Эпилог

– Вот и вся история, – сказал я. – Извините, что она такая… бредовая.

В английском языке нет слова для чувства, возникающего в момент осознания того, что ты стоишь рядом с адским монстром, который выдает себя за человека. Может, «монстрализация»? Наверное, это не важно – ведь в ту секунду репортер, с которым я общался, этого чувства не испытывал.

В руках у Арни Блондстоуна из журнала «Американский стиль жизни» (или «Стиль американской жизни»? В общем, какое-то скучное, незапоминающееся название) не было ни диктофона, ни блокнота. Пока я рассказывал журналисту свою историю, мы прошли по заплесневелым залам покойного торгового центра города Неназванный и остановились перед узкой дверью комнаты техобслуживания.

– Та самая дверь, – сказал я, повернувшись к Арни.

– Дверь в другой мир! – мелодраматично воскликнул он.

– Точнее, дверь в другой мир находилась в комнатке за этой дверью. Но, повторяю, та дверь была не настоящая, а призрачная. – Я собирался добавить, что Джон прозвал тот мир «Говно-Нарнией», но решил, что Арни и так уже невысокого мнения обо мне.

– Идемте! – сказал Арни, взволнованно потирая руки.

– Вы что, меня не слушали? Даже если мы могли бы туда попасть, думаете, нас отпустили бы обратно? Кроме того, я не уверен, что сейчас тот мир пригоден для жизни.

– Да бросьте. Давайте попробуем. Я хотя бы голову туда засуну. Поймите меня правильно: я вам верю. Мне хочется убедиться в том, что призрачная дверь действительно ведет в мир, где живут пастухи жуков.

Мне показалось, что он заговорил каким-то пренебрежительным тоном.

– Невозможно, – ответил я, покачав головой. – Даже если бы мы этого хотели. Двери больше нет – то есть, другой двери. Мы несколько раз возвращались сюда, но там, где когда-то находилась призрачная дверь, сейчас просто стена. Впрочем, на самом деле в существование двери вы не верите, а меня считаете сумасшедшим.

Журналист повернул ржавеющую серебристую ручку; дверь скрипнула и распахнулась. Он заглянул в комнату, затем посмотрел на меня и указал на дверь, словно хотел сказать «Вот видите!»

– Что? – спросил я.

– Вы говорили, что монстр сорвал дверь с петель.

Хммм. Интересный довод.

Я подошел к двери и провел по ней рукой.

– Наверное, ее уже починили. Взгляните на противоположную стену – там, куда ударила дверь, на штукатурке остались следы. Видите царапины наверху?

Арни пожал плечами, мои слова не произвели на него никакого впечатления. Я попытался представить себе статью в журнале «Жизнь в США» с большой цветной фотографией стены и подписью: «Эти царапины являются доказательством того, что созданная демонами адская тварь прошла через дверь, находящуюся неподалеку, чтобы помешать Дэвиду Вонгу ступить в невидимый портал, ведущий в гигантский тайный комплекс, из которого, в свою очередь, можно попасть в другой мир, населенный полулюдьми». Ну, то есть я бы стал читать эту статью, но все остальные, наверное, нет.

Интересно, почему Арни еще здесь? Черт побери, зачем он вообще сюда приехал? Что бы ни говорил журналист, у меня складывалось впечатление, что он хотел поверить мне, и что я его подвел. Целых шесть часов он внимательно меня слушал. Я бы не смог. Я бы вежливо сказал: «Спасибо, достаточно!» – и умчался бы в противоположном направлении, хохоча как сумасшедший.

Арни пришел сюда за ответами, а уйдет с пустыми руками. Такое выражение лица я видел у туристов на складе школьных учебников в Далласе – в том самом здании, из окна которого Ли Харви Освальд стрелял в Кеннеди. На той экскурсии я познакомился с любителями теорий заговоров, мы с ними постояли у окна, где сидел стрелок, посмотрели в ту точку, где проехал президентский кортеж. Она была совсем рядом; попасть в медленно ехавший автомобиль несложно. Никаких загадок: просто парнишка, винтовка и трагедия. Эти люди приехали в Даллас, надеясь узнать какую-то мрачную, страшную тайну, а вместо этого им открылось нечто еще более мрачное и ужасное: их жизнь скучна и банальна.

– Между прочим, полицейский Дрейк, дядя Джона, и в самом деле пропал, – сказал я. – Это, как и все остальное, можно проверить. То есть всего пропали два копа, и в обоих случаях я последним общался с ними. Меня допрашивали, у меня есть адвокат и все такое.

– Полиции вы сообщили, что кто-то утащил Дрейка в другое измерение, там убил и заменил на монстра?

– Практически, да. Только я не употреблял слова «другое измерение», «заменил» и «монстр». Мы сказали, что он остановил нас, а потом повел себя, как полный псих. А его напарник, черный парень – ну, тот, кто сыпал снег в промежность, – на следующий день как ни в чем не бывало вышел на работу. Ну, вы понимаете – тот парень, которого застрелила Эми.

– С ним можно пообщаться? Он ведь тоже тайный монстр, да?

– Не знаю. Кажется, его зовут Мерфи. По-моему, про тот день он ничего не помнит.

Арни внимательно посмотрел на меня. Задать главный вопрос, показать на слона в комнате он не мог.

Вместо этого Блондстоун сказал:

– Вонг, с моей точки зрения…

– Нет. Забудьте про дешевые репортерские трюки, про то, что следует менять маски, чтобы добыть как можно больше информации. Не нужно сначала вести себя как скептик, через секунду – как мой лучший друг, а потом изображать из себя следователя, лишь бы добыть «правду». Я был с вами честен, Арни.

– Будьте же и вы честны со мной. Там, внутри вас, есть настоящая личность? Или все ваше поведение состоит лишь из приемчиков интервьюера?

Он развел руки в стороны, словно говоря «черт побери, что вам от меня нужно?», но промолчал.

– Арни, я хочу знать, что вы здесь делаете. Ну, то есть, это же вы надумали написать про меня, верно? Вам, наверное, целый день подкидывают разные темы, а вы решаете, какую из них выбрать? Вы отправились в эту глушь из э-э…

– Чикаго.

– …из Чикаго и потратили целый день на то, чтобы выслушать меня. И, кроме того, вы приехали не просто так, а со своими заметками. Вы про нас в сети читали – значит, еще день потратили на подготовку. Так скажите мне, Арни, на что вы рассчитывали?

Он неуверенно пожал плечами.

– Не знаю.

Мне в голову пришла еще одна мысль.

– Вы в отпуске?

Арни не ответил; за него все сказало выражение лица.

Я засунул руки в карманы, почувствовал холодок металлического контейнера и, глубоко вздохнув, кивнул, указывая на пол – никакой плитки, только голая, посеревшая от времени фанера.

– Арни, видите кусок фанеры у стены? Видите, края поцарапаны, как будто его отдирали?

Журналист не ответил, но на фанеру посмотрел.

– Помогите мне его поднять.

На лице Арни отобразилось сомнение – и даже легкий испуг. Возможно, он боялся того, что под фанерой. Или же просто не хотел испачкать костюм.

Перекошенная плита должна легко поддаться. Мы с Джоном оторвали ее несколько месяцев назад, а новые гвозди так и не вбили – ведь когда пришло время класть ее на место, мы были уже изрядно пьяны. Я поднял лист фанеры – размером примерно три на пять футов – и прислонил к стене. Под фанерным покрытием находился металлический каркас, поддерживающий пол, а под каркасом – труп. Точнее, уже почти скелет.

Я отошел от квадратного отверстия и знаком предложил Арни взглянуть. Он подозрительно посмотрел на меня, сделал шаг вперед и замер. На его лице появилось выражение…

…холодной уверенности. Он точно не знал, кто или что я, но в ту секунду понял: я в самом деле кого-то убил.

– Кто это? – натужно спросил Арни, пытаясь сохранить самообладание.

– Я.

Блондстоун сделал два шага назад. Вот он, главный момент – сейчас Арни бросится наутек или нырнет с головой в мрачный Мир Вонга.

Я думал, что журналист побежит. Я повернулся, спокойно сел на пол спиной к стене и посмотрел на Арни снизу вверх. Если бы он дал деру, я бы догонять не стал.

Он помедлил, прижал руку ко рту. Труп у него под ногами давно лишился кожи и мышц, превратившись в высохший, пепельного цвета каркас в истлевшей одежде. Я представил себе, как жуки, черви и пауки копошатся в «моем» теле, строят гнезда во рту, лакомятся «моей» плотью, и содрогнулся.

– Мы хотели бросить тело в портал, но, когда добрались сюда, он уже исчез. Никакой призрачной двери. Где-то с полчаса мы пили пиво и спорили, потом, наконец, решили затолкать труп под пол и вернуться домой.

Арни надолго замолчал.

– А вы не боялись, что тело найдут – полиция, например?

– И в чем бы меня обвинили? В самоубийстве?

Честное слово, Арни сухо рассмеялся, а затем отвернулся – наверняка желая отмотать свою жизнь назад к той точке, когда еще не видел тело. Он подошел к противоположной стене и сел.

– Ну хорошо, есть труп. Однако соответствует ли действительности все остальное?

Я вздохнул.

– Бросьте, Арни. Я вас понимаю, но, честное слово, что вы рассчитывали увидеть?

Он покачал головой.

– Не знаю… У меня хобби такое. Вот и все. Увлекаюсь паранормальными явлениями.

Я ждал.

– Наверное, меня привлекла история про тени, – продолжил Арни. – Сейчас много ходит росказней про существа-тени – и в сети, и за ее пределами. Кажется, Дин Кунц написал про них роман, но возникает вопрос, что появилось раньше – книга или эти истории? Внезапно все про них заговорили. Все и никто. Понимаете?

– Не выходит из головы то, что я видел в подвале. Та тень. Время от времени мне казалось, что я вижу их, но кто знает? Это как с мышами: заметишь одну на кухне, и потом они мерещатся тебе повсюду. Однако это еще не все: иногда – чаще всего, когда я очень хочу спать… Наверное, вы сочтете это бредом сумасшедшего, но, учитывая то, что вы мне поведали, я, так и быть, скажу… Иногда я – на долю секунды, краешком глаза – вижу кота, который заворачивает за угол или пробегает мимо моего кресла. И думаю про себя: «Ну да, это мой кот Пушок». Вот только кота у меня никогда не было. А потом я что-то припоминаю и начинаю думать, что у меня действительно был кот. А может, и не было. И я клянусь вам, что способен вспомнить свою жизнь, в которой есть кот, и другую – без него. А когда вы рассказали мне…

– Про Тодда? – спросил я. – Вы услышали про Тодда и подумали, что с вами произошло то же самое? Что вашего кота забрали тени?

Арни покачал головой – не протестуя, а смиряясь с судьбой.

