Страна Диорвиль

JP всегда работал, не думая о карьере или о бизнес-плане: им двигали только мечты. И в этом контексте следует назвать личность, питавшую его фантазии, поэта из Гранвиля, Кристиана Диора. Мастер расшитых тканей, появлявшийся в облике Пьеро на костюмированных балах графини де Ноай, король импровизаций, наделенный талантом бизнесмен, мастер стиля и денди. Диор вдохновил Кокто на такую эпиграмму: «Он – беспечный гений нашего времени, чье волшебное имя включает два магических слова: “Бог” и “золото”». Это была настоящая алхимия. Если Диор воплощал смешение «божественного» и «золотого», то Готье стал воплощением элегантности. Эти определения совершенно не касаются понятий «люкс» и «от-кутюр». «Золото» Диора озаряло любую вещь, не определяя ее имя. Это было метафорой редкостей, метонимией совершенства. Марлен Дитрих на лестнице дома, во времена расцвета new look: власть образа диктовала желания. Однако Диор исчез, как и полагается фантазии. Юный Жан-Поль мечтал работать у Шанель, Сен-Лорана, Диора – этот триумвират определял все. Его ждала работа у Кардена, Эстреля, Пату, но ателье на авеню Монтень для него останется закрытым.

Ряд ошибок и оплошностей помешал мечте стать реальностью. В собственном бурлескном варианте своей биографии все эти неудачи он списывал на ошибки юности и даже на подводивший иногда вкус. В 1993 году Антуан де Кон и Жан-Поль Готье вели «Евротреш», популярную и очень модную телепередачу на Пятом канале. Они изображали модных французов. Готье конечно же был в обязательном килте. Этот смелый аксессуар совершенно не смущал англичан, которые воспринимали его как дань культурным традициям их страны, но Бернар Арно рассудил, что это выглядит шокирующе и может испугать женскую часть аудитории. Несмотря на то что везде уже стали поговаривать о скором воцарении «ужасного ребенка» в компании Диора, было очевидно, что этот союз не сложится. Жан-Поль полагал, что виноват его наряд. Но этот аргумент выглядит неубедительно, если учесть, что Джон Гальяно, еще один мужчина, появлявшийся в юбке на публике, все же подобрал ключи к дверям модного дома «Диор». Так что само стремление прибегнуть к подобному доводу, чтобы оправдать потерю Диорвиля, говорит о том, насколько он был разочарован. И в самом деле, молодой модельер от своего желания не отказался. Бернару Арно, который предложил ему работать на «Живанши», он ответил, что если невозможно быть с «Диором», то он предпочитает сделать все для процветания собственного модного дома. Терзания любви, провокация, надежда на реванш? Ответом могут послужить грустные лица Сирано и Дон Кихота. Готье показал, что можно изменить правила игры, установить новое соотношение сил тогда, когда власть денег, трестов, большого капитала угрожает поработить творчество. Иногда действительно случается так, что Давид сражается с Голиафом и побеждает. Хотя сегодня Голиаф не дает Давиду пустить в ход свою пращу. Готье вспоминает: «Бернар Арно сказал мне: “Не советую вам создавать собственный дом Высокой моды”. Он не угрожал, это было просто мнение человека, который знал, чего стоят такие начинания, знал все связанные с ними трудности и то, насколько непредсказуемые ситуации подстерегают на этом пути. Не могу сказать, что сразу смирился с такой пораженческой позицией, но, безусловно, я задумался. Я поговорил с Дональдом Потаром, и мы решили, что будет лучше, если мы станем работать над собственной коллекцией».

Итак, за дело. Без злости и агрессии, но упорно двигаться вперед к своей цели. В этом и заключалась спокойная сила человека в тельняшке. Еще один раз сработал метод «малыми средствами», чтобы обыграть судьбу, была пущена в ход «система Д». Еще со времен богемной юности Готье с друзьями заменял деньги идеями. Метод проверенный. Хозяйственник Потар дал зеленый свет творческим начинаниям. Было создано небольшое ателье, где предстояло увидеть свет первой коллекции от-кутюр. Они ангажировали трех див, которые прошли модельную школу в домах мод «Диор» и «Шанель», у Риччи и Лароша, а из кармана Жан-Поля уплыли шесть миллионов франков, которые были инвестированы в дело. По меркам мира моды сумма довольно скромная. Но сценарий был запущен, и на улице Вивьен закипела работа. Напряжение было невероятным, их обсуждали все вокруг. Отказаться от предложения LVMH, главного мецената от-кутюр, мирового лидера индустрии роскоши, означало примерно то же самое, что выйти в штормовое море на корабле без руля. Редакторы модных журналов падали в обморок.

Пригласительные билеты на шоу, которые рассылались важным гостям, сами по себе уже предвещали бурю. JPG, воплощенная ирония, написал на них чернилами от руки: «Я верю в вас и поэтому следую за вами». Это кодированное обращение школьника ко всем тем, кто сделал его королем двадцать лет назад, отражало его к ним глубокое доверие и привязанность и в то же время граничило с фамильярностью. Никто не мог остаться безучастным к такому доверительному обращению на флайере, ведь это было так необычно! Трудно было не понять истинного значения его слов, а именно: «Кто любит меня, тот меня поддержит!» Журналисты не хотели оставлять свое любимое дитя, особенно тогда, когда LVMH вытолкнуло на подиумы новых смутьянов, талантливых и дерзких Александра МакКуина и Джона Гальяно. Но Сюзи Менкес, яростная графоманка из «Геральд трибюн», царек первых полос, не оказывала ему поддержки. Журналистское сообщество жестоко, но снисходительно, как это ни странно звучит. Оставят ли старшего сынка, чудо-ребенка, маленького чертенка без помощи в этот важный для него момент?

