Мы сидим в машине Макса, с выключенным двигателем. В тишине слышно лишь наше прерывистое дыхание, которое мы пытаемся восстановить. Карманные часы лежат у меня на коленях, кровь на них в солнечном свете больше похожа на ржавчину. Макс постоянно бросает взгляд в окно с моей стороны, словно ежесекундно ожидая появления Ив. Однако она не выходит из дома.

– Она видела нас? – спрашиваю я.

– Без понятия. Я бежал. – Макс тяжело сглатывает, и на шее у него дергается кадык. Его взгляд скользит к часам на моих коленях. – Что происходит, Джесса?

Мои пальцы стискивают часы.

– Не знаю. Но думаю… думаю, с Шоном что-то случилось. По-моему, он никуда не уезжал.

– И ты подозреваешь… Калеба?

– Не знаю, Макс. – Ложь, сплетенная Калебом, гораздо серьезнее и сложнее, чем мне казалось. Если он и правда жив, то провернул аферу и она коснулась нас всех. – Я приходила к Калебу в тот день, когда его мама выгнала Шона. Они подрались. Шон ударил Калеба. У Калеба на лице был кровоподтек, и на этих часах кровь. Я решила, что из-за этого Ив и выставила мужа. Но все вещи Шона лежат в гараже, в чемоданах. Его обручальное кольцо и мобильный тоже там, в гараже. И вот это. – Я приподнимаю часы. – Ив вытаскивает вещи Калеба из упакованных мной коробок. Зачем тогда я их собирала?

– Все это как-то бессмысленно, Джесса, – говорит Макс, но его голос звучит тихо и неуверенно. – Ты думаешь, Калеб что-то натворил и из-за этого сбежал? И куда он подался?

– Понятия не имею. – У меня вырывается глухой, почти истеричный смешок. – А я-то решила, что он встречается за моей спиной с другой девчонкой.

– С какой?

– С Эшлин Паттерсон. Из круглосуточного лагеря.

Макс хмурится.

– Калеб не ездил ни в какой лагерь.

Я открываю ее профиль на своем мобильном и показываю ему фотографию.

– Мне показалось, на фото она. Но эта девушка ответила, что не знает Калеба.

Макс качает головой, затем хватает меня за запястье и притягивает мобильный поближе к себе.

– Я ее знаю.

– Откуда?

Он прищуривает глаза.

– Не помню. Но точно видел ее раньше.

– Они с Калебом разговаривали на лыжной базе в прошлом году.

Макс задумчиво морщит нос. Видимо, пытается представить ее там. Вписать в запомнившийся пейзаж.

– Нет-нет. О, вспомнил! Помнишь, я как-то отвозил вас с Хейли на игру Калеба? Ты тогда еще не знала, как выбраться из раздевалки парней, и Хейли пришлось тебя выручать?

Волоски у меня на затылке встают дыбом. Калеб ушел, оставив меня одну в раздевалке, когда ему кто-то позвонил. Я решила, что звонит его мама, но если это была не она? Пытаюсь вспомнить, где проходила игра.

Где-то на севере. В стороне от дороги. В школе этой девушки? Где-то поблизости?

– Когда ты ее видел? – Слова раздирают горло, как наждачная бумага.

– После игры. С Калебом. У раздевалки. Мы уезжали, ты с ним уже попрощалась, а я вернулся взять напиток в торговом автомате. Я увидел их, но Калеб просто сказал ей «пока», не делая ничего подозрительного или сомнительного. Я спросил, кто это, и он ответил: знакомая детства. – Макс пожимает плечами. – Не помню толком, что он говорил. Мне это не казалось важным.

Я думаю о найденном письме, об имени Калеба на конверте, об отсутствии адресата на нем, как будто письмо оставили ему где-то, а не послали по почте. Думаю обо всех секретных местечках, в которые водил меня Калеб: библиотеке, обгорелом доме, походе. А потом думаю о том месте, куда Калеб меня не водил, но где куда-то пропал: об университете, в общежитии которого его кто-то искал.