– Я никогда не произнесу фразу «моего кота забрали тени» и никогда не соглашусь с вами, если это скажете вы. В таком не признаешься, сами понимаете. Хотя, если я крепко напиваюсь, то иногда чудится, что кот у меня был, но его украли – и в настоящем, и в прошлом. А потом я слушаю вас и думаю: «С ним произошло то же самое». В крайнем случае, у него то же самое расстройство психики, или, может, в колледже мы принимали одни и те же наркотики. Вдруг мне удастся докопаться до сути дела? Вот почему я здесь, если вкратце.

– Это не все, да? – спросил я.

Он посмотрел на могилу под полом.

– Вы говорите, что Джон помог вам перетащить тело?

– Конечно. Один я бы не справился. Я собственную-то жирную задницу с трудом передвигаю с места на место; двойную тяжесть мне не поднять.

– Значит, когда он узнал про… ну, вы понимаете, узнал правду, он вас не бросил?

Я пожал плечами.

– Когда в одну из тварей превратился полицейский, вы его убили. Чем же тот случай отличается от вашего?

– Это произошло уже после того, как он стал монстром…

– А Эми? С ней можно пообщаться?

– Нет.

– Она еще…

– …в городе?

Я не ответил. Арни сел прямо; в нем проснулся репортер, готовый вести расследование.

– Значит, есть продолжение? Что произошло? Это как-то связано с Эми? Что с ней стало?

Я потер глаза и…

Если бы меня спросили тогда, когда я сидел в снегу, на жгучем морозе, то я бы ответил, что это худший момент в моей жизни. Нелепо, конечно – ведь формально моя «жизнь» на тот момент длилась пару дней, не больше.

Не знаю, как долго я сидел и рассматривал свою босую ногу и символ на большом пальце. Чуть поодаль, застыв от ужаса, стояла Эми. Джон сел на пенек, вытащил набор для самокруток, аккуратно свернул сигаретку и захлопал по карманам в поисках зажигалки. Вспомнив, что оставил ее в другой вселенной, он выругался и отбросил самокрутку. В ту же секунду в Эми словно сработало какое-то реле, и она заплакала – сначала тихо, обхватив голову рукой и вцепившись пальцами в медно-рыжие волосы, а потом прислонилась к сараю и зарыдала так, как плачут маленькие дети – хрипло, не сдерживаясь, и страшно, страшно, страшно.

– Может, э-э, вернемся в дом? – промямлил мой друг. – Эми, пошли.

Она его не услышала. Она рыдала, содрогаясь всем телом, и кашляла так, словно ее легкие сошлись друг с другом в кулачном бою. Ужасное зрелище. Я закрыл глаза, заткнул бы и уши, да только не помогло бы, ведь ужасом пропах сам воздух.

Джон долго смотрел на Эми, затем на меня и кивнул, словно пришел к какому-то выводу.

– Так. Эми, – резко и жестко произнес он. – Выпрямись.

Она не послушалась.

– Эми! – Джон подошел к ней, схватил за плечо и потряс. – Соберись. Нам еще предстоит работа. Ты готова?

Эми вытерла слезы.

– Хорошо, – сказал Джон. – Золотой крестик – тот, что дал тебе Дейв, – при тебе?

Она кивнула. На ее ресницы приземлилась снежинка.

– Бери крест и коснись им Монстра Дейва. Если Дейв злой, то он взорвется.

– Джон, оставь ее в покое, – еле слышно произнес я, надев носок и башмак.

– Дейв-человек так бы не сказал! – крикнул Джон. – Сиди смирно, Эми коснется тебя крестиком.

Он повернулся к ней и потянул за рукав.

– Ну же. Соберись. – Джон поднял девушку на ноги – грубо, как мне показалось, – и она что-то пробормотала. – Не волнуйся, об этом я позабочусь.

Она вытащила из-под рубашки крестик, намотала цепочку на кулак и нерешительно взглянула на Джона. Мой друг кивнул.

Зажав крестик, словно ключ, между большим и указательным пальцами, Эми осторожно сделала несколько шагов в мою сторону. Я услышал свой голос:

– Эми…

– ЗАТКНИСЬ! – завопил Джон. – Эми, не слушай его, он лжет.

Она подошла еще ближе, держа крестик в вытянутой руке. Я посмотрел на свои штаны, присыпанные снегом, а потом внезапно поднял взгляд: крестик покачивался в дюйме от моего лица. Похоже, это напугало Эми, и она ткнула крестиком мне в глаз.

Я вскочил.

– Ты попала мне…

– Я ТАК И ЗНАЛ! – крикнул Джон. На его лице отразилась смесь негодования и монстрализации. – ЭМИ, НАЗАД.

Он сорвал с себя пальто и бросил на снег, затем стащил через голову рубашку и замер. Снежинки, словно перхоть, падали на его голые плечи.

– Джон, не будь… – начал я.

– ЗАТКНИСЬ! – Мой друг поднял кулаки. – Надеюсь, ты любишь китайскую кухню, Монстр Дейв, потому что сегодня в меню «цыпленок кунфу». НАЕШЬСЯ ДО ОТВАЛА, МАЛЫШ.

Вытянув руку вперед, Джон неумело изобразил стойку каратиста. Он был похож на кактус из мультфильма. Я удивился, как ему удалось махнуть руками так быстро, что они со свистом рассекли воздух, – но потом понял, что мой друг издал этот звук ртом.

– СТОЙ! – крикнула Эми и встала между нами. – Я попала ему в глаз! Не надо, Джон, не надо. Успокойся.

Джон, конечно, позволил себя остановить и, выглянув из-за плеча Эми, ткнул пальцем в мою сторону.

– Она спасла тебе жизнь. Я бы с тебя шкуру содрал!

– Я иду в дом, – сказал я, повернулся и со вздохом направился к двери.

Секунду спустя Джон опустил кулаки.

– Ладно.

Он поднял куртку и рубашку, скомкал их. Мы как ни в чем не бывало зашагали ко входу – словно возвращались домой после игры в баскетбол. Эми осталась стоять в яростном вихре снежинок. Джон повернулся к ней.

– Пойдем в тепло. Обсудим все за баночкой «Лайненкугеля».

Девушка посмотрела на него, затем на меня, словно не понимая, что произошло. Джон подошел к ней, склонился и что-то зашептал на ухо – громко, но я все равно ничего не расслышал. Похоже, ругал ее, а она что-то нервно возражала. Так они шептались в течение нескольких минут, а я наблюдал за всем этим из кухни. До сих пор не знаю, о чем они говорили.

Наконец Джон махнул рукой и затопал к дому, затем повернулся к Эми в последний раз и произнес – громко и отчетливо, чтобы я услышал:

– Черт побери, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Ты его не знала. Когда мы пришли к тебе домой, это уже был Монстр Дейв. И я тебе так скажу: думай, что хочешь, но сейчас он гораздо добрее, чем раньше. Тебе не понять.

С разъяренным видом он помчался в дом и протиснулся мимо меня на кухню.

– Джон, нужно убрать тело, – сказал я ему вслед.

– Это подождет. Ты и завтра будешь мертв.

Я снова взглянул на Эми – ее облепило снегом, будто скульптуру в парке.

– Идешь?

Она не двинулась с места. Я еще немного подождал, затем повернулся и пошел в дом. В гостиной сел в кожаное кресло и стал изучать холодный мертвый камин у противоположной стены – газовый камин, в который можно класть настоящие дрова; современный источник тепла, маскирующийся под старомодный. Нелепая штуковина. Интересно, соорудят ли в домах будущего какие-нибудь лазерные камины, сделанные в виде обычных газовых, с фальшивыми трубами газопровода?

Щелкнула дверь на кухню: Эми решила зайти в дом. Неудивительно – куда еще ей податься? Я взглянул на блокнот, лежавший рядом с телефоном (на верхней странице моим корявым почерком второпях нацарапано «КУПИТЬ МОЛОКО»). Будет ли иметь законную силу написанное мной завещание? Джон – нотариус, он бы заверил документ. Можно набросать несколько предложений, оставить дом Эми, чтобы ей было где жить, подписаться – и выстрелить себе в висок. Пошарив в карманах, я снова вспомнил, что потерял пистолет несколько часов назад. С осуществлением этого плана придется повременить.

Джон, уже одетый, выскочил из ванной и перехватил Эми на кухне. Они еще немного пошептались, а потом вошли в гостиную. Эми неловко уселась на диване, обхватив руками живот, и внезапно мне пришло в голову, что она сидит так, чтобы правое плечо закрывало культю. При беглом взгляде незаметно, что на левой руке нет кисти, так что никому бы и в голову не пришло разглядывать Эми – она терпеть этого не может. Со стороны казалось, что девушка просто замерзла. Джон уселся на полу между нами, скрестив ноги.

– Так, – заявил он, словно модератор дебатов. – Что ты помнишь, Дейв-монстр? Какими воспоминаниями тебя снабдили?

Я пожал плечами.

– Наверное, всеми. Не хватает куска, когда я только появился здесь…

– Когда ты появился здесь и застрелил настоящего Дейва?

– Да. По-моему, это произошло во дворе. Снег весь затоптали, но в остальном двор выглядел как обычно. Ну, сам понимаешь, насколько мне известно.

– Значит, реальной информации у тебя нет – типа, откуда ты прибыл и зачем?

– А ты сам это знал, когда родился? – спросил я.

– Ты помнишь свое детство – то есть детство Дейва? Школу, родителей, друзей?

Я пренебрежительно махнул рукой.

– Да. Мы с тобой познакомились в компьютерном классе. Ты нарисовал вагину в коде ASCII, и тебя выгнали.

– И ты помнишь, что завтра тебе на работу? Помнишь, где работаешь?

– В магазине видео. «Уолли». Магазин отстой, сотрудники кретины.

– И ты помнишь, что месяц назад занял у меня пятьсот долларов?

– Да пошел ты!

Джон удовлетворенно кивнул.

– Ну ладно. Я еду домой – завтра мне на работу, хочу выспаться в своей постели. Если не уйду сейчас, дороги совсем заметет. Эми останется здесь. – Джон поднял руку, заставляя меня умолкнуть. – И слышать не хочу. Она останется здесь и будет за тобой наблюдать. Пока не ясно, во что именно ты превратишься; если в одну из виденных нами тварей, то мы уже знаем, что они боятся огня. Эми, если Дейв станет монстром, подожги его. Дейв, покажи Эми, где в доме горючие вещества, дай ей зажигалку и, если есть, огромный баллончик лака для волос, каким пользуются старушки. Понятно?

Джон вскочил. Эми, прищурившись, недоверчиво посмотрела на него, словно он установил новые рекорды человеческого идиотизма, о которых она и не подозревала.

– Не забывай, о чем мы с тобой говорили, – бросил ей на прощанье Джон.

Распахнул входную дверь и исчез в белом вихре.