Несмотря ни на что, болтовня не прекращалась. Как было не увидеть в этом кольце окружения определенную стратегию, почти военную? С вершины своих баррикад на площади Виктуар он заявлял: «Мой приход в Высокую моду был ответной реакцией. Очень бурной реакцией. На все старомодные коллекции, нуждающиеся в полной переделке. И против очень зрелищных коллекций, порождавших отношение, противоположное тому, что царило в восьмидесятые годы: люди стремились попасть на дефиле. Я считал, что эта ситуация совершенно не соответствует реальной работе». Более чем оригинальное заявление! Все очень убедительно говорило о том, что враг дефиле не перестает запускать лис в курятник. Человек, который не любил создавать волну, совершал все больше ложных движений. Ошибок? И это тоже. Одеяние от-кутюр, пестрое и гладкое, было смято и перекручено. Высечь «старомодных», начать трясти священную смоковницу, триумвират «Диор» – «Сен-Лоран» – «Шанель»? А что до «зрелищности», о которой он говорил, как не увидеть в этом намек на нового Маленького принца моды, гения и безумца, претендующего на эксцентричный престол, который до этого полноправно занимал Готье?

Он тоже пришел с улицы. Испанские корни, британское воспитание – Гальяно воплощал собой смешения культур и социальных классов. Богемный, рафинированный и всеми обожаемый, он был миникопией Готье, родственная ему дерзкая душа. Плебей, почитаемый аристократией, ураган Гальяно обрушился на планету. Во время своих показов этот тореро заставлял публику трепетать, словно она наблюдала корриду. Девяностые годы прошли под знаком Гальяно – яростные, мистические, языческие, блестящие и полные хаоса. Хаос вместо здравого смысла. Война против засилья черного в гардеробе, где отныне царил свет. Он добивался превосходства, шокируя, удивляя, устраивая скандалы и потрясая устои. В сущности, это метод Готье, но сюда добавилась некая визуальная перверсивность, какой простодушные восьмидесятые, несмотря на маску циничного хулиганства, знать не знали. На показах Готье царили смех и добродушный юмор. Гальяно же обладал довольно причудливым и странным восприятием комического. Он был мастером ситуаций too much, ему нравилось заставлять зрителей цепенеть и ужасаться, он устраивал то, что можно назвать гиперспектаклем. При этом – никакого стремления развлекать. Макияж его моделей напоминал раскраску диких племен, ритуальные татуировки, а сами показы походили на оперные шоу, в которых манекенщицы превращались в актеров треш-перформанса… Очарованная толпа чувствовала себя причастной к глобальным изменениям, новой эстетике шока, от которой бросает в озноб. Для того чтобы овладеть модой, «империей эфемерного», по словам Жиля Липовецки, нужно было стараться оставить как можно более глубокий след, обеспечить будущее каждой коллекции – притом, что век любой коллекции недолог, – найти место в вечности, а это сложная задача. Хуан Карлос Антонио Гальяно каждый сезон вступал в битву с Хроносом и побеждал. На подиуме появлялись княгини Лукреции, божественные клошары, аристократические чародейки, итальянки, индианки и африканки.

Спектакль? Балет? Ритуальная церемония? Кто мог определить точно? Если вы хотели успевать за ним, то следовало подробно изучить его учебник литературы, интересоваться тем, что происходило в Авиньоне и Байройте. Если имеешь дело с художником, культурные аллюзии неизбежны. Невежам с ним становится просто неинтересно. И для всех уже очевидно, что мода занимает свое место в культуре. Теперь это арена, на которой рождаются новые концепции и интеллектуальные модели. Родные земли, где мода была скромным и простым визуальным искусством, покинуты навсегда. Земное и конкретное в моде похоронено. Изменилось все, и теперь стилисты должны знать по крайней мере два языка. Это проще и с финансовой точки зрения (а как еще продать наряд?), и, с казалось бы, противоположной, культурной (как создать наряд, который требуется?). Билингвы Готье, Лакруа, Гальяно всегда подкрепляли эрудицией свое профессиональное умение кутюрье. Полиглот Лагерфельд (он владеет четырьмя языка-ми) коллекционирует живопись, мебель, автографы и редкие книжные издания. Перемены стали необратимыми. Произошла бархатная революция, которая была очевидна только избранным. Мода всегда была онтологически связана с философией. Это строгое определение, подразумевающее усилия и труд, по сути своей противоречит постоянной фривольности, легкой и талантливой, с которой те, кто создавал моду и давал ей определения, общались с миром. Нужно было подобрать легкие синонимы к тяжеловесным понятиям «размышлять», «анализировать», «вырабатывать идеи». Не говорите, что модельеры изучают и препарируют энциклопедию моды, потому что многие считают их невеждами, и, по большому счету, их это устраивает.

Интеллект и элегантность всегда были противоположностями, так считается уже очень давно. Ролан Барт смотрел глубже. В 1963 году в книге «Система моды» суть этой проблемы он объяснил так: «Мода не может быть серьезной буквально, это противоречило бы здравому смыслу, к которому она принципиально почтительна и который обычно полагает деятельность Моды праздными мелочами; однако она не может быть также ироничной, ставя под вопрос собственную суть. […] Впрочем, вполне возможно, что совмещение серьезности и суетности, на чем основана риторика Моды, просто-напросто воспроизводит на уровне одежды мифическую ситуацию Женщины в западной цивилизации – существа возвышенного и ребячливого одновременно». Более сорока лет спустя это заключение остается безупречным. Важная деталь: мода позволяет себе иронию, не ставя под вопрос свою истинную суть. И более того, Готье семидесятых, мастер самоиронии, открыл путь мрачному комедианту – Гальяно девяностых.