Мужчина на грани нервного срыва

Пятьдесят лет. Круглая дата. Жан-Поль уже немного прибавил в весе. Его называют весельчаком и мальчишкой. Время округляться еще не пришло. У него еще есть на это пять лет, но в мире моды вечность длится всего полгода. Говоря иначе, год считается за два, и люди могут постареть всего за сезон. Это очень важные десять лет, человек ощущает себя так, словно внутри у него бушует цунами. На языке социологии это называется КСВ – кризис среднего возраста. Жан-Поль облачил свой КСВ в тенниски, черные рубашки и темно-синие джинсы и надел на него школьный рюкзак. Тельняшки «мальчишки-хулигана» были отправлены в шкаф. Платиновые виски уже слегка припудрило серебром, а в правом ухе иронически поблескивали пять золотых точек. Мудрый ребенок понемногу учился скрывать все фантазии глубоко в себе.

Кристиан Диор, строгий Арлекин, пользующийся успехом и всеобщим почитанием, прятал сумасшедший характер и безумные порывы под сдержанными темными костюмами. Он работал в ателье в белой блузе фармацевта и создал для публики образ респектабельного аккуратного банкира. В сорок лет Диор выглядел так, словно ему уже исполнилось шестьдесят. Он стремительно обгонял свои годы, и его жизнь летела со скоростью ракеты. Уже в декабре 1946 года особняк на улице Монтень открыл свои двери для посетителей.

Кристиану шел всего сорок второй год, когда он взбудоражил моду стилем new look и открыл ателье от-кутюр по всему миру от Мексики до Кубы и от Канады до Чили, – и после этого о нем стали писать во всех новостях. Именно этого любезного полноватого человека средних лет будущая королева Елизавета попросила провести сверхсекретный частный показ в посольстве Франции в Лондоне. Америка уже тоже сгорала от нетерпения. Два года спустя, в 1948 году, Диор открыл двери своего серебристого Трианона на Пятой авеню в Нью-Йорке. Такая стремительность изумляет. Готье тоже был мастером «нового облика», ставшим в течение пятнадцати лет автором новых завораживающих образов, при этом в каждую его коллекцию входило по крайней мере двести моделей одежды! Итог? Изобретатель «премьер». Начиная с 1981 года он не останавливался. Использовал перфорированную кожу, которой обтягивали автомобильные сиденья, при создании коллекции «Хай-тек»; пародировал костюмы «Шанель», делая модели из клетчатого коврового плюша… Благодаря ему готовое платье и декоративность стали единым понятием, получилось что-то вроде FIAC от моды. Двумя годами позже он представил коллекцию «Дадаизм»: платья, брюки, юбки, которые, казалось, вот-вот спадут с плеч или соскользнут с бедер. Струящиеся одежды, скроенные по принципу обмана зрения, при котором верхняя часть костюма фиксирует на фигуре нижнюю часть, позволяя на миг увидеть белье. Готье-провокатор гениально играет с материалами и формами: вечерние платья из латекса, дешевого материала секс-шопов. Каждый стандарт и стереотип он выворачивает наизнанку. Его женские образы словно сотканы из лоскутного одеяла: открытый на груди кардиган, с рукавами от твидового пиджака, и лосины из лайкры. Он трансформирует классические силуэты, импровизирует с военной формой и матросским костюмом, делая их частью женского гардероба, одновременно наслаждаясь практичностью кринолинов. В девятнадцатом веке металлические каркасы, на которые натягивались юбки, заменили жесткие кринолины, которые не менее эффективно обеспечивали объем наряду. Готье вернулся к каркасу и платьям на шнуровке, бесконечно вращаясь внутри этого метафорического круга, повторяя мотив кринолина и нижних юбок и создавая все новые шедевры от-кутюр.