Должен сказать, что следующие несколько минут с Эми можно оценить примерно в 9.6 баллов по Шкале неловкости Дэвида Вонга, где «1» – попытка заказать гамбургер у кассира, а не у официанта, а «10» – прямой телеэфир, где ты занимаешься сексом с мертвым бабуином. Через десять минут молчания или через час, я уже не помню, зазвонил телефон и мы подпрыгнули, как ошпаренные. Я поднял трубку, глядя на стену снегопада за окном.

– Алло?

– Все, я дома. На улице чертовски скользко; на углу Лекс и Мейн меня развернуло на триста шестьдесят градусов… Ну, ты уже превратился в монстра?

– Нет, Джон.

– Прикинь, здесь Молли.

– У тебя? Джон, откуда она знает, где ты живешь?

– Это еще не все. Когда я приехал, собака ждала меня не рядом с домом, а в моей квартире.

– Она вломилась в квартиру?

– Не знаю. Сейчас она уплетает упаковку хот-догов.

Мимо меня прошла Эми; секунду спустя закрылась дверь в ванную.

– Ты дал ей всю пачку? – спросил я.

– Ага. У них срок годности истек. Она ведь остановится, когда наестся? Эй, а у тебя электричество отрубилось?

– Нет, лампочки горят.

Свет тут же погас.

– Черт. Вот теперь погасло.

– Ага, а у меня отрубился ток, когда я пришел. Я подумал, что это наши враги решили нанести ответный удар, но по радио говорят, что такое творится по всему городу: снега намело столько, что деревья валятся и обрывают провода. Идут ремонтные работы. В тюрьме штата столько снега, что заключенные просто перешагивают через ограждение. Охранники в них не стреляют, опасаются «Американского союза защиты гражданских свобод».

Мне даже в голову не пришло, что буран стал событием невероятного значения практически для всех жителей города, кроме нас троих, у которых возникли проблемы поважнее. Я положил трубку, поморгал, привыкая к темноте, потом зашарил по ящикам в поисках свечей.

Из ванной появилась Эми с сумкой на плече; она надела очки – как будто они помогли бы разглядеть что-нибудь во тьме, и на ощупь пошла вдоль стены.

– Отопление отключается вместе с электричеством? – спросила она.

– Нет, конечно.

Впрочем, кто знает? Интересно, можно замерзнуть до смерти, оказавшись в такой ситуации?

Я попытался найти коробок спичек. В кухне их не оказалось. Значит, они в ванной. Я пошел туда и обнаружил спички в ящике туалетного столика. Потом распахнул дверцу шкафчика…

Здесь явно похозяйничали. Обычно в шкафчике стоят три флакона с моими лекарствами; сейчас они исчезли. Черт возьми, пропал даже аспирин. А ведь когда мы пришли домой и обнаружили, что дом кто-то обыскал, таблетки были на месте. Я проверял.

Покопавшись в ящиках, я выяснил, что пропали ножницы. Правда, я мог их положить куда-нибудь в другое место… Внезапно в голове возникла картинка – Эми выходит из ванной с сумочкой в руках – и я понял то, о чем более умный человек догадался бы в ту самую минуту, когда Джон велел Эми остаться со мной.

Насчет камина я все-таки ошибся: после того, как отключилось электричество, дом стал быстро терять тепло. Газ в камине продолжал гореть, но остановились электрические вентиляторы, разгоняющие горячий воздух. Час спустя мы с Эми жались друг к другу у фальшивого камина, завернувшись в одеяла, словно индейцы из мультфильмов про кролика Багза. Воцарилась тишина, только шипел газ, и поскрипывали стены под порывами ветра. Тишина сводила с ума.

– Мое лекарство у тебя в сумочке? – наконец спросил я.

Эми не ответила.

– Значит, следишь, чтобы я не покончил с собой? Ты и ножницы забрала?

– Извини, что распсиховалась там, во дворе. Это несправедливо. Нужно принимать людей такими, какие они есть…

– Нет, Эми, ты правильно распсиховалась. Ты неправа сейчас, когда успокоилась и убеждаешь себя в том, что все будет хорошо.

– Сегодня ты вел себя нормально. И вчера.

– Дело не в этом. Что бы ни случилось и когда бы ни случилось, мы знаем одно: контролировать себя я не смогу. Эми, тебе нужно уехать из города. Подальше отсюда.

– Тебе тоже. Если хочешь, возьми с собой Джона.

– Эми, я же сказал…

– Нет. Твой способ мы испробовали. Давай свалим отсюда, а если эти твари последуют за нами, мы с ними разберемся. Хотя бы попробуем.

– Ладно. Только прежде надо уладить дела, Джону придется что-нибудь наплести родственникам. А ты можешь уехать уже сейчас. Давай отправим тебя завтра! Тебе есть куда поехать? Может, где-то далеко живут друзья? Может, у кого-нибудь найдется лишний диван?

– Не знаю. В интернете я познакомилась с одной девушкой из Юты: она живет с другой девушкой. Они лесбиянки.

– Вот и прекрасно. Позвони им или свяжись с ними по интернету, спроси, можно ли у них зависнуть. Купим билет на самолет и отправим тебя в Юту.

Ничего не ответив, Эми подползла ко мне и положила голову на мое плечо. В стеклах ее очков плясали огненные ленты.

– И я больше никогда, никогда тебя не увижу, – промолвила она наконец.

Я не смог придумать ответ, который не был бы грубой ложью, поэтому просто пробурчал что-то обнадеживающее.

– Хорошо, я поеду, – сказала она. – Только предупреждаю: я буду звонить, а если ты не будешь отвечать на звонки, я сразу же вернусь. Вылечу на следующий же день.

– Угу. Конечно.

Она легла, положив голову мне на колени. Ее дыхание замедлилось, стало тише.

– Так классно, что на улице снег, а здесь тепло… На нас снег не падает. Так классно…

Она тихонько засопела.

Ну вот и все. Я разработал план: Эми уедет отсюда, найдет работу, станет ходить по барам с подружками-лесбиянками, постепенно обживется, забудет обо всем – и обо мне тоже. Местные парни поймут, что даже без руки она чертовски сексуальна; Эми познакомится с одним из них, перестанет мне звонить. Тогда я застрелюсь или наглотаюсь таблеток, и это прояснит ситуацию раз и навсегда. Но сначала найму адвоката, пусть составит мое завещание – и включит в него условие, что Джон должен исполнить панегирик в виде семнадцатиминутного гитарного соло на гитаре с двумя грифами и корпусом в форме голой женщины. А имущество я отпишу…

Слева от меня зажегся огонек. Я медленно повернул голову и увидел, что мой телевизор включился – в то время, когда во всем городе нет электричества.

Руки. К экрану изнутри прижимались ладони: одна пара, другая… Пальцы царапали стекло, как будто пытались выбраться наружу. На секунду показалось, что на заднем плане идет снег, но потом я сообразил, что это черви – воздух кишел белыми летающими червями. Я услышал – или как-то почувствовал – вопль; руки на экране залило красным. Пара рук исчезла, остались только две ладони, отчаянно пытавшиеся ухватиться за стекло. Одна ладонь сжалась в кулак и ударила по стеклу, словно надеялась разбить его. Она все колотила и колотила, и мне показалось, что я вижу кровавые ссадины на костяшках. На этот раз тот, кто был за стеклом, замахнулся очень сильно, ударил, и…

…телевизор задрожал. Я чуть не обмочился. Человек снова отвел кулак (по пальцам текла кровь) – и еще раз ударил по экрану. Телевизор подпрыгнул на полке, аудиовидеоцентр сдвинулся на дюйм ближе к краю. Кулак отлетел назад в последний раз… И тут телевизор отключился. Экран погас.

Телетрансляции из Говно-Нарнии прекратились.

Заснул я только через четыре часа.

Посадить Эми в самолет удалось только через пару дней. Наутро буран утих, но непогода сбила расписание рейсов, да и лесбиянки не сразу ответили. Правда, они чуть с ума не сошли от счастья и, похихикав около часа по телефону, договорились о том, что встретят Эми в аэропорту Солт-Лейк-Сити. Девушки жили в Миллкрике, а это совсем рядом.

Эти два дня до того момента, когда Эми уехала – по-видимому, навсегда, – мы были заняты, поэтому серьезных разговоров с ней я избежал. Я убрал кучу снега с тротуара и даже расчистил тропинки вокруг дома для Молли. Мы повезли Эми по магазинам, и она купила сумки и несколько свитеров: убедить ее в том, что Юта – не гористая, обледенелая пустошь, и что зима там длится не круглый год, мы не сумели. Я вернулся на работу в «Уолли» и закончил проект, который долго откладывал, – наклеил ярлычки от воров на все наши DVD: не хотелось, чтобы эта монотонная, страшная работа досталась кому-нибудь другому после того, как я покончу с собой.

В среду Эми собрала вещи, и я повез ее в Международный аэропорт города Неназванный, который находился в трех часах езды от центра. Я умолял Джона поехать с нами, избавить нас от неловких ситуаций, но его бригада ремонтировала стену местного ресторанчика, которая обрушилась под весом упавшего на нее дерева. Несколько раз во время поездки Эми спрашивала, все ли у меня в порядке; я отвечал: «Разумеется!» – и делал музыку погромче.

Мой план почти удался. Я внес ее сумки, и началась бесконечная аэропортовская канитель. Эми взяла посадочный талон, мы сдали вещи в багаж, и охранники разъяснили нам, что дальше могут идти только счастливые обладатели посадочных талонов. Я попрощался с Эми, пожелал ей счастливого полета, и тут она психанула: обхватила меня за шею, стала плакать мне в рубашку, говорить, что я спас ей жизнь, и если со мной что случится, то она не знает, что с собой сделает – и прочую чепуху. А потом взяла с меня обещание, что я буду беречь себя. И я пообещал – слова сами с языка сорвались.

Эми сделала шаг назад, вытерла слезы и спросила:

– Точно?

– Да.

– Не забывай.

Я ткнул в нее пальцем.

– Эй, говори про меня, что хочешь, но слово свое я держу.

– А вы навестите меня в Юте? Я серьезно. Если не приедете, я разозлюсь.

– Конечно, приедем, Эми. Мы с тобой будем жить в одной комнате, а Джон может спать с лесби…

– А за Молли присмотришь? А о моем доме позаботишься?

Под словом «позаботишься» она подразумевала «уничтожишь». Мы говорили с ней об этом и пришли к выводу, что дом нужно сжечь. Не сошлись только в одном: я хотел представить пожар как несчастный случай, чтобы получить деньги по страховому полису. А Эми, наоборот, хотела аннулировать страховку и в открытую спалить дом.

Мы поцеловались и наговорили другу разных сентиментальностей, которые показались бы глупыми всем, кто там не был. Потом я ждал, пока она сядет на самолет. Эми прошла через рамку металлоискателя, сняла обувь, позволила себя обыскать, и все такое. Потом она ушла, самолет взлетел и превратился в точку в небе – а я все смотрел и смотрел из окна терминала. Я не плакал. Попробуй доказать, что это не так, кретин.

