Часть вторая
КРЫЛЬЯ

Потолок, стены и постель определенно были незнакомыми, зато лица собравшихся в комнате — наоборот. Тело, лишенное эмпатических чувств и ощущения потоков, тоже казалось чужим.

Каталин, Фердинанд и дядя смотрели на нее, присев на краешек ложа, и вид у них был такой, будто ушан с воительницей ночевали прямо здесь, у постели госпожи, вкупе с Чириком, а дядя заходил сюда каждые четверть часа. Уверившись, что первое же усилие не окунет ее вновь в забытье, девушка произнесла:

— Не беспокойтесь, я с вами.

Облегченный выдох, разом вырвавшийся из их уст, был ответом. Во взглядах было столько тревоги, сейчас стремительно сменяющейся радостью, что Жозефина с легким ужасом поспешила уточнить:

— Что, снова прошла целая луна?

— Нет, что вы, всего седмица.

— Как Малыш?

— Он принес нас сюда, — ответила Каталин.

— А что с Красотулей и Быстрым?

— Рассыпались, — а это был Фердинанд. — Их Всадники живы, не переживайте. Морган с сыновьями знают, что делают.

— Это хорошо. — Жозефина расслабилась насколько могла, оставляя тело в покое. — Расскажите мне, что произошло потом.

— Вы крепко всех напугали, — сказала воительница с очень серьезным взглядом светлых глаз.

— Я?.. Чем?..

— Больше всех меня напугали, я, к сожалению, не успел вас остановить, — вмешался Фердинанд. Его темноглазое лицо тоже было очень серьезным и как будто слегка виноватым. — Это было очень, очень смело, и еще больше — безрассудно.

Да уж, возразить нечего.

— Что с вещами? — До сознания наконец дошло, что они находятся в поместье дяди, и мысль тут же уцепилась за так долго лелеемую цель приезда сюда.

— Парни сюда вчера доехали, привезли все, что не унес Малыш. Кобылку вашу тоже взяли, так что и лошади все тоже тут.

— А мы когда прилетели?

— Утром после штурма. — Каталин поправила госпоже сбившееся у шеи меховое одеяло. — Малыш вылетел с рассветом, после полудня добрались уже.

— Почему мы не остались в Кор Фъере?

— Люди напуганы. Им нужно время, чтобы оправиться от… такого.

— Вы сделали для города не просто много, а слишком много, — пояснил Фердинанд. — Людям надо это обдумать и привыкнуть с этим жить.

Никогда раньше они не были так серьезны и непреклонны, разговаривая со своей госпожой.

— Я сделала, что могла.

— Это было безрассудно, — повторил ушан. — Вы понимаете, что никто из ныне живущих людей или нелюдей не смог бы это повторить?

— А из ранее живших?

— Я не знаю. Вы представляете, какую Силу пропустили через себя?

— Да. И это было глупо.

Сейчас Жозефина понимала, что действительно поступила не лучшим образом. Северяне, все, кто был там, на поле боя, уже одержали победу, и на волне этой победы быстро и радостно отстроили бы стену заново, а она, непривычно оставшаяся не у дел, продолжила бессмысленно геройствовать, подстегиваемая долгом, въевшимся в плоть, кровь и разум, и опьяненная бушующей вокруг Силой.

— Знаете, когда увидели ваших птиц, это было чудо, которым люди восхищались, но даже мне было страшновато, все-таки это громадная Сила.

— Вот, ушастый дело говорит; а то, что вы устроили под конец, многих повергло в ужас, и это притом, что вы были на нашей стороне. И повредило не только нашим врагам…

Теперь девушке окончательно стало стыдно.

— Отдача все вымела, — тихо продолжил Фердинанд. — Тела и металл тоже стали частью башен…

— Это достойная могила, но людям еще надо понять это. Однажды про оборону Кор Фъера будут рассказывать легенды, но сейчас им всем надо отдохнуть от увиденного. — Каталин грустно усмехнулась. — Вы никогда не хотели стать Темной Владычицей? В сказках Юга вы будете именно ею.

…А не так уж и глупо это было. По крайней мере, ближайшие несколько сотен лет никто не осмелится даже подумать напасть на Север.

— Надеюсь, что на Севере я буду кем-то получше… — пробормотала Жозефина.

— Конечно, будете, просто спустя время. — Кажется, они высказали то, что хотели высказать, облегчили душу и чувства, и серьезность сменилась лаской. — Вам нужен покой, отдыхайте, здесь удивительно красиво.

Она повернула голову к окну в простой деревянной раме. Там кружился легкий первый снег горной осени. Дядя сидел с этой стороны, и она поймала его взгляд. В отличие от глаз Каталин и Фердинанда, его взгляд светился спокойной улыбкой.

— Дядя, как ты?

— Я боялся за тебя, — мягко ответил он, — а у нас все хорошо.

— А я боялась за тебя. Боялась, что Алые или еще кто-то придут за тобой, а я даже не могла тебя защитить.

— Да зачем я им, — хмыкнул Гаррик. — Тогда просто под руку подвернулся, вот и все. Никто меня не трогал, не переживай.

И тут Жозефина вспомнила давешнюю шутку короля.

— Каталин, ты не рассказывала, что мне предлагали от имени короны?

Воительница снова посерьезнела.

— Это был личный разговор. Хорошей бы я была защитницей, если бы хранила только ваше тело, а ваши тайны — разбалтывала.

— Представь, дядя: мне предлагали Кор Фъер в ленное владение в обмен на перстень папы.

— Думаю, если бы ты его не принесла, кара была бы не меньше, вроде забеления гербов. Я ждал подобного предложения короны, но после того, что ты сделала, ни один герольд — во всяком случае у нас, — не отважился бы прикоснуться к твоему гербу. Да и в столице бы тоже крепко подумали… Признаться честно, я искренне желал, чтобы эта железяка куда-нибудь потерялась так, чтоб ее уже никто не нашел, так оно спокойнее.

— Чирик! — Воробушек устроился у шеи хозяйки как в гнезде и теперь сверкал оттуда умными черными глазками.

— Разумеется, Чирик! А ты получил мое письмо?

— Получил, как не получить, — дядя взглянул на Чирика, — очень настырная птаха. И не успел я отправить ответ, как прилетела птичка побольше.

— А Клаус?..

— Как обычно. Я верно понял, что ты собираешься зимовать здесь?

— Я не знаю, — растерялась девушка. — Мне надо было о многом поговорить с тобой, но и дома давно не была…

— Север устоял, корона держит нейтралитет. Поступай как угодно, без повозок вы и по зимнику легко пройдете.

— К слову, о короне. Фердинанд, магов тогда взяли?

— Кор Фъер взял шестерых, остальных забрали обратно. Кстати, того мага герцог отпустил по вашей просьбе, он цел и невредим. Там из этих шестерых двое магистры и еще один архимаг. Я лично их не видел, но Морган говорит, что работать им придется библиотекарями или еще кем, архимаг еще может восстановиться хотя бы частично, а остальные уже никак, все энерговоды выжгло. В последний раз такое было, когда брали Орбо.

Жозефина похолодела при мысли о том, что с ней будет так же. Как она тогда сможет защитить тех, кто доверился ей?..

— Вам это не грозит, — успокоил ушан. — Вам бы, конечно, десяток магов еще, чтобы они тот поток стабилизировали, но вы опирались на плетения города, а не на кучу отдельных артефактов, да и защищали свое, а не пытались чужое взять. Я, конечно, не целитель, но читал про такое и видел, как дядюшка пару раз лечил выложившихся магов. Думаю, через седмицы две или три будете в порядке.

Срок был и вправду невелик, могло быть куда хуже.

И тут до сознания дошло сказанное прежде.

— Быстро же они их растят…

Королевская Академия магии в нынешнем виде была основана около двадцати лет назад, сразу после Смены Ферзей. Обычно маг учится десять лет, чтобы просто получить лицензию зрелости в профессии и возможность свободно колдовать, путь к званию магистра может занять еще столько же, а к архимагу — всю жизнь. Двое магистров и архимаг — в темнице Кор Фъера, еще сколько-то туда не попали, да и в городе всяко не одни ученики остались…

— Наша земля богата талантами, — улыбнулся дядя.

— Да, только на Севере магов явно не хватает, не в Королевской же академии им учиться… Фердинанд, не желаешь открыть здесь свою академию? Знания у тебя есть, опыта за последнее время тоже накопилось немало, книги сможешь через дядюшку выписать.

— Талантов здесь действительно немало, — отозвался ушан, — я бы с удовольствием их обучил.

— Я тоже подучусь, — хмыкнула Жозефина, — мне остро не хватает академического магического образования.

— Ну, зима длинная, я наконец-то смогу дать вам что-то систематическое, — сквозь общий смех выговорил ушан.

— Остается только вопрос, от чьего имени открывать школу. — Идея прочно захватила Жозефину. — Тебя не знают, меня боятся… не мешало бы написать об этом Ордису. Дядя, где у тебя письменный прибор?..

Слабость и боль не позволяли Жозефине даже водить пером по бумаге, и Каталин вызвалась в писари. Для начала Жозефина продиктовала рецепт укрепляющего отвара, с которым мыслила подняться на ноги скорейшим образом, а уже потом принялась за письма. Письмо Ордису содержало в себе благодарность, извинения, предложение открыть школу магов, вопрос по поводу возвращения регалий Верховного мага, привет Моргану и робкую приписку по поводу обещанного знамени. Домочадцам предназначалось теплое послание с выражением беспокойства, любви и надежды, что их не коснулся гнев короны. Меченому Жозефина решила писать сама, благо это дело срочным не представлялось. Гонец унес письмо в поместье, а к Предводителю отправился Чирик.

— А с Малышом вы их познакомили? — спросила Жозефина, наблюдая, как Каталин открывает птаху окно.

— А то как же, непременно познакомили… — Воительница повернула литую ручку, запирая раму, и вернулась к госпоже. — Кажется, он его побаивается.

— Чирик — Малыша?

— Малыш — Чирика, — пояснил Фердинанд. — Может, потому, что Чирик старше.

— Но ворковать вместе им это не мешает, — подхватила Каталин. — Вы отдыхайте, набирайтесь сил, так сами скоро увидите.

Жозефина хотела было последовать доброму совету немедля, как ее кольнула еще одна мысль, требующая немедля быть озвученной.

— Каталин, что вообще говорят люди о башнях?

— Говорят, что вы пробудили какое-то древнее заклинание защиты. Еще говорят, что в ответ на такую наглость этих королевских сынов скальных йоров и ш… королевских магов, за город заступились сами Боги и заново возвели башни.

— Понимаете, госпожа, только маги поняли, что именно произошло, — тихо сказал Фердинанд, — то есть я, Морган, Кин и Эйн, да еще вы знаете, что сделали, остальные увидели только, как башни отстроились заново, ну и разбросавшую все волну.

Ничего, для легенды именно то, что надо.

— Пожалуй, мне и в самом деле надо поспать. — Все встали, готовясь выйти, когда Жозефина окликнула дядю: — Пока я никуда не могу выйти, пусть Каталин с парнями будут под твоим началом, чтобы не скучали, да и Фердинанд, полагаю, не откажется помочь.

Ушан и воительница согласно и охотно кивнули — при деле все веселее, да и госпожа будет больше заниматься выздоровлением, чем разговорами. Гаррик оглядел парочку и широко улыбнулся:

— Что ж, у нас здесь есть дом для гостей, и давненько в нем никто не обитал, ну да ничего, сейчас все исправим. Ты, племянница, главное, выздоравливай, — лучась улыбкой, он погладил непослушные кудри, которые Каталин каждый вечер расчесывала гребнем, пока госпожа пребывала в забытьи, и все трое вышли из комнаты.

Ближе к вечеру пятого дня прибыл ответ из Кор Фъера. Кроме письма четверо гонцов в цветах Ордиса везли на седлах по сундучку, кои и занесли с собой в дом.

В сундучках оказались целых два знамени, и табарды, и шевроны, и множество других подарков от всех мастеров Кор Фъера. Второе знамя родилось после памятного штурма: красная птица перед синими башнями на серебряном поле; это была и очень интересная идея, и огромная честь, ибо мастерицы по собственному желанию увековечили поступок Жозефины, а значит, почитали его достойным уважения. Кроме того, в сундучках нашлись и сапоги рыбьей кожи — точно как те, что так, казалось, давно девушка купила в лавке, — и еще один драгоценный подарок от старого кожевенника: седло и узда для Малыша, украшенные литыми бляхами; на бляхах красовались магические закорючки, а в одну из пряжек было всунуто короткое письмецо от Моргана — пояснение, что магия упряжи предохраняет Всадника от падения, с припиской: «По себе знаю, штука нужная».

Изумленно и радостно рассмотрев подарки, Жозефина приняла письмо — пергаментный свиток в кожаном тубусе с вытисненным серебром гербом Ордиса. Сломав печать, она достала плотные листы, так и норовящие свернуться.

«…извиняться не стоит, а благодарности Ваши я Вам возвращаю — без Ваших трудов и Вашей легенды Кор Фъер пал бы еще первой ночью…

…регалии все же прошу вернуть, ибо на должности Вас ныне держать не могу, но, дабы не обижать Вас, дарую Вам титул Хранительницы Севера. Сие объявлено мною горожанам с обновленных башен и отправлены герольды с известием и приказом возвещать о том на каждом перепутье…

…школе обещаю всяческую поддержку, так как собственные маги Северу нужны, и с тем посылаю Вам людей…»

В тубусе оказался не один, а два листа пергамента; второй, гербовый, с тисненой печатью Предводителя Севера, гласил, что нобле Жозефина де Крисси, Хранительница Севера, приглашается весной на Большое Вече, для подтверждения в правах наследницы герцога.

…— Неудивительно, — говорил Гаррик де Варден, которому девушка показала приглашение. — Ордис понимает, что на его месте должна быть ты.

— Что?!

— Насколько я понял, именно тебя видели на стенах во время штурма, твои птицы защитили город, и ты смогла что-то сделать с воротами первой ночью, а Предводитель лежал с ранением и ничего для Кор Фъера сделать не успел. К тому же Ключ именно у тебя…

…Мартин писал, что все живы и здоровы, пятеро северян из отряда Каталин все так же служат в поместье, жаловаться не на что. «Из плохого — должен сказать, что нам закрыли доступ к счетам, но это и все. В городе настроения подавленные из-за поражения в войне с Севером. Их величество выступил перед народом и заявил, что Север устрашен, но по отступающим через город солдатам я бы сказал, что дела обстоят ровно наоборот. Гильдия алхимиков перестала продавать талисманы и теперь скупает их с рук. Наши я продавать не стал, придержу до поры, когда за них будут давать хорошую цену. Господин маг приходил, нарисовал всяких значков в новом крыле, также справлялся о Вашем здоровье. Вы за нас не переживайте, запасы есть, нам хватит. Все так же ждем Вас обратно, да хранит Вас Милосердная».

