Мия думает, это случилось через два дня после приезда полицейских, но она не уверена. Она все повторяет и повторяет это. Однако ее уверенности хватило на то, чтобы подняться сюда и залезть в шкаф в надежде там кого-то найти. На чердаке была вешалка. Гладкая балка. Ключ от дома. Слова Мии становятся для меня спасательным плотом. Они являются конкретным фактом и имеют вес. Даже если девочка солгала, я все равно цепляюсь за них.

Она слышала шаги на чердаке через два дня после того, как Калеба унесло в океан. Когда полиция еще прочесывала реку. Когда школу еще будоражили волны потрясения и ни один слух не обходился без моего имени. Когда взгляды, обращенные на меня, были не безразличными, а цепкими и колкими. Но. Его ключ здесь. Его ключ. Может, Мия ничего и не слышала. Может, она это нафантазировала. А может, слышала, но это был не Калеб, а кто-то другой. Однако Калеб вылезал на чердак, поскольку обронил здесь ключ.

Я представляю, как он снимает что-то с вешалки. Потом тащит что-то по балке. Роняет ключ и не замечает этого. Слишком много непоняток: деньги, которые он предположительно взял у Макса и которые мы не нашли, неиспользованный автобусный билет, история, рассказанная мне Террансом Билсоном об искавшем Калеба в университете человеке. Калеб словно вел двойную жизнь и тщательно от нас это скрывал.

Я снова вернулась к тому, с чего начала, к самому первому дню своих изысканий. Такое ощущение, будто я бегаю на одном месте. Куда же ты направлялся, Калеб? И для чего?

Ко времени ухода из дома Калеба – я подхватываю с кровати сумочку, провожаю Мию в ее комнату и спускаюсь по лестнице вниз – чувство смятения сменяется злостью. Я злюсь на Калеба и на себя. Если честно, все это очень в его духе. Вот просто от и до. Все, что даже сейчас привязывает меня к его комнате.

Калеб с самого начала привлек меня своими секретами – тем, чем делился со мной помаленьку, частями. Он внушил мне, что я все больше сближаюсь с ним, все лучше понимаю его. Но теперь я осознаю: во многом он признался мне вынужденно. Впервые я услышала упоминание о его отце только через три месяца после нашего знакомства, и то Калеб рассказал мне о нем, поскольку ему пришлось объяснять денежную ситуацию в семье. А о его бывшей девушке я узнала лишь благодаря случаю.

Я верила, что достойна не только его привязанности, но и доверия. Но я неверно истолковывала знаки. Калеб делился со мной сокровенным по необходимости, под влиянием, отвечая на вопросы, от которых нельзя уклониться. Всегда оставалось что-то скрытое под поверхностью, до чего я не могла дотянуться. Своей таинственностью Калеб держал меня на крючке. И секреты вроде «На дух не выношу новую девицу Макса» он выдавал лишь для того, чтобы скрыть более потаенные.

Меня многое притягивало в Калебе и многое хотелось разгадать. Его взгляд из-под полуопущенных век. Его несхожесть с матерью и черты внешности и характера, унаследованные от отца, которого он когда-то знал, но которого я никогда не видела даже на фотографиях. История шрамов на его теле: внизу живота – от аппендицита, под коленной чашечкой – от падения на лыжах, между большим и указательным пальцами – от кухонного ножа.

Калеб так никогда и не открылся мне полностью. Держал коробку с фотографиями, спрятанную сейчас под кроватью, для себя и только себя. Я же отдала ему все. С братом жила, как его тень, и точно так же повела себя с бывшим парнем. Была для него открытой книгой, делилась всем и вся. Кем хочу быть (педиатром), где хочу жить (там, где круглый год тепло), что хочу делать (вступить в организацию «Врачи без границ», повидать весь мир). Чем отвечал мне на это Калеб? Тем, что он хочет быть счастливым и жить здесь, со мной. На последний вопрос он ответил улыбкой, от которой у меня захватило дух.

Калеб показал мне старый дом, где родился, рассказал об отце и счете в банке. Я решила, что он открывается мне. Что он тоже отдает мне всего себя. И с чем я в итоге осталась? С осколками нашей жизни, фрагментами, не вписывающимися в тот образ Калеба, которого, по моему мнению, я знала.

Домой я еду на автопилоте. Меня лихорадит. Я снова и снова прокручиваю в голове тот последний день: как Калеб появился на забеге; как я увидела его рядом со стартовой линией и отдала ему свою цепочку с кулоном. «Пожалуйста, подержи ее. Пожалуйста, сбереги». Зачем он пришел? Куда потом направился? Обрывками вспоминается дождь, перепрыгивающий через ступени на лестнице Калеб, мост, звонок из полиции, как мы с Максом колесили по дорогам, мгновение, когда нам принесли страшную весть.