Я побрел к выходу и тут заметил, что за мной увязалась какая-то девочка лет пяти, не больше – пухлая, с длинными светлыми волосами по пояс. Я шел, она не отставала; я остановился – она тоже. Она не сводила с меня глаз. В конце концов я повернулся и уже хотел спросить, не заблудилась ли она, но тут девочка встала на четвереньки, а затем легла на живот.

Я недоуменно пожал плечами и собирался уйти, но в эту секунду она змеей скользнула к ближайшей стене, шевеля плотно сжатыми ногами, словно хвостом, открыла головой дверь и протиснулась в мужской туалет.

Я, конечно, пошел за ней. В туалете девочка растаяла, превратившись в лужицу черной маслянистой жидкости. Мрак поднялся, обрел форму, и я понял, что допустил ошибку.

Увидев, что два парня у писсуаров не обращают внимания на происходящее, я попятился к выходу. Внезапно черный силуэт прыгнул на меня, и на секунду глаза мне застила тьма.

Воздух вонял. Я стоял в хлюпавшей холодной жидкости, которая доходила мне до лодыжек. Вытянув руку, я коснулся металлической стены. Вокруг все грохотало, пол кренился. Я моргнул. Мне показалось, что я нахожусь в комнате без дверей, но все, что я видел – это две крошечных оранжевых точки. Глаза тени. С ужасом я понял, что из противоположного конца комнаты на меня таращится черная тварь.

– Где мы? – спросил я, скорее для того, чтобы выяснить, может ли существо говорить.

Ответ я получил – в виде картинки, а не фразы. За долю секунды в моем мозгу возникло идеально четкое изображение авиалайнера и той точки под салоном, где располагался огромный бак с топливом. Я стоял в центральном топливном баке пассажирского самолета. Жидкость под ногами – авиационный керосин. Кроме того, я точно знал, что на этом самолете летит Эми, и что я нахожусь всего в нескольких футах от нее и того пассажира, с которым она, скорее всего, по-дружески беседует.

Странно, что моей первой мыслью было не «Я действительно нахожусь здесь?», а «В бак забыли залить горючее». Затем я получил ответ – этот бак часто оставляют пустым, все зависит от расстояния и загрузки. Потом я подумал, что вести телепатические переговоры с тварью – мерзко, и попытался скрыть от нее свои мысли.

Тень, словно облачко дыма, подгоняемое ветерком, подплыла к здоровому аппарату, свисавшему с потолка, – наверное, это был инструмент для измерения количества горючего. Пары топлива обжигали глаза, нос и легкие. У меня закружилась голова. Тень обвила черную конечность вокруг трубки, внутри которой, вероятно, находился провод. Затем существо почти любовно погладило трубку, и из нее полетели искры.

Я завопил.

– Помню свет, жару и шум – такой шум, словно с горы несется лавина, – сказал я, повернувшись к Арни.

Я сосредоточился, пытаясь вспомнить весьма реальное ощущение, как за миллисекунду моя плоть испаряется, а кости превращаются в уголь. Но, если честно, не смог. Ощущение казалось призрачным, зыбким, словно воспоминания о хомячке, который жил у меня, когда мне было пять лет, – том самом сбежавшем хомячке, которого сожрала черепаха. Я не могу представить себе этого хомячка, но точно знаю, что он существовал. Бегал он не очень быстро.

– А потом, – продолжал я, – все стало прежним. Я снова был в темноте, в ледяной вонючей жидкости, которая впитывалась в ботинки и носки. Ощущение, мягко скажем, странное – ведь в ту секунду я отчетливо помнил, что взрыв произошел, и точно так же ясно осознавал, что его не было.

Похоже, это сбило Арни с толку – и понятно.

– Так самолет упал или нет?

– Нет. – Я помолчал, а потом добавил: – Не упал. Пока.

Арни еще больше запутался, но терпеливо ждал разъяснений. Хорошие репортеры держатся до последнего.

– Когда я стоял там, во тьме и смраде, в моей голове возникла четкая и ясная мысль – голос твари, тени. «Эта секунда – вечность», – сказала она. И я понял, что каждая секунда – это вечность, и что твари могут в любое время вернуться туда, во влажное, вонючее брюхо самолета, закоротить провод или открутить какой-нибудь вентиль и взорвать Эми вместе с двумя сотнями пассажиров. Но это не так уж и странно, да? Вы едете на прием к врачу, чтобы узнать результаты рентгена, и молитесь: лишь бы не рак. На самом деле вы просите Господа о том, чтобы Он изменил прошлое, вернулся на несколько месяцев назад – в тот день, когда снимок еще не сделан, в тот день, когда вы даже не обращались к врачу, – и помешал опухоли образоваться.

– Только здесь все наоборот, да? – спросил Арни, кивнув. – Это угроза: они говорят вам, что могут вернуться в прошлое и сделать что-то плохое, вычеркнуть девушку из уравнения. В любое время. А потом вы просыпаетесь, смотрите на пустую постель и говорите: «Ох, какая жалость, что много лет назад Эми погибла в авиакатастрофе». И видите, что заголовки газет изменились, что все эти люди исчезли, что историю подправили – изменили так, как нужно тварям.

– А до вас доходит, Арни, – сказал я. – Пусть и не сразу, но доходит.

– И смысл этого послания, – продолжал он, – в том, чтобы вы отвязались от них. Иначе зачем угрожать? Вы не должны мешать их планам, иначе тени вернутся и вырежут Эми из потока времени.

Я попытался что-то сказать, сглотнул и, наконец, выдавил:

– Понимаете, я облажался. У меня не было ни родных, ни денег, ни карьеры, вообще ничего. Что они могли мне сделать? Что они могли у меня отобрать? С появлением Эми все изменилось. Теперь я у них на крючке, теперь я у них в руках. Когда она смотрит на меня своими зелеными глазами, мне кажется, что спасение мира – просто голливудский бред. Все, что я могу – спасти этот крошечный кусочек, уголок, в котором нахожусь я и девушка. И каждый раз, когда мне в голову приходит эта мысль, откуда-то доносится смех. Твари смеются. Типа, шах и мат, игра окончена.

– Значит, вы ее не съели? – спросил Арни.

– Значит, вы так и не стали монстром и не съели ее?

– Нет, в монстра я не превратился. – Я подумал немного и добавил: – Насколько мне известно.

– Но превратитесь?

Я пожал плечами. Арни выдохнул, затем встал и отряхнул брюки.

– Не знаю, как это прозвучит после того, что вы только что рассказали, но мне кажется, что вы должны это услышать, – сказал он.

– Арни, неужели вы готовы выложить мне все? Назвать причину, по которой приехали сюда? Я вам честно скажу: если вы напишете обо всем этом статью, получится полный отстой.

– Давайте предположим, – начал Арни, – что тени действительно существуют. Я в этом сомневаюсь, но допустим.

– Ага, ага.

– Предположим также, что время не является одним и тем же для них и для нас с вами. И то, что – по вашим словам – они в состоянии выдернуть вас из прошлого и настоящего так, что все будет шито-крыто.

– Ну. – Я нетерпеливо помахал рукой, подгоняя его.

– Насколько, по-вашему, они могут углубиться в прошлое? Могут ли они убрать того, кто нашел лекарство от полиомиелита?

– Ой… Не… не думаю.

– Допустим, что все события, словно звенья одной цепи, взаимосвязаны. Тени действуют на парня, который тридцать лет назад вытащил Билла Гейтса из разбитой машины. Делают так, что этот парень не появляется на свет и поэтому не может спасти Гейтса. Билл Гейтс умирает в детстве, а завтра мы просыпаемся в мире, где все работают на «макинтошах»?

Я содрогнулся.

– Ой. Не знаю, Арни. А вы знаете?

– Ранее вы упоминали, что на телевизоре у вас есть коробка, с помощью которой вы играете в игры, где нужно бродить и стрелять в людей?

– Ну, она есть у Джона – целых шесть, если считать те, что лежат в шкафу. «Playstation», «Xbox» и все остальные.

Арни кивнул.

– Названия мне ничего не говорят. Скажите, эти штуки не кажутся вам странными? Когда вы играете на них, у вас не возникает странное ощущение?

Я пожал плечами.

– Не знаю. В общем, нет.

– Впервые одну из этих игровых машин я увидел месяц назад, – сказал Арни. – И внезапно они появились у всех.

Он сделал паузу. Я молчал.

– У меня есть племянник, – продолжил Арни. – Ему одиннадцать лет, он любит комиксы, радиоуправляемые машинки и фильмы с Робом Шнайдером. Пару недель назад я прихожу домой и вижу, что он сидит на диване, наклонившись вперед, словно в трансе. Я никогда еще не видел такого сосредоточенного ребенка. Никогда. А в руках у него пластиковая штука с кнопками, и он молотит по ним изо всех сил. Я поворачиваюсь к телевизору, и меня едва не выворачивает наружу. В нижней части экрана – ствол пушки; из дула вырываются вспышки, выстрелы рвут людей в клочья. Все залито кровью. И вдруг я понимаю – и при этом у меня такое чувство, будто я съел что-то тухлое, – что пушкой управляет мой племянник. Черт побери, он сидит и играет в симулятор убийцы. Тут заходит его мама и говорит сыну: «Поздоровайся с дядей Арни». Она смотрит на телеэкран как ни в чем не бывало, словно это нормально, когда ребенок делает то, отчего новобранцы на войне блевали. Смотреть на человека – а люди на экране выглядели такими же, как и мы с вами, – смотреть на человека, нажимать на спусковой крючок, видеть, как он падает, и даже не содрогнуться при мысли о том, что ты кого-то убил…

Арни вытер пот со лба.

– На войне со мной служили несколько бессердечных ублюдков – таких, знаете, уличных парней, которые смотрят по-особому, парней, которых в детстве каждый день лупили перед сном. Даже они, эти жестокие ребята, застывали на месте, когда им впервые приходилось нажать на спусковой крючок и выстрелить в живое существо.

– Ну да, там хватает насилия, но ведь это же просто игры… – начал я.

– Прочистите уши, Вонг. Я не говорю, что эти игры появились давно, а я, старый пердун, их не замечал. Эти игры, эти устройства месяц назад еще не существовали, а теперь они повсюду, на каждом телевизоре – спросите у людей, и вам скажут, что они появились много лет назад. Я журналист, я путешествую, у моих родственников есть дети, я повидал мир и точно знаю, что раньше этих игровых ящиков в продаже не было, потому что продавать их – безумие. Но я начинаю замечать, как движутся тени, а в один прекрасный день обнаруживаю, что каждый ребенок приклеился к коробке, которая обучает его. И только скажите, что это не так. В каждом уголке страны, в каждом уголке мира миллионы детей часами учатся все быстрее нажимать на курок, все точнее стрелять, и становятся все более черствыми. Если это не обучение, если это не промывание мозгов, то я уж и не знаю, как это назвать. А в вашем мире, в вашей версии реальности, это никому не кажется странным? Серьезно?

