И вот девочка говорит учительнице: «Мой брат думает, будто он курица». – «Господи! – восклицает та. – И как же вы собираетесь ему помочь?» – «Никак, – отвечает девочка. – Мама говорит, нам нужны яйца».

Стоит ли тревожиться из-за женских фантазий, если они приносят ей счастье? Надо ли отправлять Гвен к психиатру, чтобы тот попытался ее вылечить?

Черт, конечно же нет! Психиатры – слепцы, ведущие слепцов. Даже у лучших из них не больше пары трюков в рукаве. Любому, кто советуется с психиатром, стоит проверить собственную голову.

При внимательном рассмотрении Гвен выглядела на тридцать с небольшим, возможно, около сорока, и уж точно меньше пятидесяти. Так есть ли разумное объяснение ее словам о том, что она родилась сто с лишним лет назад?

Всем известно, что уроженцы Луны стареют медленнее землероек, выросших при силе тяжести в один g. Похоже, в своих фантазиях Гвен полагала, будто на самом деле она из лунарей, а не урожденная землеройка, за которую себя выдавала. Но лунари все же стареют, пусть и не так быстро, и в возрасте ста с лишним лет (я был знаком с несколькими) не выглядят на тридцать с небольшим, а кажутся древними стариками.

Пришлось немало постараться, чтобы убедить Гвен, будто я верю каждому ее слову… не веря на самом деле не единому и убеждая себя, что это не имеет никакого значения. Я знал мужчину, который, будучи в здравом уме, женился на женщине, беспредельно верившей в астрологию. Она постоянно хватала прохожих за пуговицу и расспрашивала, под каким знаком родилась ее жертва. С таким антиобщественным заскоком жить наверняка тяжелее, чем с безвредными фантазиями, как у Гвен.

Но тот человек, похоже, был счастлив. Его жена прекрасно готовила, была женщиной, приятной во всех отношениях (не считая навязчивой идеи), а в постели, возможно, превосходила Длинноногую Лил. А раз так, зачем ему было беспокоиться из-за ее отклонения? С ним она была счастлива, хотя и раздражала других. Думаю, ее муж не возражал против интеллектуального вакуума в своем доме, пока ему там было комфортно.

Освободив свою симпатичную грудь от тяготившего ее груза, Гвен тотчас же заснула, а следом за ней – и я. То был долгий счастливый сон без всяких сновидений. Проснулся я бодрым и радостным, чувствуя, что готов сразиться с гремучей змеей, предоставив ей право первых двух укусов.

Или сожрать гремучую змею. В понедельник мне предстояло найти для нас новое жилище. Обычно я охотно обедаю и ужинаю вне дома, но завтрак должен быть готов до того, как ты окажешься лицом к лицу с миром. Это не единственная причина для женитьбы, но довольно веская. Конечно, есть и другие способы соорудить завтрак дома, но, полагаю, самая распространенная стратегия – обучить жену.

Затем я окончательно проснулся и подумал, что мы могли бы позавтракать прямо здесь. Или нет? В какие часы работает кухня? И сколько сейчас времени? Я взглянул на табличку над кухонным лифтом, и та повергла меня в уныние.

Я уже почистил зубы, пристегнул ногу и натягивал штаны (отметив про себя, что нужно сегодня же купить одежду – состояние брюк приближалось к критическому), когда проснулась Гвен.

– Мы знакомы? – спросила она, открыв один глаз.

– У нас в Бостоне считалось бы, что официально мы не представлены друг другу, но я готов купить тебе завтрак, настолько ты мне понравилась. Чего ты хочешь? В этом клоповнике предлагают лишь какой-то «кофейный набор». Звучит уныло. Если хочешь чего-нибудь поприличнее, придется выползти из дома и тащиться в «Ленивого Джо».

– Давай обратно в постель.

