1

Ты – она. Она – ты. Ты – Иссун. Помнишь? Та женщина, у которой погиб сын.

Ты – ороген, прожившая в крохотном городке Тиримо десять лет. Только трое знают, кто ты такая, и двоим из них ты дала жизнь.

Что же. Теперь остался один.

Последние десять лет ты жила самой обычной жизнью, насколько могла. Ты приехала в Тиримо из другого места – местным жителям на самом деле все равно, откуда и почему. Поскольку ты была явно хорошо образована, ты стала учительницей в местных яслях для детей от десяти до тринадцати лет. Ты не самый лучший, но и не худший учитель, дети забывают тебя, когда уезжают, но они учатся. Мясник знает твое имя, поскольку ему нравится с тобой заигрывать. Пекарь – нет, поскольку ты тихая женщина и поскольку он, как и все в городе, знает, что ты жена Джиджи. Джиджа родился и вырос в Тиримо, он камнерезчик из функционал-касты Стойкость, все знают и любят его, а заодно и тебя. Он передний план картины твоей жизни. Ты – фон. И тебе это по вкусу.

Ты мать двоих детей, из которых один мертв, а другая пропала. Может, и она мертва. Ты обнаружила это, вернувшись как-то раз домой после работы. Дом пуст, слишком тих, на полу маленькое тельце, все в крови и синяках.

И ты… закрылась. Ты не должна была. Это чересчур, не правда ли? Слишком. Ты многое пережила, ты очень сильная, но есть пределы и твоему терпению.

До того как к тебе пришли, прошло два дня.

Ты провела их в доме рядом со своим мертвым сыном. Ты вставала, ходила в туалет, ела что-то из холодного погреба, пила воду из-под крана. Все это ты могла делать автоматически, не задумываясь. Потом ты возвращалась к телу Уке.

(В одну из таких отлучек ты принесла ему одеяло. Накрыла его до разбитого подбородка. Привычка. Паровые насосы перестали грохотать, в доме стало холодно. Подхватит что-нибудь.)

В конце следующего дня кто-то стучится в дверь. Ты не встаешь, чтобы открыть. Это потребовало бы от тебя подумать, кто это и открывать ли ему. Такие мысли заставят тебя подумать и о трупе сына под одеялом, и о том, зачем тебе открывать дверь. Ты пропускаешь стук мимо ушей.

Кто-то колотит в стекло в передней комнате. Настойчиво. Ты и это игнорируешь.

Наконец, кто-то разбивает стекло в задней двери дома. Ты слышишь шаги в коридоре между комнатами Уке и Нэссун, твоей дочери.

(Нэссун, твоя дочь.)

Шаги останавливаются на пороге каморки.

– Иссун?

Ты знаешь этот голос. Молодой, мужской. Знакомый и знакомо утешительный. Лерна, сын Макенбы с нижней дороги, который уехал на несколько лет и вернулся врачом. Он уже не мальчик, уже некоторое время не мальчик, и ты напоминаешь себе, что пора считать его мужчиной.

О-о-о, мысли. Ты осторожно прекращаешь думать.

Он ахает, и твоя кожа дрожит от его ужаса, когда он подходит поближе и видит Уке. Что замечательно, он не вскрикивает. Не прикасается к тебе, хотя обходит тело Уке с другой стороны и внимательно смотрит на тебя. Пытается понять, что творится у тебя внутри? Ничего, ничего. Затем он приподнимает одеяло, чтобы лучше увидеть тело Уке. Ничего, ничего. Он снова натягивает одеяло, на сей раз на лицо твоего сына.

– Он так не любит, – говоришь ты. Это первые твои слова за два дня. Странное ощущение. – Он боится темноты.

После секундного молчания Лерна снова открывает лицо Уке, но лишь до глаз.

– Спасибо, – говоришь ты.

Лерна кивает.

– Ты спала?

– Нет.

Лерна обходит тело и берет тебя за руку, поднимает тебя. Он ласков, но руки его тверды, и он не отступает, когда ты поначалу не движешься. Чуть больше непреклонного усилия, и тебе остается только встать или упасть. Он оставляет этот выбор тебе. Ты встаешь. Затем с той же ласковой твердостью он ведет тебя к передней двери.