– Ну…

Сказать мне было нечего. При мысли о том, что эти твари обладают такой силой, я просто выпал в осадок, потерял дар речи. Хуже всего то, что я не мог принять слова Арни за бред сумасшедшего – ведь репортер потратил на меня почти целый день. Кроме того, с моей стороны это было бы не честно.

– Причем, – сказал Арни, – постепенно это чувство слабеет – тает, словно сон. Я привыкаю, говорю себе – ну да, конечно, эти игры были всегда, все дело во мне, это стресс, это возраст, это наркотики, которые я когда-то принимал. Но тут я включаю новости и замечаю расхождения в деталях. Папа римский, например – Иоанн Павел II, ему на вид лет сто, – папствует себе как ни в чем не бывало. А я помню, что в начале девяностых его убили, и на смену ему пришел парень по имени Лев – чернокожий, на шестом десятке. И если я прищуриваюсь, то почти могу представить себе его лицо. Но его нигде нет – еще одна деталь, которую кто-то изменил. Сама мысль об этом такая огромная, такая невероятная, что я чувствую себя червем, который застрял в протекторах на шине грузовика. Понимаете, о чем я?

Я медленно кивнул.

– Да. Да, Арни, понимаю.

– Так что будем делать? Если это происходит на самом деле, что мы предпримем?

– Мой ответ: «ничего».

Он повернулся ко мне.

– Потому что вы боитесь, что они заберут Эми? Послушайте, если эти твари действительно существуют, если «Коррок» в самом деле вмешивается в дела нашего мира – и, наверное, не для того, чтобы сделать его лучше, – то мы можем…

– Конечно, можем, Арни. Несомненно. Это называется «готовность пожертвовать окружающими ради великой цели». Почему бы и нет? Так поступают все великие люди. На строительстве пирамид умерли десятки тысяч людей – и все ради того, чтобы возвести эти громадины. Ничего не попишешь – только так можно победить врагов. Просто будьте готовы к тому, что придется жертвовать близкими друзьями. Вы меня спрашивали, не социопат ли я. Молитесь, чтобы я им оказался. Ведь этот мир построили социопаты – люди, готовые послать в бой миллион невинных парнишек, которых превратят в орущие благим матом куски мяса только для того, чтобы над еще одним куском земли с домами, рынками и дорогами взвился чей-то флаг.

Я заметил, что говорю все быстрее, и прикусил язык, заставляя себя успокоиться. Соберись. Проклятый синдром дефицита внимания.

– Женщина-психолог в школе заставила меня пройти тест, где тебя оценивают по шкале от нуля до сорока, выявляя признаки социопата – манию величия, агрессивность, подростковое хулиганство, – всю эту хрень, которая присуща серийным убийцам. Если набрать тридцать баллов или больше, вам ставят диагноз «социопатия». Я набрал двадцать девять. По иронии судьбы, мне пришлось выкрасть папку из шкафа, чтобы узнать результат. Не думаете, что за это следовало накинуть еще один балл?

Он медленно покачал головой.

– Я вас не понимаю.

– Что является доказательством того, что я монстр? Готовность жертвовать любимыми людьми ради победы? Или отказ от боя ради того, чтобы их спасти?

Ввязываться в дискуссию на эту тему Арни не захотел.

– Выслушайте меня. Давайте просто опубликуем вашу историю – и мою тоже.

– Зачем, Арни? Что это даст?

– Нашему примеру последуют другие – те, кто чувствует неладное. Вместе мы – сила. Черт побери, верят же люди в ангелов, НЛО и все прочее. К нам прислушаются. Тени не смогут удалить нас всех, верно? Их силы не беспредельны.

– Зачем?

Арни снова вскинул руки к небесам, словно баскетболист, притворяющийся, что удивлен решением судьи.

– Это все, что у меня есть, Вонг. У меня нет ни веры, ни скрытых талантов. Я верю только в то, что знание – сила, во всю эту чепуху, которую преподают на факультете журналистики. Иного оружия у меня нет. Впрочем, я знаю еще вот что: вы не случайно ответили на мой звонок. Значит, у вас была та же идея, что и у меня.

– Это была идея Эми – встретиться с вами.

– Она по-прежнему в Юте? – спросил Арни.

– Кто?

– Эми.

– Просто проверяю. Да, она по-прежнему там, с лесбиянками. После ее отъезда было несколько случаев… На меня напал ужасный громила, и я его убил. Дважды. Пришлось отрезать ему голову. В кухне я нашел огромную тварь, похожую на слизня. Мы сражались с монстром, сделанным из мяса. Эти твари все еще пытаются нас достать. Не хочу, чтобы в этом участвовала Эми. Я вроде как пытался порвать с ней, думал, что заставлю ее начать новую жизнь – свою собственную. Но она звонит и звонит мне – постоянно, с того самого дня, как уехала. В один месяц счет за телефон составил четыреста долларов. Я сообщил ей, что вы хотите со мной встретиться, и она сказала, что мне нужно это сделать, что у нее предчувствие.

– Видите? Она знает – и вы тоже, – что мы должны пролить свет на этих тараканов. Тени ненавидят свет, так давайте прольем мой свет на этих ублюдков. Пусть все узнают, что происходит на их планете.

– Если мы просто расскажем об этом, ни фига не выйдет. Нас запишут в сумасшедшие, причислят к тем, кто верит в инопланетян, к фрикам-активистам, которые общаются в интернете с такими же безумными и одинокими людьми.

– Тогда что вы хотите…

– Мы покажем людям вот это.

Я вытащил из кармана серебряный контейнер.

– Это – реальность, Арни, вещественное доказательство. Кроме того, наверняка это не последний «соевый соус». Два контейнера у нас уже есть. Может, «соус» снова появится в этой бутылочке – может, она сама его производит. Эми надеялась, что вам удастся передать его в какую-нибудь лабораторию или еще куда. Не знаю. Нужны знакомые в университете, кто-нибудь с электронным микроскопом. У того, кто впервые посмотрит на «соус» при большом увеличении, на штанах появится коричневое пятно. – Я немного подумал и добавил: – Только скажите им, чтобы держали его в холоде.

Арни кивнул.

– Да, да. Пусть статья будет об этом. Черт возьми, пусть скормят это дерьмо лабораторной крысе и посмотрят на побочные эффекты. Вот будет весело, когда зверюшка начнет левитировать и болтать по-французски!

Меня накрыла пьянящая волна надежды. Я попытался подавить ее, остановить и уничтожить, вспомнить о реальном положении дел. Но не мог. Я чувствовал себя как ребенок, который видит поутру снегопад. Появилась надежда, что все будет хорошо, что нам каким-то образом удастся обратить вспять огромный черный поток, – надежда, похожая на лесной пожар, на рассвет, на мысли о подарках под елкой, на запах выпечки, доносящийся из кухни, и на тот особый взгляд девушки, от которого все вспыхивает внутри; надежда на прекрасную границу между ночным кошмаром и утром, когда понимаешь, что монстры исчезли как дым, и остались лишь теплые одеяла и бледная субботняя заря.

– И вы готовы рискнуть всем – семьей, жизнью? – спросил я. – В лучшем случае закончится ваша карьера журналиста, ведь отныне вас будут связывать только с бредовой историей. Не забывайте: возможно, есть люди – живые люди, – которые не хотят, чтобы эта история всплыла: те, кто обыскал мою квартиру, люди с завода, ЦРУ, Агентство национальной безопасности, «Люди в черном». Вы готовы к этому, Арни?

– Черт побери, Вонг, я не вчера родился. В 1964-м, когда я окончил колледж, меня отправили в нокаут на митинге против сегрегации. Я прихожу в себя – фотоаппарат разбит, по рубашке течет кровь, – и тут какой-то толстяк перешагивает через меня и говорит: «Лежать, ниггер». В то время я знал, почему я занимаюсь этим. Прошли годы…

Увидев выражение моего лица, Арни умолк.

– Что такое?

Я не ответил. Не мог ответить.

– В чем дело, Вонг?

– Вас называли «ниггер» несмотря на то, что вы – белый?

– Это что, шутка? Над чем… Эй! Над чем вы смеетесь?

Я не мог ответить – на этот раз потому, что меня душил смех. Арни пришел в ярость.

– В чем дело? Отвечай, придурок!

Я не мог издать ни звука: приступ смеха вызвал спазм в легких. И в мозгу. Меня скрючило.

Арни подошел ко мне, схватил за рубашку и прижал к стене.

– Арни, опишите вашу внешность. Расскажите мне, как вы выглядите.

Арни сделал шаг назад. От ужаса его лицо превратилось в пустую маску. Он прекрасно понимал, о чем я его спрашиваю.

– Нет… Ты издеваешься надо мной?!

– Ну же, Арни. У меня дела, нужно кое-куда еще заехать.

– Нет…

– Арни, для меня вы не черный. Я вижу белого толстяка с седыми усами и галстуком, завязанным огромным узлом.

Глаза Арни расширились, затем сузились от отвращения. Он еще раз приложил меня к стене и попятился.

– Увидев вас, Арни, я прежде всего подумал, что именно таким вас себе и представлял. Эх, ошибочка вышла. Целый день коту под хвост.

Блондстоун пробормотал какое-то грязное ругательство, развернулся и выбежал из комнаты. Я остался сидеть на месте; внутренности содрогались от приступов подавленного смеха. Нужно завязывать: беспричинный смех во всем мире считается первым признаком безумия. Я сделал несколько глубоких вдохов. Целый день пропал.

Потом нелепость ситуации перестала казаться смешной, и я разозлился. Если Арни уехал, мне придется возвращаться пешком. Я поднялся и пошел на звук шагов, раздававшийся по торговому центру.

Я догнал Арни на темной стоянке. В руке журналист сжимал ключи, резвым шагом направляясь к взятой напрокат машине. Внезапно он остановился и посмотрел на ее багажник.

Я медленно подошел и замер футах в десяти позади него, не зная, что он будет делать. Никогда не угадаешь, как поведет себя человек в данной ситуации. Судя по тому, как он смотрел на багажник, ему что-то известно. Как Арни поступит, когда узнает правду? А вы бы что сделали на его месте?

– Арни, по-вашему, там что-то лежит?

Он молча разглядывал ключи от машины.

– Ну же, Арни, открывайте. Чем раньше откроете, тем скорее мы двинемся дальше.

Дрожащими руками Арни повернул ключ в замке, поднял крышку багажника и с минуту безмолвно смотрел на то, что лежало перед ним. Ключи выпали из руки и, звякнув, упали на гравий. На секунду мне показалось, что сейчас Арни упадет в обморок. Может ли потерять сознание тот, кто уже мертв? Интересный вопрос.