– Женщина, ты намерена получить мою страховку? Так как – в «Ленивого Джо»? Или заказать тебе чашку тепловатого «Нескафе», черствый круассан и стакан синтетического апельсинового сока? Сойдет за роскошный завтрак в постели?

– Ты обещал мне вафли каждое утро. Обещал. Обещал.

– Да. Вафли в «Ленивом Джо». Именно туда я направляюсь. Идешь со мной? Или заказать тебе фирменный завтрак отеля «Раффлз»?

Гвен продолжала ворчать и стонать, обвиняя меня в невыразимых преступлениях и предлагая умереть, как подобает мужчине, но при этом быстро и ловко встала, привела себя в порядок и оделась. Выглядела она как с иголочки, хотя уже три дня носила одну и ту же одежду. Что ж, на нас обоих было новенькое нижнее белье, мы недавно помылись в горячей воде, и предполагалось, что души наши чисты, как и ногти… но она выглядела свеженькой, а я – как свинья, вылезшая из лужи. Но это была ее проблема, а не моя, – до чего же здорово проснуться рядом с Гвен! Меня просто распирало от счастья.

Когда мы вышли из номера «Л», она взяла меня за руку и крепко сжала ее.

– Спасибо, что пригласили меня на завтрак, мистер.

– Не за что, девочка моя. В каком номере Билл?

Она тут же посерьезнела:

– Ричард, я бы не советовала тебе встречаться с Биллом до завтрака. Может, так лучше?

– Гм… черт побери, я терпеть не могу ждать завтрака и не вижу никаких причин, чтобы Биллу тоже пришлось его ждать. Нам вовсе незачем на него смотреть. Я возьму столик на двоих, а Билл может посидеть у стойки.

– Ричард, ты мягкосердая размазня. Я люблю тебя.

– Не называй меня мягкосердой размазней, мягкосердая хамка. Кто щедро тратил на него деньги?

– Я, и это была ошибка. Я забрала у него деньги, и больше такого не повторится.

– Ты забрала только часть денег.

– Я забрала то, что у него осталось. И пожалуйста, не приставай ко мне с этим. Я была идиоткой, Ричард. Правда.

– Ладно, забудем. Это его номер?

Билла в номере не оказалось. Администратор подтвердил предположение, возникшее после стука в дверь: Билл ушел. Полчаса назад. Думаю, Гвен вздохнула с облегчением. Я – точно. Наше проблемное дитя доставляло столько же неприятностей, сколько Хайберский проход. Мне пришлось напомнить себе, что он спас тетушку, – чтобы увидеть в нем хоть что-то хорошее.

Несколько минут спустя мы вошли в местный «Ленивый Джо». Я озирался в поисках свободного столика на двоих, когда Гвен сжала мою руку. Я посмотрел туда же, куда и она.

Возле кассы стоял Билл, расплачиваясь банкнотой в двадцать пять крон.

Мы ждали. Повернувшись, он увидел нас и, похоже, хотел сбежать. Но бежать было некуда, единственный путь вел мимо нас.

Нам удалось вывести Билла за дверь без скандала. В коридоре Гвен холодно посмотрела на него, не скрывая отвращения:

– Билл, где ты взял эти деньги?

Он посмотрел на нее и отвел взгляд:

– Это мои.

– Чушь. Ты покинул «Золотое правило» без гроша в кармане. Все свои деньги ты получил от меня. Вчера вечером ты солгал мне, утаив их.

Билл упрямо молчал.

– Билл, вернись к себе в номер, – сказал я. – Мы позавтракаем и придем туда. И вытянем из тебя всю правду.

Он посмотрел на меня с едва скрываемой яростью:

– Сенатор, это не ваше собачье дело!

– Посмотрим. Возвращайся в «Раффлз». Идем, Гвен.

– Но я хочу, чтобы Билл вернул мне деньги. Немедленно!

– После завтрака. На этот раз будет по-моему. Идешь?

