Книга: Коллекция
Назад: Почтальон
Дальше: Интимный разговор

Монтейт

Насколько хорошо один человек может знать другого? Это вопрос, который часто задавался  и затрагивался многими писателями за последние годы. Здесь мой взгляд на этот вопрос,  как ребенка пригородов, который вырос в 1960-х годах, когда мужья уходили на работу каждое утро, а жены оставались дома.

 

 

 

***

 

Монтейт.
Эндрю уставился на слово, интересуясь, что оно означает. Оно было написано рукой его жены, на листке ее личной канцелярской бумаги, написано с каллиграфической аккуратностью,  точно в  центре страницы. Было только одно слово, и Эндрю сидел за кухонным столом с бумагой в руке, пытаясь расшифровать его значение. Это было имя любовника? Адвокат? Друг? Коллега? Это была записка? Напоминание? Желание?
Монтейт.
Он вообще ее не заметил, когда первый раз зашел на кухню, просто поставил портфель на стол и поспешил в ванную. Вернувшись, чтобы забрать свой портфель, он увидел записку, но не обратил внимания, его мозг автоматически классифицировал ее как телефонный каракуль или что-то столь же бессмысленное. Но аккуратность надписи и преднамеренное расположение слова на странице почему-то привлекли его внимание, и он сел, чтобы изучить записку.
Монтейт.
Он уставился на лист бумаги. Это слово беспокоило и тревожило его, и он не мог понять почему. Он никогда не читал его раньше, никогда не слышал, чтобы Барбара произносила это слово в его присутствии, оно не вызывало в подсознании знакомых ассоциаций. Эти два слога и впечатление изощренной важности, порожденное их союзом, заставляли его беспокоиться.
Монтейт.
У Барбары есть любовник? У нее была интрижка?
Это его сильно беспокоило, и впервые он пожалел о том, что заболел в этот день, раньше ушел с работы и пришел домой, пока Барбара отсутствовала.
Он встал, ненавидя себя за свои подозрения, но не в силах заставить их исчезнуть, и прошел через кухню к телефону, висящему на стене рядом с дверью. Он снял трубку, достал из-под нее записную книжку и начал просматривать страницы. Под буквой " М " не было "Монтейт", поэтому он прошелся по всему алфавиту, по всей книге, чтобы узнать, не является ли Монтейт именем, а не фамилией, но опять же ему не повезло.
Конечно, рассуждал он. Если бы Монтейт был ее любовником, она бы не записала его имя, адрес и номер телефона там, где он мог на него наткнуться. Она бы спрятала его, держала бы его в секрете.
Ее дневник.
Он закрыл записную книжку, и некоторое время стоял неподвижно. Это был серьезный шаг, который он должен был обдумать.
Ревнивое воображение и необоснованная паранойя вот-вот должны были привести его к вторжению в личную жизнь жены. Он собирался разрушить доверие, которое существовало между ними на протяжении пятнадцати лет... что? Ничего. Одно непонятное слово.
 Монтейт.
Он оглянулся на стол, на лист бумаги, лежащий  сверху.
Монтейт.
Слово терзало его, отдавалось эхом в голове, хотя он еще не произнес его вслух. Он все еще думал, не решил, что делать, когда ноги несли его в гостиную ... через гостиную ... в зал... по коридору.
В спальню.
Решение было принято. Он шагнул по бежевому ковру и открыл единственный ящик тумбочки, стоящей около кровати со стороны Барбары. Достал маленький розовый дневник и открыл книгу на первой странице, почувствовав лишь кратковременный укол совести. Она была пуста. Он перевернул следующую страницу — пусто. И следующую — тоже пусто.
Он быстро перелистывал страницы, видел только пустоту, только белое. Потом что-то привлекло его внимание. Он остановился, перевернул страницы обратно.
В середине дневника по центру страницы было написано аккуратнейшим почерком Барбары одно двухсложное слово.
Монтейт.
Он захлопнул книгу и бросил обратно в ящик. Он глубоко вздохнул, наполненный гневом и неопределенным, необоснованным чувством, которое было похоже на страх.
У нее была интрижка.
Монтейт был ее любовником.