…Окрепнув достаточно, чтобы суметь держать перо, Жозефина попросила Фердинанда зачаровать ей бумагу для сгорающего письма — сама она колдовать пока не могла, и на этой бумаге написала письмо Меченому.

«Приветствую, дорогой друг. Я не знаю, что Вам известно о недавней Северной кампании и как Вы относитесь ко мне теперь, но я все так же надеюсь хотя бы на встречу по возвращении», и пеплом: «Со всем теплом и нежностью, Жози». Отправлять письмо государственному магу с плодом Искусства Корней было явно неразумно, и потому запечатанный сургучом лист получил Фердинанд, чтобы доставить послание обычным путем, через дядюшку Феликсефонтия.

Ответ пришел быстро и был коротким и куда более сдержанным в чувствах, чем раньше: «Сведения, поступающие с Севера, противоречивы. Вас я считаю неплохим человеком, попавшим в сложные обстоятельства, который поступает так, как велят ему честь, воспитание и происхождение», но пепел сложился в слова: «Береги себя».

Шли дни, принося медленное выздоровление. Тело восстанавливалось быстро, Потоки же оказались куда строптивее. Простая магия вроде «светлячка» давалась легко и непринужденно, а все, что было сложнее, оборачивалось непредсказуемым результатом. Девушка чувствовала себя будто в кандалах — можно выполнять все обыденные дела, есть, ходить, писать, но все это с ощущением вечной несвободы, дисгармонии. Фердинанд утверждал, что это оттого, что под чудовищным потоком Силы Узор Потоков, пронизывающий тело, изменился и смешался, искажая любое более-менее сложное плетение. Это весьма было похоже на правду, но, как бы оно ни было, Жозефина прекрасно понимала, что еще легко отделалась, и не жаловалась на свою долю, тем паче что Узор тоже восстанавливался, обещая к концу зимы принять свой изначальный вид. Посему она стреляла из купленного еще в Поголье лука, вместе со своими бойцами оттачивала навыки посошного и рукопашного боя, приказав не жалеть ее больше, чем требовалось в дружеском поединке, посещала лекториумы Фердинанда, довольствуясь теорией, которой ей остро не хватало, и когда одна, а когда с дядей ездила по окрестностям, любуясь пейзажами и изучая дорожки и тропки. Когда ушан отвлекался от своих обязанностей, они все так же вели длинные интересные разговоры и иногда поднимались в небо на изогнутых крыльях Малыша, а однажды провели эксперимент с Чириком: дядин конюший сладил из ремней и пары кусков кожи нечто вроде детских качелей, и за вделанные в концы ремней кольца птах без труда поднял Жозефину и пронес ее несколько сотен шагов, кружа вокруг дома, без всякой натуги: мощь каменных птиц действительно определял не размер тела, но дух, обитающий в этом теле. Оставаясь одна, девушка взахлеб читала книги — в основном легенды, баллады и исторические тома, в изобилии водившиеся у дяди, или медитировала, обращаясь к Дане. Целительный поток богини очищал и успокаивал душу, а кроме того и приводил в гармонию взбесившийся Узор, ускоряя окончательное выздоровление.

Почти каждый день в поместье бывали гонцы, привозя и увозя письма, курсируя по большей части меж поместьем дяди, Кор Фъером и поместьем де Крисси. Жозефина, наконец оказавшаяся в безопасности, среди тех, кто любил ее, скучала по дому и тревожилась за домочадцев. Последнее письмо Мартина, с одной стороны, было весьма утешительным: он писал, что «…к счетам доступа все еще нет. Я бы сказал, госпожа, что корона сделала вид, что нас нет. К нам не заезжает ни господин сборщик налогов, ни господин Барбус, а тех ребят, что Вы оставили в поместье, вычеркнули из списков Гильдии, будто их там и не было никогда». Если же взглянуть с другой — все это было крайне похоже на то, что все процедуры, полагающиеся мятежникам, его величество провел, просто не стал гонять зазря герольдов и переводить белую ткань. Жозефина со своим обостренным чувством гармонии и справедливости всей кожей ощущала, что Натан Первый окончательно зарвался, вначале требуя то, что по решению создателя не должно ему принадлежать, а потом наказывая не истинного виновника, но его людей, в поступках своего господина (вернее, госпожи) не повинных. Следовало что-то делать, и для начала — посоветоваться со своими.

— Да съездить и забрать их сюда, — проговорила Каталин, выслушав госпожу. — Меньше чем за луну обернемся, пока снег не лег. Там, пока вас нету, они тоже не нужны, а если вдруг солдат пришлют, парни там только умереть с честью и смогут.

Жозефина сама это прекрасно понимала. Как и то, что поехать с воительницей она не сможет — сейчас, без магии и серьезной силы за спиной, появляться в столице (да и вообще в городах королевских земель) ей заказано.

— Передать можем чего, если надобно, или привезти. Вы напишите, мы разберемся.

Вечером Каталин был вручен список, в основном от Фердинанда, и распоряжение узнать, что там и как с алхимическими талисманами, а также просьба устно передать Мартину, что в случае чего к нему с письмом может прилететь птичка. То есть Чирик. И что бы ни говорили в столице, если птица будет — значит, госпожа жива. Самого птаха отправили вместе с Каталин — и ей спокойнее будет, и письмо, если вдруг что, послать можно, быстрее получится, чем с гонцом.

Ранним утром следующего дня из поместья выехали два конника, сопровождаемые громадной птицей; Жозефина с Фердинандом проводили Каталин и Уилласа до большака, заложили петлю, прощаясь, и вернулись к Гару.

Этим же утром минула целая луна с памятной ночи штурма. За завтраком дядя начал разговор, который жил в Жозефине с самого лета, и теперь, когда можно было не только говорить, но и делать, она была совершенно не в том состоянии.

— Я предлагаю, пока не легли снега, сходить в Ясли. — Он отодвинул деревянную плошку и поднял на племянницу свой привычный мягкий взгляд.

Но и откладывать все это до конца зимы было совершенно невозможно.

— Можно слетать, — предложила девушка. — Тебе понравится.

— Я бы рад, — Гар развел руками, — но дорогу знаю только по земле. Там не все так просто, дитя, но и идти недалеко.

Они выехали сразу после завтрака, прихватив с собой оставшихся в поместье Вита и Лаки. Фердинанд, раздав задания ученикам, разумеется, тоже увязался с госпожой, не в силах пропустить такое событие.

— Зверь выбирает Всадника сразу? — поинтересовалась Жозефина, покачиваясь в седле.

— Необязательно, — отозвался Гаррик. — Зверь ищет подходящего Всадника, как сказал бы академический маг, по матрице, то есть по внутренней сути. Чувства, устремления, желания, вероятно, совпадение Узоров — вот это все, — добавил он извиняющимся тоном — мол, ваши магические штучки не разумею, объясняю как могу. Жозефина кивала — она вполне понимала, что дядя имеет в виду. Часть ищет целое; так меч ложится в ножны, сделанные для него. Так летит с письмом магический вестник, чувствуя, что вот там — цель.

— Если Небесный Зверь пробуждается и не обнаруживает рядом своего Всадника, то он отправляется искать его. Легенды говорят, что бывали случаи, когда Зверь привязывался к кому-то вроде кухарки или оруженосца, а с другой — понимаешь, Всадник должен быть Всадником, должен быть предрасположен к этому, обычный человек Зверю будет неинтересен. Если где-то рождается Зверь, значит, для него уже родился или скоро будет рожден Всадник, они действительно как половины одного целого. Правда, не всегда суждено найтись именно этой паре, и Зверь выбирает наиболее подходящего.

Девушка, обдумывая ответ, погладила подсумок на поясе, где лежало ее Яйцо Сущности. Тогда, в разгар лета, вечность назад, оно упало рядом с ее домом, как бывало в древности; нашел ли ее предназначенный ей Зверь или это просто шутка судьбы?.. Дядя заметил это и явно в утешение добавил:

— Если долго носить Яйцо при себе, сути заключенного в нем Зверя и Всадника подстраиваются, в них все больше сходства.

«…но не всегда этого достаточно», — мысленно закончила Жозефина.

— А если Зверь гибнет?

— Другого не будет, — и это она тоже уже знала. — Всадник может жить человеком, стать магом, воином, садовником, но других крыльев ему не получить. Я полагаю, это заклинание каменных птиц могли придумать именно для оставшихся бескрылыми… без своего Всадника Зверь умирает, но и Всаднику без Зверя тяжко. Многие сходили с ума или очень быстро находили свою смерть, не в силах вынести потерю.

Они одолели половину пути, поднимаясь в горы по узким, не всегда заметным тропам. Дальше коням было не пройти — справились бы разве что низкорослые и крепкие лошадки северной породы, прыгучестью и цепкостью немногим отличавшиеся от горных коз, — потому их оставили в конюшне при маленьком зимовьюшке, построенном, видимо, нарочно для идущих к Яслям. Там, присмотра ради, остались и бойцы; дядя вынул из седельной сумы ящичек с притороченными к нему кожаными лямками для ношения на плече, и троица двинулась дальше. Жозефина уходила со смешанным чувством — с одной стороны, она не привыкла ходить без своих воинов, а с другой — так замечательно было ощущать, что они и не нужны здесь, в безопасности Севера, где не был властен король и за каждым углом не прятался убийца или соглядатай.

Горный воздух наполнял грудь, на душе было хорошо, и шагалось пружинисто и легко. Не такой уж длинный пеший путь по осыпям, ведущий все выше, оказался достаточно долгим из-за несильных коротких ножек ушана и дядиного груза, забрать который, оскорбив гордость и мужество нестарого еще родича, Жозефина не решилась. Последняя тропа вывела их к немалому, два на два шага, плоско торчащему навстречу им камню. Из него поднимались и вели прямо в чело скалы две ступени.

— Пришли, — объявил дядя.

— Фантом? — поинтересовалась Жозефина.

— Да, — кивнул Фердинанд, жадно ощупывающий взглядом скалу. — Щиты, имеющие вид камня… очень интересно.

— Надо просто зайти. — Мужчина скинул с плеч ящик, ступил ногой на первую ступеньку и окинул скальную стену долгим взглядом. — Давно я тут не был… — и, припечатав ладонью по бедру, шагнул в камень.

Жозефина глубоко вдохнула. Нехорошее предчувствие глодало сердце, но ей не пристало сдаваться, она шагнула следом за дядей и попала в знакомый «кисель»; через несколько шагов он выпустил ее. Перед лицом был шершавый камень, под ногами — вторая ступенька. Вторая попытка окончилась тем же.

— Можно я? — попросил Фердинанд, и она молча отодвинулась в сторону. Ушан прошел сразу и быстро вернулся — с совершенно иным лицом: не предвкушающим, а задумчивым и умиротворенным.

— Там очень… там как на Маяке, только… Светлее, — и ушел обратно, повинуясь жесту госпожи.

Летом она бы прошла, даже не думая о возможности неудачи. Доброе, чистое место, где рождались Небесные Звери, предназначенные для благородных Небесных Всадников, не ищущих власти, пускало в себя только достойных. Не замаранных невинной кровью. Не взыскующих мести. Не касавшихся Искусства Корней. Чистых душою, как свежевыпавший и ослепительно сияющий на пиках горный снег.

Жозефина помнила, как быть такой. После Лабиринта в душе ее творился раздрай, но тогда было некогда им заниматься — были дела поважнее собственных внутренностей. Что ж, значит, придется прямо сейчас.

Она скинула плащ, дублет, плотные шерстяные штаны, вылезла из сапог рыбьей кожи и осталась на продуваемом всеми ветрами, леденящем ступни камне в одной длинной рубахе. Распустила волосы — тяжелые вьющиеся пряди легли по плечам, не добавляя тепла. Отцепила с пояса флягу и села на самом краю, переплетя ноги.

— Духам и хранителям этого места, — шепнула она, проливая хрустальную струю из фляги вниз. Плеснула воды в ладонь и умыла лицо. Кожа замерзала мгновенно, но это было не важно. Тело — всего лишь тело; сама она возвращалась туда, где были тепло и Свет.

«Свет и Покой.

Силой Даны.

Наследием матери.

Собственным желанием.

Я — возвращаюсь.

Я — хочу вернуться.

Я никогда не хотела уходить.

Примите меня, Ветви.

Не держите меня, Корни.

Приветствую, Небо.

Я — возвращаюсь».

Она медленно, не оскорбляя мерное течение ритуала, оделась, вернув на место все, кроме наследного пояса с мизерикордией. Свернув гибкую металлическую ленту в кольцо, она спрятала ее под лежащий у входа камень и шагнула на ступени.

Раз.

Два.

Камень — словно смола.

Три.

Ступени расширялись и, образуя винтовую лестницу, вели наверх, вдоль скальных стен, сплошь изукрашенных фресками. Там были юноши и девушки, мужчины и женщины в боевом облачении и в струящихся одеждах, под реющими на копьях флагами — Всадники со своими Небесными Зверями. Жозефина поднималась, жадно вглядываясь в людские фигуры, рассматривая Зверей, и недреманное эхо чувств тех, чьи руки наносили на камень грунт и краску, выписывали лица, брони, лапы, перья, витало вокруг, омывало душу, сообщая ей несуетное спокойствие и ощущение доброй улыбки. Так, овеянная прочно поселившимся внутри покоем, она и вышла на край небольшого круглого амфитеатра.

Внизу сидели и разговаривали Гар и Фердинанд. Они повернулись скорее на ощущение присутствия, чем на звук шагов.

— Прошу прощения за задержку, — произнесла Жозефина, спускаясь к ним.

Дядя перевел взгляд на ушана.

— Я же говорил, что она пройдет.

— То есть ты знал, что у меня не получится?

— Нет, — мягко поправил он, — я знал, что у тебя получится. Так или иначе.

Он оперся о свой ящик и кивнул на усыпанный песком пол.

— Погляди, вон лежат два Яйца. Одно я принес сюда, когда мне было пятнадцать, второе — спустя десять лет. Так и лежат… а то, с другого края, я раньше не видел и не знаю, чье это. Раньше всякий, кто нашел Яйцо, обязан был принести его сюда и уложить в гнездо или передать Хранителю.