Гвен замолчала, и мы вернулись в ресторан. Я постарался сделать так, чтобы мы больше не говорили о Билле, – некоторые темы плохо влияют на пищеварение. Примерно через полчаса я спросил:

– Еще вафлю, дорогая?

– Нет, спасибо, Ричард. Мне хватит. Они не так хороши, как твои.

– Ну, я ведь прирожденный гений. Давай доедим, а потом займемся Биллом. Сдерем с него заживо кожу или просто посадим на кол?

– Я намерена допросить его на дыбе. Жизнь потеряла очарование, Ричард, когда наркотик правды заменил винты для пальцев и раскаленные клещи.

– Любовь моя, ты маленькая кровожадная негодница. Еще кофе?

– Ты просто хочешь мне польстить. Нет, спасибо.

Вернувшись в «Раффлз», мы пошли к номеру Билла, постучали, но нам никто не открыл. Мы снова направились к стойке, за которой стоял регистрировавший меня мизантроп.

– Вы не видели Уильяма Джонсона из номера «КК»? – спросил я.

– Да. Около получаса назад он забрал залог за ключ и ушел.

– Но ведь это я платила за ключ! – срывающимся голосом воскликнула Гвен.

– Gospazha, – невозмутимо ответил администратор, – я это знаю. Но мы отдаем залог в обмен на ключ. Не важно, кто снимал номер. – Он снял со стены ключ-карточку с буквами «КК». – Залог едва окупает смену магнитного кода, если ключ не возвращают, и уж точно не окупает лишние неудобства. Если вы роняете карточку в коридоре, а кто-то подбирает ее и приносит нам, вы получаете залог… и вносите его заново, чтобы попасть к себе в номер.

Я крепко взял Гвен за локоть:

– Что ж, все честно. Если он вдруг появится, дайте нам знать, хорошо? Номер «Л».

Администратор посмотрел на Гвен:

– Номер «КК» вам не нужен?

– Нет.

Он переключился на меня:

– Вы заплатили за номер «Л» в расчете на одного. За двоих мы берем больше.

Внезапно я почувствовал, что сыт по горло всей этой хренью, попытками командовать мной, окружающим меня идиотизмом.

– Попробуйте взять с меня хоть крону – я уволоку вас на Дно и откручу вам башку! Идем, дорогая.

Все еще злясь, я пропустил Гвен в номер и запер дверь.

– Гвен, пора убираться с Луны. Здесь все изменилось. К худшему.

– И куда ты хочешь отправиться, Ричард?

Судя по ее виду и голосу, Гвен была сильно расстроена.

– Гм… я предпочел бы вообще эмигрировать из Системы – на Ботани-Бэй, Проксиму или что-нибудь вроде этого, будь я моложе и с двумя ногами, – вздохнул я. – Порой я чувствую себя как ребенок, потерявший мать.

– Дорогой…

– Да, милая?

– У тебя есть я. И я хочу стать тебе матерью. Я пойду за тобой куда угодно, хоть на край Галактики. Но мне пока не хочется покидать Луна-Сити… если, конечно, ты согласишься. Можно поискать другое пристанище. Но вдруг ребе Эзра прав и мы ничего не найдем? Может быть, мы сможем потерпеть этого угрюмого клерка до понедельника? А тогда что-нибудь обязательно отыщется.

Я сосредоточился, пытаясь унять сердцебиение:

– Да, Гвен. Если не найдем ничего подходящего, можем перебраться в другое место после выходных, когда храмовники разъедутся. Мне плевать на этого придурка за стойкой, если к понедельнику у нас будет подходящее помещение.

– Да, сэр. Можно рассказать, почему я пока не хочу покидать Луна-Сити?

– Гм… Конечно. Да и мне стоит на время прекратить разъезды. Кое-что написать, заработать денег – я сильно поиздержался за эту неделю…

– Ричард, я устала это повторять. О деньгах можешь не беспокоиться.