Он думал о том, чтобы поговорить с ней о своих подозрениях, расспросить о Монтейте - кто он такой, где она его встретила. После всех обсуждений, после всех споров, после всего, что он говорил на протяжении многих лет, он не мог признаться, что шпионил за ней, не мог позволить себе даже видимость вторжения в ее личную жизнь. Он не мог признаться, что что-то знал. С другой стороны, может, она хотела, чтобы он узнал о ее неосторожности, может , она хотела, чтобы он прокомментировал это, может, она хотела увидеть его реакцию. В конце концов, она оставила бумагу на столе, где он наверняка ее найдет. Разве не разумно было предположить, что она хотела, чтобы он увидел записку?
Нет, он пришел домой раньше, чем должен был. Если бы это был обычный день, к тому времени, как он вернулся с работы, она бы убрала и спрятала ее где-нибудь.
У Эндрю болела голова, и его слегка тошнило. В доме вдруг стало жарко, воздух стал душным, и он поспешил из комнаты. Он не хотел снова проходить через кухню, не хотел видеть эту записку на столе, поэтому вместо этого повернул к задней части дома, пройдя через комнату отдыха в гараж. Он стоял прямо в дверном проеме, благодарный за прохладную затемненную  атмосферу. Он закрыл глаза, глубоко подышал, но воздух, который он вдохнул, был не таким чистым и свежим, как он ожидал. Вместо этого, был запах разложения, вкус чего-то гнилого. Он открыл глаза, потянулся к выключателю и щелкнул его.
Мертвый сурок висел на открытой балке в дальнем темном углу гаража.
Сердце Эндрю замерло, и он почувствовал первые порывы страха в груди. Ему хотелось вернуться в дом, в спальню, даже на кухню, но, с трудом сглотнув, он заставил себя двигаться вперед. Он пересек открытое пустое пространство заляпанного маслом бетона и остановился перед дальним углом. Вблизи он увидел, что сурок задушен шпагатом, который был обернут вокруг  сжатого горла и привязан к балке. Сотни крохотных мошек ползали по трупу животного, их черные булавочные тельца и прозрачные крохотные крылышки двигались между отдельными волосками сурка и создавали иллюзию жизни. Насекомые группировались в растущие черные колонии на белых затуманенных глазах, копошились вокруг мелких зубов и высунутого из открытого рта языка.
Желчь подступила к горлу Эндрю, но он заставил себя не блевать. Он уставился на мертвое животное. Было что-то странное в обесцвеченной нижней половине трупа, но он не мог видеть, что это было из-за угла, под которым он висел. Затаив дыхание от вони гнили, он сделал еще один шаг вперед.
Часть нижней поверхности сурка была выбрита и на прозрачной розовато-белой коже вырезана буква М.
Монтейт.
Это был Монтейт? Мурашки побежали по рукам Эндрю. Эта мысль казалась правдоподобной, но в каком-то безумном, иррациональном смысле и он не мог придумать логического обоснования для такого предположения. Сурок по имени Монтейт? Зачем Барбаре такое животное? И зачем ей убивать его и калечить? Зачем ей писать его имя в дневнике, на бумаге?
Он попытался представить, как Барбара в пустом гараже обвязывает шпагат вокруг шеи сурка, поднимает извивающееся, кричащее, дерущееся животное в воздух, но не смог.
Насколько хорошо он знал свою жену? Задумался он. Все эти годы он целовал ее на прощание утром, когда уходил на работу, целовал по ночам, когда возвращался, но на самом деле никогда не знал, чем она занималась все остальное время. Он всегда предполагал, что она занималась домашними делами — готовила, убиралась, ходила по магазинам —  но он никогда не пытался выяснить распорядок ее дня, чтобы действительно узнать, что она делает, чтобы занять свое время тогда, когда они не были вместе.
Теперь он чувствовал себя виноватым за ее молчаливую банальную жизнь. Негласно, но он принимал решения, полагая, что его время, его жизнь, важнее ее. Он представлял себе, как она каждый вечер надевает фальшивое лицо во время его возвращения домой, притворяясь, что она счастлива с ним, что все в порядке, в то время как ее одиночество днем становилось все более замкнутым, все более удручающе бессмысленным.