Я подошел к Арни: в багажнике лежал худой чернокожий человек лет шестидесяти. Пышные курчавые седые волосы, огибавшие лысину, словно подкова, залиты кровью.

Голова лежала отдельно от тела: ее аккуратно отрезали, так быстро и эффективно, что окровавленный галстук не развязался и не покосился. Человек в багажнике совсем не напоминал Арни Блондстоуна, которого я знал, зато, несомненно, был настоящим.

– Арни, я вам сочувствую. Правда, сочувствую. Я, наверное, один из немногих людей, которые действительно понимают, каково вам сейчас.

Арни набросился на меня так, словно я сам дьявол.

– Это твоих рук дело! Ты убил меня, сукин сын! – орал он, тыча в меня пальцем.

– Арни, посмотрите на свое тело – то есть на тело, которое лежит в багажнике. Взгляните на засохшую кровь. Вы умерли несколько дней назад. Кто-то пронюхал, что вы вышли на связь со мной, и решил вас убрать. Примите мои соболезнования.

– Я не какой-то там долбаный призрак! Это бред! Бред! Я вез тебя по всему городу! Я могу прикоснуться к тебе! – Он схватил меня за рубашку. – Что за фокусы, кретин? Это что, игра? Как и тогда, у твоей машины? Ты подсыпал мне наркоту?

Я осторожно снял руку Арни с рубашки, затем приподнял его. Он весил не тяжелее манекена. Даже если вы никогда не поднимали манекен, наверное, можете представить, сколько он весит.

Глаза Арни снова расширились. Я осторожно поставил его на землю.

– Арни, вы – астральное тело. Знаете, что это такое?

Он меня не услышал. Схватившись за грудь, он смотрел на мир так, словно в каждом камешке и травинке таилась какая-то опасность.

– Это переходный этап между физическим и духовным миром. Тело, которое присутствует здесь лишь наполовину.

Арни метнулся в сторону, распахнул дверцу и бросился на сиденье водителя. Затем попытался найти ключи, понял, что их у него нет, закрыл лицо руками и прижался к рулевой колонке.

Я подошел к его двери.

– Это моя вина, Арни, – сказал я через окно. – И то, что вас убили, и то, что вам приходится вести эту полужизнь. Я сделал это, я спроецировал вас. Это одна из тех штук, которые позволяет делать «соевый соус». Наверное, вас убили сразу после нашего разговора по телефону. Знаете, иногда разговариваешь с человеком и пытаешься по голосу угадать, как он выглядит? Ну вот, как только вас убили, вы немедленно приняли облик…

– Это невозможно. Невозможно. Чушь! У меня… у меня внуки. И отпуск в июне – я поеду в Атлантик-сити. Я уже билеты купил.

– Да, Арни, сейчас у вас фаза отрицания. Это нормально. Ну, я пошел, ладно? Нужно позвонить Эми и сказать, что она должна мне пять баксов.

– Заткни пасть, Вонг. Я отказываюсь верить в то, что нахожусь здесь только потому, что ты меня приду…

Журналист исчез.

– Мои соболезнования, Арни. Искренние соболезнования, – сказал я, обращаясь к пустой машине.

Я пошел к багажнику и чуть было не закрыл его, но потом решил, что не стоит оставлять отпечатки пальцев на багажнике, в котором лежит труп. По этой же причине мне пришлось отказаться от мысли вернуться в ресторан на машине. Я посмотрел на затянутое облаками вечернее небо и прикинул, успею ли добраться до своего «бронко» раньше, чем пойдет дождь.

Я двинулся сквозь ночь, миновал заросший сорняками участок, «Бургер кинг» и церковь, находившуюся в здании, которое раньше занимал боулинг. Я прошел мимо тощего как щепка парня, похожего на бездомного, и с удивлением посмотрел на его заляпанную белую майку с моим именем. С трафарета на майке скалился желтый азиат с крупными зубами, а под ним красовалась подпись: «МИСТЕР ВОНГ». Персонаж показался мне знакомым, и поэтому я про него забыл.

Через полквартала я увидел двух мальчишек лет тринадцати – они курили и с подозрением косились на меня. На черной майке парнишки слева было изображение какой-то глэм-рок-групы; надпись под рисунком гласила: «ТЬМА». Из-под расстегнутой фланелевой рубахи мальчика справа виднелся кусок майки со словом «ГОЛОДНА».

Мне показалось, что эти слова складываются в предложение; впрочем, учитывая события моей жизни, это не так уж и странно. Потом я прошел мимо старушки, выходившей из магазина рукоделия; на ее блузке надписей не было. Затем я встретил пышногрудую девушку в оливковой майке с надписью: «НЕ ЛЕЗЬ В ИРАК», и подумал, что этот совет может относиться и ко мне.

Когда я добрался до стоянки рядом с «Китай-едой!», то увидел, что в мою сторону идет человек в белой майке с надписью крупными черными буквами: «СЕГОДНЯ НА УЖИН ЯЙЦА». Я поднял взгляд, и увидел, что в майку одет Джон.

– Куда ты делся? – спросил он. – Я увидел твою тачку, но кассирша уже закрывала ресторан. Сказала, что ты давно ушел. Ты встретил того парня?

– Официантка сказала, что я был с каким-то парнем?

– Она не помнила. Кажется, вопрос ее немного озадачил. Ну так что, он пришел? Я здесь для того, чтобы он меня сфотографировал.

Я пренебрежительно махнул рукой куда-то в сторону горизонта.

– Ничего не вышло. Оказалось, что он умер и даже не знал об том. Он с самого начала был полутвердым астральным телом.

– Терпеть не могу, когда такое происходит.

– Ага. Он ездил в машине, взятой напрокат, а в багажнике лежал его собственный труп. Представь: я вижу пожилого белого мужчину, похожего на коммивояжера, а потом оказывается, что в действительности он выглядел совсем не так.

– Ну, он черный, лысоватый такой, в бабочке? Дейв, я же распечатал тебе кучу статей с его фотографиями. Ты хоть одну из них прочитал?

– Не знаю. Я был занят.

– Значит, статью он не напишет?

Я скорчил гримасу, которая означала, что не собираюсь удостаивать этот вопрос ответом.

– Мне нужно вернуться в торговый центр, – сказал я. – Там осталась дыра в полу. Я показывал Арни тело.

– Я ее заделаю. Все равно собирался туда заехать.

– Поедешь туда один? Почему?

Он пожал плечами.

– Эми звонила. Искала тебя.

– Какой сюрприз.

– Сказала, чтобы ты позвонил ей на мобильник, как только вернешься. Слушай, ты не спорил с ней на пять баксов, что вся эта история с репортером окажется полным бредом?

Я вошел в дом, бросил на журнальный столик серебряный контейнер, ключи от машины и мелочь, затем нашел между подушками дивана пульт и включил телевизор. Показывали какой-то сериал про семью, члены которой делают мотоциклы под заказ и постоянно орут друг на друга. Примерно полчаса спустя зазвонил телефон. Я посмотрел на номер и взял трубку.

– С тебя пять баксов.

– Привет! Это я! – воскликнула Эми. – Что ты сказал?

– Ничего. Вряд ли из разговора с журналистом что-нибудь получится.

– Ты меня слышишь? Подойди к двери.

– Что ты сказала? Эми? Алло?

Тот, кто изобретет мобильный телефон, который действительно будет работать, страшно разбогатеет.

– Подойди к двери.

Все это было очень странно. Я занервничал, подошел к двери выглянул через окошко наверху. Ничего. Я осторожно вышел на крыльцо и, повернувшись направо, увидел Эми в бело-желтом сарафане и сандалиях: она сидела в пластиковом кресле с сотовым телефоном в руках. С тех пор, как мы виделись в последний раз, волосы у нее отросли до плеч.

– Сюрприз! – застенчиво сказала она.

– Ты… ты в самом деле здесь?

– Ага! Сегодня прилетела – ради твоего дня рождения. Джон знал, так что во всем вини его. Он не пошел на работу, приехал в аэропорт меня встречать. Хотел тебя удивить.

И я действительно удивился – хотя бы потому, что внезапно понял одну вещь: до моего дня рождения осталось всего двое суток.

– Значит, ты здесь? Сейчас?

– Точно! Смотри, это круто!

Эми вскочила и поставила ногу на перила крыльца. При этом ее бедро немного оголилось, и мое сердце дрогнуло, словно я никогда не видел эту часть женского тела. На лодыжке мелькнула маленькая татуировка, китайский иероглиф – но Эми опустила ногу раньше, чем я успел отвести глаза от ее бедра.

– Как мило, – сказал я. – А что он означает?

– «Лодыжка». – Эми засмеялась, подошла ко мне и стиснула так, что я чуть не задохнулся. – Нравится? Я говорила Кристал, что ты не одобришь.

– Какая разница? Тебе нравится, и ладно. А если татуировка мне не по вкусу, я могу идти ко всем чертям.

– Значит, тебе не нравится?

– Терпимо. Она у тебя только одна?

Эми отстранилась и придала лицу хитроумное выражение.

– Возможно. Не проверишь – не узнаешь.

Я засмеялся. Она захихикала. Мы замолчали, а затем бросились от входной двери к дивану, оставляя за собой след из одежды.

Мы с Эми лежали на диване, укрывшись пледом с изображением американского флага. Плед, купленный на гаражной распродаже, – подарок Джона. Телевизор все еще работал, и мы рассеянно его смотрели.

– Ты надолго приехала? – спросил я.

Эми ответила не сразу.

– Глянь, ребята так переживают насчет мотоциклов… – наконец сказала она.

– Ты все еще в магазине рукоделия? Тебе когда на работу?

Она пожала плечами.

– Эми?

– Я уволилась.

– А-а. Так когда ты возвращаешься?

– Об этом я хотела с тобой поговорить.

– Нет, Эми. Здесь тебе жить нельзя.

– Почему? У тебя другая девушка?

– Ты понимаешь, что я имею в виду.

– Дэвид, не хочу я возвращаться. Там ужасно. Кристал и Тоня все время ходят голые, устраивают бои подушками…

– Правда?

– Нет. Просто они посоветовали мне так сказать. – Она рассмеялась.

– Эми, не заставляй меня по новой объяснять, почему тебе опасно здесь оставаться. Ты же сама понимаешь.

Она повернулась и посмотрела мне в глаза.

– Я все продумала. Вот оно, доказательство того, что ты… ну, не злой, что ли. Тебе одиноко, без меня ты все время тоскуешь, – и все-таки пытаешься меня защитить. Если бы ты в самом деле был плохим, то заботился бы только о себе. Тогда ты бы хотел, чтобы я осталась, хотя и знал бы, что здесь опасно.

– Ты ошибаешься, – сказал я, немного подумав.

– Почему?

– Я действительно хочу, чтобы ты осталась.

– Отлично, – радостно ответила Эми. – Значит, я остаюсь.

Она поцеловала меня в щеку и снова прижалась ко мне.