– Гвен, о деньгах всегда стоит беспокоиться. Я не собираюсь тратить твои сбережения. Можешь считать, что я мачо, но я намерен тебя содержать.

– Да, Ричард. Спасибо. Но тебя никто не торопит. Я могу раздобыть столько денег, сколько нужно. И быстро.

– Вот как? Смелое заявление.

– Таким оно и задумывалось, сэр. Ричард, я перестала тебе лгать. Пришла пора для новой порции правды.

Я отмахнулся от нее обеими руками:

– Гвен, я ведь ясно сказал: меня не волнует, какую чушь ты мне наговорила, сколько тебе лет, кем ты была. Начнем все с нуля – только ты и я.

– Ричард, перестань обращаться со мной как с ребенком!

– Гвен, я вовсе не отношусь к тебе как к ребенку. Я всего лишь говорю, что принимаю тебя такой, какая ты есть. Сегодня. Сейчас. Твое прошлое касается только тебя.

Она печально посмотрела на меня:

– Любимый, ты не веришь, что я – Хейзел Стоун?

Пора соврать! Но от лжи нет толку, если в нее не верят (конечно, есть ложь, в которую и не должны верить, – но не в этом случае). Настало время танцев с опахалами.

– Милая, я хочу сказать, что мне все равно, кто ты – Хейзел Стоун, Сэди Липшиц или Покахонтас. Ты – моя любимая жена. И не будем омрачать этот блистательный факт несущественными деталями.

– Ричард, Ричард! Послушай меня. Дай мне сказать. – Она вздохнула. – Иначе…

– Иначе что?

– Ты ведь отлично знаешь – сам использовал это «иначе» против меня. Если не станешь слушать, мне придется вернуться и доложить о провале миссии.

– Куда вернуться? Кому доложить? Какой миссии?

– Если не станешь слушать, это не важно.

– Ты же сама просила не отпускать тебя!

– Я вовсе не собираюсь тебя бросать – быстро сделаю кое-что и вернусь. Если хочешь, можешь составить мне компанию, я буду только рада! Но мне нужно доложить о своем провале и подать в отставку… а потом я могу отправиться с тобой хоть на край Вселенной. Но я должна именно подать в отставку, а не дезертировать. Ты солдат, ты должен понимать.

– Ты – солдат?

– Не совсем. Агент.

– Гм… agente provocateuse?

– Ну… вроде того, – криво усмехнулась она. – Скорее, наверное, agente amoureuse. Правда, мне не говорили, что я должна в тебя влюбиться – только выйти за тебя замуж. Но я действительно в тебя влюбилась, Ричард, и, возможно, это угробило мою карьеру агента. Я должна доложить о провале. Ты со мной? Пожалуйста!

С каждой минутой я понимал все меньше.

– Гвен, с каждой минутой я понимаю все меньше.

– Тогда почему ты не даешь мне все объяснить?

– Гм… Гвен, это невозможно объяснить. Ты утверждаешь, будто ты – Хейзел Стоун.

– Так и есть.

– Черт побери, я умею считать. Хейзел Стоун, если она все еще жива, давно перешагнула столетний рубеж.

– Совершенно верно. Мне далеко за сто, – улыбнулась она. – Так что я совратила младенца, дорогой.

– Ради всего святого! Послушай, дорогая, последние пять ночей я провел с тобой в постели. Ты удивительно горяча для старой кошелки!

– Спасибо, дорогой, – усмехнулась она. – Этим я обязана овощной смеси Лидии Пинкхэм.

– Правда? Патентованная панацея убрала кальций из твоих суставов, вернув его обратно в кости, разгладила морщины на лице, восстановила гормональный баланс и прочистила артерии? Закажи мне целую бочку, а то я что-то прихожу в упадок.