Настолько бессмысленным, что она обратилась к жертвоприношению животных?
Он уставился на кишащего насекомыми сурка, на вырезанную на его нижней поверхности букву М. Что-то было не так с этой ситуацией. Чего-то не хватало. Что-то не вяжется.
Он сплюнул. Запах стал невыносимым, он чувствовал его во рту, чувствовал в легких и, широко открыв большую дверь, чтобы проветрилось, выбежал из гаража и проблевался. Остановившись у начала подъездной дорожки, он сделал несколько глубоких, очищающих вдохов и выдохов, затем подошел к поливочному шлангу, попил и сполоснул лицо и голову холодной водой с резиновым привкусом. Вода стекала по его волосам. Наконец, встряхнув головой, он закрутил кран.
Именно тогда он и увидел улиток.
Они лежали на потрескавшемся участке тротуара рядом со шлангом, и они были мертвы. Он присел на корточки. Барбара, очевидно, насыпала соль на трех улиток, которых нашла в саду, и разместила этих трех растворяющихся  существ на тротуаре в вершинах грубого треугольника. Две раковины были теперь совершенно пусты, содержимое вытекло, их черные отверстия были обращены в стороны, и высыхающая слизь, которая когда-то была их телами, растеклась по бетону амебообразными узорами. Третья улитка еще не полностью растворилась и представляла собой массу зеленоватых пузырьков.
С английской булавкой, продетой через центр.
Андрей толкнул пальцем третью раковину, присмотревшись поближе. Розовый пластиковый конец булавки резко выделялся на фоне коричневой раковины и зеленого пузырящегося тела. Он встал. У него никогда не было большой любви к улиткам, он даже сам сыпал на них соль в детстве, но он никогда не был настолько жестоким, чтобы насадить одно из существ на булавку. Он не мог понять, почему Барбара прилагала  особые усилия, чтобы пытать одного из них, какое удовольствие или цель она может получить от такого действия.
И почему она разместила три из них по углам треугольника?
Между сурком и улитками ощущался некий формирующийся ритуализм, который ставил Эндрю в крайне некомфортное положение. Он пожалел, что увидел на столе записку, пожалел, что пришлось проводить это расследование. Раньше он всегда звонил заранее, прежде чем вернуться домой.  Даже в тех редких случаях, когда он уходил с работы больным, он звонил Барбаре сообщить, что возвращается домой, полагая, что такое заблаговременное уведомление является примером обычной вежливости. На этот раз, однако, он не позвонил домой, и он не знал, почему этого не сделал.
Он пожалел об этом.
Монтейт.
Может быть, в конце концов, это было не имя любовника. Возможно, это какое-то своего рода заклинание или колдовские чары.
Теперь он стал сходить с ума.
Где же Барбара? Он вышел из дома, посмотрел вверх и вниз по улице в поисках ее машины, ничего не увидел. Ему хотелось забыть увиденное, зайти внутрь, включить телевизор и ждать, когда она вернется домой, но узел страха в животе сопровождался болезненным и нездоровым любопытством. Он должен был знать больше, он должен был знать, что происходит на самом деле — хотя он не был уверен, что этому есть какое-то разумное объяснение.
Ему пришла в голову мысль, что все это ему кажется, что он галлюцинирует. Он ушел с работы из-за сильных спазмов в животе и диареи, но, возможно, ему было хуже, чем он первоначально думал. Может быть, у него не было гриппа — может быть, это приступ полноценного нервного срыва.
Нет. Было бы обнадеживающим и приятным узнать, что что-то не так с ним, а не с Барбарой, что это безумие было у него в голове, но он чувствовал, что это не так. Его разум функционировал правильно, на полную мощность. В гараже действительно был изуродованный сурок, на тротуаре треугольник измученных улиток, в спальне пустой дневник с одним словом на одной странице.
Монтейт.