И вдруг разразился кризис. Вначале личный. Поскольку до этого ему все удавалось, никто сразу не заметил, как wonderboy ушел в тень. «Это были годы, когда он снова искал себя, – говорит Айтиз. – Он изменил стиль, стал задумчивым, нервным, замкнулся в себе. Вновь вернулась прежняя робость. Он ужасно страдал от отсутствия Франсиса». Своенравный чудной Франсис, умевший и знавший все, влюбленный управляющий… Жан-Полю жестоко не хватало этого странного Томаса Крауна, в любой момент готового войти в образ молодого энергичного работника и отправиться в банк просить денег для развития общества. «Я не знаю, как ему это удавалось, но деньги всегда давали, – рассказывает восхищенная Анна. – Он возвращался из своих загадочных походов, светясь хитрой улыбкой человека, который выиграл по-крупному!» Жан-Поль умолял кузину Эвелин приехать к нему и работать вместе с ним. Она развелась со своим сомнительным мачо, жила одна и поэтому все-таки согласилась погрузиться в растленный мир моды.

Ему требовалась любовь, нежность, Готье, как и все, кто погружается в отчаяние, стал повторять, что ничего больше не хочет и собирается все остановить. Что может получиться без Франсиса? «Я так мечтал об этой работе, и он был моей опорой, поддержкой, моим двигателем, – рассказывает Жан-Поль. – Это была мечта на двоих. Только он мог мне сказать: “Эта курточка никакущая, ты что-то потерялся”. Только он критиковал меня. Он имел вкус. Конечно, у него бывали нехорошие моменты, когда он впадал в ярость, но уже через минуту мы покатывались со смеху. Даже когда ругался, он все говорил правильно и так справедливо! В нашей паре он был интеллектуалом, он все анализировал, обдумывал, делал разумные выводы, формулировал цели, я этого совершенно не умел. Я скорее эдакий импрессионист, ориентируюсь в основном на субъективные ощущения. Мы дополняли друг друга. Он умел быть взрослее меня, проще и спокойнее. И его все интересовало, захватывало: политика, образование, романы, электроника. Я компьютером даже пользоваться толком не умел, а Франсис его разбирал, что-то там монтировал, разве что не заставлял компьютер говорить! Я восхищался его умом!»

Сотню раз он хотел отойти от дел, несмотря на вселенское увлечение Мадонной, все нараставшую популярность своей марки и триумфальный успех изобретенных им парфюмов. На программке показа, посвященного уходу любимого человека, он написал: «Один плюс один равно один». Жалобная эпитафия, последнее любовное письмо… И все-таки он не останавливался, талант его все оттачивался. В эти годы его внимательный взгляд выхватывал из жизни всё новые образы: татуировки, пирсинг, возрождение панковского движения… Как всегда, он обгонял свое время, настоящий Спиди Гонзалес, гениально улавливающий тенденции! Он держал восьмидесятые годы в заложниках, а девяностые отплатили ему за это слезами. Вокруг шла настоящая война. Голливуд одну за другой предавал забвению своих звезд – Грету Гарбо, Аву Гарднер, Риту Хейворт, Марлен Дитрих, Одри Хепберн, Джин Келли. Новых богинь звали Шэрон Стоун («Основной инстинкт» провозгласил воцарение стиля «порношик») и Селин Дион (звонкоголосая канадка составила конкуренцию самой Мадонне). Умерла Маргерит Дюрас, а вскоре за ней последовал и ее друг Франсуа Миттеран. Джанни Версаче был убит в своем «дворце» в Майами. Открывалась новая страница. В Каннах наделали шуму фильмы «Криминальное чтиво» Квентина Тарантино и «Андеграунд» Эмира Кустурицы, став манифестами нового времени. Для того чтобы выжить, Жан-Поль естественным образом делал то, что делают все единственные дети своих родителей, когда становятся сиротами или вдовцами: он искал семью, пытался создать иллюзию родственных связей – ему это было необходимо, чтобы хоть как-то восполнить потерю.