Обломки его машины. Осколки его жизни. В чашко-держателе пиликает мобильный, и я вздрагиваю, уже привыкнув к тишине и одиночеству. Пришло сообщение от Хейли. В нем указаны время и место: «Пиццерия на Южной авеню. Шесть часов. Будь там!» Подруга выбрала нейтральную территорию. Сделала пробный шажок перед тем, как мы снова начнем зависать друг у дружки дома. Это новое начало для нас.

Время идет. Я успею на встречу, если поеду в пиццерию прямо сейчас. Да и негде мне больше быть, не с кем говорить – лишь со своими воспоминаниями, но даже они уже кажутся ложью. Я могу поделиться своими мыслями с Хейли. Она спокойно скажет мне, что я не одна, что мне нужно перестать торчать в комнате Калеба, что я зациклилась и накрутила себя.

Однако, приехав на место, я обнаруживаю совсем не то, что ожидала. В пиццерии толпа знакомых мне людей. Это посиделки команды бегунов. Хейли машет мне рукой. Тренер ободряюще сжимает мое плечо. Я не чувствую никакой враждебности со стороны ребят. Интересно, ее придумало мое воображение или просто время притупило неприязненные чувства людей?

Жизнь продолжается, но есть вещи, которые не меняются: Хейли принимает решения, а другие им следуют. Оливер в какой-то момент достает из кармана колоду карт, Вивиан дожидается подходящего момента и подсаживается к Брэндону, Брэндон делает вид, что не замечает, но он прекрасно это видит, как и все остальные, и только команда бегунов способна умять такое количество пиццы. Я единственная выпадаю из общей картины, позабыв свою роль и реплики.

Макс тоже здесь. Сидит в кабинке с Брэндоном и Вивиан. Он каменеет на секунду, увидев меня, затем приветствует взмахом руки и слабой улыбкой. Я зеркально повторяю его приветствие, растерявшись: что я здесь делаю? Хейли освобождает мне место в кабинке напротив, и я сажусь рядом с ней. Подруга ставит передо мной бумажную тарелку, даже не прерывая беседы:

– Да пофиг, зато Брэндон отпаднее выглядит.

– Между прочим, я тоже здесь сижу, Хейли, – замечает Брэндон из соседней кабинки.

– Я знаю. – Откусив пиццы, она с улыбкой выглядывает из-за меня, чтобы посмотреть ему в глаза. – Я объясняю, почему наша команда лучше. Это же очевидно. – Только Хейли может так очаровательно болтать с набитым ртом. – Поду-у-умаешь, ты не можешь победить его в забеге. Никогда.

Брэндон со смехом бросает в нее скомканную салфетку.

– В следующем году, ребятки, – обещает Хейли.

– Жаль, меня уже не будет, чтобы вам помочь, – вставляет Макс, и все хохочут.

С того дня на пляже он не особо преуспел в беге. Нет, он ни в коем случае не медлителен, а просто крепкий середнячок, как и я. Макс зарабатывает очки для команды, но не побеждает. Он фактически играет ту же роль, что и я, только в рядах парней.

Я бегаю немного быстрее середнячков, но этого недостаточно, чтобы на меня позарился какой-нибудь университет. Мне приходится тренироваться вдвое больше Хейли, а я все равно не дотягиваю до нее. Чаще всего мне даже не хотелось, чтобы на состязания приходили родители. Казалось, они будут видеть только мои огрехи, сравнивая меня со своим вторым ребенком – одним из лучших питчеров в штате, талантливым от природы. Если мой тренер и скучает по мне, то лишь потому, что я приносила команде пятое место. Однако моя замена ненамного медлительнее меня. Мое отсутствие в команде не критично ни для кого, кроме меня самой. Если я брошу бегать (что я почти и сделала), то практически ничего не изменится.

В содовой слишком много газов, пицца слишком горячая, и я сижу на нервах, пока Хейли не кладет на мою руку ладонь.

– Ты в порядке? – спрашивает она, когда на нас никто не обращает внимания.

Все происходящее в настоящий момент кажется таким далеким и мутным, словно я смотрю на него сквозь толстый слой пластика. Хейли тускнеет. Ее голос затихает. Перед глазами ярко и четко стоят картины сегодняшнего дня: Мия в комнате Калеба, ее слова, ее воспоминания. Ей девять лет. Но это не значит, что она ошибается.

– Мама Калеба попросила меня собрать его вещи, – говорю я, объясняя этим свое поведение и состояние.

Хейли хмурится и бросает короткий взгляд на ребят напротив.