Говорить, что теперь Хранителя Яслей нет, было излишним: зачем Хранитель, когда хранить — нечего.

— Я должна просто положить Яйцо?

— Да. Выбери место и уложи его туда.

Нога по самую щиколотку утонула в мягком песке пола. Процеженный громадной линзой потолка, свет падал на светлый песок многоцветными, мозаичными пятнами — и Жозефина пошла по краю, вдоль ступеней амфитеатра, высматривая то, которое будет гнездом для ее Зверя. Изгнав все мысли, она развернула вовне чувства, грея в руках драгоценное Яйцо; наконец она встала на колени перед одним из пятен, на который сверху падал ясно видимый луч. Гнездышком разворошила песок, подышала на Яйцо и бережно опустила его в искрящееся озерцо света. Дядя и Фердинанд тоже уложили еще несколько Яиц, хранившихся в обитых мехом отделениях ящика.

— А что теперь? — Жозефина обернулась к ним.

— Теперь надо ждать. Через седмицу вернемся, поглядим.

Она бросила последний взгляд на свое Яйцо и следом за Гаром поднялась по ступеням амфитеатра.

«Благородной нобле де Крисси,

Хранительнице Севера,

от Алой палаты алхимиков

Нижайше извиняемся за все помехи, неудобства и оскорбления, Вам причиненные.

Мы готовы искупить свою вину любым угодным Вам образом, если Вы согласитесь дать нашему представителю аудиенцию на нейтральной территории по поводу дела государственной важности. К сожалению, отлагательств упомянутый разговор не терпит, посему вынуждены взять на себя еще одну дерзость и просить Вас устроить встречу как только возможно скоро.

Также считаем должным уведомить Вас, что говорить от имени Алой палаты будет Ваш старый знакомый, мастер Андрэ Марц.

Ждем Вашего ответа с тем же гонцом.

Глава Алой палаты, Кристоф Норман».

— Недалеко есть малый замок моих родичей. Люди надежные, к тому же там четверо сыновей как раз подходящего для битв возраста, — что на Севере могло означать и тринадцать, и шестьдесят лет, — всегда можно свистнуть, если понадобится помощь.

— Сколько туда добираться?

— Два дня, если верхами. Малыш долетит и за полдня.

— Всех он не унесет, — покачала головой Жозефина. — Хотя, быть может, его стоит взять с собой… Благодарю, дядя, так и сделаем.

Она быстро написала короткий ответ на имя Кристофа Нормана — немного необходимых любезностей, приправленных холодом, время и место встречи; помимо этого в конце письма значилось следующее: «Что до искупления — я приму в качестве оного некий ключ, изъятый в известное время из лаборатории моего отца, а также подробно изложенные сведения о его работе и последнем эксперименте».

— Я пошлю письмо нобле Ард и в Ключ Севера… — На недоуменный взгляд племянницы Гар пояснил: — В четырех днях пути отсюда есть королевский замок, охраняющий серебряные рудники. Там работают постоянные Врата, которыми могут воспользоваться господа Алые, чтобы не тратить драгоценное время на дорогу.

Дядя говорил спокойно, но Жозефина ощущала его чувства — он не уважал новомодную алхимию и еще больше не жаловал методы Алой палаты, с которыми ему недавно пришлось познакомиться, в чем племянница его полностью поддерживала.

— Жози, к тебе есть просьба: не упоминай при Матери Ард Дану, они поклоняются Повелителю Стихий и к богам Срединных земель относятся… не очень хорошо. Хотя это, пожалуй, единственный их сколь-нибудь серьезный недостаток — старый род, чего еще от них ждать.

На этом военный совет был окончен. Было еще два письма, требующих обсуждения, но их девушка решила отложить до прибытия Каталин с остававшимися в поместье северянами; что до последнего — оно предназначалось лично Жозефине и более никому.

Его принес белый голубь. Синие глаза выдавали в нем зачарованную птицу — таких письмоносцев любили маги. От письма веяло столь знакомым теплом, что не было никакой нужды взламывать печать со знаком Круга магов и читать подпись, чтобы узнать, от кого оно.

«Прекрасная де Крисси! Как идут Ваши дела? Как Ваше драгоценное здоровье? Надеюсь, что с Вами все в порядке. Будьте осторожны и одевайтесь теплее.

С уважением, собрату по мастерству — Меченый».

После прочтения к ощущению тепла добавилось ощущение некой тоски, охватившей разум густой волной и породившей перед глазами картину — вот маг находит глазами глаза, потом вдруг протягивает руку и за плечи привлекает Жозефину к себе, прижимает к груди, и, закрывая глаза, впервые зарывается лицом в светлые кудри и стоит, стоит, стоит так, вдыхая запах, и она чувствует, как бьется его сердце. Теперь тон письма был точно таким, как прежде, и, пожалуй, еще более нежным и глубоким — маг, явно находившийся в смятении после известий о виновнице провала Северного похода, теперь не менее явно от этого смятения избавился, обретя взамен кристальную ясность чувств. Жаль, что путь в столицу был ей пока заказан…

Она сложила записку, против обыкновения не рассыпавшуюся пеплом, и, преодолевая безумное искушение убрать ее в поясную сумку, чтобы всегда иметь возможность прикоснуться и ощутить это тепло, отправила листочек в шкатулку-хранительницу.

— Конники на подходе! — разнесся по поместью клич дозорного с барбакана. Люди уже заспешили, покидая дом, и заспешили вдвойне, услышав новый крик: — Цвета госпожи!

Жозефина не торопилась: она знала, кто это. Вит взлетел на барбакан, заставив дозорного потесниться:

— Кто едет?

— А кто спрашивает? — раздался знакомый голос.

— Де Крисси!

И под дружный смех во двор въехали Каталин с Уилласом, а следом — вся пятерка северян: раненный в памятном бою на тракте Шэнан давно присоединился к охранявшим поместье друзьям и только ждал возможности вернуться к госпоже.

Спешившись и передав коней слугам, все пятеро немедленно преклонили колено, и предполуденное солнце отразилось на пяти ножах, слившихся в едином взмахе. Мигом позже вспыхнул и шестой, кровь закапала сначала на траву, а потом из ладони в ладонь — и с земли во весь рост поднялись уже не наемники, а верные люди Жозефины де Крисси. Крылатые серебряные единороги на их табардах сверкали на солнце еще ярче стали их ножей.

В радостной суматохе прибывших проводили в дом, к уже накрытому столу, куда на радостях выставили и летошнее вино, и знаменитый хмельной мед, и свежее молоко. Дав им утолить голод с дороги, Жозефина первой спросила о том, что интересовало, разумеется, всех, — о новостях из столицы. Каталин по праву старшей начала отвечать, парни наперебой дополняли и добавляли, оживляя рассказ.

— Нехорошо как-то в столице, неспокойно. По ночам патрули шастают, да большие какие — четыре стражника с магом и двумя алхимиками, все побрякушками обвешаны; и сказано — без особой нужды по городу ночами не ходить. Два дня в столице и были-то, купить все купили, чего нам сказали, а потом еле уехали, стража не выпускала. Ладно хоть рядом старший Красного патруля оказался, рыкнул им чего-то, больше нас не держали.

— Это она скромничает! Эти все алебардами клацают — выпущать не будем, мол, а она как рявкнет: «Эскорт Хранительницы Севера задерживать вздумали?!» Тут ребятки завяли, сразу и ключ нашли, и ворота открыли.

— А у дома вашего, госпожа, все шлялись разные, пару раз даже сталь показать пришлось, но до дела так и не дошло. Шелупонь разная без гербов, южане эти, кто задержался; а седмицу тому как отрезало, тихо-мирно, даже собака бродячая не пробежит.

— Ты еще вспомни, как в городе задираться пытались.

— Точно, было, парочке морды подправили, мигом все угомонились. Думают, что как северянин — так только копьем тыкать и умеет…

— …не зря ж у Барбуса хлеб ели, мы и клинками теперь можем, а духа этим южанам всегда недоставало, тьфу.

— Ваши слуги вами гордятся. В ус не дуют, лишь бы знать, что госпожа жива-здорова, а там они не то что королевское недовольство переживут — хоть вечную зиму!

— Мартин и дом уже отстроил, мужик какой-то приходил, руками там махал, колдовал…

— Леонард его зовут вроде, с оттаким шрамом на морде…

— …точно, Леонардом Гелларом его кличут. Серьезный мужик, городские его уважают.

— Ага, говорят, даму какую-то спас.

— Баронессу, ну ту, с виверном в гербе.

— А еще говорят, что упырь-то заказной был. Он же мужа ее порвал, хотя тот тоже не промах был, дыр-то в упыре наделал, но тот бешеный оказался. Сама баронесса на портьере за окошком и спаслась, пока этот со шрамом не подлетел, а там — три молнии, и нету.

— Дыры, дыры… дуэлянты столичные, рубанули бы — и нет его!

— А со счетами что? — решила слегка подправить поток разговора Жозефина.

— Арест сняли, уже с седмицу как, — отозвалась Каталин. — Да и гербы на месте.

Седмицу назад. Примерно тогда же Алая палата писала свое письмо. Значит, по крайней мере за домочадцев можно не беспокоиться — по настоянию алхимиков ли, из собственного ли страха, но король решил не трогать де Крисси.

— Говорят еще, твари Корневые по ночам ходят, — ввернул Уиллас. — Видеть их не видели, а люди пропадают.

— Батюшку вашего, госпожа, в городе частенько поминают. Говорят, мол, он-то всех в узде держал, что тварей, что людей.

— К слову, об отце… алхимические талисманы работают?

— Работают, но плохо, госпожа. Когда отзываются, а когда нет.

Жозефина поднялась и, улыбнувшись, поклонилась своим бойцам:

— Благодарю за службу.

Повскакав с мест, они тоже отвесили слитный поклон — глубокий, насколько позволял стол.

— Рады служить!

— У меня тоже есть для вас новости. — Хранительница Севера вновь устроилась на стуле и достала письма. Послание Алых пошло по рукам.

— Ого… — вздохнули разом трое, прочитав письмо.

— От алхимиков надо было ждать чего-то такого, они там все взмыленные бегают, — спокойно произнесла Каталин. — Так что, госпожа: когда и где?

Жозефина рассказала о времени, а о месте по ее просьбе сказал дядя.

— Там вы нужны мне все. — Отряд приосанился, всем видом показывая готовность лезть хоть к дракону в пасть в момент выдоха. — Фердинанд, ты тоже. И тебе придется быть вдвойне осторожным — в магическом противостоянии сейчас силен только ты один.

— Я готов, госпожа, — кивнул ушан, взбираясь повыше на подложенную на стул подушку. — Только, сами понимаете… прикрыть я смогу, но…

— Ты не беспокойся, — Вит от полноты чувств хлопнул его по плечу так, что маг сполз вниз, — для этого есть мы, — и, устыдившись своей оплошности, помог сесть обратно.

— Это еще не все. Аделина Альдскоу, наследница Карна, просит о встрече, чтобы принести свою клятву верности. — Дав людям свыкнуться с этой мыслью, Жозефина спросила: — Дядя, здесь же наверняка есть неподалеку удобное и приметное место?

— Есть, — кивнул Гар. — Верстах в десяти стоит старый обелиск. Места для двух лагерей там вполне хватит.

— Значит, через три дня направимся туда. — Девушка попросила принести письменный прибор и тут же написала ответ, уточнив у дяди, как лучше обозначить место, чтобы госпожа Аделина прибыла именно туда, куда следует. Закончив и приложив перстень, Жозефина, следуя указанию молодой графини, бросила письмо в очаг; оно полыхнуло багровым пламенем и пропало.

— И еще одно очень интересное письмо. — Она передала Каталин небольшую записку без печати и имени.

«У мантикор — пушистый хвост,

Но он скрывает жало.

Поберегись, когда враги

И их кругом немало».

Под немудрящим стишком была нарисована странная зверюшка: больше всего она походила на улитку, но это впечатление изрядно смущали торчащие из черты рта зубы, два внимательных глаза и четыре маленькие, но явственно различимые лапки.

— Это из Поголья, сколь я могу понять. Дядя, а кто его принес?

— Да, ты же была на лектории… принес его бард… ну как бард… — Мужчина замялся, подбирая слова, приличествующие для изложения дела юной племяннице, вместо тех, что пришли в голову сами, — скорее сказитель из самых, гм, низкопробных, которые вместо пения баллад рассказывают похабные шутки. К тому же пьян он был в… так, что на ногах еле держался.

— И где он теперь?

— На конюшне, где ж ему быть.

У конюшни их встретил хохот слуг, сквозь который можно было различить что-то вроде: «Ну дак вот, закидываю я ее ноги себе на плечи…» При виде лазури и серебра хохот оборвался, слуги мгновенно подтянулись, конюх вскочил с полена, на котором сидел:

— Госпожа…

— Прошу прощения, что прерываю беседу. — Жозефина действительно не собиралась так грубо вмешиваться в веселье слуг и вообще была не прочь послушать байки шутника.

— Да ничо, ничо… Заяц тут байки травит, а мы послушать подошли.

Она мгновенно выделила центр внимания — небольшой плотный мужичок сидел на пороге конюшни; платье его было изрядно обтрепано и в сущности больше похоже на живописную гору не до конца утративших цвет лохмотьев. Между спутанной бородой и роскошным чубом, за которым начиналась блестящая лысина, щурились под солнцем ярко-голубые глаза.

— Тебя Зайцем зовут? — Жозефина присела на услужливо пододвинутое конюхом полешко, и мужичок прямо сидя отвесил неуклюжий поклон:

— Да, госпожа, так всю жисть и кличут.

— Сам откуда будешь?

Он пожал плечами.

— Откуда-то. Щас вотта с Юга иду, с ярмарки. В кости сыграл, подзаработал, коняшку хотел купить, да не дошел, в кабаке застрял. Да и ладно, своих ног, что ли, нету, авось не сотрутся. «Скульпторов» ловили, ай и весело было. Не поймали, канеш, ловкие они людишки.

На удивленный вопрос Заяц пояснил, что «скульпторами» называют нечистых на руку людишек, которые предлагают за мелкую деньгу показать зверушку забавнючую, ну и показывают мелкого, чтоб в мешок влазил, василиска; тот взглядом окаменяет (на самом же деле — просто парализует на время и тело, и разум, и чувства), а уж хозяин его тоже не дремлет — обирает легковерных и охочих до зрелищ прохожих, докуда совесть позволит.

— Наглухо-то редко работают, начешуя им кровь на душонке, им золотишко надобно.

