Хейли рядом со мной, когда я после уроков вижу возле школьных шкафчиков Макса. Не знаю, ждал ли он меня, но на стоянку мы идем ноздря в ноздрю.

– Я хотел поговорить с тобой. О вчерашнем дне. Хотел извиниться, – говорит Макс.

Он идет задом наперед, а мы с Хейли не замедляем шага. Подруга хочет знать, еду ли я домой, – с окончанием бегового сезона по пересеченной местности она тоже готова после занятий сразу ехать домой. Я не отвечаю Максу, и Хейли, видимо, в знак солидарности не обращает на него никакого внимания. Она даже не знает, в чем, собственно, меня поддерживает, но она всегда такая, и я обожаю ее за это.

– Мне нужно домой к Калебу, – отвечаю я и подруге, и Максу.

– Ты хотя бы позволишь тебе помочь? – спрашивает Макс, все еще продолжая пятиться, лицом к нам.

– Ив будет против.

Я буду против. Одна в комнате Калеба я сохраняю хрупкий баланс. Если же Макс присоединится ко мне и, руководствуясь собственными мотивами, примется расшвыривать вещи, я могу что-то упустить из виду. Что-то потерять. Калеб для меня словно мираж. Стоит только нащупать какую-то зацепку – его возможные намерения, возможный путь, – как он исчезает. И оказывается, что я ошибалась.

Хейли кто-то окликает, и она смотрит на меня.

– Он меня подвезет. Во всяком случае, должен был меня подвезти.

– Я позвоню тебе вечером? – Это вопрос. Я прошу разрешения.

– До вечера, – отвечает она. Сжимает мою ладонь, зыркает на Макса и разворачивается.

Я смотрю Максу прямо в лицо и спрашиваю без обиняков:

– Он изменял мне?

Макс знал Калеба лучше всех. Лучше, чем я, – теперь я это понимаю. Ответ на мой вопрос, возможно, многое прояснит.

– Нет, – отвечает Макс. Вопрос явно удивляет его. Он открывает рот, закрывает его и, наконец, говорит: – Не думаю.

У меня все внутри переворачивается.

– Ты сомневаешься.

– Калеб не все мне рассказывал. – У Макса дергается кадык. Понизив голос, он добавляет: – И я не все ему рассказывал.

Мне вспоминаются слова Калеба, сказанные в тот день, когда я спускалась по лестнице в его доме.

– Ты уверен? Потому что он знал, Макс. Он знал.

Макс поднимает взгляд к небесам, как будто те могут даровать ему прощение.

– Не от меня, Джесса. Да и знать было нечего.

– Может, для тебя и нечего.

Он качает головой.

– Это случилось под влиянием момента. Ты ни в чем не виновата.

Какие избитые фразы. Интересно, а кто же виноват в случившемся?

– Если мне не изменяет память, – замечаю я, – то именно ты меня остановил. Так что это тебя винить не в чем.

– Я не сразу это сделал. Недостаточно быстро.

– Но сделал. – Я помню свое смущение. Помню свои мысли: «О, вот, значит, каково настоящее унижение. Теперь мне известно это чувство».

– Сам того не желая, Джесса. Сам того не желая.

Его слова эхом отдаются у меня в голове всю дорогу до дома Калеба. Но даже мысли о них ощущаются как предательство.

Когда я подъезжаю к дому Калеба, из школьного автобуса выходит Мия. Я слежу за ней, как будто сталкер. Ее фиолетовый рюкзак висит слишком низко, темные волосы переброшены через плечо. Внезапно она поворачивается и смотрит на меня в упор, словно знала, что я все это время наблюдаю за ней. Я поспешно выхожу из машины, не собираясь упускать возможности поговорить с сестрой Калеба, однако в туже самую секунду распахивает входную дверь Ив, и Мия шмыгает в дом. Ив придерживает дверь открытой, пропуская заодно и меня.

В кухне пахнет затхлостью, словно здесь давным-давно никто не готовил. Собирая вещи Калеба, я начинаю ощущать запахи самого дома: штукатурки, дерева, пыли. Такое ощущение, будто все его обитатели отправились в долгий отпуск. Я так же начинаю замечать детали, на которые раньше не обращала внимания: расслоившийся в кухне ламинат, дедушкины часы, переставшие отбивать звоном каждый час, пустые ящики, издаваемые домом звуки.