– Знаешь, сейчас мне негде жить…

– Ну…

– Джон сказал, что я могу пожить у него, пока не найду себе квартиру.

– Только через его труп.

Она засмеялась.

– Просто Джон посоветовал мне так сказать. Кроме того, он хотел, чтобы я рассказала про его огромную кровать. И про то, что он спит голым.

– Оставайся здесь. Пока. Но, Эми, мы не вместе, понятно? То есть ты будешь жить здесь, но это ситуация типа «ей негде остановиться», а не «и потом они поженились». Хорошо?

– Конечно. Как же хорошо дома! Одного у Неназванного не отнять: здесь гораздо интереснее, чем в Юте.

В течение следующих четырех месяцев ничего интересного не произошло.

В знойный августовский день мой «форд-бронко», в котором находились я, Джон, Эми и примерно дюжина коробок с ее вещами, свернул с шоссе в том месте, где стоял зеленый знак «Городок _________ университета».

От университета до Неназванного чуть больше двух часов езды: не так далеко, чтобы Эми отказалась ехать, и в то же время безопасность ей там обеспечена, – если вдруг земля разверзнется, и город провалится в ад. Компромисса мы достигли после десятка скандалов и одной истерики. В конце концов я убедил Эми в том, что рано или поздно ей нужно получить образование и начать самостоятельную жизнь: увидеть мир, раздвинуть горизонты, освободить мой диван и перестать печатать на проклятом ноутбуке. Детство она провела, не выходя из дома, а в старших классах ей пришлось несладко, так что после этого она, наверное, ни разу не выезжала за пределы города. Вы и представить себе не можете, как пугает мир таких людей, как Эми – тех, кто предпочтет знакомую дыру незнакомому особняку.

Итак, мы подумали насчет колледжа, поискали информацию и выяснили, что с ее аттестатом Эми полагается частичная оплата обучения. Осталось только взять в банке студенческий кредит на недостающую сумму, который потом удавкой затянется на шее, – и добро пожаловать в храм знаний! Разумеется, пришлось подписать кучу бумаг, и последние три недели до переезда в общежитие Эми провела на грани нервного срыва, – но дело мы сделали.

«Вот и все, – подумал я. – План насчет Юты не сложился, зато теперь Эми начнет ходить на занятия, познакомится с интересными людьми. Ей там понравится. Сначала она будет звонить каждый день, потом каждую неделю. А однажды упомянет про какого-то парня – ее друг, скажет она. Затем станет звонить раз в месяц и заезжать в гости дважды в семестр. А потом позвонит и скажет, что познакомилась с одним человеком – он изучает английскую литературу и играет в лакросс или еще в какую-нибудь фигню. Она повзрослеет, сразу после получения диплома найдет работу в другом городе и никогда, никогда сюда не вернется».

Так и должно быть. Эми покинет мою орбиту, выйдет из сферы моего влияния и перестанет быть целью для тех, кто хочет меня прикончить. На этот раз она будет в безопасности.

Когда мужчина строит планы, женщина смеется.

Мы выгрузили коробки, побрели по вестибюлю общежития и пристроились в очередь к лифтам, вместе с толпами тощих девиц, хорошо одетых родителей, толстощеких мальчишек, слишком юных для колледжа, и невероятного количества молодежи из стран Азии. К нам подошел какой-то парень, вручил анкеты, правила поведения в общежитии и прочую ерунду и разговорился с Эми. Она легко сходилась с людьми. День был жаркий, и легкая курточка, переброшенная через руку Эми, полностью скрывала отсутствующую кисть. Эми обменялась с юношей парой фраз, похихикала, и он пошел дальше раздавать бумаги.

– Вроде, хороший парень, – сказал я.

– Угу, – отозвалась она.

– Ты с ним познакомилась?

– Его зовут Джеймс. Или Джек.

– Одет со вкусом. Наверное, будущий доктор.

Джон посмотрел на меня, потом на Эми, снова на меня и сказал:

– А еще у него отличная задница.

Эми отвернулась и закатила глаза.

Мы поднялись на лифте и отнесли ее вещи в крошечную комнату в общежитии. Я во второй раз попрощался с Эми, во второй раз не сомневаясь, что расстаемся навсегда. Мы обнялись, я раз десять пожелал ей удачи, выбрался, наконец, из объятий и направился к выходу, уверенный в том, что добился успеха. Если любишь человека, нужно дать ему свободу.

Я почти вышел за пределы зоны досягаемости, как вдруг Эми схватила меня за рубашку и развернула.

– Спасибо, что помог с переездом, – проговорила она.

– Без проблем.

Мне показалось, что она хочет сказать мне что-то еще – что-то совсем другое.

– Да, мне не сложно поднимать тяжелые объекты, – произнес Джон. – Я вроде как привык.

Я поднял руку, заставляя его умолкнуть.

– Джон…

– Я, конечно, имею в виду свой член.

– Не обращай на него внимания, – сказал я Эми. – У него такой же член, как у всех.

– Я как раз собиралась спросить… – начала Эми.

– Ты никогда не видел мой член! – взревел Джон. – Я бы показал его прямо сейчас – всем. Но у нас нет времени.

Я повернулся к нему.

– Что? У нас нет времени?

– Ну, нужен целый день – часов пять-шесть, не меньше, – чтобы рассмотреть его как следует, проникнуться его величием!

– В твоих словах нет ни капли смысла, – сказала Эми прежде, чем я успел ее остановить.

– Ты бы все поняла, если бы увидела его! – возбужденно завопил Джон. – Милая, тогда бы ты поняла, что в моих словах скрыт бооольшооой смысл!

– Джон, успокойся, а? – Я показал в сторону коридора. – Подожди меня у лифта.

Он не двинулся с места.

– Может, поженимся? – спросила Эми.

Внутри у меня что-то оборвалось, а в голове возникла картинка – мотылек, летящий к паяльной лампе. Я попытался найти слова, которые успокоили бы ее, постарался найти лучший способ отказать ей, и произнес:

– Да, конечно.

Джон посмотрел на часы.

– Ну, мои поздравления. А теперь нам пора. Если поторопимся, то успеем поиграть в баскетбол, пока не стемнело.

День выдался жарким. Асфальт плавился под ногами; наши тела, шурша одеждой, танцевали под сбивчивый ритм – «тук-тук-тук» – баскетбольного мяча о площадку. Я перемещался спиной к кольцу – туда, где была бы линия штрафных бросков, если бы мы играли на настоящем баскетбольном корте, а не на огромном куске потрескавшегося наждака в виде детской площадки. Я прыгнул и сделал бросок, обреченный на промах в ту самую секунду, когда мяч оторвался от пальцев.

Джон успел на подбор, развернулся, прыгнул и вколотил мяч в корзину.

– Двести семьдесят четыре – сто тридцать семь! – воскликнул он, победно вскинув кулак. По правилам Джона за каждое попадание начисляется по сто тридцать семь очков. – Если бы платили по десять центов за каждый точный бросок, ты все равно бы хреново играл!

Я поднял мяч и протянул его Джону. В этой игре, как и в жизни, мяч оставался у того, кто забил. Джон начал дриблинг, посмотрел мимо меня и замер. Я увидел его лицо и обернулся.

– Эта штука здесь раньше была? – спросил Джон, прищуриваясь.

Над площадкой, заросшей сорняками, висел блестящий черный шар фута три в диаметре, похожий на восьмой шар в бильярде.

– Кажется, в нем какие-то люди, – пробормотал Джон, направляясь к шару.

Он наклонился, поднял камешек и бросил его в шар. Камешек беззвучно исчез. Джон оглянулся и посмотрел на меня через плечо.

– Наверняка дыра в другое измерение… Пойдем?

– Сначала сыграем еще раз.

Джон взял мяч и повел его за трещины и сорняки, которые мы считали линией трехочковых бросков. По блеску в глазах друга я понял, что он собирается бросить трехочковый. Как только Джон выпустил мяч, я помчался к кольцу; измерительный прибор в моем подсознании подсказывал, что будет промах, что мяч отскочит от щита. Мяч лязгнул о щит, я подпрыгнул, одной рукой забрал подбор в воздухе и, прежде чем Джон успел вернуться в защиту, сделал бросок «крюком». Мяч приятно зашуршал в корзине.

– Как два пальца об асфальт, – сказал я. – Бум!

– Черт. – Джон встал, уперев руки в бока и тяжело дыша. – Молодняк сегодня играет на подборах. – Слово «молодняк» в его произношении рифмовалось со словом «сегодня». – Команды набрали по двести семьдесят четыре очка, Дейв-монстр.

Он поднял мяч с травы, затем попытался отдать мне пас на уровне груди, но промахнулся. Я проследил за мячом, и точно – тот исчез в черном шаре, как раньше – камешек.

– Ой, я забросил мяч в другую вселенную! – воскликнул Джон.

– Может, по домам?

– Сейчас, только мяч заберу.

Джон подошел к шару, заглянул в него, просунул правую ногу в шар, затем пролез в него, и вскоре наружу торчала только левая нога. Джон втянул ее в шар и исчез. Я вздохнул, посмотрел на часы и побрел к сферическому порталу – похоже, мой друг не вернется до тех пор, пока я, по крайней мере, не просуну туда голову. Я нагнулся и протиснулся в шар.

На другой стороне было градусов на тридцать холоднее. Я вышел и увидел, что внутренняя поверхность шара сверкает белизной, словно снег в лучах солнца. Баскетбольная площадка не сильно отличалась от той, которую мы покинули. Мир, тем не менее, изменился. Пасмурное небо нависало низким потолком цвета сахарной ваты со вкусом кровельного вара. В воздухе слегка пованивало кишечными газами.

Я заметил и другие мелкие отличия. Парк в Неназванном находился в вылизанном до блеска районе, с домами в викторианском стиле и аккуратно подстриженными лужайками. Здесь же дома казались пустыми и заброшенными: разбитые окна, заросли сорняков, ржавые почтовые ящики. Ближе всего к нам стоял белый дом, пожелтевший от времени; на его стене кто-то вывел краской из пульверизатора: «КРОВАВЫЕ ЧЕРВИ».

Налетевший сухой ветер снова принес слабый запах серы. Джон рассматривал кольцо одного из полудюжины щитов, расставленных по краям площадки.

– Где ты был? Я два часа тут брожу, – сказал он.

– Наверное, время здесь течет по-другому. Я полез сразу же за тобой.

– Ты всегда так говоришь.

– По крайней мере, здесь прохладней, – заметил я.

– Зато сеток нет, – сказал Джон. Щиты безмолвно возвышались над нами, словно очень высокие, худые и, в общем, бесполезные часовые. – Вот этот нормальный, но на тех двух погнуты кольца. Наверное, здесь много заколачивают сверху.

За спиной раздался звук бьющегося стекла. Мы обернулись: к нам ковыляла худая как щепка женщина в лохмотьях. Она сделала жалкую попытку бросить в нас стеклянную банку, но банка не долетела футов двадцать.