— Помнится, видели мы такого, — сказал Жозефина, припомнив мужика с мешком на дороге от Кастириуса. — Думала к страже отвести, но долг требовал торопиться.

— Стража-то дело хорошее, только вот как страженик есть — так «скульптора» рядом не найти, а как «скульптора» словишь — стражеников нет как нет. Ловкие людишки, чаво еще скажешь…

Он также рассказал, что на реке не было лодок и он еле перебрался с помощью встреченного плотогона, а сюда прибыл действительно из Поголья, с именин некоего Улитки.

«Все-таки Улитка».

— Расскажи о нем.

— Что о нем сказать, скрипач из скрипачей, песни задушевные поет — заслушаешься. Ну и гуляет кажный раз как последний, столы через всю улицу выставил, эх и повеселились у него!

— А ты, Заяц, сюда зачем пришел?

— Да шел-шел и пришел. Утречком-та с именин просыпаюсь, и письмецо при мне. Помню, спрашивали, мол, куды пойдешь, на Север? А если на Север, то вот тебе, передашь госпоже де Крисси. Что просили снести — помню, а кто — хоть убей, никак.

— Лису вспоминали?

— А как же не вспоминать, ух и лихая была атаманша. Люди ее хорошо помнят.

— А Мантикору? — продолжала Жозефина с видом достаточно отстраненным — вроде как и интерес есть спросить, вот только не как о себе или о друге, а как о дальнем знакомом.

— Краем уха и о ней слыхал. Недавно появилась, имя-то заслужила, а славы особой и нетути, долго рассказывать там нечего. Но уважают ее, что правда, то правда: один там шутканул наискось, сразу через стол от затрещины и полетел. Там, в Поголье, с этим строго — раз имя есть, то и считаться надобно, не пустое место, чай. Лещ еще ожениться собирайца, нашел себе кралю из заезжих, и краси-и-ивую!..

Рассказывая, Заяц то взмахивал руками, то притопывал сидя, да так, что колыхались штанины и сползали рукава — и всякий, кто имел привычку всматриваться, заметил опоясывающие запястья и щиколотки широкие шрамы, какие могут оставить только кандалы.

— Может, помыть тебя? Вечером баню топить хотели, сходишь со слугами.

— А, — махнул рукой Заяц, — моется тот, кому почесаться лень, а с меня как цепи сняли, так и чешуся со всем удовольствием руками и ногами. Вот ищо чаво вспомнил: на Юге-то мага морского ловили!

— И как, поймали? — вежливо спросила Жозефина. Этим морским магом мог быть только Морган, и байка о нем была все равно что весточка от друга.

— Да куда им! — отмахнулся мужичок. — Там ловцы такие, что хрен свой в штанах поймать не смогут, не то что морского мага на море. Четверо в бронях было, да магичка, да еще тулово непонятное. На шняве «Карась» пошли — а ту на плоту обогнать можно, не то что под парусом. Ветер себе наколдовали, да только не им тягаться-та — вернулись несолоно хлебавши, в бортах две дыры. Кодла оказалась честная, капитану уплатила, что полагается, тот остатки «Карася» запродал, купил себе толковую посудину и, грит, в тот порт больше ни ногой — примета, грит, плохая, один раз повезло, а другорядь и посудину утопят, и башку отгрызут. Через Запад еще как шел, там и вовсе как, ик… Ирокар прошелся — призрак местный исчез, Карн тоже как убег куда-то, нет его.

— К нам надолго ли? — С Зайцем как с истинным странствующим сказителем, зарабатывающим себе на пропитание и выпивку хорошо подвешенным языком и умением сообщить нужные сведения, разговаривать можно было до скончания времен, но дела торопили закончить.

— А коль не гоните, так и погощу пока, а там и дальше пойду.

— А не знаешь, водятся ли еще единороги?

— На Востоке, грят, есть ишшо. Там вообще всякой живности хватат, и единороги, и русалки — речные сестры по-ихнему. Грят… — он перешел на заговорщический шепот, вынуждая подвинуться ближе, — если единорог-та одолевать будет, надо ему шутку похабную рассказать!

Поблагодарив Зайца, Жозефина поднялась, освобождая конюху насиженное место, и удалилась вместе со своими за угол — послушать, что же рассказывает Заяц, не смущая собравшихся высоким присутствием. Громко смеяться было нельзя, чтобы себя не выдать, и в дом бойцы возвращались, все еще сдавленно похрюкивая, а Жозефина еще и пунцовая, словно закатные пики.

— Дядя, раз уж все вернулись, не пора ли съездить в Ясли?

— А можно, — согласно кивнул Гар. — Как рассветет, так и поедем.

…Он разбудил ее еще затемно, когда край неба еще даже не начал светлеть. Дядя стоял в длинной ночной сорочке, ладонью прикрывая огонек свечи; от него исходили горечь и грусть — так пронзительно, что, встретив его взгляд, девушка только приподнялась на локте и замерла, охваченная дядиной болью.

— Мне очень жаль, Жози. Клаус…

Потайное отделение сундука было открыто, и там в уютном гнездышке, где раньше спал последний грифон, лежал серебряный слиток — точь-в-точь как те, что тихо сияли в гнездах верхнего отделения.

Как те, что дядя присылал матери.

Север умирал так же, как жил.

— Ты… почувствовал?

— Да, — тихо сказал Гар. — Как струна лопнула.

Жозефина простерла ладонь, силясь уловить хоть что-то — остатки чувств, мыслей, которые всегда остаются на уже мертвом теле…

Ничего.

Просто серебряный слиток. Такой же, как те, что порождал вокруг себя живой грифон.

— Вот они, рудники Севера. Только у нас было чистейшее, как снег, серебро.

Она стояла оглушенная, имея силы только на то, чтобы не упасть. Даже слез не было.

— Как думаешь… это… не значит?..

Если гибнет Всадник — гибнет и Зверь. Если гибнет Зверь…

Может ли быть так, что это знак смерти мамы…

— Я не знаю, девочка, — поспешил ответить Гар, выдерживая взгляд огромных, бездонных в свете свечи глаз. — Я правда не знаю.

— Он… не менялся?

— Нет. Просто спал…

Они помолчали. Смывающая все чувства боль наконец отошла, отдалилась от души, запекшись коркой в груди, и целительница смогла взять Гара за руку.

— Мне тоже очень жаль, дядя.

Он снова заглянул ей в глаза, кивнул и, судорожно вздохнув, утер выкатившиеся слезы. Жозефина усадила дядю на кровать, и родичи так и сидели в обнимку, глядя на слиток и иногда хлюпая носами, до света — пока проснувшийся дом не заставил их наконец разойтись, чтобы собраться в намеченный путь.

— Фердинанд, полетишь на Малыше, — велела Жозефина за быстрым завтраком. — Запоминай дорогу сверху, потом оставишь его с лошадьми.

— Да, госпожа.

Уже на выходе, когда все пошли к конюшням, ушан несмело тронул госпожу за рукав дублета.

— Что с вами? Я не эмпат, но…

Он окончательно смутился, и Жозефина, пропустив вперед бойцов, обернулась к нему.

— Но сейчас этого и не требуется, понимаю. Поговорим после, сейчас нужно ехать.

— Конечно, госпожа, — и он ушел седлать своего альбатроса.

Малыш парил в вышине, без труда подстраиваясь к шагу коней. Новоприбывшие бойцы, пусть и были наслышаны о чудесах госпожи от Каталин и Уилласа, то и дело косились на громадную птицу.

— Да вы не беспокойтесь, — усмехнулась Каталин. — По крайней мере, этот вас не пометит!

Дойдя до зимовья, Жозефина поняла, что сейчас придется делать жестокий выбор: на нее постоянно посматривали восемь пар глаз, горящих неистовым любопытством и столь же неистовым благоговением и ожиданием чуда, вернее — возможности прикоснуться к нему. Она уже доказала, что рядом с ней оживают легенды — и все жаждали увидеть их рождение воочию, так близко, как только возможно.

— Здесь должны остаться трое, — и во взглядах всплыл откровенный ужас. — Разыграйте в кости, кто пойдет, а кто останется.

Тут же загремел в долбленых стаканчиках жребий; остаться выпало двоим из новоприбывших, Шэнану и Нику, и верному Уилласу. Парень чуть не плакал, провожая отряд к началу тропы, и долго еще стоял, наблюдая, как госпожа и друзья бредут по тропе выше в горы.

На сей раз все были налегке и потому дошли быстро. Встав на «крыльцо» Яслей, Жозефина обратилась к оставшимся ниже на тропе:

— Я сделаю все, чтобы мы вошли туда вместе, но помните, что Ясли могут кого-то не пропустить. Я сделаю все, но, увы, я не властна над волей тех, кто хранит это место.

Первыми вошли дядя и Фердинанд, потом уже побывавшие внутри Вит и Лаки, следом — Каталин, неумолимо утянувшая с собой госпожу, после них — еще трое бойцов.

Одного не хватало, и Жозефина вышла обратно. Брэнд тупо уставился в скальную стену с видом еще более жалким, чем у Уилласа.

— Не пускает, — выговорил он, старательно унимая дрожащие губы. — Почему… я ж всю жизнь и за дом, и за честь, почему…

Остаться в заслоне на подступах — горькая доля, но так решил жребий. Обладать достаточной удачей, чтобы дойти до места, где живет легенда, и не суметь переступить порог — куда горше.

— Талисманы на тебе есть?

— Были, да… — Он зашарил руками по телу, и Жозефина велела:

— Снимай.

Брэнд взялся за дело так рьяно, словно талисманы жгли его кожу. Девушка показала ему удобную щель под камнем, куда в прошлый раз складывала свой пояс, и повела к входу. Взяла за руку и шагнула в скалу.

Ясли неохотно, но все же пропустили бойца, и он вывалился в зал потрепанный и сияющий ярче моря под солнцем. Отряд пропустил госпожу вперед, и все пошли по лестнице следом за Гарриком, в которого и врезались на входе в амфитеатр. Опомнившись, он сдвинулся в сторону, и входящие за ним замирали так же.

Внизу, на песке, в пятнах радужного света лежали расколотые Яйца Сущности.

— Они где-то здесь… — заговорил севшим от волнения голосом де Варден. — Спрячьте и ни в коем случае не доставайте оружие. Расходимся и ищем их. Никаких резких движений, их легко напугать, они совсем дети. Кто найдет — зовите остальных свистом или шепотом, не кричите.

Все разом кивнули и крадучись и, кажется, не дыша стали пробираться к выходящим на амфитеатр дверям. Ясли состояли не из одной только «родильной» — там были и жилище Хранителя, и библиотека, и ледник, и комнатка для постояльцев, и хранилище для Яиц, и кухонька, и переходы между ними — то есть места, чтобы разбрестись, было действительно немало.

Жозефина осталась стоять и всматриваться в испещренный множеством следов песок. Она взглядом нашла свое Яйцо, дотянулась до него простертыми вперед чувствами и медленно «пошла» по следу, преодолевая петли, раз за разом «обходя» «родильную»; вот след повел к ступеням, покрутился, поднялся, одна дверь, вторая…

Третья.

Значит, туда.

Но не успела она сделать и десятка шагов, как услышала скорее шипение, чем свист — кто-то звал.

Она шагнула в ближайшую дверь. Там, в глубине небольшого помещения, висели иссохшие от времени сбруи и лежали причудливые, не людские и не лошадиные, брони. Среди них сидел на корточках Лаки и с совершенно ошалелым видом подманивал огромным пряником удивительную зверушку — маленькую, ростом с кошку, очень ладную белую лошадку со сложенными на боках серебряными крыльями.

При виде чужака лошадка тут же спряталась за Лаки, припав на передние ножки, и только поглядывала иногда из-под челки большим умным глазом. Парень поднял на госпожу неимоверно удивленный взгляд и частично жестами, частично придушенным шепотом попытался объясниться:

— Я… захожу… она… и вот…

Жозефина сделала к парочке шаг, намереваясь отнести Звереныша в амфитеатр, но та только плотнее прижалась к воину, будто тот был единственной ее защитой.

— Возьми ее… — шепнула девушка, помогая словам жестами, — и отнеси туда.

Он кивнул и с огромной осторожностью и нежностью поднял кроху на руки. Небесные Звери не имели мужских или женских признаков, они были существами иной природы, но вот про найденную Лаки лошадку можно было с уверенностью сказать, что это девочка: так она прижималась к своему защитнику и так кокетливо и нежно смотрела на него из-под шелковистой челки…

— Иди, — разрушила она охватившее парня оцепенение, и тот, стараясь не шевелить верхней частью тела, шагнул к выходу. — Ты ей нравишься.

— То есть… это она меня нашла, да?

Жозефина толком не знала, как Зверь выбирает Всадника, но могла сказать, что эти двое выглядят так, словно больше им ничего уже не надо.

— Кажется, да. — Он ответил на ее улыбку и слегка деревянной походкой вышел прочь.

Что ж, теперь нужно вернуться на след. Девушка двинулась в прежнем направлении, в который раз благословляя Кор Фъерского кожевенника за столь удобные и бесшумные сапоги, и вновь почти сразу раздался свист — но не из человеческого горла, а от рассекаемого воздуха. Следом пришла волна эмоций, чистых и радостных, и в спину ей врезалось что-то увесистое и мягкое вроде подушки; прыгнул навстречу пол, она успела подставить руки и, заново набирая в грудь воздух, ощутила, как «подушка» топчется по ней всеми четырьмя лапками.

Осторожно, чтобы не придавить Звереныша, она перевернулась набок, и к ее груди со всем пылом прижалось нечто пернатое и шелковистое.

«Я тебя наше-е-ел!!!» — вместе с ощущением маленького тела Жозефина почувствовала теплое прикосновение его разума, и мир померк… нет — расцвел волной огромного солнечного счастья, и она осознала себя удивительно целой. Все, что было раньше, — было лишь подготовкой к этому моменту настоящей жизни; теперь у нее — у них! — были Свет, Покой и Любовь, и никто и ничто не могли этому не то что помешать — даже сколько-нибудь поколебать.

Потому что никто не может разлучить Небесного Зверя с его Небесным Всадником.

Жозефина гладила, прижималась щекой, терлась носом о маленькое чудо, и серебряный грифончик с бурой спинкой отвечал ей нежным, тихим курлыканьем, цепляясь коготками за плечи.

«Я тебя ждал, да! А еще я победил двух сколопендр и во-от такую змеюку! Я сильный!»

