По-моему, один Задирака умеет с такой скорости подтормозить плавно, мягко и в то же время мгновенно. Короб «уазика» только покачался немного на рессорах и замер. Я открыл дверцу, выскочил и галантно подал руку Рите. Чинно вышел следователь, за ним с облегчением вывалился наш «халдей», отирая взмокший лоб платком. «Когда я лечу в самолете или еду с Задиракой, я вспоминаю о Боге», – объяснил как-то Халецкий. Сейчас, в присутствии Риты, он как-то подтянулся и шуткует чаще обычного.

– Приступаем к раскрытию преступления века! – заявляет он, поблескивая стеклышками пенсне.

Обычно я ввязываюсь в дискуссию, но сейчас спорить не хотелось, я сказал только:

– Значительность преступления определяется не только характером содеянного, но и личностью потерпевшего, – и посмотрел на Риту.

А она как раз и уставилась на личность потерпевшего, который встречал нас у подъезда своего дома. Собственно говоря, всякий владелец телевизора давно знаком с этим сильным, выразительным лицом, на котором выделяется мужественный, немного удлиненный нос, – сколько раз мы слышали взволнованный голос Николая Озерова: «Вот он, один из главных форвардов нашей ледовой дружины, девятикратный чемпион мира…» и т. д., пока камера показывала нашего будущего потерпевшего крупным планом. А теперь мы его видели не на экране, а «живого», в застиранном, пузырящемся на коленях олимпийском костюмчике, в кедах и без клюшки. И вполне понятно, что Рита так на него смотрела, мне и самому было интересно с ним познакомиться.

– Как они уловчились, козлы! – сказал Алексеев, не теряя времени на протокольные церемонии. – Машина под окном стоит, эт-та надо же! Мне бабку ехать встречать, главное дело…

И на лице его не было скорби, а только безмерное удивление ловкости «козлов» да озабоченность – как же бабку встретить без двери?

Мы подошли к его машине – без двери она выглядела как-то ущербно, жалко. Пока Халецкий принялся разбирать свой криминалистический чемоданчик, мы строили версии, что, как известно, предшествует всякому научно обоснованному поиску. Один лишь Юра Одинцов, наш кинолог, «выгуляв» Юнгара, бездумно окунулся в работу: дал что-то ему понюхать, и тот немедленно взял след. Юра так нам и крикнул: «Взя-ал!» – и бросился за псом, который с визгом промчался метров семь и вдруг встал как вкопанный, описал несколько кругов вокруг самого себя и, жалостно виляя хвостом, зафыркал громко – след явно и окончательно исчез, будто тот, кто его оставил, взлетел в воздух. Но Юра тут же приземлил мое фантастическое предположение.

– Преступник сел здесь в машину, – сказал он, достал из верхнего кармана частую расчесочку и стал обихаживать густые рыжие усы, которые отпустил совсем недавно, а теперь берег и холил, как всякую новую вещь.

– С этой идеей, пожалуй, стоит согласиться, – серьезно сказал Халецкий. – Автомобильные двери суть бремена тяжелые и неудобоносимые…

Рита засмеялась, и я с завистью посмотрел на Халецкого. Потому что стоило мне подумать о том, что с Ритой надо вести себя как можно естественнее, и меня сразу застопорило, точно в былые школьные времена, когда я мог выкинуть – ей на погляд – любой фортель, но молвить человеческое слово был не в силах совершенно. Все же я напрягся и сказал рассудительно:

– Пешеходу эта дверь ни к чему. Конечно, ее увез автомобилист.

Халецкий отошел немного и принялся щелкать своим «Контаксом», снимая место происшествия по правилам судебной фотографии; следователь, присев на корточки, осматривал стойку двери, а я связался с Григорием Иванычем. «Не все пока ответили, соберу – я тебя вызову», – пообещал Севергин и отключился; видно, был занят чем-то поважнее. Я подошел к Алексееву и спросил его:

– А не мог пошутить кто-нибудь из ваших знакомых?

Алексеев вздернул тоненькие белые брови:

– В смысле?… Это как то есть?

– Ну, бывает, начудят – для смеха. На юморе, так сказать.

– Ничего юмор… – сказал Алексеев и с интересом посмотрел на свой жилистый кулак. – Со мной эти шутки плохие… Не-е, быть не может… – и покачал сурово головой.

И я сразу поверил, что этого не может быть, и версию о шутке снял с повестки дня. Задумался. Рита с сочувствием посмотрела на меня:

– Ты попробуй рассуждать логически, – предложила она.

– Я это и делаю. Значит, первый ход – с машин воруют не то, что дорого, а то, что трудно достать. Как правило, во всяком случае.

