К стенду прикреплены бумажные листы, тут же висит ручка. Это петиция, понимаю я. Петиция с требованием переименовать Коутс-мемориал-бридж в Эверс-Коутс-мемориал-бридж. На листах не меньше сотни подписей. В самом верху фотография Калеба из его школьного пропуска, а рядом на стене в стеклянной рамке его серая спортивная футболка. Она сложена так, чтобы всем была видна его фамилия, напечатанная под логотипом нашей школы.

– Где они ее взяли? – спрашиваю я.

– Из его шкафчика, – отвечает Хейли. – Идем, – тянет она меня за руку, но я упираюсь.

– Когда?

– Его мама приходила в школу в ту первую неделю, когда ты…

Подруга умолкает. Но ей и не нужно продолжать. Когда я сидела в своей комнате, в темноте, не отвечая ни на телефонные звонки, ни на сообщения, ни на звонки в дверь. Когда Хейли заглянула проведать меня, а я прогнала ее и ночью (родители уже спали) вышла на пробежку. Мне тогда чудилось, что я слышу доносящийся издалека гул речной воды.

– Так почему его футболка здесь? – допытываюсь я. Калеб всегда держал в своем шкафчике сменную одежду – тот Калеб, которым он становился в три часа дня. Но мне неприятно видеть эту футболку не у него дома, а выставленной напоказ в рамочке. Это как-то неправильно.

Хейли пожимает плечами.

– Его мама хотела взломать замок, но Макс знал к нему код, поэтому она открыла шкафчик Калеба при нем. – Подруга указывает на стену. – Там лежала только эта футболка.

– И больше ничего?

– Не считая карандашей, больше ничего.

Это футболка с благотворительной акции, проходившей в пользу нового спортивного центра год назад. У меня такая же, только с фамилией «Уитворт» под логотипом нашей школы. На футболке Калеба написано «Эверс». Мы все купили себе такие и надевали их в дни матчей, забегов, да и просто так.

– Мама Калеба отдала футболку школе?

– Она отдала ее Максу. Видимо, решила, что ей не нужны вещи сына из школьного шкафчика. А Макс не знал, что с ней делать, и отдал футболку тренеру. Типа, в память о Калебе.

– И теперь она висит здесь.

– Теперь – да.

Она висит здесь. И обвиняюще смотрит на меня, как в тот последний раз, когда я была в доме Калеба. Как в тот последний раз, когда я была в его комнате. Если не брать в расчет эту неделю.

В тот день на холме после беговой тренировки мы с Калебом разговаривали не в последний раз. На следующий день после нашего разрыва я пришла к нему домой. Мне ужасно не нравилось то, чем закончились наши отношения. Не нравилось злое выражение лица Калеба, его равнодушие и резкость слов. Все, что между нами было, свелось к этому. Меня впустила Мия. Я в одиночестве поднялась по лестнице.

– Что ты здесь делаешь, Джесса?

Калеб преградил мне вход в комнату рукой. Позади него царил бардак. На полу валялись вещи. Громко играла музыка – мелодия, действующая на нервы и совершенно не во вкусе Калеба, которого я знала. Мне было что ему сказать. Но я не могла этого сделать в дверях и в темноте. Плюс Калеб сильно злился. Об этом ясно говорил беспорядок в его комнате.

– У тебя мой проект. – На прошлой неделе я работала над докладом и все собранные статьи оставила в папке на полу возле стола Калеба. Я не просила его вернуть, словно одно только это могло послужить финальной точкой в нашем разрыве. Но доклад мне нужен. Мне нужно его сдать.

Калеб захлопнул дверь прямо у меня перед носом. Послышались шаги по другую ее сторону. Снова открыв дверь, он с бесстрастным лицом пихнул мне папку.

– Калеб… – Год, проведенный вместе, канул в лету. Этот отрезок жизни закончился, дверь в него навсегда притворилась.

– Мия, – позвал Калеб сестру, и его голос гулко отдался от стен. – Попрощайся с Джессой.

Я сжала зубы и одарила его взглядом, который, как надеялась, он запомнит. И потом пожалеет о сделанном. Значит, по прошествии времени у нас с ним не будет так, как с той девушкой с лыжной базы: нечаянная встреча, поцелуи в щечку, смех. Я отвернулась и пошла вниз, не отрывая взгляда от ступеней, уверенная, что спускаюсь по этой лестнице в последний раз.

– Кстати, Джесса, – в голосе Калеба прозвучала незнакомая мне интонация. – Я знаю.

Почувствовав слабость в ногах, я на миг остановилась, затем заставила себя двигаться. Заставила себя идти.

Воспоминание наводит меня на определенную мысль: мне много чего неизвестно о Калебе и его жизни.

После невероятно неловкого обеда, на котором Хейли говорила о своих уроках, а я кивала в ответ и мы обе делали вид, что я в полном порядке, я не иду сразу в класс, а направляюсь сначала в библиотеку и залогиниваюсь на компьютере. Я думаю о названии города в Пенсильвании и автобусном билете, спрятанном за часами. Вспоминаю девушку в лыжном костюме. Калеб не любил социальные сети. По его словам, в них общаются люди, которым больше нечем заняться. Я скривилась на это, поскольку он, конечно же, намекал на то, что мне больше нечем заняться. А теперь я рада, что у меня есть учетная запись в одной из крупнейших социальных сетей. Это облегчит мне поиски. Я вбиваю имя: Эшлин Паттерсон. Неожиданно для меня таковых оказывается немало.

Просматривая фотографии и названия населенных пунктов, я нахожу аккаунт, который может принадлежать нужной мне девушке. Ее профиль закрыт от посторонних, но упомянута школа. Она учится в двенадцатом классе государственной школы Северного Нью-Джерси. Это не объясняет билета в пенсильванский город, но, возможно, они по какой-то причине встречались именно там. С другой стороны, он все же не является центральной точкой на маршруте отсюда до Нью-Джерси. Я пишу этой девушке сообщение. Перехожу сразу к делу: «Когда ты в последний раз видела Калеба Эверса?»