Это были не совсем слова — скорее эмпатические образы, которые можно было воспринимать целиком, а можно было дробить на мозаику понятий и вновь собирать обратно. Судя по всему, «змеюка» была длиной хорошо если в локоть, но для существа размером с кошку (хотя он был скорее уже с крупного и очень мохнатого кота, первого на всей улице), пожалуй, и впрямь могла стать серьезным противником.

«Тут много интересного, только еды мало. Пойдем, пойдем!» — Грифончик спрыгнул на пол и нетерпеливо заскакал, зовя свою Всадницу.

«Надо собрать всех остальных, — ответила Жозефина, удивляясь легкости, с которой она это проделала. — Ты можешь их позвать?»

«Я могу, но мне очень любопытно, и им тоже, а еще надо охотиться».

Напор и внутренний огонь этого существа оказались таковы, что противиться им было невозможно. Действительно детеныш — стремительный, любопытный, ласковый и добрый.

«Ну пойдем, — сдалась девушка. — Только давай охотиться в том направлении, где мы можем кого-нибудь встретить».

«Хорошо!» — и Звереныш резво побежал вперед, огибая амфитеатр. Он сунул любопытный клюв сначала за одну, потом за другую дверь, не нашел ничего интересного, а у третьей замер в смущении.

Там, в гостевом покойчике, прямо на полу сидел дядя. Он прижимал к себе грифончика с серо-стальной спинкой и по-мужски глухо рыдал, не замечая заливавших лицо слез. Грифончик вытирал их пернатой мордочкой и что-то утешительно ворковал, обняв своего Всадника крыльями, насколько мог. Жозефина попятилась, но неосторожно задела дверной косяк, и дядя обернулся на стук.

— Прости, Жози. Прости, я не верил. Я ждал этого двадцать лет… — и голос его сорвался, а грифончик заурчал еще нежнее, пытаясь заглянуть в глаза.

— Все хорошо, дядя, — и она поспешила выскользнуть прочь, чтобы не подглядывать за вдруг обнажившейся до дна чужой душой — вернее, двумя душами.

«Они просто очень давно не виделись, — мысленным шепотом пояснил ее грифон, труся впереди. — Мы тоже давно не виделись, но им пришлось сложнее».

В амфитеатре потихоньку собрались все. Пятеро обрели своих Зверей: Лаки все с тем же глупым и предельно счастливым видом держал на руках свою лошадку, Гаррик обнимался с грифоном, все еще иногда глубоко вздыхая, грифон Жозефины предпочитал бегать и прыгать рядом с ней, иногда отбегая за чем-нибудь интересным. Вита сопровождал серебристый крылатый щенок вроде волкодава, а у ног Брэнда лежал светло-рыжий коник. Зал «родильной» полнился и плескался общим счастьем, громадным и теплым, дышал Светом и Любовью — словом, на какое-то время это было лучшее место во всей Чаше. Хотелось раствориться в этом солнечном потоке, и оставаться в нем всегда, и видеть, как рядом с тобой другие, родные и любимые люди, испытывают то же самое, и нежатся волшебные, легендарные Небесные Звери — совсем еще маленькие, но совершенно настоящие, с шелковистыми шкурами и крыльями, с лапами и копытами, с большими добрыми глазами.

Жозефине очень хотелось остаться, чтобы разделить всеобщее счастье, но ее грифон тянул дальше, беспокойно и упорно.

«Там один из наших, — пояснил он, взлетая над ступенями лестницы. — Он один, ему очень-очень плохо…»

У входа в Ясли сидел совершенно потерянный щенок серо-стального цвета и с невыразимой грустью смотрел на очерченный в камне проход.

«Он знает, что его счастье недалеко, но он не может выйти. Пойдем приведем их, пойдем!»

Они вышли на воздух, и грифон, курлыкнув, взлетел и понесся над тропой. Жозефина только успела мысленно подсказать направление и побежала следом — перепрыгивая через валуны, скользя на осыпях, каждый миг рискуя переломать ноги и ощущая, что за спиной бьются огромные — как счастье, как любовь, как верность — крылья.

По пути Звереныш на лету сбил неосторожную птицу — только несколько перьев разлетелись в воздухе и, кружась, опустились наземь.

«Я победил ее! Я — победитель!» — По нежным перьям прошла волна, грифончик стал чуть крупнее, и с задорным вскликом понесся дальше.

Все, остававшиеся сторожить зимовье, высыпали навстречу подлетевшей по воздуху и земле паре. Потрясенные, они смотрели то на Всадницу, то на Зверя в благоговейном изумлении. Мир для них рушился, опадал коркой, старой и ненужной, которая нарастала годами и наконец исчезла, оставив мир таким, каким он должен был быть, каким был для северян всегда — в легендах и надеждах. Так осыпается под киркой рудокопа камень, и из-под него сияет первозданными искрами драгоценный опал.

«Они, — Зверь указал на Уилласа и дядиного слугу, тоже оставшегося в зимовье. — Кто-то из них, не знаю кто».

— Вы — туда, — коротко приказала Жозефина, стараясь не тратить дыхание. Оба кивнули с еще более округлившимися — хотя, казалось бы, куда еще — глазами и рванули следом за госпожой.

Они вбежали в Ясли, почти не убавив в скорости, и стоило переступить порог, как щенок стрелой взлетел на грудь Уилласу, сбив его с ног и принявшись вылизывать лицо, шею, уши, тыкаясь мокрым носом в руки, которыми парень гладил и обнимал своего Зверя — а старый слуга рыдал, как ребенок, видя, что сбылась Мечта, но — не его.

Подошел один из бойцов, тоже изрядно опечаленный; мозолистая рука легла на плечо:

— Не грусти. Зато теперь Звери снова рождаются, и, значит, у нас тоже есть шанс.

Жозефина тоже сказала свое слово, утешая обоих, и вернулась в «родильную» — остальных бросать не следовало. Там все оставалось по-прежнему: Всадники и Звери, наконец обретя друг друга, обнимались и играли, бегая взапуски, прыгая, бросая друг другу камешки и всячески дурачась; Каталин поймала госпожу у самого подножия лестницы, гладя спускающийся из капюшона на грудь хвост — серебристый в дымчатую полоску:

— А там нет жала…

С другой стороны капюшона высунулась и сверкнула миндалевидными глазами серебристая морда с большими чуткими ушами, украшенными кисточками — младшими сестрами той, большой, которой оканчивался хвост.

— Мяу, — произнесла мантикора и потерлась о шею своей Всадницы.

Фердинанд сидел на нижней ступени, жмурясь от почти телесно ощутимой благости, заполнившей «родильную».

— Есть теория, что Яйцо в момент, мм, вылупа открывает крошечные Врата, и оттуда выходит сущность, наиболее близкая одному из тех, кто оказался рядом, — сообщил ушан. Вздохнул, смущенно отвел взгляд, но потом посмотрел прямо в серые глаза. — Знаете, госпожа, я вам очень благодарен. Во-первых, с вами я очень многое увидел, а значит, смогу внести собственный вклад в библиотеку Знания, а во-вторых, благодаря вам у меня есть Малыш.

Небесные Звери никогда не выбирали ушанов — первые были бойцами, а вторые ими не могли быть.

Но это не значит, что ушанам не хотелось летать.

Жозефина положила узкую ладонь на плечо мага:

— Я очень рада, что мы поднимемся в небо вместе.

— Я такой счастли-и-ивый! — Фердинанд по-детски прижался к обожаемой госпоже и, всхлипывая в дублет, обнял ее. Она прижала его к себе, сама едва сдерживаясь, чтобы не заплакать от полноты чувств; никакой боли не было, ее смыло теплой волной обретения — просто, когда смотришь на Солнце, такое большое, теплое и ласковое, глаза тоже слезятся.

Наобнимавшись, наворковавшись, напрыгавшись, накурлыкавшись и намурчавшись, Всадники и Звери наконец выбрались на вольный воздух. Люди шли понизу, а Звери сразу же серебристой стайкой поднялись в воздух, пробуя крылья, играя меж собой и внимательно высматривая неосторожную птичку, белку, мышку — словом, кого-нибудь, на кого можно славно поохотиться.

— Дядя, а у тебя еще Яйца есть?

— Девочка, а ты знаешь, что у мужчин такое спрашивать неприлично, несмотря на возраст?

— С этим у тебя все в порядке, дядя, я точно знаю, — утешила Жозефина. — Я вообще-то про Яйца Сущности…

Грянувший смех отряс снежок с кроны одинокой сосны и загнал под корни мышь, на которую уже нацелился один из щенков-сиургов.

— У меня больше нет, — отсмеявшись, сообщил Гар, — но по округе должны быть. Многие хранят их, надеясь на возвращение прежнего порядка. Я разошлю письма.

Он почти не отрывал взгляда от своего грифона, безошибочно отличая его от Зверя племянницы. Впрочем, она и сама не путалась — да и никто не мог бы спутать своего Зверя с другим, как никто бы не спутал свою, скажем, руку с чужой.

Кажется, двое оставшихся в зимовье так никуда и не уходили, в ожидании глядя на тропу, по которой теперь спускалась веселая и шумная кавалькада. Из седельных сумок достали хлеб и копченое мясо, быстро напластали и теперь спешно ели, торопясь вернуться домой с великой вестью о возрождении легенды.

Жозефина предложила своему Зверю кусок, но тот не стал есть.

«Я не голодный. Я хочу охотиться!»

— Они набирают силу и растут в поединках, — пояснил дядя. — Еда им не нужна — сейчас, во всяком случае.

По пути Зверенышам везло с охотой по-разному, но лошадка Лаки была уже раза в два больше против себя прежней — видимо, сказалась тяжелая борьба с пряником, крошки которого она все еще слизывала с храпа.

— Мне этот пряник мамка в дорогу дала, когда я в наемники ушел, — застенчиво пояснил боец, заметивший взгляд госпожи. — А я берег как память о доме. Тому уж почитай лет семь как минуло…

Да, такой гостинец явно было нелегко победить.

Оседлав свою кобылу, Жозефина решила показать грифону Малыша.

«Он очень маленький, — заметил Зверь. — Недавно родился, — и как будто теплым дыханием ласковой пасти: — Мы-то с тобой были всегда».

Округу потряс вопль радости: это домашние высмотрели возвращающийся отряд и серебряную стайку над ним. Сиурги и мантикора летали бесшумно, как совы, лошадки-инг’арсы — с легким гулом от дрожащих в потоке ветра маховых перьев, а грифоны закладывали виражи и пике с боевым свистом — королевские Звери выбирали себе соответствующих Всадников, которым пристало атаковать в открытую, без увиливаний и пряток.

Гар наклонился к племяннице:

— Я тебе не говорил, но мои люди считают тебя то ли Вестником, то ли живой легендой. Рядом с тобой случаются чудеса.

Всадники позвали к себе Зверей, и те въехали в поместье на луках седел. Жозефина все беспокоилась, как бы малышня не начала охотиться на кур, но Зверь ее успокоил:

«Местных не обижаем. Мы же различаем своих и чужих. Да и толку с этих куриц — это еда, а не охота».

«А ты того петуха видел?!»

Огненно-медный кочет как раз загнал своих подопечных в курятник и сам встал в дверях, готовый защитить свою вотчину от этих странных зубастых птиц. Распушившись и став больше в два раза, он грозно щелкал клювом и клокотал.

«Да, достойный противник!!!»

Ой, зря, зря, зря…

Кроме своих в поместье были еще и заезжие. Управляющий немедленно доложил об этому дяде:

— Господин, там трое приехали, с письмом из Кор Фъера. Я сказал, что вас нет, они решили подождать, так что я их приютил, в большом зале ждут.

Одеты гости были тепло, но лица, говор и поведение выдавали в них несеверян.

— Мы на Восток движемся, за вором охотимся. Золото, гад, умыкнул, и люди пострадали. Поручение есть, показать можем, ежели надо, — рассказал за столом старший троицы, носивший широкополую кожаную шляпу из тех, что любят на Юге.

Люди полюбопытствовали; на поручении был неплохой портрет белокурого детины с татуировкой на левой руке, и приписка: «Умеет отводить глаза. Вероятнее всего, имеет при себе мешок или лошадь вьючную».

— На Зайце точно магии не было? — шепнула Жозефина прямо в большое мягкое ухо.

— Точно, — отозвался маг. — Только барсучий… простите… в кармане, на мужскую силу благотворно действует.

— Надо ведь откуда-то байки похабные брать!

А Заяц, глядевший на дивных Небесных Зверей, теперь складывал новые истории, далекие от похабени и различной свежести сплетен, как далеки Светлые Ветви от питающих их Корней.

Перед ужином Жозефина и Гар при помощи Фердинанда написали с полтора десятка писем и с магическими вестниками разослали их по всему Северу. Отдельно, с Чириком, отправили весточку и в Кор Фъер. Как только с письмами было покончено, к госпоже подошла Каталин.

— Лаки хочет с вами поговорить. — Глаза ее были спокойны и серьезны.

— Так говорил бы, — удивилась Жозефина, идя вслед за Каталин. Лаки ждал их в коридоре, ведущем от зала к кухне.

— Госпожа, — заговорил он, понизив голос, — я этого Зайца узнал, он с Лисой тогда был, только еще волосы длинные носил. — Он тряхнул собственной гривой, по северному обычаю заплетенной в плотно прилегающую к голове воинскую косу. — У меня глаз цепкий, нас учили… Вы видели — иногда сам смеется, а глаза… ну, как стальные. Я видел, он перед девками хвастался, ножи подбрасывал, я у него взмах и узнал — как раз в Поголье видел; помню, подумал еще — финт лихой, запомнить бы…

Вот тут Жозефина встревожилась. К чему бы человеку убитой ею атаманши тащиться из Поголья аж на самый северо-восток?.. Обычно внутреннее чувство ее не подводило, помалкивало оно и сейчас, но тревога самого Лаки за нее и собственный страх — не за себя, за едва обретенных Небесных Зверей! — заставили ее действовать.

— Собирайте наших, и идем.

Зайца они в конюшне не нашли. Конюх, как раз дочищавший коня, только плечами пожал:

— Говорит, за рыбой пошел… куда только, не пойму, река самая ближняя — верстах в пяти, а ручей уж и замерз, наверно…

Заплечный мешок гостя лежал все там же, в уютном углу конюшни, рядом с ворохом сена. Гребешок, сухари, баклага, какие-то тряпки не представляли великой ценности, но вряд ли он ушел вот так, с пустыми руками.

Следы вели к воротам и обрывались там же.

И никаких признаков магии.