– Миссис Пинкхэм пользовалась помощью опытных специалистов, дорогой. Ричард, если ты позволишь мне доказать это посредством отпечатка пальца на Декларации Независимости, твоему разуму откроется правда, пусть и весьма странная. Жаль, я не могу предложить тебе идентификацию по образцу сетчатки… но тогда мою сетчатку не фотографировали. Но есть отпечаток пальца. И группа крови.

Я ощутил легкую панику – как поступит Гвен, когда ее фантазии рассыплются в прах? И тут я кое-что вспомнил.

– Гвен, Гретхен что-то говорила о Хейзел Стоун.

– Да, говорила. Гретхен – моя праправнучка, Ричард. Я вышла замуж за Слима Лемке из банды Стоунов, когда мне исполнилось четырнадцать, и в день земного равноденствия две тысячи семьдесят восьмого года родила своего первенца, мальчика, которого назвала Роджером, в честь моего отца. В две тысячи восьмидесятом родилась моя первая дочь…

– Погоди. Ты говорила, что, когда я командовал спасательной операцией, твоя старшая дочь училась в университете имени Персиваля Лоуэлла.

– Это все из тех трех коробов вранья, Ричард. На самом деле там училась моя внучка. Так что я все равно тебе за это благодарна. Но мне пришлось подправить детали, чтобы соответствовать видимому возрасту. Первую мою дочь назвали Ингрид, в честь матери Слима… а Ингрид Хендерсон назвали в честь ее бабушки и моей дочери, Ингрид Стоун. Ричард, ты не мог догадаться, как мне было тяжело тогда, в «Высохших костях»: впервые встретить пятерых кровных родственников – и не иметь возможности в этом признаться.

Но я не могу быть бабушкой Хейзел, если я Гвен Новак. Я ни в чем не призналась… и такое случается не впервые. У меня множество потомков – за сорок четыре года, от первых месячных до климакса, я родила шестнадцать детей от четырех мужей и троих посторонних мужчин. После смерти четвертого мужа я перебралась к своему сыну, Роджеру Стоуну, и снова взяла фамилию Стоун.

Я воспитала четверых детей Роджера от его второй жены – она медик, и ей нужна была бабушка, которая возится с внуками. Я женила троих из них, кроме младшего, который теперь работает главным врачом в больнице на Церере и, возможно, никогда не женится – потому что красив и эгоистичен и верит в старую мудрость: «Зачем держать корову?»

А потом я начала принимать овощную смесь, и вот она я, вновь способная рожать и готовая растить очередное потомство. – Она улыбнулась и погладила себя по животу. – Давай вернемся в постель.

– Черт побери, распутница, это ничего не решит!

– Да, но это отличный способ провести время. И порой помогает остановить кровотечение. Кстати, если Гретхен появится снова, я больше не буду вмешиваться. Мне просто не понравилось, что моя праправнучка не дает нам провести медовый месяц. Нам и так помешали многие люди и события.

– Гретхен еще ребенок.

– Уверен? Физически она созрела, как созрела я к четырнадцати годам… когда вышла замуж и сразу же забеременела. До замужества я была девственницей; Ричард – здесь это случается чаще, чем где-либо еще. Мама Мими обращалась со мной очень строго, а мама Вайо не спускала с меня глаз. Впрочем, меня не слишком тянуло на сторону: семья Дэвис принадлежала к высшему обществу Луна-Сити в те дни, и я радовалась, что они меня удочерили. Любимый, я больше не стану рассказывать о себе, пока ты не увидишь мою подпись и мой отпечаток пальца на Декларации. Я вижу, ты мне не веришь… и чувствую себя униженной.

(Что делать, когда жена настаивает? Супружество – величайшее из искусств… если все идет удачно.)

– Милая, я вовсе не хочу тебя унизить. Но я не умею сравнивать отпечатки пальцев. Впрочем, есть и другие варианты. Та вторая жена твоего сына Роджера – она жива?

– Более чем. Доктор Эдит Стоун.

– В таком случае здесь, в Луна-Сити, должна иметься запись о ее браке с твоим сыном, и… Это не тот Роджер Стоун, который был мэром?