Никакого смысла во всем этом я не нахожу и не могу получить ответы из воздуха. Я открываю сообщение, полученное от Эшлин Паттерсон, и пишу: «Я знаю, что ты лжешь». Однако мое сообщение не уходит. Эшлин добавила меня в черный список, чтобы я ей больше не могла написать. Я судорожно сжимаю мобильный. Это она. Это точно она.

– А далеко отсюда этот город? – спрашиваю я Макса.

Он устремляет взгляд в пустоту между телефоном и мной и, видимо, принимает решение. Он не задает никаких вопросов. Смотрит на часы на приборной панели и говорит:

– Если поедем туда прямо сейчас, то быстро обернемся.

– Тогда поехали туда прямо сейчас, – отвечаю я.

Чем дольше мы едем, тем тягостнее становится атмосфера в машине. Мы словно пойманы в ловушку молчания и наших собственных мыслей.

– Макс, – тихо зову я, и он вздрагивает, выдернутый из своих дум.

– Да?

– Может, нам следует позвонить в полицию?

Он стискивает зубы.

– И что мы скажем?

– Что в том доме что-то случилось.

– А что случилось в том доме, Джесса?

Я задумываюсь об этом, серьезно задумываюсь. Если что-то произошло в той комнате, то Калеб может оказаться в беде. Думаю, Ив все известно, поэтому она и проводит столько времени в запертом гараже, ища доказательства. Но тогда, хоть убейте, не понимаю, зачем ей понадобилась в доме я. Это у меня с вырисовывающейся картиной не состыковывается. Я не нахожу в этом смысла.

– Не знаю, – отвечаю Максу. – Я не уверена. Возможно, я ошибаюсь. – Однако я так не думаю. Теперь многое в прошлом обрело смысл, многое видится в другом свете.

– Слушай. – Макс тянется к моей руке, но, взяв мою ладонь, не знает, что с ней делать, и снова ее выпускает. Такое ощущение, будто между нами в машине сидит Калеб. – Мы поговорим с Эшлин и выясним, что ей известно. А потом решим, что делать. Хорошо?

Я киваю. Но стоит нам заехать на стоянку при нужной школе, как я осознаю: Эшлин мы тут вряд ли найдем. Ее школа огромна. Раз в пять больше нашей частной. Однако Макса это не смущает. Он идет к входным дверям школы и начинает опрашивать выходящих учеников.

– Я ищу Эшлин Паттерсон, – говорит Макс.

В ответ получает мотание головами, похлопывания по плечу, взгляды мимо проходящих и тихое «прости, нет». Но одна девушка останавливается и задумывается. Она устраивает из этого целое шоу, возводя вверх спрятанные под челкой глаза, изгибая губы и для пущего эффекта добавляя «эм». Она ведет себя так из-за Макса. Он – наш проходной билет: прекрасно выглядит, спрашивает по-доброму и спокойно, ни на кого не давит.

– Она, наверное, сидит сейчас над газетой.

– Над газетой? – переспрашивает Макс.

– Школьной.

– Ты не могла бы показать, где она?

Девушка на секунду оглядывается в поисках друзей, затем пожимает плечами. Она заходит в здание школы, Макс пристраивается рядом с ней, а я – у них на хвосте.

– Она в том классе, видишь? – Дверь открыта, в коридоре стоит тишина. – Прости, я очень спешу.

– Спасибо, – благодарит Макс.

Девушка кивает. Меня она, похоже, даже не заметила.

Эшлин сидит в классной комнате одна. Перед ней стоит большой монитор, в котором отражаются и поблескивают ее очки. Это точно она. Те же длинные светлые волосы и безукоризненная осанка. Эшлин не замечает нас, застывших на пороге класса. Она ушла в свои мысли, зажав губами ручку. Я стучу в дверь, и Эшлин вздрагивает. Ручка выпадает изо рта.