– Можешь поспать у меня, – говорит он.

Ты не хочешь думать, так что не говоришь, что у тебя есть собственная хорошая постель, спасибо. И не заявляешь, что с тобой все в порядке и его помощь тебе не нужна, что неправда. Он выводит тебя наружу и ведет вниз по кварталу, постоянно держа тебя за локоть. На улицу выходят несколько человек. Некоторые подходят к вам и говорят что-то, на что отвечает Лерна, ты толком ничего не слышишь. Их слова сливаются в гул, который ты не пытаешься понять. Вместо тебя с ними говорит Лерна, и ты была бы ему благодарна, если бы тебе не было все равно.

Он приводит тебя к себе в дом, пропахший травами, химикатами и книгами, и укладывает тебя в длинную постель, на которой развалился толстый серый кот. Кот пододвигается, чтобы дать тебе улечься, затем укладывается тебе под бок. Тебя бы это утешило, если бы его тепло и вес не напоминали тебе об Уке, когда тот спит с тобой.

Спал. Нет, перемена времени глагола требует мысли.

Спит.

– Поспи, – говорит Лерна, и этому легко подчиниться.

Ты спишь долго. В какой-то момент ты просыпаешься. Лерна поставил на подносе рядом с твоей постелью еду: прозрачный бульон, нарезанные фрукты и чашку чая – все давно остыло до комнатной температуры. Ты ешь и пьешь, потом идешь в ванную. Унитаз не смывает. Рядом стоит ведро с водой. Наверняка Лерна поставил его именно для этого. Ты гадаешь над этим, затем ощущаешь неизбежность мысли и гонишь, гонишь, гонишь ее, чтобы остаться в мягком тепле бездумья. Ты сливаешь воду из ведра, закрываешь крышку унитаза и возвращаешься в постель.

Во сне ты оказываешься в комнате, когда Джиджа делает это. Они с Уке такие, какими ты видела их в последний раз, – Джиджа смеется, держа Уке на колене, играя с ним в «землетрясение». Мальчик смеется, обхватывает колено ногами и машет руками, чтобы удержать равновесие. Затем Джиджа вдруг перестает смеяться, встает, сбрасывает Уке на пол и начинает бить его ногами. Ты знаешь, что это было не так. Ты видела отпечатки кулака Джиджи – синяк с четырьмя параллельными полосами – на животе и лице Уке. Во сне Джиджа бьет его ногами, потому что сны лишены логики.

Уке продолжает смеяться и размахивать руками, словно игра продолжается, хотя его лицо в крови.

Ты просыпаешься с криком, который переходит в неудержимые рыдания. Входит Лерна, пытается что-то сказать, обнять тебя, в конце концов, заваривает тебе крепкий, омерзительный на вкус чай. Ты снова засыпаешь.

– На севере что-то случилось, – говорит тебе Лерна.

Ты сидишь на краю постели. Он – в кресле напротив тебя. Ты пьешь очередную чашку мерзкого чая, голова болит хуже чем с похмелья. Ночь, но в комнате полумрак. Лерна зажег лишь половину светильников. Впервые ты замечаешь странный запах в воздухе, который не может полностью замаскировать дымок светильника – сернистый, острый и едкий. Запах висел в воздухе весь день, постепенно усиливаясь. Хуже всего на улице, говорит Лерна.

– Дорога возле города два дня была забита людьми, идущими оттуда. – Лерна вздыхает и трет лицо. Он на пятнадцать лет моложе тебя, но такого уже не скажешь. Его волосы от природы серые, как у многих чебаки, но старше делают его залегшие на лице складки. И еще темные круги под глазами. – Что-то вроде землетрясения. Большое, пару дней назад. Мы-то ничего не ощутили, но вот Суме… – Суме через долину, в дне пути верхом. – Весь город… – Он мотает головой.