На материнскую роль лучше всего подходила Доминик Эмшвиллер, второй человек в компании «Готье». Каждый вечер она «пеленала» свое чудо – окружала его заботой, избавляла от всех административных забот. Неотразимый Танел, модель и соратник, доверенное лицо и веселый приятель, и Дональд, с которым все начиналось в Аркёй, занимали положение братьев. Старшими сестрами по умолчанию были Айтиз, Анна и Фредерик – всегда готовые утереть слезы, устроить обед, помогать во время примерок. Важное, «эдипово», место отца пустовало. Карден был всего лишь дружелюбным учителем – а кто еще мог претендовать на эту роль?

Но вот на улице Фобур-Сент-Оноре появился ангел-хранитель. Жан-Луи Дюма, предприимчивый человек шестидесяти лет, возглавлявший перешедший ему по наследству дом моды, образец традиционной роскоши, любитель лошадей и шикарной жизни, втайне наблюдал – кто бы мог в это поверить! – за тернистым путем харизматичного оригинала. Жан-Поль Готье вскоре стал… приемным сыном «Эрмес».

Тем временем в его работе уже кое-что изменилось стилистически, проявились первые признаки взросления. Вместо того чтобы и дальше изменять, трансформировать, искажать и перерабатывать предметы и одежду, этот весельчак в конце концов просто поменял направление. Признание, какое он заслужил за двадцать лет, патетические эпитеты и дифирамбы – этого уже было недостаточно, он хотел другого. Всего по первому классу. Реклама лейбла, титулы, значок «кутюр» ручной работы, все в должной форме. И тем хуже для тех, кто посмеивается, потому что главное было впереди. Желание получить медаль, знак отличия, какой-нибудь диплом – это ли не признак наступающей старости? Зависит от ситуации. Есть время для философии «less is more», и есть время, когда требуется все больше. Зрелость требовала от Жан-Поля преодолеть единственное препятствие, броситься в мир моды, которую называют «высокой», невзирая на то, что «низкого» в этом мире он и не делал.

Он имел власть, но у него не было ее атрибутов. Он хотел править, имея все привилегии и знаки отличия, принимать клятвы верности. Войти в закрытый клуб великих кутюрье означало для него выйти из кризиса. Все были удивлены. Естественным образом он противопоставлял себя Высокой моде, однако направление его движения уже изменилось, и оно не значилось на картах «Мишлен». На все ее указы этот разгильдяй отвечал «нет». Еще немного, и можно было бы сказать, что он пародировал ее, насмехался над ее напыщенностью в своих хулиганских дефиле, рисуя у нее под носом граффити Гавроша, устраивая парады жандармов в униформах с кружевами. Он выработал своего рода «контрэдипальный» образ мальчишки, который, как пришлось бы признать измученному психотерапевту, преодолел комплекс, считавшийся главным барьером в процессе взросления ребенка. Короче говоря, в его случае «мать» не ставили на пьедестал и не желали соблазнить ее. Скорее наоборот. Но слишком явственное отторжение обычно скрывает тайное обожание. Долго подавляемая любовь к «королеве-матери», Высокой моде, снова охватила бунтаря.

«Я отдаю себе отчет в том, что есть люди, для которых это все что-то значит, – признается он. – Для меня в каком-то смысле тоже, потому что я хотел этих перемен. Я хотел создать коллекцию от-кутюр, и не для себя, а для другого модного дома. Я думал о “Диоре”, и для меня этот вопрос еще не закрыт. Но получилось иначе. Потом месье Арно захотел увидеться со мной в связи с “Живанши”! Я отказался, упирая на то, что предпочитаю работать с домом, который меня вдохновляет. Эта работа требовала больших затрат времени, а все мысли были заняты домом “Диор”. Я даже ответил ему так: “Если от одного лишь названия модного дома голова не идет кругом и оно не заставляет меня погружаться в фантазии, я не буду работать там, я лучше создам Дом мечтаний сам!”».