– Я могу вам чем-то помочь?

Она не знает меня, но пытается понять, кем я могу быть. У нее в голове крутятся смутные догадки, и когда она встает, в ее глазах вспыхивает понимание. Тело напрягается, лицо бледнеет.

– Эшлин Паттерсон? – спрашиваю я, хотя знаю – это она. Я перекрываю ей выход, ощущая себя сильной и властной. – Мы приехали из-за Калеба.

Она качает головой, переводя взгляд с меня на Макса.

– Не знаю никаких Калебов.

– Я тебя помню, – говорит Макс. – Видел прошлой весной на игре. А она тебя видела на лыжной базе.

Эшлин в нерешительности снова переводит взгляд с Макса на меня.

– Слушай, – начинаю я, – мы просто ищем ответы. Я хочу знать, откуда ты его знаешь. Вот и все.

– Ты его девушка, – ровным голосом замечает она.

– Джесса, – киваю я.

– Сочувствую твоей утрате, – добавляет Эшлин и отводит взгляд.

– Откуда ты знала его, Эшлин?

– Поймите, я не хочу быть замешанной в это.

«Замешанной во что?» – думаю я. Но не могу же я вытрясти из нее ответ.

– Я всего лишь хочу выяснить, откуда ты знала Калеба. Я нашла твои вещи в его комнате. – По крайней мере письмо.

– Мои вещи? – удивляется Эшлин. – Но я никогда у него не бывала. – Она плюхается на стул, отчего тот с громким скрежетом сдвигается с места. – Я познакомилась с ним случайно, – сдается она, – когда он несколько лет назад пришел ко мне домой. Но у него я никогда не была.

– Однако он к тебе пришел?

– Да. На встречу с моим папой. Папа – адвокат по сделкам с недвижимостью и работает на дому. Калеб и его мама встречались с ним где-то раз в год, обсуждали финансовые вопросы или еще что. Я не знаю. Не важно. Мы были помладше, пару раз погуляли вместе. Но мы жили далеко друг от друга, и ни у кого из нас не было машины. – Она пожимает плечами. – Отношения… заглохли сами собой. Я тогда, конечно, попереживала из-за этого. Но такова жизнь. Мы были практически детьми. И отношения наши по большей части состояли из звонков и электронных писем.

– Ты никогда не посылала ему настоящих писем? Бумажных?

– Писем? – хмурится Эшлин. – Нет.

– И не просила повидаться с тобой?

– Нет. Ни разу. Наоборот, это он меня просил.

У меня падает сердце. Ненавижу ее ответ. Оказывается, это Калеб за ней приударял.

– Тогда почему ты сделала вид, будто не знаешь его? – спрашиваю я. – Сказала бы все как есть.

– Повторяю: я не хочу быть в это замешанной. Я сделала кое-что для него. Ничего из ряда вон выходящего. Даже не придала этому значения. Но теперь, когда Калеба не стало, не знаю… Если кому-то об этом станет известно, мой папа потеряет работу.

– Что же ты такого сделала?

Эшлин мотает головой. Не хочет признаваться.

– Я даже не поняла толком, что ему показала. Какие-то документы по его счету в банке. Решила: раз он уже видел их раньше, то в этом нет ничего плохого. – Она прикрывает рот ладонью. – Но теперь я уже ни в чем не уверена. Не знаю, что натворила. Несколько недель спустя Калеб погиб, и боюсь, все это взаимосвязано, хотя в этом нет никакого смысла. Я боюсь, что каким-то образом виновата в случившемся. – Эшлин закрывает лицо ладонями.

– Каким именно образом? – уточняю я несколько властно. Я зла, чувствую в себе силу и желаю получить ответы на свои вопросы.