– Да. С две тысячи сто двадцать второго по две тысячи сто тридцатый. Но он улетел с Луны в две тысячи сто сорок восьмом.

– Где он сейчас?

– В нескольких световых годах отсюда. Эдит и Роджер эмигрировали на Фиддлерс-Грин. Из этой ветви семейства тут никого не осталось. Ничего не выйдет, дорогой. Ты ведь ищешь того, кто опознает меня как Хейзел Стоун?

– Ну… в общем, да. Я думал привлечь доктора Эдит Стоун в качестве эксперта и беспристрастного свидетеля.

– Гм… это возможно даже сейчас.

– Каким образом?

– Группа крови, Ричард.

– Послушай, Гвен, в группах крови я немного разбираюсь – у военных без этого никак. Я следил за тем, чтобы этот анализ сделали каждому в моем полку. Группа крови может показать, кем ты не являешься, но не может подтвердить, кто ты такой. В полку не так много людей, но даже очень редкая группа, АВ-отрицательная, встречается неоднократно – у одного из двухсот. Я помню: у меня как раз такая.

– А у меня О-положительная, самая распространенная, – кивнула она. – Но это еще не все. Если проверять на все тридцать с лишним вариантов, окажется, что кровь человека так же уникальна, как отпечаток пальца или узор сетчатки. Ричард, во время революции погибло множество наших, поскольку никто не знал их группу крови. Мы умели переливать кровь, но безопасного донора можно было найти лишь с помощью перекрестных проб, и это порой тянулось слишком долго. Многие наши раненые – нет, даже большинство – погибли из-за того, что им не успели найти донора.

Когда пришли мир и независимость, мама Вайо… та самая Вайоминг Нотт Дэвис, в честь которой назвали больницу в Конге, помнишь?

– Помню.

– Так вот, мама Вайо была профессиональной суррогатной матерью в Конге и разбиралась во всем этом. Она создала первый банк крови на деньги, собранные майором Ватанабэ, еще одним Отцом-основателем. Возможно, даже сейчас в Конге хранится пол-литра моей замороженной крови. Но еще там должны иметься все данные о моей крови. Эдит позаботилась, каждому из нас сделали полный анализ, прежде чем в две тысячи сто сорок восьмом мы отправились в свой Wanderjahr, – весело улыбнулась Гвен. – Возьми образец моей крови, Ричард, и пусть в медицинском центре университета Галилео сделают полный анализ, я оплачу. Потом сравни результаты с теми, что были получены в сто сорок восьмом году и хранятся в больнице имени Вайоминг Нотт. Любой, кто читает по-английски, способен сказать, совпадают они или нет. Для этого не нужны глубокие знания, как для сравнения отпечатков пальцев. Если окажется, что это не я, можешь послать за смирительной рубашкой – пора изолировать меня от общества.

– Гвен, в Конг мы не вернемся. Ни за что.

– И не надо. Заплатим банку крови в Галилео, чтобы из Конга прислали распечатку. – Лицо ее помрачнело. – Но тогда от госпожи Новак, от моего прикрытия, ничего не останется. Если сопоставить обе записи, станет ясно, что бабушка Хейзел вернулась на место своих преступлений. Не знаю, чем это грозит моей миссии, – такого никто не предполагал. Но я знаю точно: для ее выполнения абсолютно необходимо, чтобы ты мне поверил.

– Гвен, предположим, что ты меня убедила.

– Правда, дорогой? Ты не стал бы мне лгать?

(Да, стал бы, малышка. Но должен признать, твои слова звучали убедительно. Все, что ты рассказала, совпадает с тем, что я узнал, тщательно изучая лунную историю. Ты излагаешь мельчайшие подробности так, будто присутствовала при всем этом. Все выглядит правдоподобно, но такое невозможно чисто физически, – любовь моя, передо мной молодая женщина, а не старая карга ста с лишним лет.)