Помню, как сюда приехала полиция в тот первый день, когда Калеб пропал и его судьба еще не была решена, его еще официально не признали мертвым. Тогда, с толпившейся в дверях кучей людей, дом выглядел совсем по-другому. Очевидно, полицейские, проводя расследование, каким-то образом получили доступ к почте Калеба и сменили пароль. Возможно, они даже удалили учетную запись.

Я стою у входа напротив Ив и смотрю в ее зеленые глаза. Оказывается, мы с ней одного роста. Ее губы плотно сжаты. Она потеряла своего первого мужа и сына. Я не знаю, как задать вопрос, поэтому начинаю издалека.

– Полицейские просматривали почту Калеба? Чтобы узнать, чем он занимался?

Ив отрицательно качает головой, окидывая меня странным взглядом.

– Нет. Ему было восемнадцать. Его машину унесло за ограждения моста. Полиция не посчитала нужным добиваться разрешения о доступе к почте. Пришлось бы требовать его через суд. Письма Калеба – полученные или отправленные – не имели значения. Был ливневый паводок. Произошел несчастный случай. – Она хмурится, словно тоже не раз раздумывала над этим.

– И даже после?.. – После того, как его объявили мертвым. Скажи это, Джесса. Но я не говорю. Только не ей. Ив сначала не поверила в смерть сына. Опровергала ее. Говорила, что нет никаких доказательств, что всегда есть надежда. Пока несколько недель спустя течение не сменилось и к берегу не стали прибиваться части от его машины. Если река смогла раскурочить железо, то… об остальном не стоит и говорить.

– Да, даже после получения свидетельства о смерти. Аккаунт Калеба предоставляла почтовая служба, не дающая доступа к учетным записям даже после смерти их владельцев. Даже тогда люди имеют право на защиту частной жизни.

Ив произносит слова, которых я избегаю. Слово «смерть» дается ей с трудом и звучит на ноту выше остальных. Она словно бросает мне вызов – осмелюсь ли я сделать то же самое или докажу, что морально слабее. Мать Калеба наклоняется ко мне, и я чувствую резкий запах ее парфюма и кокосовый аромат шампуня.

– А что, ты знаешь его пароль?

Я мотаю головой, давая молчаливый ответ. Значит, это не полиция. И не его мама. И не я. Остается Макс.

– Тогда в чем дело, Джесса?

Я не умею ничего скрывать. Калеб всегда читал все на моем лице. Поэтому я судорожно подыскиваю подходящий ответ.

– Не могу найти его очки. Куда он направлялся, если они ему понадобились?

В школе я подмечаю все пустующие места, которые обычно занимал Калеб. Вижу только то, чего нет, но было бы, будь жизнь справедливой. Ив грустно качает головой.

– Он направлялся к тебе, Джесса. Как обычно. – Она слегка придвигается ко мне. – Ты так и не сказала, какими были его последние слова. Тебе не кажется, что я заслуживаю знать правду?

Это напоминание о том, почему я здесь. Почему я здесь.

Калеб ничего не сказал в тот день. И только когда Ив спрашивает об этом, я осознаю, насколько мне самой не хватает его последних слов. Я жажду вернуть время вспять и заставить Калеба сказать, куда он идет, чтобы я наконец-то во всем разобралась. Чтобы я освободилась. «Я иду в библиотеку». Или: «Проголодался, пойду перекушу». Или: «Я встречаюсь с другой девушкой и сейчас еду к ней». Пусть даже: «Прокачусь-ка с ветерком на машине». На меня давит тяжесть непроизнесенных слов, и я говорю матери Калеба правду:

– Он ничего не сказал. – Это печально и больно признавать. Последние слова, предназначенные мне, он произнес здесь, на лестнице, зло и в спину.

Ив несколько секунд ждет, словно мой ответ может вдруг измениться. Но я стойко выдерживаю ее жесткий взгляд, и она отходит в сторону, пропуская меня к ступеням лестницы.