– Прекрати этим заниматься, – почти шепчет она. – Тебе это не на пользу.

Мне вспоминаются слова Хейли о том, что мать Калеба забрала вещи из его школьного шкафчика.

– Когда мама Калеба лазила в его шкафчик?

– Я же говорила тебе. На первой неделе.

– Нет, когда точно. В какой день?

Хейли быстро качает головой – то ли мои расспросы считает бесполезными, то ли не может вспомнить день недели.

– Не знаю… В тот же день, когда проходило общешкольное собрание. После него за Максом кто-то и пришел. Наверное, это была пятница. Разве это имеет какое-то значение?

Забег проходил во вторник. В этот же день Калеб съехал с моста в реку. Двумя днями позже, в четверг, Мия услышала наверху шаги брата и рассказала об этом маме. На следующий день Ив пришла в школу. Это совпадение? Мама Калеба тоже решила выяснить, что задумал ее сын?

Увидев, что я ушла в себя, Хейли снова мягко кладет ладонь на мое запястье.

– Слушай, после пиццерии несколько девчонок едут ко мне домой. Присоединишься? Тебе это поможет. Вытащит тебя из мыслей о нем.

Меня подташнивает. Одно из двух: или я переела, или недоела. Не знаю, смогу ли занять свою голову мыслями о чем-то другом.

– В следующий раз? – спрашиваю я и улыбаюсь подруге, давая понять, что я благодарна ей. И я действительно благодарна. Но мне нужно найти ответы на свои вопросы, а это никак не получится сделать в компании других девчонок, засевших в онлайн-кинотеатре. – Тебя подкинуть домой? – Подруге только в конце года исполнится восемнадцать, но ее уже дожидается автомобиль.

Она морщит нос.

– Меня подвезет Крэйг Киган.

– Крэйг? – изумляюсь я.

Хейли, откинув голову, смеется.

– Знаю, знаю. Попытка номер два прошла намного лучше первого свидания. – В их первое свидание Крэйг увлекся разговором со Стэном, вызнавая у того, какие он может достать билеты и, по сути дела, игнорируя Хейли. Подруга не из тех, кто такое прощает.

Хейли выскальзывает из кабинки, и со мной прощается идущая за ней вереница девчонок. Возле меня на секунду останавливается Вивиан.

– Мы скучали по тебе, Джесса, – говорит она.

Хейли машет мне пальцами, беззвучно произносит «пока», и я чувствую себя так, словно возвращаюсь к своей прошлой жизни, только пока еще не синхронизировалась с ней. Я почти вижу ее – свою тень рядом с Хейли, залезающую в машину вместе с нашими подружками.

Когда все уходят, я подлавливаю в коридоре Макса. Или это он подлавливает меня. Как бы то ни было, мы почти вплотную стоим друг против друга. Из общего зала доносятся приглушенные звуки.

– Мне нужно с тобой поговорить, – обращаюсь я к Максу.

Он прислоняется к противоположной стене. При ярком искусственном освещении наша кожа приобретает болезненный синеватый оттенок.

– Я говорила с Мией и… – Голос надламывается, я закрываю глаза и с трудом выдавливаю следующие слова: – Она что-то слышала. Спустя два дня. – Нет нужды уточнять, после чего. На наших календарях застыла одна и та же трагическая дата.

Макс тяжело сглатывает.

– Услышала что-то где?

– В доме Калеба есть потайная дверь на чердак, она была скрыта за книжной полкой в шкафу. Я лазила на чердак и кое-что нашла. Его ключ от дома.

Макс прищуривается.

– Он взял твои деньги, – добавляю я, умоляя его сложить разрозненные кусочки информации в ту же картинку, что и я. Услышать ту же самую историю про привидение, представить те же самые мгновения, сделать тот же самый вывод.

Поэтому я озвучиваю мысль, которую боялась озвучить, но которая не выходила из головы. Делюсь поселившейся в сердце и изводящей меня надеждой.

– Макс, а что, если он не умер? – шепчу я, прикрыв пальцами губы.

Он качает головой, прикрывает глаза.

– Не делай этого, Джесса.

– Не делать чего?

– Не трави душу. И так тяжело.

– Как я могу травить тебе душу тем, что, возможно, он жив?

Макс устремляет взгляд поверх моего плеча, на настенные лампы. Его лицо кривится, глаза влажнеют.

– Надеждой, вот как. Потому что мне очень хочется тебе поверить.

Я была девушкой Калеба, но не мне тяжелее всех. Макс был Калебу лучшим другом. Сколько лет дружбы их связывало? И теперь, когда он уже отгоревал по потерянному, я вселяю в него ничем не подкрепленную надежду.