– Милая, ты сказала, что есть два способа подтвердить твою личность. Давай предположим, что я воспользовался одним из них или обоими сразу, и допустим, что ты Хейзел. Хочешь, чтобы я звал тебя Хейзел?

– Я отзываюсь на оба имени, дорогой. Как пожелаешь.

– Ладно. Но есть один скользкий момент – твоя внешность. Будь ты старой и высохшей, а не молодой и сочной…

– Имеешь что-то против?

– Нет. Просто констатирую факт. Если предположить, что ты действительно Хейзел Стоун, которая родилась в две тысячи шестьдесят третьем году, то как ты объяснишь свой юный облик? Только не надо всякой чуши про легендарное патентованное средство.

– В это трудно поверить, Ричард, но я подверглась омоложению. Даже дважды. В первый раз я вернула себе внешность женщины средних лет… и обрела тело созревшей девушки. Во второй раз изменения были в основном косметическими, ради внешней привлекательности. Чтобы завербовать вас, сэр.

– Черт побери… это и в самом деле твое лицо, обезьянка?

– Да. Если хочешь, чтобы я выглядела иначе, можно поменять.

– Ну уж нет! Я не из тех, кто настаивает на красоте, пока девушка чиста душой.

– Ах ты дрянь!

– Но душа твоя не так уж чиста, поэтому мне приятно, что ты настолько красива.

– Ты у меня так просто не выкрутишься!

– Ладно, ты прекрасна, сексуальна и порочна. Но омоложение само по себе ничего не объясняет. Я слышал, что это работает лишь для плоских червей, но не для существ, стоящих на высших ступенях эволюции.

– Ричард, придется принять это на веру – по крайней мере, пока. Меня омолодили в клинике за пару тысяч световых лет отсюда, в другом измерении.

– Гм… такую придумку мог бы использовать и я, когда писал фантастику.

– Ну да, а что? Неубедительно? Но это правда.

– Не вижу способа проверить. Возможно, мне все же придется получить ту распечатку с типом крови. Гм… Хейзел Стоун, Роджер Стоун… «Бичи космоса»!

– Господи, меня настигло мое собственное прошлое! Ричард, смотрел когда-нибудь мой сериал?

– Все эпизоды, если только меня не ловили на чем-то, требующем сурового наказания. Капитан Джон Стерлинг – герой моего детства. И ты – автор сценария?

– Сперва его писал в одиночку мой сын Роджер. Я присоединилась к нему в две тысячи сто сорок восьмом, но начала ставить свое имя в титры лишь на следующий год. С тех пор там значилось «Роджер и Хейзел Стоун»…

– Помню! Но не помню, чтобы Роджер Стоун писал сценарий в одиночку.

– Писал, пока не устал от однообразия, хотя это давало приличный доход. Я забрала у него работу, собираясь покончить с…

– Милая, с сериалом нельзя покончить! Это неконституционно!

– Знаю. Но в результате они проглотили мой вариант и помахали у нас перед носом толстой пачкой денег. Деньги были нужны – мы тогда жили в космосе, а космический корабль, даже для небольшой семьи, обходится дорого.

– Я бы никогда не взялся за сериал, там ведь нужно соблюдать сроки. Да, я писал эпизоды на заказ, пользуясь сценарным руководством, ничего не придумывая, да и то работал из-под палки.

– А у нас руководства не было, мы с Вундером все выдумывали на ходу.

– С Вундером?

– Мой внук. Врач на Церере. Мы одиннадцать лет вместе писали сценарий, постоянно срывая планы Властелина Галактики…

– Властелин Галактики! Лучший злодей из триллеров. Жаль, что Властелина Галактики на самом деле не было.

– Самонадеянный юнец! Как ты смеешь сомневаться в подлинности Властелина Галактики? Что ты вообще об этом знаешь?