Ты киваешь, но ты и так все это знаешь или по крайней мере догадываешься. Два дня назад, когда ты сидела в своей норке и смотрела на останки своего ребенка, что-то пришло в город – судорога земли была такой, что ты никогда ничего подобного не сэссила. Слово «землетрясение» тут явно не подходит. Что бы там ни было, оно обрушило бы дом на тело Уке, потому ты что-то поставила на его пути – какой-то волнолом, составленный из твоей сфокусированной воли и небольшого количества кинетической энергии, позаимствованной у самой волны. Это не требовало мысли, такое и новорожденный способен сделать, хотя, наверное, не настолько аккуратно. Волна разделилась и обтекла долину, затем продолжила путь.

Лерна облизывает губы. Смотрит на тебя, потом отводит взгляд. Он тот, кто, помимо твоих детей, знает, кто ты есть. Некоторое время уже знает, но впервые увидел реальность этого. Но об этом ты тоже не способна думать.

– Раск не впускает и не выпускает никого. – Раск – это Раск Инноватор Тиримо, избранный глава города. – Пока еще это не полномасштабный карантин, как он говорит, но я собирался пойти в Суме, посмотреть, не можем ли мы чем-то помочь. Раск сказал «нет» и направил чертовых копателей на стену на подмогу Опорам, пока разведчики не вернутся. Велел им в особенности не выпускать меня. – Лерна стискивает кулаки, на лице его горечь. – На имперском тракте много людей. Многие больны, ранены. А этот вонючий ублюдок не хочет позволить мне помочь!

– В первую очередь ворота, – шепчешь ты. Это хрип. Ты много кричала после того сна о Джидже.

– Что?

Ты отпиваешь еще чая, чтобы не так першило в горле.

– Предание камня.

Лерна в упор смотрит на тебя. Он знает эти строки – все дети учат это в яслях. Все вырастают на сказках у костра о камнелористах и мудрых геоместах, которые предупреждали неверующих, когда проявлялись знамения, но их не слушали, и которые спасали людей, когда Предание подтверждалось.

– Думаешь, дошло до этого? – тяжело произносит он. – Огонь подземный, Иссун, неужели ты серьезно?

Ты серьезно. Дошло до этого. Но ты понимаешь, что он не поверит тебе, если ты попытаешься объяснить, так что просто качаешь головой.

Повисает болезненная, мучительная тишина. После долгого молчания Лерна осторожно произносит:

– Я принес Уке. Он в больнице… в холодильном ящике. Я позабочусь о… приготовлениях.

Ты медленно киваешь.

После некоторой заминки он говорит:

– Это сделал Джиджа?

Ты снова киваешь.

– Ты… ты его видела?

– Я пришла домой из яслей.

– О.

Опять неловкая пауза.

– Говорят, ты пропустила один день, перед землетрясением. Пришлось отправить детей домой, не нашли замены. Никто не знал, заболела ты и осталась дома, или что еще.

Что же. Вероятно, ты уволена. Лерна делает глубокий вздох, выдыхает. Ты почти готова.

– Землетрясение не коснулось нас, Иссун. Оно обошло город. Повалило несколько деревьев, и еще рухнула скала у ручья.

Ручей в самом северном конце долины, где никто не заметил, как исходит паром халцедоновая жеода.

– Все в городе и вокруг него в порядке. Почти идеальная окружность. Четкая.

Было время, когда ты скрывала бы такое. У тебя был повод – жизнь, которую ты защищала.

– Это сделала я, – говоришь ты.

Лерна стискивает челюсти, но кивает.

– Я никогда никому не говорил. – Он мнется. – Что ты… ороген.

Он так вежлив и правилен. Ты слышала куда более неприличные определения того, чем ты являешься. Он тоже, но он никогда бы так не сказал. Да и Джиджа, когда кто-то беспечно бросал «рогга» в его присутствии. «Не желаю, чтобы дети такое слышали», – говорил он…

Накрывает быстро. Ты складываешься пополам в приступе сухой рвоты. Лерна вскакивает, хватает что под руку подвернулось – утку, которая тебе не была нужна. Но ничто не извергается из твоего желудка, и через мгновение позывы прекращаются. Ты делаешь осторожный вдох, затем другой. Лерна молча протягивает тебе стакан воды. Ты отвергаешь было его, затем передумываешь. В твоем рту вкус желчи.