– Скорее всего, никаким. – Девушка глубоко вздыхает. – Просто меня гложет чувство вины, потому что Калеб погиб, а он был моим первым парнем, и папе придется разбираться с кучей бумаг. Теперь понимаете меня? Я не хочу иметь с этим ничего общего. Не хочу в это ввязываться. Я отсылаю заявления в университеты, и мне не нужно, чтобы мое имя светилось в новостях. – Она указывает на компьютер. – Я изучаю журналистику. Последнее, что мне нужно, – самой послужить темой для новостей.

Но я не понимаю ее. Совсем не понимаю.

– Что он искал? – тихо спрашиваю я.

– Не знаю, – пожимает плечами Эшлин. – Папа говорит, с этими счетами все очень непросто. Адвокаты, которые ими управляют, решают, когда получатель может самостоятельно распоряжаться своими деньгами. Я думала, Калеб в теме и просто хочет проверить детали. Это были обычные для таких случаев документы. Попечительство до двадцати пяти лет. И тому подобное.

– До двадцати пяти лет?

Эшлин морщится.

– Ну, это не так уж и плохо. Папа говорит, некоторые получают доступ к счету гораздо позже.

Калеб ждал своего восемнадцатилетия как манны небесной. Думал после него изменить свою жизнь. И все же вряд ли он из-за этого взбесился и решил провернуть аферу.

Эшлин берет меня за руку ее дыхание пахнет мятой.

– Пожалуйста, не говори никому об этом, – умоляет она.

Я представляю, как Калеб с улыбкой наклоняется к ней, как его окутывает ее аромат. Рука Эшлин дрожит.

– Папа убьет меня, – печально говорит она. – Дело было так. В прошлом мае Калеб приезжал в нашу школу и заранее попросил меня встретиться с ним. Сказал, что у него возникли кое-какие вопросы, но он не хочет, чтобы об этом знал мой отец. Спросил, смогу ли я сделать копию документов или хотя бы сфотографировать их. Сначала я согласилась, а потом перетрусила. Встретившись с Калебом, сказала ему, что у меня ничего не вышло. Тогда он снова позвонил мне в начале нового учебного года. В первые же выходные. Спросил, можно ли ему заскочить ко мне. Я подумала, что, может быть, вы расстались и он хочет увидеться со мной, но, приехав, Калеб попросил показать ему документы, касающиеся его банковского счета. Я уверена, ему показывали их его бабушка с дедушкой, и сочла это ерундой, о которой необязательно знать папе.

Она близка к тому, чтобы расплакаться, и мне не хочется видеть ее слез. Ей жаль себя, а не Калеба, а чувства вины мне и так хватает с лихвой. Чужого только не хватало. Однако кое-что в ее объяснениях цепляет меня.

– Документы, наверное, показывали не бабушка с дедушкой, а его отец? – почти шепотом, из уважения к мертвым, спрашиваю я.

Пересилив слезы, Эшлин качает головой.

– Нет, бабушка с дедушкой. Это они открыли счет на его имя.

– Ты ошибаешься. У него есть банковский счет, но он от отца.

– Да нет же, – громко возражает Эшлин, выпрямляя спину. Похоже, она из тех людей, которые во всем любят быть правыми. – В том-то и дело. Деньги перешли не его отцу. А сразу ему.

– Это как?

– Не знаю, как. Знаю только, что его отцу они не достались.

– Его отец умер, – говорю я. Представляю висящий в шкафу костюм. Доставшийся ему по наследству канцелярский нож. Спрятанные на полке в коробке фотографии. То, чего ему так не хватало в жизни, то, в чем он доверился мне.

Эшлин шмыгает носом.

– Его отец не умер. Поэтому мой папа и управляет банковским счетом Калеба.