– Извини. Прошу прощения. Он так же реален, как Луна-Сити. Если нет, чьи планы срывал Джон Стерлинг? А капитан Джон Стерлинг из Звездного патруля существовал, это я точно знаю.

– Так-то лучше.

– А один раз капитан Стерлинг пропал в туманности Конская Голова, и за ним гнались радиоактивные черви. Как ему удалось спастись? Меня в тот раз наказали, и я не посмотрел ту серию.

– Насколько я помню… не забывай, что прошло много лет… он наскоро переделал свой допплеровский радар и поджарил их поляризованными лучами.

– Нет, лучи он использовал против космических организмов.

– Ричард, ты уверен? Вряд ли он встречал космические организмы, пока не сбежал из Конской Головы. Тогда ему пришлось заключить перемирие с Властелином, чтобы спасти Галактику.

Я задумался. Сколько мне было лет? В каком классе я учился?

– Милая, похоже, ты права. Меня огорчило, что ему пришлось объединиться с Властелином, пусть даже ради спасения Галактики. Я…

– У него же не было выбора, Ричард! Он не мог обречь на смерть миллиарды невинных людей только для того, чтобы не связываться с Властелином и не марать руки. Но я понимаю, о чем ты. Мы с Вундером чуть не подрались из-за этого эпизода. Вундер хотел воспользоваться перемирием и разделаться с Властелином, как только будут уничтожены космические организмы…

– Нет, капитан Стерлинг никогда не нарушил бы своего слова.

– Верно… Но Вундер всегда был прагматиком. Он считал, что решить любую проблему очень просто: надо перерезать кому-нибудь глотку.

– Что ж, убедительный довод, – кивнул я.

– Но ведь в сериале нельзя убивать слишком много персонажей – нужно кого-то оставить для следующего эпизода. Правда, ты говоришь, что сам не писал сценариев…

– Не писал, но знаю, что к чему, – я пересмотрел немало сериалов. Хейзел, почему ты спокойно слушала мои россказни о писательской жизни?

– Ты назвал меня Хейзел!

– Милая, дорогая моя Хейзел, мне не нужны ни группы крови, ни отпечатки пальцев. Совершенно ясно, что ты – автор величайшего триллера в истории, «Бичей космоса». Неделю за неделей, год за годом мы читали в титрах: «Автор сценария – Хейзел Стоун». К сожалению, потом стали писать: «Основано на персонажах, созданных Хейзел Стоун»…

– Что, правда? В поздних титрах должен был упоминаться Роджер – это он создал сериал, а не я. Nogoodniks!

– Не важно. Персонажи стали анемичными и сдохли. Без тебя сериал не был прежним.

– Мне пришлось бросить это дело: Вундер повзрослел. Я изобретала сюжетные повороты, а он – кровавые сцены. Порой я становилась чересчур мягкосердной, но Вундер – никогда.

– Хейзел, давай возродим сериал? Будем вместе придумывать сюжет. Ты станешь писать, а я займусь готовкой и домашним хозяйством. – Я замолчал, уставившись на нее. – Почему ты плачешь?

– Хочу и плачу! Ты зовешь меня Хейзел. Ты мне веришь!

– Пришлось поверить. Меня можно обмануть с группой крови или отпечатками пальцев, но не с коммерческой литературой. Старого писаку не проведешь. Ты настоящая, любовь моя, ты подлинный бич космоса. А еще – моя потная нимфоманочка. И мне все равно, что тебе пара веков от роду.

– Вовсе не пара веков! До этого еще далеко!

– Но все равно ты – моя потная нимфоманочка?

– Если позволишь, то да.

– Что я еще могу сказать? – улыбнулся я. – Скинь одежду, и давай что-нибудь сочинять.

– Сочинять?

– Лучшие произведения создаются с помощью гениталий, моя похотливая женушка Хейзел. Ты не знала? Всем боевым станциям! Приближается Властелин Галактики!

– О, Ричард!