– Ну да, – вмешался Алексеев. – Приемник не тронули, запаску оставили – они в пять раз дороже двери!

– То, что двери в дефиците, мы уже установили: ни в магазине, ни на станциях обслуживания их нет. Дальше – варианты: у кого-то старая машина, дверь сгнила, и он решил подновить ее за ваш счет.

– Так, – загнул палец на руке Алексеев.

– Машина попала в аварию, другие детали владелец отыскал, а дверь не нашел…

– Или просто одну дверь помял, так часто бывает, – уверенно сообщил Алексеев.

Для Риты наше занятие было чем-то вроде игры, и она охотно в нее включилась:

– По-моему, первый вариант отпадает: если машина состарилась, то не сразу же! Владельцы, я знаю, подкупают запчасти исподволь, не так уж оно припекает, чтобы по ночам рвать двери с чужих автомобилей.

– Верно, – одобрил Алексеев. – Скорее всего – авария.

– Аварии мы проверяем через ГАИ, – сказал я. – Там регистрируют их все, даже мелкие, потому что без справки ГАИ ни одна мастерская не станет ремонтировать битую машину.

– Судя по той поворотливости, с которой этот… прикарманил вашу дверь, – засмеялась Рита, – он в услугах мастерских не больно-то нуждается… Насколько я помню по своему «Запорожцу», поставить дверь еще легче, чем снять?

Алексеев почесал в затылке, подумал, потом сказал:

– В общем, чует мое сердце, история эта… с дверью – долгая. Надо, пока суть да дело, новую доставать. Эх! – И он сердито махнул рукой.

– В этом вопросе товарищ… – Рита выразительно посмотрела на меня, – кажется, сможет вам помочь, а, Стас?

– Кажется, сможем, – кивнул я. – Вот вам телефончик – это трест автотехобслуживания. Мне там обещали, в виде исключения.

Алексеев с благодарностью посмотрел на Риту и принялся записывать номер. Из кабины «уазика» высунулся Задирака и замахал мне:

– Севергин на проводе!..

Я побежал к машине, Алексеев крикнул мне вслед:

– Эй, товарищ, а как ваша фамилия?

– Тихонов! – И влез в кабину.

Через динамик в машину вливался беспорядочный шум «малого» эфира: какое-то шипенье, возгласы, вопросы и ответы дежурных, заунывно мурлыкала близкая помеха, видимо технического свойства.

– Слушаю, Григорий Иваныч, – сказал я. – Тихонов.

– Значит, так, Стас. Люди проверили – с автостанциями туго: человек обращается, дверей на станции нет – он и уходит, заявку не пишет. Но несколько заявок собрали. Наиболее упорных, так сказать…

– А в ГАИ?

– Тут все на учете. Зарегистрировано за две недели двадцать аварий, в которых участвовали, так сказать, двери. В том числе семь частников, государственные машины я брать не стал.

– Все «двадцатьчетверки»? – на всякий случай спросил я.

– Само собой. У вас там что-нибудь видно?

– Да ничего особенного, собака не взяла, пальчики Халецкий снял на всякий случай, следователь дворника спрашивает, не видел ли чего подозрительного ночью.

– И что?

– Похоже, ничего пока. Григорий Иваныч, мы, наверное, закругляться будем – здесь, на месте, только время теряем. Запроси, пожалуйста, по отделениям, где эти самые частники прописаны, – пусть узнают, кто починил, кто нет…

– Уже запросил. Один из них живет на Второй Песчаной, семь, – это рядом с вами. Запиши номер машины. На остальных ответа еще не дали.

– И то хорошо… Я пока подскочу к этому, а ты дождешься остальных сообщений. Как его кличут?

– Форматок Василий Гаврилович.

– Понял. Поехал. Отбой.

Динамик прохрипел что-то маловразумительное и отключился, а я позвал Риту в машину, и мы покатили на 2-ю Песчаную.

Владельца побитой «Волги» мне разыскивать не пришлось – человечек в берете и кожаной куртке стоял рядом со своей машиной во дворе дома и сосредоточенно взирал на то, как дюжий мужчина в замасленном комбинезоне, заросший до ушей дикой черной щетиной, правил изуродованное крыло: подсунув железную болванку снизу, он намазал солидолом полированную поверхность крыла и несильно постукивал деревянной киянкой по вмятине. Передняя левая дверь была в устрашающем состоянии – смятая в гармошку, с большой рваной раной в середине.

Мы с Ритой подошли поближе, в позе праздношатающихся посмотрели на машину, потом я спросил у хозяина:

– А что ж вы с дверью-то делать будете? Ишь, как раскурочена!