– В-в-вы!!! – заверещала она, раскрыв глаза от удивления и тыча в нас костлявым пальцем. – Незапятнанные! Незапятнанные! Почему?!

У нее не хватало левого предплечья: чуть выше локтя рука оканчивалась неровной культей, как будто остальная часть сгнила и отвалилась.

Внезапно вопли прервались: с неба на женщину бросились четыре существа, похожие на крылатых бабуинов, избили дубинками до потери сознания и утянули вверх; возвращаться за нами, похоже, они были не намерены. Переглянувшись, мы стали пробивать штрафные броски, чтобы выяснить, кто из нас начнет игру.

Победил Джон. Мы поиграли немного, но без большого удовольствия – неутихающий гнилой ветер с юга приносил приглушенные вопли и треск, похожий на тот, что издают насекомые. При каждом трехочковом броске ветер ощутимо сдувал мяч, так что игра переместилась под кольцо. Под кольцом властвовал Джон – он выше меня на три дюйма. Благодаря преимуществу в росте он забрал несколько подборов и забил пару легких мячей, оторвавшись в счете на 548 очков. От пота щипало в глазах. Я снова нырнул под кольцо, пытаясь на бегу бросить крюком снизу. Джон быстро отбил мяч, и тот укатился с площадки.

– Эй! – завопил Джон. – Бросай его сюда!

Я обернулся и посмотрел, кому он кричит. Рядом с мячом в воздухе беззвучно парило нечто, похожее на пылесос из универмага «Сирс». Наверное, обычный для здешнего мира робот, хотя у него не было глаз или черт лица, которыми мы снабжаем роботов в фильмах, чтобы сделать их более запоминающимися. Он ощетинился какими-то антеннами – скорее всего сенсорами – и вытянул их в нашу сторону.

– У этой штуки нет придатков, которыми можно взять мяч. Тебе придется идти за ним.

– Я в прошлый раз за ним ходил! – возмущенно воскликнул Джон, повернувшись ко мне.

После пятиминутного спора мы решили, что пойдем вместе. Робот стоял у мяча – возможно, что-то измерял. К нашему удивлению, он заговорил.

– Пожалуйста, назовите себя.

Джон улыбнулся.

– Жоппи Хренолорд.

Робот повернулся ко мне и повторил вопрос.

– Фелипе Огромношланг.

– Названных имен нет в базе данных. Пожалуйста, назовите ваш жилой сектор.

Джон:

– Твоя Жопа.

Я:

– Западный пригород Твоей Жопы.

– Названного сектора нет в базе данных. Пожалуйста, обратитесь в ближайшую карантинную базу. Необращение на карантинную базу в течение тридцати минут повлечет за собой…

Мы пошли прочь от болтливой машины. Мяч был у меня, и мне удалось быстро сделать пару точных бросков и сократить разрыв в счете.

Внезапно сверху донесся какой-то стук, словно по небосводу ехал автомобиль с лопнувшей шиной. Я поднял глаза; Джон вырвал мяч из моих потных рук, подошел к кольцу, подпрыгнул и воспользовался своим врожденным преимуществом, позволяющим ему забивать мячи сверху.

– Вот так! – крикнул он, вскинув руки. – Перехват и бросок! Я обыграл тебя в двух вселенных, щенок!

От баскетбола, как и от запаха местного ветра, меня тошнило. Я мечтал о площадках моей вселенной. Кроме того, пульсирующий звук, отвлекавший внимание, становился все громче. Я схватил мяч и сел на него.

– Сыграем еще, а потом вернемся в Жаркий мир, – сказал Джон.

На земле лежала старая, побуревшая от времени газета. Заголовок, набранный трехдюймовыми буквами, гласил: «АНОМАЛЬНЫЕ ЯВЛЕНИЯ НА ЮЖНОМ ПОЛЮСЕ ПРОДОЛЖАЮТСЯ. ПРЕЗИДЕНТ ПРИЗЫВАЕТ К СПОКОЙСТВИЮ».

Монотонный звук усилился. Внезапно раздался громкий треск. Мы обернулись: там, где только что стоял робот-«пылесос», остался обгоревший участок земли и искореженные обломки.

Над и за ними виднелись пять человеческих фигур; они плыли по воздуху в нашу сторону на маленьких будках, похожих на кафедры. Выпустив облака ярко-синей плазмы, машины опустились, и перед нами оказались пятеро мужчин в черных облегающих костюмах, похожих на военную форму. Очевидно, они уже давно наблюдали за нами, скрытые с помощью каких-то футуристических приборов для маскировки, словно корабли в «Звездном пути».

Люди сошли со своих летающих машин и направились к нам. Один из них – симпатичный офицер лет тридцати, с аккуратно подстриженной бородкой, выступил вперед.

– Добрый день, – сказал он. – Я сержант Вэнс Макэлрой из Армии освобождения людей. Наверное, вы удивились, когда попали сюда, но для нас ваше появление сюрпризом не стало. Со дня Великой скверны мы знали о пророчестве; в нем говорится, что сюда придут чужаки из другого мира. Встретиться с вами – честь для меня. Должен признаться, я понятия не имею, откуда вы прибыли, однако, судя по вашему виду, можно сделать вывод, что вы не заражены…

Казалось, он будет говорить вечно. Снова налетел ветер. Интересно, есть ли здесь закрытые площадки… Я хотел спросить об этом, но не мог дождаться паузы, чтобы вклиниться в разговор.

Джон глубокомысленно кивал, притворяясь, что внимательно слушает речь.

– …и вы – наша последняя надежда. Если вам не удастся его победить, человечеству конец. Господа, ветры судьбы свели нас вместе. Над пропащим, разрушенным миром встает новая заря.

На секунду возникла неловкая пауза, потом мне в голову пришла мысль.

– Вопрос, – сказал я. – Летающий пылесос упомянул о карантине. Полагаю, больных помещали в старых общественных зданиях, таких как больницы и школы? Так вот: в каком-нибудь из этих карантинов сохранился спортивный зал? Или, по крайней мере, та его часть, где установлены баскетбольные щиты?

– Нет. К сожалению, все образовательные учреждения разрушили во время первой войны, незадолго до массового сожжения книг. Человеческое невежество – самое мощное их оружие. Однако еще более жуткое преступление сил зла…

Офицер бубнил и бубнил, заставив меня пожалеть о том, что я задал вопрос. Часы показывали 66:69. Я начал составлять список доказательств того, почему эта вселенная – полный отстой.

– …таким образом, уникальный генотип дает вам, обитателям другого мира, иммунитет к…

– Да, очень интересно, – сказал Джон. – Чтобы выполнить вашу просьбу, понадобится несколько предметов из нашего мира. Мы сначала туда сгоняем, а потом вернемся и приступим к выполнению задания.

Человек кивнул.

– Хорошо. Будем ждать вашего возвращения.

Мы взяли мяч и нырнули в портал. Выйдя из черного шара, мы с радостью увидели солнечный свет и баскетбольные кольца с корзинами. Удушливая жара не привела нас в восторг, но уж лучше она, чем дурацкий разрушенный мир.

Не успели мы ввести мяч в игру, как на площадку вышли четверо сильных, красивых молодых людей лет двадцати: два парня – черный и белый, и две девушки – азиатка и симпатичная блондинка. Белый юноша и блондинка, похоже, недолюбливали друг друга. Шар привлек внимание молодых людей; они обменялись парой глубокомысленных замечаний, а затем, шутливо переругиваясь, зашли в портал.

Мы начали играть, но на нас навалилась усталость, так что мы по два раза промахнулись.

Внезапно из черного шара вышли те четверо – грязные, в синяках и царапинах.

– Смотрите! – ахнула девушка-азиатка. – Мы вернулись в ту же минуту! Время там идет гораздо быстрее!

– Точно! – сказал черный парень. – Йоу, как я рад увидеть солнце! Мы спасли целый мир!

Белые мальчик и девочка поцеловались – похоже, в ходе приключения они полюбили друг друга. Потом юноша высвободился из объятий и посмотрел на нас.

– Парни, вы не поверите, что с нами только что произошло! – возбужденно воскликнул он.

Джон повернулся к нему.

– Ты утомил незнакомого человека своей дурацкой историей, а он достал свой член и отхлестал тебя, словно кучер – ленивую кобылу?

Юноша разочарованно заткнулся. Джон поднял мяч и отпасовал мне.

– Играем дальше.

375 Наука и потустороннее Д-р Альберт Маркони

…был единственным, кто выжил во время чумы.

Пока команда шла по обезлюдевшей деревне, жрец рассказал, что болезнь убила всех членов племени, описал болезненные язвы, слепоту, безумие – ужасы, которые не подобает видеть старику (жрец дожил до преклонного возраста – тридцати семи лет).

Коддок, по словам жреца, пощадил его только для того, чтобы он мог рассказать мне эту историю, предупредить меня. Попрощавшись со мной, жрец объявил, что отправится в джунгли – и будет идти на запад до тех пор, пока не коснется солнца, или пока его не поглотит земля. Я не стал говорить ему, что в этом случае он, возможно, наткнется на группу туристов из Икитоса, а лишь пожал жрецу руку и навсегда покинул Перу.

Неделю спустя я уже был в Нью-Йорке. После панихиды по доктору Халейну мы с Шэрон отдыхали на балконе – пили кофе, сдобренный изрядной порцией бренди, и смотрели на город сквозь клубы дыма, вырывающиеся из моей трубки.

– Бедняги, – промолвила Шэрон. – Зачем им пришлось умереть?

Я фыркнул, не выпуская из зубов трубки.

– Милая, все мы смертны.

Она не улыбнулась.

– Я имею в виду то, как они умерли – больные, ослепшие, напрасно умоляющие богов о помощи.

Шэрон посмотрела на меня.

– Боги жестоки, верно, Альби?

Я сделал глубокий вдох.

– Каждому живому существу нужно только одно – власть, власть над другими живыми существами. Она нужна для того, чтобы расти, есть и размножаться. А жестокость, унижение, бессмысленное причинение невероятных страданий – проявление абсолютной власти, проявление

Наука и потустороннее Д-р Альберт Маркони 376

власти в чистом виде. Дети учатся этому еще в яслях. Поэтому для каждого организма, начиная с микроба, жестокость является символом движения наверх. Жертву нужно одолеть, соперника – уморить голодом, врага – стереть с лица земли. Следовательно, те же качества, только в большей степени, свойственны и богам, и на каждом уровне небес мы встретим все более высокие уровни алчности, жестокости и бессмысленной злобы. Иначе как боги стали бы богами?

Шэрон содрогнулась, хотя на балконе было тепло.

– В самом деле? Ты разбираешься в этом лучше, чем кто бы то ни было, – прошептала она.

Я отложил трубку, повернулся, посмотрел ей в глаза и сказал…