К ужину приехали гости из соседних дворов, кто успел услышать великую весть и мог быстро добраться. Не на чужое пришли — сами привезли и мяса, и солений, и доброго пива, и хмельного меда: только успевай расставлять. С закатом грянул разудалый пир — давно не было на Севере такого веселья, чистого, ничем не омраченного и искреннего до самой глубины души. Постоянно звучали здравицы в честь самого хозяина, и его племянницы, Хранительницы Севера, и всех Всадников, и самих Зверей; люди отдыхали душой как никогда раньше — к ним вернулось легендарное прошлое и обернулось настоящим и будущим.

Север вновь обрел всю свою силу.

К ночи, когда парней, едва не порвав, растащили по комнатам и углам девушки — а как же, Всадники, самые завидные женихи, куда там графам да герцогам! — Жозефина попросила Фердинанда поставить сторожок на каждую комнату, где ночевали Небесные Звери, и, успокоенная, отправилась спать.

Ее разбудила пробежавшая сквозь сознание волна, горячая и красная; до рассвета было недалеко — самый волчий час, когда сон особенно силен, а дозорные уже сами потихоньку задремывают.

Дозорные-люди, но не Небесные Звери.

«Вставай, там за дверью очень большая крыса, а я еще маленький. Вставай, будем драться вместе!»

Жозефина не стала подниматься, а плавно стекла с кровати и, крадучись, вышла на середину комнаты, став напротив двери, чтобы была возможность бить сразу в открывшийся проем. По пути она не забыла подобрать лежавший у кровати лук — если придется вскакивать по тревоге, оружие всегда должно быть под рукой.

«Прячься наверху», — шепнула она мысленно, накладывая стрелу на тетиву, и послала вперед свои чувства.

Никого.

Ни живого, ни мертвого.

И сторожок не сработал: не было сигнала, да и она ощущала его линии в пространстве.

Не верить Зверю было невозможно куда более, чем не верить себе.

И она натянула тетиву, готовая ко всему.

За открывшейся дверью была тьма — не темнота спящего дома, а Тьма, плотная, непроглядная, враждебная. Стрела сорвалась в полет, но не нашла цели, и Жозефина шкурой ощутила чужое намерение убить. Стрелять снова она не рискнула, а просто развернула бедра, крутанувшись навстречу и полоснув мизерикордией.

Намерение погасло.

«Это была очень-очень большая крыса…»

Следующее просто не успело дотянуться, как свистнули крылья, раздался вскрик, и следом пришло ощущение удачной охоты.

Только тут Жозефина нашла достаточно времени и воздуха, чтобы закричать: «Тревога!» — а вдруг напали и на других Всадников?!

На крик сбежались, казалось, все, кто был в доме; сверкало в свете факелов обнаженное оружие, но, если б кому на пути встретился один из врагов, его бы порвали и голыми руками. Хищная Тьма обернулась обычной темнотой, которую успешно разгоняли факелы — и они же позволили увидеть тела нападавших, когда кто-то все же оторвал взгляд от госпожи, убедившись, что она жива, и посмотрел вниз.

Там лежали трое — те самые якобы порученцы. Один просто отсутствовал ниже пояса и лежал совершенно сухой — кровь не текла из зеркально гладкого, как оплавленный камень, среза; второму не хватало головы, снесенной грифоном в полете, а у третьего нашли две раны от ножей в спине. Вздохи смешались воедино: ужаса — от служаночек и гостий, и восхищения — от мужчин.

— Вы простите, госпожа, не слышали ничего, пока вы не закричали… — заговорил кто-то в толпе.

— Завтра будем разбираться, — махнула рукой Жозефина. На удивление, в ней не было ни капли страха — нападение отбито, остальные в безопасности, значит, тревожиться не о чем; и вины не было тоже — она защищала свою жизнь и жизнь своего Зверя, — и кто будет скорбеть о тех, кто попрал святой закон гостеприимства и пошел убивать под покровом даже не темноты — Тьмы?..

— Давайте вы куда-нибудь в другую комнату перейдете, тут прибраться бы…

Определенно дельная мысль. Соображала девушка сейчас плохо, и помощь со стороны пришлась очень кстати.

— Да, разумеется… — Она обернулась, чтобы позвать Зверя… и остолбенела вместе со всеми.

Грифон, еще вечером бывший не крупнее барсука, теперь стал размером с теленка, а крылья делали его еще больше; теперь он едва помещался в небольшой комнате своей Всадницы.

«Я победил очень большую крысу!» — Он явно этим очень гордился.

«Ты молодчина, — и он защелкал, довольный похвалой. — Идем, надо досыпать».

Сложив крылья, он умудрился втиснуться в проход и даже не заляпать лап залившей пол кровью. Остаток ночи они провели вместе в комнате у Гара, где девушка решительно отказалась от предложенной ей кровати — «Тебе нужнее! Это я как целитель говорю» — и спала на прихваченном из комнаты плаще, греясь у теплого Звериного бока, под шелковистым крылом.

А наутро на припорошившем двор свежем снежке нашли два вытоптанных знака — та самая зубастая и лапчатая улитка и смеющийся заяц. Вот и два ножевых в спине. «Надо бы отправить весточку в Поголье, поблагодарить».

Кроме того, обнаружилось, что необходимо перестроить деревянный сарай, в котором хранилось зерно для кур, — мантикора Каталин охотилась там на чудом оставшихся еще в поместье крыс и на дюжине так разрослась, что проломила собой стены; поглядев на мантикору и грифона, Гаррик де Варден велел заложить «зверюшню» — Звери росли, и недалек был тот час, когда они попросту перестанут помещаться в покоях своих Всадников.

Праздник, начавшийся вчера и не омраченный даже ночным нападением, все продолжался: в поместье тянулись люди, жаждущие взглянуть на вернувшихся Зверей; они приносили с собой всяческую живность — на прокорм и для охоты и, спросив позволения Всадников, гладили густой мех, и гладкие шкуры, и упругие перья, и, кажется, коснувшись серебра покровов, они сами становились светлее, спокойней, уверенней. Кто-то вспоминал вслух о Яйцах, сохранявшихся у родичей, и что дорога в Ясли известна — и Жозефина совершенно логично предложила собравшимся возродить должность Хранителя. Тут же собрали совет, назначили достойного человека, нагрузили запасом еды на первое время одну из горных лошадок и отправили нового Хранителя в Ясли.

Глядя на радостную и вполне упорядоченную суету, Жозефина вспомнила Клауса. Стоит ли живым Зверям показывать Зверя ушедшего?..

«Не печалься, — теплым крылом коснулся ее разума разум грифона. — Мы знаем о Клаусе».

«А ты знаешь, что с его Всадником?»

Ощущение, будто рядом качнулся влево-вправо тяжелый клюв.

«Он слишком далеко для нас. Клаус был очень старым. Последним из старых».

«А в чем разница?» — непонимающе отозвалась Жозефина.

«Ты нас позвала. Мы спали, а ты нас разбудила. Я проснулся и захотел к тебе. Клаус защищал мир, пока мог. Теперь это будем делать мы».

«Почему тогда…» — ей даже не пришлось договорить фразу, как уже пришел ответ.

«Просто ему было очень тяжело. И он очень скучал».

«…и ушел, чтобы впустить в мир вас», — мысленно закончила Жозефина — и снова ощутила движение клюва, но уже вверх и вниз, как кивок.

Завтра предстояло выезжать затемно, чтобы успеть добраться до обелиска на встречу с молодой графиней Альдскоу, и времени на все то интересное, что успело прийти в голову юной де Крисси, оставалось ужасающе мало.

Для начала она попробовала дотянуться до чувств своего грифона, проверяя, могут ли они обмениваться не только мыслями, но и восприятием; он помог своей Всаднице — это было похоже на надежные руки, подхватившие ищущего в темноте, — поднялся в небо, и Жозефина увидела лежащую внизу землю с высоты полета Небесного Зверя: двор с постройками и людьми, и дальние скалы, и укрывшую их кисею снега, и темно-зеленый бархат леса, и пичугу, что-то искавшую в травяном пучке на опушке. Ощутила, как упруго бьет ветер в крылья, как он треплет пернатую гриву на шее, как легко движется тело, как воздух, незаметный, легкий, становится упругим, словно вода. И при этом она продолжала видеть все, что происходит вокруг, слышать разговоры, чувствовать находящихся рядом людей, Зверей, животных — словно у нее стало сразу два тела, человеческое и грифонье.

Впрочем, некоторые изыскатели утверждают, что Всадник и Небесный Зверь действительно обладают одной душой, поделенной на два тела…

«Завтра мы отбываем на встречу с графиней Альдскоу. Вы согласны остаться здесь?»

«Я же буду скучать!»

«Я боюсь за вас. За тебя».

«Мы можем быть незаметными», — и она так и увидела, как раздувается серебряная грудь.

«А как?»

Вместо ответа Зверь взмыл в небо, став незаметной точкой напротив солнца.

«Прекрасно. Пусть так и будет».

Хорошо, что Звери предпочитают общаться мысленно, иначе радостный выклик, стремительно движущийся из выси к земле, резко уменьшил бы поголовье местных кур.

— …и вот еще, наш отец ставил, в молодости еще. — Братья с поклоном передали Жозефине потемневший от времени бочонок. Внутри булькнуло — глухо и неторопливо, словно содержимое загустело, подобно смоле или меду.

Принимать дары с благодарностью и достоинством — немалое искусство. Жозефина училась ему, и, судя по тому, какими довольными остались дарители, у нее получалось неплохо.

— Благодарю вас, достойные воины. — Она удержала увесистый бочонок и чуть склонила голову.

— Вам благодарочка, госпожа Эльдиар, — и прежде, чем девушка сумела понять, как ее назвали, смутившиеся мужчины стремительно, несмотря на немалый возраст, вскочили в седла и умчали вдаль. Она еще успела уловить самым краем чувств, как они обменялись короткими понимающими взглядами с Уилласом и Гаром, стоявшими у распахнутых ворот.

Впрочем, мгновенно пошедшая от дядюшки глубокая задумчивость отбивала всякую охоту спрашивать, что же это, собственно, было…

И к тому же обоим требовалось отдохнуть перед следующим днем, легким которому быть точно не предстояло.

Солнце уже начало вступать в свои права, собравшись в бледную круглую каплю из разлитого во весь небесный край свечения. Оно осветило стройный обелиск и сделало видимым дым раздуваемых костров, сквозь который темнели знамена.

Отряд подъехал на полет стрелы, и на краю близящегося лагеря собрались бойцы в багряном и буром; они не стали окликать конников — серебро и лазурь табард и знамени на фоне свежевыпавшего снега было ясно видно даже в сумеречном свете раннего утра. Проехав еще полполета, Жозефина первой натянула поводья, переходя с размеренной рыси на шаг.

Наследница Карна, графиня Аделина Альдскоу, лично встречала высокую гостью у большого шатра.

— Приветствую, — склонилась она в глубоком реверансе.

— Приветствую. — Жозефина ответила наклоном головы, и графиня, грациозно выпрямившись, легким движением отодвинула полог шатра.

Внутри горели наполненные жиром высокие кованые светильники, освещая нехитрое дорожное убранство и гобеленовые драпировки на стенах — оскаленная морда неведомой твари, бурая на багровом. Вслед за отрядом зашли двое мечников, и по щелчку пальцев своей госпожи раздвинули занавеси на стене напротив входа.

Прямо от укрытого ковром пола шатра начиналась древняя, истертая брусчатка, виднелись надворные постройки, а дальше высилась стена замка, сложенная из темного камня, будто впитавшего в себя последний отсвет заката.

— Прошу, — и графиня Карн сделала изящный жест в сторону своей вотчины.

Несмотря на всю глубину удивления подобной прытью, Жозефина не потерялась.

— Прошу прощения, тогда нам следует сделать еще одну вещь, — и, извинившись, она отбросила полог и посмотрела в небо.

«Летите сюда».

Медленно поднимающееся солнце вспышками серебра отразилось на шести парах крыльев. Первым приземлился Зверь Жозефины, и он же первым шагнул в шатер, остальные вошли следом. Молодая Альдскоу, в отличие от юной де Крисси, своего удивления скрыть не смогла. Она смотрела на серебряных Зверей, встающих рядом со своими Всадниками, и в глазах ее были задумчивость и эхо какой-то далекой, ей самой непонятной тоски.

— Хм… мы ожидали чего-то подобного. Проходите.

Убедившись, что весь ее отряд здесь, Жозефина вместе со своим Зверем первой шагнула на древние камни.

Почти сразу начиналась длинная ковровая дорожка, в конце которой стоял уже знакомый трон, осененный гербовой тварью Карна. Мать Альдскоу сошла с него и поклонилась остановившейся в трех шагах Жозефине.

— Госпожа де Крисси, приветствую вас в Карне и прошу прощения за неучтивость при нашей прошлой встрече.

В ее голосе не было слышно радости, но не было и снисходительного презрения — только власть обстоятельств.

— Приветствую вас, графиня Альдскоу. Я понимаю ваши чувства. Гость перед вами достает оружие, которое пропустила Золотая сеть, показывает его вам, а вы его не видите — это, разумеется, отнюдь не помогает чувству безопасности, вежливости и соблюдению законов гостеприимства. Я правильно вас поняла?

Жозефина нисколько не издевалась. Она действительно понимала глубоко немолодую женщину, Мать Дома, от которого не осталось почти ничего, кроме знаний и достоинства, и еще замка, с приходом какой-то девчонки вдруг переставшего быть надежным убежищем.

— Да, совершенно верно.

— Смею вас уверить, что вовсе не имела намерения испугать или оскорбить вас. Я не подозревала о подобных свойствах моего клинка.

Старуха кивнула, принимая извинения, — уже не как полновластная хозяйка перед гостем, но как слуга перед госпожой.

Один за другим северяне подходили к трону, становясь по бокам от своей госпожи. Аделина Альдскоу скользнула мимо них, подходя к матери. Они не смотрели друг на друга — все было решено, все было известно.

Женщины преклонили колени на камнях своего замка. Блеснули ритуальные кинжалы, узкие, длинные, коснулись кожи, раздвинули плоть, и с ладоней закапала кровь — свидетель и подтверждение зазвучавших слов.

— Мы не северяне, но мы помним, откуда мы родом. Мы приносим клятву верности вам, Жозефина де Крисси. Мы готовы идти за вами, сражаться за вас и умирать ради вас и надеемся на ответную защиту и благосклонность.

Освященные временем слова разносились по двору, эхом отражаясь от каменных стен в полной тишине.

— Мы присягаем не Северу, но только вам. Вы считаете себя северянкой, мы же считаем вас Призывателем, и ваши птицы ясно доказывают это.