Мы с Максом в молчании возвращаемся на стоянку. Я в размышлениях застываю у машины, и он кладет ладонь на мое плечо. Даты совпадают. Вот где пропадал Калеб в те выходные, когда ездил в университет к Террансу. Во всяком случае, какое-то время. Он приехал к Эшлин и попросил ее показать ему документы. Что он в них увидел? Что подтолкнуло его к последующим действиям? И есть еще кое-что, от чего мне сильно не по себе. Я отыскала ответы на свои вопросы, но найденному не рада. Пришло осознание: Калеб лгал мне с самого начала. То мгновение, когда он рассказал мне о своем отце, уткнувшись лбом в мой живот, – мгновение, когда я почувствовала с ним невероятную близость, – было сплошной ложью. И я влюбилась в того Калеба, которого не существовало. В ненастоящего Калеба. Наверное, бывали мгновения, когда правда лежала почти на поверхности, стоило только протянуть к ней руку, и Калеб заглядывал мне в глаза, но не видел в них понимания.

На полдороге к дому звонит мобильный. На экране высвечивается имя «Ив». Я принимаю звонок, и голос на другом конце трубки вызывает несколько другие ощущения, чем раньше.

– Джесса? – спрашивает Ив.

– Да?

– Возникла какая-то проблема?

Мелькает шальная мысль, что она знает, где я. Знает, что я принесу ей проблемы.

Слыша в ответ молчание, она продолжает:

– Ты вроде бы должна была прийти после уроков.

Смотрю на часы: и правда, я должна была прийти к ней час назад. Перевожу взгляд на Макса. Он качает головой. Похоже, Ив не видела мою машину, стоящую у его дома.

– Да, простите. Я припозднилась. Буду через полчаса. – Мне нужно то, что есть в этой комнате. Нужно обыскать ее сверху донизу, поскольку больше от Калеба ничего не осталось.

После очередного десятиминутного молчания, я спрашиваю у Макса:

– Это правда? Про его отца?

Его ладони напрягаются на руле.

– Мне он тоже сказал, что его отец умер. Эшлин может ошибаться.

– Угу, – соглашаюсь я, но сердце у меня не на месте. Чем больше я узнаю, тем больше понимаю, как мало знаю. Тем менее уверенной становлюсь в отношении всего, касающегося Калеба. Этот человек знал меня лучше, чем кто-либо другой, а я не знала о нем ничего.

Я ощущаю растерянность и отстраненность. Смотрю на Макса и думаю: а он на самом деле какой? Мы паркуемся перед домом Макса. Мне нужно пересесть в свою машину. Только бы Ив не видела ее здесь. Не хочу, чтобы она знала, что все это время я была с Максом. Я отмахиваюсь от этой мысли: такая вероятность слишком мала.

– Я тоже собираюсь туда зайти, – говорит Макс. – Не хочу, чтобы ты оставалась с ней наедине.

– Макс…

– Я не спрашиваю твоего разрешения, Джесса.

– И что ты собираешься делать?

– Пока еще не решил. Доверься мне, ладно?

После долгой паузы, во время которой он пристально смотрит на меня, ожидая ответа, я медленно киваю.

– Хорошо.

Мне очень хочется положиться на Макса, но я чувствую в его словах недосказанность. Калеб тенью стоит рядом с нами. Он столько всего скрывал, и я столько всего не понимала.

Я объезжаю квартал и останавливаюсь возле узенького дома Ив. Смотрю на него, пытаясь разглядеть призрак Калеба. Его мама ждет меня и открывает дверь, опережая мой стук.

– Где ты была, Джесса? – спрашивает она.

– В школе.

– Неужели?

В ее глазах странное выражение. Она видела мою машину у дома Макса? Скорее всего, да. Но я уже связана по рукам и ногам своей ложью, поэтому и придерживаюсь ее. Я что-то упускаю из виду. И это что-то может касаться любого. Я никому не доверяю и не хочу сболтнуть лишнего. Такое чувство, будто я иду по туго натянутому канату. Радует одно: вопросы отпадают один за другим.

– Ты почти закончила сборы, – замечает Ив.

– Да.

– За сегодня ведь управишься со всем?

Я напряженно киваю. Вот она, моя последняя возможность разобраться в случившемся, прежде чем все связанное с Калебом исчезнет навсегда.