Хозяин уныло покачал головой:

– Что делать буду? Буду делать… В магазине их три месяца нет. Вон умелец мой, – он кивнул на жестянщика. – Выправим, говорит, как миленькую, разрыв заварим, напылим, зашпаклюем, загрунтуем, покрасим – будет как новая… – И тяжело, горько вздохнул, глядя, как под не очень ловкими руками «умельца» на крыле вместо старой вмятины рядами появляются небольшие новые.

Я сочувственно поцокал языком, и мы с Ритой направились на улицу, где оставили «уазик». Задирака сказал:

– Григорий Иваныч еще два адреса подбросил. Один на Пироговке, другой неподалеку, на Живописной улице, четырнадцать.

Просквозив вдоль берега Москвы-реки и обогнув зеленый еще парк, мы выскочили на Живописную, 14. В квартире 23-й мы узнали у древней бабушки, матери инженера Волченкова, владельца побитой «Волги», что сразу после аварии ее сынок поставил машину в гараж и убыл в командировку, приедет через две-три недели, тогда и займется ремонтом.

– Что, поедем на Пироговку? – спросил Задирака деловито.

– Да нет, надо вернуться к месту происшествия, забрать группу – они уже наверняка все закончили. А там решим, как быть дальше.

Машина рванулась к Ленинградскому шоссе, и почти одновременно в динамике зазвучал Григорий Иваныч:

– «Сетунь», «Сетунь», я «Байкал»!.. «Сетунь»!..

– Слушаю, Григорий Иваныч, я «Сетунь», я «Сетунь»…

– Имеем остальные четыре адреса. Согласно проверке, в двух адресах машины стоят без движения, как были, понял?

– Понял, Григорий Иваныч, говорите…

– В двух адресах – сделали. Первый – Старопетровский проезд, восемнадцать, Лузгин Василий Васильевич. Второй – Куйбышевский район, Бойцовая улица, двадцать три, Хапчевский Ефим Маркович. Записал?

– Записал. Мы сейчас за ребятами вернемся, а оттуда, если ничего у вас не случится, на Старопетровский проскочим. Во-первых, ближе отсюда, во-вторых, я думаю, больше вероятности – вряд ли они на другой конец города за дверью ездили.

– Резонно. – сказал Григорий Иваныч. – Действуй.

Минут через десять, уже с опергруппой в кабине, мы остановились около нового лагутенковского пятиэтажного строения в Старопетровском проезде. Пенсионер Лузгин был, к счастью, дома.

– Василий Васильевич, вы, говорят, в аварии побывали?

– Было дело, да обошлось, – бодро сказал Лузгин. – Главное дело, выехал я за линию «стоп» еще на зеленый, а впереди самосвал замешкал. Желтый дают, потом красный. Я, конечно, не слишком тут проворно действовал, но…

– Нам обстоятельства известны, – покривил я душой, понимая, что иначе последует автолюбительский рассказ минут на двести. – Что с машиной вашей, починили?

– А то как же! – гордо воскликнул Василий Васильевич. – У меня тут по соседству в гараже такой профессор работает! За два дня все сделал, как не было…

– Посмотреть можно?

– С удовольствием! – Лузгин набросил на плечи плащ, с готовностью повел нас к гаражу. – Конечно, ремонт подороже обошелся, чем страховку получу, но уж зато, как говорится, дорого, да мило…

Он отомкнул ворота старенького железного гаража – внутри стояла синяя «Волга», левая передняя дверь ее была загрунтована, подготовлена к окраске.

– Дверь в магазине брали? – спросил я.

– Как же, приготовили вам в магазине! – отозвался Лузгин. – Петька и притащил…

– И давно?

– Сегодня утром! У них в гараже машину списали, аварийную. Ну, чем добру в металлолом идти, лучше в дело – так, нет? Он и огрунтовал ее, и поставил быстренько – все путем.

Откуда-то у меня из-за плеча вынырнул Халецкий, колупнул ногтем грунтовку двери и спросил озабоченно:

– А старая краска поверх новой не вылезет? Это ведь дело серьезное: покрасишь красной по старой зеленой, а через неделю пошли разводы…

– Не должна… – задумался Лузгин. – Старая – серая была, такая серо-стальная, знаете?

– Ах, серо-стальная! – успокоился Халецкий и подмигнул мне. – Тогда другое дело…

Машина Алексеева была выкрашена серо-стальной краской, и нам теперь только оставалось попросить Василия Васильевича проводить нас к своему «профессору». Остальное было делом техники, и мы могли с чистой совестью удалиться – местные сыщики закончат расследование уже в деталях, а нас ждут бесчисленные дела большого города, в которых мы, если повезет, еще сгодимся.