Чирик переступил на плече хозяйки. Две женщины замерли на коленях, склонив головы и протянув вперед заполненные кровью ладони. Жозефина вынула собственный нож и бестрепетно провела им по руке.

— Я принимаю вашу клятву. Я обещаю вам свою защиту и покровительство. Вы не узнаете бесчестья, служа мне.

И по обычаю Севера провела своей рукой по их, перемешивая кровь.

— Мы услышали ваши слова. Наши люди услышали ваши слова. Наши недруги услышали ваши слова.

— Это уже их забота. Встаньте.

Альдскоу поднялись. Кровь капала на брусчатку.

— Будьте нашими гостями на пиру, если вам не претит говорить за едой.

— На Севере так и делают, — и мать с дочерью, минуя трон, повели отряд к замку.

На сей раз обеденный зал не выглядел пустым: там стояли столы на три десятка человек, и место оставалось только для отряда де Крисси. За резным стулом во главе стола стену украшал серебряный единорог в лазурном поле, а рядом висели два знамени поменьше — багровое с бурым и охра с зеленью.

При виде серебра и лазури пирующие встали и поклонились. Аделина отделилась от матери и подошла к одному из мужчин — тот поспешно выбрался из-за стола и встал рядом с ней.

— Пользуясь случаем, представляю вам, госпожа де Крисси, моего жениха. Друзья зовут его Щука.

Болотный князь вновь поклонился. Статный, ладный, высокий, стройный как тростник и гибкий как угорь, он смотрел открыто и честно, ясными карими глазами. Жозефина ощущала переплетение чувств Щуки и Аделины, и главной мелодией этого дивного звучания была нежность. Он держал ее под руку, и оба смотрели на госпожу де Крисси, но при том они чувствовали друг друга так же ясно, как если бы переплелись в объятии; высокие, грациозные, с гривами смоляных волос, порознь они были красивы, вместе же — прекрасны. «Светлая Дана, пусть у них все будет хорошо».

Растянувшийся, как всегда, миг закончился: Жозефина деликатно подтянула к себе развернувшиеся чувства и ответствовала со всей искренностью:

— Я поздравляю вас со столь достойным мужчиной и буду рада посетить вашу свадьбу.

Щука пробормотал благодарность, явно не зная, что делать дальше — искусство этикета у болотников не прижилось. Аделина очень изящно замяла этот момент, проводив жениха обратно на место так, будто это он вел ее, и как ни в чем не бывало вернулась.

Они прошли вдоль столов, так что у отряда было время посмотреть на собравшихся. Трое вассалов Карна и шестеро болотных князей со своими людьми теперь тихо переговаривались, глядя на де Крисси и паче того на Небесных Зверей. Сына Альдскоу видно не было.

Альдскоу проводили Жозефину к ее месту во главе стола и расположились по левую руку. Ушан и северяне тоже заняли свои места — Фердинанд и Каталин справа, рядом с госпожой, — а Звери устроились за спинами своих Всадников, глядя на них влюбленными глазами.

— У вас наверняка есть вопросы.

— Разумеется. — Жозефина отодвинула тяжелый кубок и посмотрела в глаза Аделине. — Почему вы принесли мне клятву верности? Наши отношения были весьма далеки от подобных.

Вместо молодой графини ответила старая, и Жозефина немедленно перевела взгляд на нее.

— Потому, что на пороге война, и сейчас пришло время выбирать сторону. Я была против этого шага, но Аделина убедила меня. Я, признаться, отвыкла верить в легенды и надеялась не дожить до того дня, когда они начнут сбываться, но я должна думать не только о себе. Должна сказать, что вы сейчас лучше в наших глазах, чем любой иной, и что хотя мы и потеряли право называться северянами, мы помним.

Вчера ее назвали Эльдиар. Именем не ее Дома, но его сюзеренов. Что такое бережно хранят в памяти, передавая от отцов к детям, северяне и их далекие родичи Альдскоу, чего — пока еще? — ей даже не пришлось узнать? Один взгляд на могучего серебряного грифона рядом с ней наполнял людские взгляды, позы и сердца таким почтением и восторгом, какого не вызывал весь ее отряд, и дело было — она чувствовала — далеко не только и даже не столько в мощи Небесного Зверя. И это нечто совершенно явственно окончательно склонило гордых Призывателей на ее сторону. Сами же они, судя по всему, считали эту последнюю причину склонить колено слишком очевидной, чтобы упоминать ее в ответе на прямой вопрос.

Переспрашивать же Альдскоу она не собиралась: незнание было бы слабостью, а ни малейшей слабинки допустить было нельзя. Не зря ведь их герб нес изображение оскаленной морды твари Корней…

Жозефина сосредоточилась на насущных вопросах.

— Полагаю, вы не откажетесь сражаться вместе с северянами? — Это было важно. Самый сплоченный враг не так страшен, как раздрай среди союзников.

— Смотря против кого.

Такой поворот оказался весьма неожиданным.

— Король?

Старуха только фыркнула.

— Он нам не враг. Он был нашим врагом, но теперь у него другие заботы, куда более важные. Наш гость расскажет… эй, князь-из-грязь, подь сюды!

Глядя на Щуку, шагающего вдоль столов, Жозефина думала, что по старой графине никогда нельзя было бы сказать, что она знает подобные выражения.

— Вот же доченька: на балы ходила, при дворе крутилась, ей там цветы под ноги сыпали, а привела — кого?.. Ладно хоть мужик справный…

Да и обеспокоенной матерью ее тоже вряд ли кто смог бы представить…

— Матушка… — Подошедший болотник неловко поклонился старой графине. Не требовалось даже быть эмпатом — любой имеющий глаза видел, что красавцу Щуке, справному воину, сноровистому гребцу и отважному предводителю, было отчаянно неловко среди каменных стен, шелка, серебряных вилок и пропитавших самый воздух правил этикета с его витиеватой вежливостью и танцем поклонов, реверансов, поданных рук и прочих совершенно ненужных движений.

— Расскажи госпоже, что там у вас произошло.

— Что… тварюки на нас напали, вот что и произошло. Люди по ночам пропадают, и концов нет.

— В столице тоже, — негромко заметила Жозефина. — Мои люди говорили, что две седмицы назад началось.

— У нас уж луны две как, — прикинул болотник. — А третьего дня еще и чародейка заезжая появилась, ну я ее со всей вежливостью — под замок, чтобы на всякий случай, значит. Покои ей отвели, шкуры на полу постелили, кормили с моей кухни, потом бы поехали на охоту и ее сопроводили, ничего ей не грозило. А ночью как полыхнуло — полтерема в пепел; если б не Аделина моя, тоже сгорел бы. — Он послал ей исполненный нежности взгляд, и о все Светлые существа: как же она ему улыбнулась!.. — И как мечом перерубили — вторая половина стоит целехонькая, а от самой чародейки даже пепла не осталось. И посольство их так же сгорело недавно.

— Дамы, что вы можете сказать?

— Это Огненные Врата Корней, — сказала старая Альдскоу. — Ни я, ни Аделина, ни мужчины моего рода никогда не могли их открыть. Это могли бы сделать Орбо, но не такие большие Врата и не в одиночку. Разве что их старший, очень одаренный и сведущий юноша… Он открывал Огненные Врата однажды, но и ему такое далось нелегко: потом ходил, словно оглушили его.

— Их может открыть существо Корней?

— Конечно, — непонимающе кивнула старшая.

— Может быть, та чародейка — не человек?

— Моя дочь почувствовала бы любое существо Корней в любой личине, — отрезала Альдскоу.

— Благодарю, — Жозефина кивнула и снова взглянула на Щуку. К слову, с ней он говорил свободно, не робея почти до немоты, как перед старой графиней.

— Из огня-то мы выскочили еле как, а там собрал кого мог, проток много, столица на части поделена. Собрать собрал, к лодкам пошли — а их нет ни одной! Да скорее тучи с неба пропадут, чем у меня лодки переведутся, я за этим строго смотрю, а тут как будто и не было. Ладно хоть тайник есть, малый струг достали, парус поставили да и пошли до благословенного места. Вот с пятерыми и пришел, сколько было.

Жозефина поблагодарила и отпустила Щуку, который явно рассказал все, что видел. Если еще спросить понадобится — всегда можно позвать, чего ему тут неловко переминаться рядом со старой графиней… Князь искренне кивнул и, веселея на глазах, вернулся обратно — не к вассалам, нет — к друзьям. Девушка даже слегка позавидовала ему — у болотников все было куда проще.

Примерно как на Севере.

— Как можно справиться с тварями? — Она вновь обратилась к старой графине, подавив вздох.

— Необходимо понимать, что здесь им неприятно и они, как и всякое существо, хотят домой, где им хорошо. Они могут уйти к Корням, когда выйдет оговоренное время пребывания или исполнив задание. Изгнать же их может заклинание Прокол или один из ваших Зверей.

Жозефина перебрала ногтями по столу, пытаясь собрать известные сведения в единую мозаику и понять, чего в ней не хватает. Огромное количество вдруг появившихся тварей Корней, первые Огненные Врата унесли ее мать, вторые зачем-то открыли во владениях Болотных князей, после уничтожения отцовского перстня алхимические талисманы сбоят и Гильдия Алхимиков их не продает, а скупает…

— Очень странно.

Кажется, это прозвучало вслух.

— Да скажи ты ей уже, старая перечница, — с раздражением бросила матери Аделина. Та перевела взгляд на дочь, и какое-то время они вели дуэль взглядов, пока у Жозефины не кончилось терпение.

— Итак? — Она отхлебнула из кубка, обжигая серыми глазами то одну, то другую.

Старуха заговорила неохотно, но наконец-то без совсем излишнего тумана.

— Мне сложно судить, но выглядит все так, словно ваш отец задумал всю эту историю с алхимией, стремясь породить как можно большее количество Врат.

— Прекрасно… — процедила де Крисси. — Сейчас вы сказали именно то, что я говорила вам в прошлый мой визит. И тогда же я спрашивала о возможности вернуть отца или хотя бы поговорить с ним. Признаю, тогда это была просьба дочери, тоскующей по отцу, но теперь вопрос его возвращения, кажется, стал вопросом выживания нашего мира.

— Он там, откуда открываются Врата, — заявила старая графиня, — сиречь не выше Четвертого Корня, а для нас самым глубоким всегда был Третий. Есть возможность пробраться туда в момент открытия Врат с той стороны, но это прямое самоубийство.

— Прекрасно, — повторила Жозефина. — То есть мы туда не достучимся?

— Мы — нет. А вы можете. У вас есть и право крови, и немалая Сила.

Сила. Огромное море, плещущее вокруг. Светящийся от собственной мощи вихрь, закручивающийся в небесах. Поток, заполняющий тело. Чудовищный выплеск, вздымающий камни, и стремительно растущие к небу башни.

— Однажды у меня было достаточно Силы, чтобы добраться и до самого Владыки, но, признаться, тогда я думала совершенно об ином.

— Да, — в старческом голосе вновь проскользнуло привычное ехидство, — мы слышали.

Она не обратила внимания на этот беззубый укол. Мысль пронеслась через сознание огненной кометой, вычертив длинный пылающий след.

— Где же тогда матушка…

— А вы не думали, что ваш драгоценный отец принес ее в жертву?

Жозефина кожей ощутила, как на загривке вздымается шерсть, а рот раздвигает оскал. Впрочем, внешне лишь серебро глаз стало сталью.

— Вы действительно полагаете, что мой отец был такой скотиной?

— Он — Призыватель, — в глазах старухи тоже мелькнула сталь, — а их мысль движется иными путями. Заклинатели преследуют цель и для них мало что значит жестокость или добросердечие — это всего лишь ступени, по которым они идут к цели. Именно поэтому заклинателями должны быть мужчины, ибо это их суть, женщины же обязаны поддерживать гармонию.

Все же близкое общение с Корнями действительно искажало, изменяло Призывателей, ввергая их в какой-то жуткий и страшный мир, где одни разрушали гармонию, а другим приходилось ее поддерживать, латая дыры в ткани мироздания. Неудивительно, что немногие желали водить с ними близкое знакомство. И если отчаянное время требует отчаянных решений, а жестокое — жестоких, то заклинателей можно было лишь пожалеть: подобное разделение мужских и женских обязанностей могло быть порождено лишь временем постоянной жестокости — к себе и к тем, кого они вводили в этот мир. И, судя по всему, Карн застрял в этом времени намертво.

А Реннан Орбо, известный как Себастьян Штерн, был ребенком того же наследия.

Смогла ли Лилия де Крисси исцелить его раненную с самого детства душу?..

Она — не могла не суметь. А значит, что-то пошло не так уже не по его воле.

— Произошедшее требуется обдумать. — Жозефина с трудом подавила желание зажмуриться и потереть виски, приводя себя в чувство. — Всем.

— Пока нет глубоких мыслей, мы можем предложить вам добыть славных поединщиков для ваших Зверей. Если вы удивлены, то я скажу, что мы всегда этим занимались… негласно. Зверям нужны поединки, чтобы обрести Силу, а сущностей на всех не хватает, да и охотничьего пса всегда сначала притравливают, прежде чем выпускать его на настоящую охоту. Поначалу мы можем предоставить достаточно мирных сущностей — достать убийц и дольше, и дороже.

— Кстати, об убийцах. — Жозефина коротко пересказала события предыдущей ночи. Старая графиня призадумалась, а потом неожиданно громко и ожидаемо повелительно крикнула:

— Щука!

Черноволосый князь подошел, и Жозефина повторила свой рассказ.

— Ну эти трое были неплохие мастера, а вот тот, что в спину им ударил, — тот мастер высшей пробы, такие за деньги не работают. Не убийца он, а ловкий человек. — Ответом ему были непонимающие взгляды, и Щука пояснил: — Если человек ловкий, так он во всем ловкий, и с железом, и с веслом, и на коне. Вы, я вижу, тоже из таких. — Он кивнул Жозефине и взглянул на графиню. — Все, не зовите больше, пойду выпью три жбана подряд, или я не Болотный князь!

Он удалился, оставив Жозефину обдумывать свои слова еще долго, долго после. Старуха же вручила ей нечто, оказавшееся талисманом связи в виде литой гербовой морды Карна.

— Благодарю.

— Когда вы желаете получить поединщиков?

— Вопрос, когда вы сможете их предоставить.

Мать и дочь переглянулись, и первая изрекла:

— Нам надо подготовиться, мы не ожидали, что они понадобятся столь скоро. Думаю, мы управимся за половину луны.