Были ли другие следы, которые он пропустил, другие улики... нестабильности Барбары? Он считал, что, вероятно, есть, и что он сможет найти их, если будет достаточно внимательно искать. Он обошел гараж и вышел на задний двор. Все выглядело нормально, как всегда, но он не доверял этому первому поверхностному впечатлению. Он прошел мимо ряда крытых пластиковых мусорных баков, пересек недавно подстриженную лужайку и направился в сад Барбары. Он посмотрел на ветви лимонного дерева, смоковницы и авокадо. Он осмотрел ряды редиски, раскидистые тыквенные растения. Его взгляд уже переместился на сложенный на зиму садовый инструмент позади гаража, когда его мозг зафиксировал несоответствие в только что промелькнувшей сцене -  симметричный белый квадрат среди зеленого свободного пространства.
Он отступил назад, изменив направление и угол обзора, и затем он увидел ее.
В углу двора, рядом с забором, почти скрытая кукурузой, стояла маленькая грубая хижина, сделанная из палочек от эскимо.
Он уставился на квадратное строение. Там была маленькая дверь и маленькое окно, крошечная дорожка из гальки, проложенная по грязи прямо к входу в миниатюрное здание. Дом был размером примерно с обувную коробку и плохо построен, даже отсюда виднелись шарики клея, используемые для крепления  кривой крыши.
Это сделал кто-то из соседских детей или Барбара? Эндрю не был уверен. Он прошел по траве и  остановился перед хижиной. Присел на корточки. На передней стене были карандашные пометки — лёгкие наброски ставней по обе стороны от двух окон, кусты, нарисованные рядом с дверью.
Слово Монтейт, написанное на почтовом ящике почерком его жены.
Барбара построила дом.
Он прищурил один глаз и заглянул в открытую дверь.
Внутри, на грязном полу, лежала пустая раковина улитки, проткнутая булавкой.
Он снова почувствовал страх;  еще больше испуганный, чем он ожидал, навязчивой абсурдностью действий Барбары. Он встал и увидел на кирпичном заборе перед собой фиолетовую полосу граффити. Он моргнул. Там, над домом из палочек эскимо, на кирпичной стене, наполовину скрытый виноградной лозой и стеблями кукурузы, виднелся грубый цветной эскиз. Рисунок был просто и примитивно нарисован, линии кривые и прерывистые, и он бы приписал его происхождение ребенку, если бы не объект иллюстрации.
Он сам.
Он отодвинул виноградные лозы и отступил назад, чтобы лучше рассмотреть и получить общее представление. Если смотреть под этим углом, было очевидно, кто был запечатлен на этом изображении. Расстояние сглаживало неровные изгибы карандаша, которые появлялись на каждом оштукатуренном стыке кирпича, придавая целостность грубым колебаниям линий. Он смотрел на свое лицо, упрощенное до карикатуры и увеличенное в пять раз. Редеющая линия волос, густые усы, тонкие губы - это были наблюдения взрослого, переведенные на художественный язык ребенка.
Барбара нарисовала эту картину.
Он заметил пятна грязи на кирпиче на фоне его лица, куда, очевидно, бросали комья грязи.
Его мучил вопрос: почему? Почему она все это сделала?
Он опустился на четвереньки и пополз по саду, подпитываемый собственной одержимостью. Здесь было еще что-то. Он знал это. И он найдет это, если будет продолжать искать.
Ему не пришлось долго искать.
Он перестал ползать и уставился на кошачью лапу, торчащую из хорошо вспаханной земли под самым большим томатным растением. Лапа и связанная с ней часть ноги была специально расположена и  направлена вверх. Засохшая почерневшая кровь просочилась в серый мех между сомкнутыми и скрученными подушечками пальцев.
Может Монтейт - это имя кота, подумал Эндрю. Может быть, она случайно убила соседского кота и, чувствуя вину, похоронила животное здесь, чтобы скрыть улики.
Но это было не похоже на Барбару, на ту Барбару, которую он знал. Если бы она случайно убила домашнее животное, она бы немедленно пошла к владельцу и объяснила, что именно произошло.
Возможно, подумал он, она специально убила животное, чтобы обеспечить питательными веществами свою почву, свои растения. Или как часть ритуального жертвоприношения какому-нибудь ведьмовскому земному божеству, чтобы обеспечить здоровье ее урожая.
