразят ее. Кроме этого, они не хотели создавать культовое место для экстремистов, поэтому кремировали тело и хранили урну с прахом дома.

Марксхаузен подозревал, что СМИ узнают о проведенной им панихиде, и посоветовался с адвокатом Клиболдов в случае, если ему будут задавать вопросы. Тот ответил: «Расскажите им о том, что видели здесь сегодня вечером».

Именно так Марксхаузен и поступил. New York Times напечатала выдержки из его рассказа в статье на первой полосе. Он поведал о том, что Том и Сью чувствовали непонимание и вину и были убиты горем. «Они потеряли сына, который стал убийцей». Марксхаузен описал панихиду с состраданием к родителям. Том и Сью он назвал «самыми одинокими людьми на планете».

Часть прихожан гордилась поведением и поступками священника, который нашел в своем сердце сострадание и утешил супружескую пару, которая, сама того не желая, породила чудовище. Именно благодаря этим и другим качествам священника многие приходили в воскресенье на службу в его церковь.

Однако часть людей была в шоке от действий Марксхаузена. Как можно говорить о том, что супруги Клиболды чувствуют себя одиноко?! Еще не успели похоронить всех жертв массового убийства. Части раненых во время трагедии предстояли многократные операции. Некоторые пострадавшие только через несколько месяцев начнут ходить или говорить, или узнают, что никогда уже не смогут этого делать. Кто-то не понимал, как можно сострадать Клиболдам. Далеко не все придерживались мнения, что стоит задумываться о том, как одиноко чувствуют себя родители убийцы.

Уэйн и Кэти Харрис тоже, вполне вероятно, провели панихиду по Эрику, но ни слова не проронили о ней для представителей СМИ. И если кто-то и присутствовал на этом событии, то тоже хранил молчание.