– Это не я, – говоришь ты в конце концов. Он хмурится в замешательстве, думая, что ты все еще говоришь о землетрясении. – Джиджа. Он так и не узнал обо мне. – Ты думаешь. Ты не должна думать. – Я не знаю как, но Уке… он маленький, он еще не умеет себя контролировать. Наверное, Уке что-то сделал, и Джиджа понял…

Что твои дети, как ты. Впервые ты полностью оформила эту мысль.

Лерна закрывает глаза, испускает долгий вздох.

– Вот как, значит.

Нет, не так. Никогда ничто не должно заставлять отца убить собственное дитя. Ничто!

Он облизывает губы.

– Хочешь посмотреть на Уке?

Зачем? Ты два дня смотрела на него.

– Нет.

Лерна со вздохом встает, пятерней ероша волосы.

– Идешь сказать Раску? – спрашиваешь ты.

Но Лерна отвечает тебе таким взглядом, что ты ощущаешь себя хамкой. Он в гневе. Он такой спокойный, думающий мальчик, никогда не подумаешь, что он может разозлиться.

– Я ничего не собираюсь рассказывать Раску, – резко отвечает он. – Я все это время ничего ему не рассказывал и не собираюсь сейчас.

– Тогда что…

– Я хочу найти Эран.

Эран – спикер функционал-касты Стойкость. Лерна родился Опорой, но когда он вернулся в Тиримо врачом, Стойкие приняли его. В городе уже было достаточно Опор, а Инноваторы бросили жребий и проиграли. Ты тоже говорила, что принадлежишь к Стойкости.

– Я скажу ей, что с тобой все в порядке, и попрошу передать это Раску. А ты иди отдыхать.

– А если она спросит, почему Джиджа…

Лерна качает головой.

– Все уже и так поняли, Иссун. Все умеют читать карты. Ясно как алмаз, что центр круга где-то по соседству. Зная, что сделал Джиджа, нетрудно понять почему. Со временем только промахнулись, но об этом пока никто не думал. – Пока ты смотришь на него и осознание медленно приходит к тебе, Лерна криво усмехается. – Половина народа в ужасе, другая половина рада тому, что сделал Джиджа. Потому что, конечно же, трехлетнему малышу хватит сил устроить землетрясение в нескольких тысячах миль отсюда, в Юменесе!

Ты качаешь головой, отчасти испуганная гневом Лерны, отчасти неспособная смириться с тем, что твой светлый, веселый ребенок, по мысли людей, мог… но ведь Джиджа так подумал.

Тебя снова охватывает тошнота.

Лерна делает еще один глубокий вдох. Он весь ваш разговор все время вздыхает – эту привычку ты видела и раньше. Так он успокаивает себя.

– Оставайся здесь, отдыхай. Я скоро вернусь.

Он выходит из комнаты. Нарочито громко шумит перед домом. Через несколько мгновений уходит на встречу. Ты думаешь об отдыхе и решаешь, что не будешь ложиться. Вместо этого ты идешь в ванную Лерны, умываешься и останавливаешься, когда горячая вода резко плюется, потом становится ржаво-красной и вонючей, а потом превращается в тонкую струйку. Где-то прорвало трубу.

Что-то случилось на севере, сказал Лерна.

Дети – наша гибель, как-то давным-давно кто-то сказал тебе.

– Нэссун, – шепчешь ты своему отражению. В зеркале – глаза, которые твоя дочь унаследовала от тебя, серые, как слюда, и немного тоскливые. – Он оставил Уке в убежище. А где он бросил тебя?

Нет ответа. Ты закрываешь кран. Затем шепчешь в пространство:

– Мне надо идти.

Потому что надо. Тебе надо найти Джиджу, и к тому же ты понимаешь, что задерживаться нельзя. Скоро горожане придут за тобой.