Он подумал о Сурке в гараже.
Ему было интересно, есть ли и в других гаражах по улице висящие мертвые животные, похоронены ли и в других задних дворах домашние питомцы. Возможно, соседские жены по очереди встречались в домах друг друга, пока их мужья отсутствовали, совершая вместе темные и противоестественные деяния. Возможно, именно там сейчас и находилась Барбара.
Таковы мечты обычной домохозяйки.
Мелодия старой песни Глена Кэмпбелла пронеслась у него в голове, и ему вдруг захотелось засмеяться.
Обычная домохозяйка, которая отказалась от хорошей жизни ради меня.
Смех внутри оборвался прежде, чем вылетел из его рта. Что, если Монтейт - это не имя животного, а имя ребенка? Что, если она убила, принеся в жертву ребенка, и похоронила тело под  землей в саду? Если бы он копнул глубже, под кошачьей лапой, нашел бы он человеческие руки и ноги или пальцы рук и ног?
Он не хотел знать больше, решил он. Он уже достаточно узнал. Он встал, вытер руки о штаны и пошел обратно через двор к дому.
Что он будет делать, когда увидит ее? Противостоять ей? Предложить ей обратиться за помощью? Попытаться узнать о ее чувствах, о том, почему она все это делала?
Он задумался, будет ли она выглядеть для него так же, как он и раньше смотрел на нее, или сурок, улитки, кошка и все остальное навсегда изменили его? Увидит ли он теперь безумие за совершенно нормальными глазами, сумасшествие под спокойной внешностью?
Он этого не знал.
Частично это была его вина. Какого черта он вернулся домой раньше? Если бы он вернулся домой в обычное время, или если бы Барбара, будь она проклята, просто была дома, он бы никогда не нашел всего этого. Жизнь продолжалась бы как обычно.
Вопрос стоял так: означает ли его новообретенное знание автоматический отказ от своего права на счастье с Барбарой? Часть его говорила, нет. И что с того, если она и приносила в жертву животных? Она, по всей вероятности, делала это без его ведома в течение многих лет, на протяжении которых он всегда считал, что у них была хорошая жизнь. Если она не была несчастна, если все это не было частью какого-то извращенного способа, которым она пыталась изгнать весь свой негатив от их брака, мог ли он игнорировать то, что узнал, и продолжать жить как обычно?
Монтейт.
Но был еще Монтейт, с чем он не мог жить. Он мог смириться с животными, с фетишами, с граффити. Если Монтейт был каким-то богом или демоном, которому она поклонялась, он и с этим мог жить. Но мысль о том, что она встречалась с другим мужчиной за его спиной, что Монтейт был ее любовником, этого он вынести не мог.
Возможно, она была с Монтейтом сейчас - оба голые, в грязном номере мотеля, Барбара дико и страстно кричит.
Но почему он не может жить с этим? Если она делала это в течение многих лет, и оно до сих пор не повлияло на их отношения, почему он не мог просто притвориться, что ничего не знает, и продолжить жить, как ни в чем не бывало? Он мог это сделать, не  вопрос. Он просто выкинет все из головы и больше никогда не придет домой пораньше, не предупредив  Барбару.
Он вошел в дом через гараж, вернулся на кухню и сел за стол.
Он уставился на лист бумаги, но не притронулся к нему.
Через десять минут послышался звук ключа в замке. Он поднял глаза, когда Барбара вошла.
Ее взгляд переместился с лица на бумагу и быстро вернулся обратно.
Он видел беспокойство на ее лице?
"Мне стало плохо", тупо сказал он. "Я вернулся домой пораньше".
Она улыбнулась ему, и улыбка была искренней, все беспокойство исчезло — если оно вообще было. Она подошла к нему, одной рукой погладила по голове, другой взяла в руки бумагу. Она быстро чмокнула его в щеку. "Кроме этого, как прошел твой день?"
Он посмотрел на нее, задумался на мгновение и заставил себя улыбнуться в ответ. "Отлично", медленно сказал он. "Все было отлично".

 

Перевод Игоря Шестака
Назад: Почтальон
Дальше: Интимный разговор

Cornellthava
sua xach tay chinh hang