Усталость коркой покрывала мысли и чувства, сковывая их обычно легкое и свободное течение, оставляя только желание уйти в гостевые покои, выспаться и утром наконец-то покинуть Карн. Но поддаваться ему было никак нельзя: внутри, несмотря ни на что, билось некое предчувствие, ощущение…

Да уж. Наследная гордость, огромные знания, немалая Сила и ненастоящая честность. Жозефина все же позволила себе прикрыть глаза.

Расслабилась. Привыкла к безопасности Севера, к мирной жизни в поместье дяди, где нет нужды каждый миг опасаться клинка из-за угла, шарахаться от всех и каждого, следить за каждым своим и чужим словом и жестом и всегда быть готовой отразить и нанести удар. Там не было короля, и были дивной красоты скалы, и начинающаяся Школа, и Небесные Звери, и люди проще, честнее и светлее, чем в столице. И все это было именно тем, чего желала Жозефина — жить мирной жизнью среди любящих и любимых, верных и достойных, ради которых легко и умирать, и жить. Там можно было быть собой.

Но если выпало идти дорогой героев — нельзя просто жить так, как жил до этого. Путь должен быть пройден до конца.

Корка усталости слетела прочь — как отброшенные ножны, разом обнажившие меч.

И меч этот был направлен в горло Матери Альдскоу.

— Скажите, госпожа Альдскоу, почему на пиру в честь обретения сюзерена не присутствует ваш сын?

— Он занимается делами семьи далеко отсюда, и вызвать его не было никакой возможности. Кроме того, Карн он не наследует.

Старая графиня изрядно потеряла в самообладании — Жозефина ясно ощущала и смятение, и даже страх.

— Последнее не важно.

— Мы надеемся, что он вскоре присоединится к нам и сможет засвидетельствовать вам свое почтение.

— Я тоже на это надеюсь, но до тех пор вопрос вашей верности остается нерешенным. Он не присягал мне, и оттого мне приходится ждать удара в спину, так что наши взаимные обязательства могут изрядно потерять в своей силе прямо сейчас.

— Можете не опасаться этого, госпожа де Крисси. Если желаете, мы можем поговорить об этом завтра.

— Можем, — она не отводила от графини стального немигающего взгляда, — здесь не Север, где вести такие разговоры не приходится. И еще. Чем вас, госпожа Альдскоу, так взволновало появление тварей Корней?

— Я давно живу и привыкла знать, что происходит вокруг меня и в мире. Узнав последние новости, я сочла, что пришло время выбирать сторону.

— Это не ответ. — Жозефина устала от всех этих реверансов, экивоков и словесных кружев, кажется, даже больше, чем от бесконечных вопросов, порождаемых событиями настоящего и перекликающихся с событиями прошлого. Делать лишний круг этого словесного вальса ей совершенно не хотелось.

— Наступают неспокойные времена и выбрать непросто. — Старая графиня же, кажется, готова была танцевать так вечно; да и умела ли она иначе? — Скажу честно, будь только моя воля, я бы вас не выбрала. Быть может, мы совершили ошибку, но вы — знамя восходящей силы, и между нами нет иной крови, кроме пролитой добровольно.

— И это не ответ. — Теперь металл зазвучал и в голосе — не звоном, но тяжелым нарастающим гулом. — Вы сказали, почему вы выбрали меня, но не почему хозяйка Карна вдруг озаботилась происходящим за его стенами, к тому же призвав домой дочь, которая занимается внешними делами семьи, и отправив сына-затворника в мир.

— Я могу ответить, — промолвила графиня, — но вам сказанное не понравится.

Молодая Альдскоу хранила молчание, откинувшись на спинку стула и скрестив на груди руки. Впрочем, Жозефина ощущала нить внимания, тянущуюся к ним.

— Вероятно, вам это может показаться странным, но, задавая вопрос, я хочу услышать ответ.

— В ночь на красную луну я увидела во сне огненный горизонт.

— Я тоже видела такой сон. Что Мать рода Призывателей может сказать о нем?

— Это одна из легенд. — Взгляд ее обратился далеко вовне, а голос стал напевным, обретя завораживающую глубину. — Иногда существа Корней поют странные песни на неведомых языках: песни о временах, когда этот край еще не был благословенной землей. Они поют, что Чаша лежала куда ниже по Стволу и принадлежала другому миру, а потом некие силы обманом выдернули ее, вознеся наверх. Старые хозяева этой земли не забыли подлости и с тех пор ищут дорогу сюда. Однажды они найдут ее, и с ними придет огонь… так поют те, кто приходят с Корней. Но они поют много странного — о том, чего не было и чего не будет. А некоторым из нас дано предвидеть.

Путы старой легенды распались, и нарисованная старой графиней картина померкла. Остался только где-то на краю слуха удаляющийся нечеловеческий голос, напевающий протяжную нечеловеческую песнь.

— Я правильно понимаю, что вы полагаете вероятным возвращение «хозяев», исходя из появления тварей и снов?

— Наш род обескровлен, и ваш тоже… невелик. Нам нужно держаться вместе, объединяя оставшиеся у нас силы. Я бы предпочла, чтобы вы присягнули мне…

— …но знали, что я этого не сделаю.

— Да. Я сомневалась до последнего, но, увидев, что вы подчинили себе Небесных Зверей, отбросила сомнения.

— Их не подчиняют. Они выбирают себе Всадника.

— Это всего лишь разные точки зрения, — мягко заметила графиня и замолкла.

— Это все?

— А вам мало?

— Я имею в виду — это все, что вы желали мне сказать?

— Это куда больше, чем я собиралась сказать. Позвольте и мне задать вопрос. — Голос старухи зазвучал вкрадчиво и почти нежно: — Я слышала, вы основали свою собственную Школу магов?

— Собственной ее не назвать, там преподают классическую академическую магию. Тем не менее я действительно посодействовала созданию магической Школы на Севере — талантов там немало, но им не хватает знаний.

— Чудесно. Мы хотели бы поучаствовать в качестве преподавателей.

Жозефина всей кожей ощутила, что дело нечисто.

— Попрошу выразиться яснее.

— Что ж, извольте. Вдруг там найдутся мальчики, обладающие родственным нашему талантом?

— Насколько я помню ваши же слова, Карн занимался уже обученными магами, придавая огранку их Искусству.

— Никто не давал нам заниматься одаренными с самого начала. — Старуха скрипнула зубами. Действительно досадно.

И совершенно ясно, почему у них не было прекрасной возможности обучать юных мальчиков, имеющих Дар. Ни один король и ни один родитель в здравом уме не отдал бы своих чад на воспитание Призывателям — потому что впоследствии родное дитя можно и не узнать, и дело отнюдь не во внешности.

Учитель не только учит, он воспитывает.

— Я подумаю и дам ответ. Время терпит.

— Как знать, госпожа де Крисси. Сущности Корней…

— Им едва начали читать базовый курс, — отрезала Жозефина. — Делать из них пушечное мясо я не позволю.

— Я понимаю, — терпеливо продолжала старуха, — но чем раньше начато обучение, соответствующее талантам и склонностям ученика, тем лучше. Обидно, когда драгоценный Дар так и не раскрывается должным образом.

— Общий курс не помешает. — Жозефина пока держала себя в руках.

— Мир не терпит несовершенства. Мы можем дать им всестороннее образование.

Что ж, если иначе нельзя…

— Я не знаю ни вас, ни ваше Искусство. В столице я, быть может, и рискнула бы, но не на Севере. Там совершенно иные люди, и вы прекрасно знаете, как они относятся к вашей ветви Искусства. — На сей раз старая графиня поняла, что говорить что-либо еще совершенно бесполезно, и умолкла. — Если вы хотите быть полезными, следует изготовить охранные талисманы.

— Составьте список.

— Разумеется. Еще следует собрать как можно больше сведений о появляющихся тварях и составить тактику противодействия; разумеется, если это возможно при вашей существующей сети осведомителей.

— Будет исполнено, госпожа де Крисси.

— Тогда на сегодня все. — Жозефина кивнула, отпуская старуху, и та медленно поднялась на ноги.

— В таком случае я удаляюсь на покой.

Она поклонилась и направилась к двери. Кастелян неслышной тенью скользил за ее плечом.

Сразу стало легче дышать, будто исчез сдавливающий тело камень. Старуха, сама вряд ли сознавая, тянула Силу других — потихоньку, понемногу, почти незаметно, но при длительном разговоре, помноженном на напряжение разума, усталость наваливалась слишком быстро. Приняв от Фердинанда свежий персик, Жозефина взглянула на молодую Альдскоу. Аделина немедленно пересела на освобожденный матерью стул и наклонилась к девушке так, что та ощутила ее винное дыхание.

— Вы хотели поговорить?

— Да. Надеюсь, вы будете выражаться точнее, чем ваша мать. Где ваш брат?

— Давайте начнем с того, что он не брат, а воспитанник, то есть прав на Карн у него действительно нет.

— Тем не менее это не самое важное.

Молодая графиня как-то жалко ухмыльнулась.

— Сказать честно, я не уверена, что он человек.

Это должно было быть неожиданно, но, в сущности, вполне объясняло то, что Жозефина слышала прежде визита в Карн и видела там своими глазами.

— Кто же он тогда — тварь Корней?

— Не имею понятия. Плод экспериментов моего дорогого папеньки. Надеюсь, те, кого мы призываем, плотно взяли за задницу душонку старого нечестивца.

Она изрядно перебрала вина. Жозефина никогда не позволяла себе настолько затуманивать разум.

— Я хочу услышать ответ.

— У каждого сильного заклятия, которое долго действует, должен быть хороший противовес, особенно когда имеешь дело с сущностями. Посему сейчас Конал — залог неуязвимости Карна.

— Поясните.

— Он там, мы здесь. Думаете, легко прятать такую громадину? — Она взмахнула рукой, обводя жестом и зал, и самый замок.

— Благодарю. Позволю себе повториться: почему сейчас и почему я?

— Сейчас — потому, что мы можем договориться, а потом, вероятно, и не смогли бы. А вы… Мы не можем бегать бесконечно, и нам надо с кем-то объединиться. И куда мы, по здравом размышлении, могли пойти? К королю?

— Вопрос риторический…

— …К герцогу? К дальним родичам?

— Простите, кого вы имеете в виду?

— Вас. — Взгляд ее глаз был прям. — Вы единственная, кто может нас понять и принять. Вы, хоть и завели себе Небесных Зверей, остались человеком весьма широких взглядов и не отреклись от наследия Орбо. Честно говоря, вы не первая, кому мы предложили союз; сначала мы пытались договориться с вашим братом…

— Он же в Академии? — Этой графине все же удалось удивить собеседницу. — Я полагала его скорее узником, чем учеником этих стен.

— В наших родах старшинство передается по мужской линии, и если бы вы собрались подтверждать наследство Орбо, то наследником выступит именно ваш брат.

Мысль, что наследует не первенец, какого бы он пола ни был, стала для Жозефины дикой — тем паче что такой порядок ставил женщину ниже мужчины. Первые не делали подобных различий меж собой и тем более не пытались внушить их пришедшим на эту землю людям — ибо дух дерзания может жить в любой душе, каким бы телом она ни облеклась.

— Это вопрос, победила бы правда мертвых или живых, — отозвалась Мать де Крисси.

Аделина не обратила внимания на слова собеседницы и беззаботно продолжала свои речи:

— Так вот, на него сильно повлияли, и талант его весьма средний, так что мы не особенно огорчились. А вы не собираетесь обзавестись ребенком? У матушки большие надежды…

— Для начала следует обзавестись мужем, — весьма холодно заметила Жозефина — правду сказать, с глубоко затаенным сожалением о том, что возможным это станет еще нескоро.

Та только хихикнула.

— О, для этого не нужен муж, достаточно любого приглянувшегося мужика.

— Можете назвать меня как угодно, но пока я девственница и мне, признаться, несколько не до радостей семейной жизни.

— Вы с вашей Силой, умом и положением вполне можете рассчитывать на руку прекрасного принца.

— Вам досталась рука прекрасного князя, — вернула комплимент Жозефина и взглянула на Щуку. — Действительно прекрасного.

— Даже не думай! — грозно фыркнула Альдскоу. Собственно, Жозефина об «этом» и не думала — просто любовалась ладным и гибким человеком, у которого к тому же оказался глубокий и сильный голос. Хорошо, что слова было не разобрать — они наверняка не соответствовали великолепию голоса.

— Мне просто радостно видеть вашу прекрасную пару, — примирительно отозвалась девушка. — Опять же он не единственный Болотный князь…

Графиня улыбнулась и подняла кубок, чокнувшись с собеседницей так, что вино плеснуло на стол.

— Танец на краю пропасти продолжает оставаться танцем.

Возразить было воистину нечего.

— Итак, вы умудрились пообщаться с моим братом…

— Да, у меня много поклонников в столице.

— Наслышана… — Кудри упали на плечо, открывая склоненную набок шею.

— Большая часть — брехня, — сообщила Аделина, вновь утыкаясь в кубок.

Определенно, даже пьяная, Аделина была лучше своей трезвой матери.

— И все же. Что вас так напугало, что вы не предложили союз, но сразу принесли клятву верности?

— Я давно ей говорила, что пора кончать с нашим затворничеством, но она не хотела верить, а тут она впала в другую крайность, что, в общем-то, все то же, но по другому поводу. — Выразившись столь путано, молодая графиня поднялась. — А сейчас, моя госпожа, я с вашего позволения пойду обниму жениха, пока он не нажрался, как свинья, а то, знаете, в постели я предпочитаю что-то покрепче, чем винный бурдюк.

Щука с присными все так же распевал длинные, веселые и крайне неприличные песни. По крайней мере, в очередной были приличные слова, они же и название — «Рыбонька-карась». Жозефина поперхнулась от такой откровенности Аделины.

— Ну… есть одно заклинание… — Она тряхнула головой, собирая остатки мыслей и сил. — Я понимаю, что вам время от времени приходится играть роль хорошей дочери, но разговор с вами еще продолжится.

— Не беспокойтесь, госпожа Жозефина, — женщина оперлась на стол, дабы не упасть, — что бы ни укусило за зад старую каргу, это во благо. Спохватилась она, конечно, поздновато, но в ваш первый визит сюда вы не были готовы к такому шагу. Вы видели мир несколько… черно-белым.

— Я говорила ей о множестве Врат еще в тот самый первый визит, и я искренне удивлена тем, что она что-то предприняла, только когда стало действительно горячо.

Назад: Часть первая НАСЛЕДНИЦА

Дальше: ГЛОССАРИЙ

Часть вторая КРЫЛЬЯ

Часть вторая
КРЫЛЬЯ