Я не сразу осознаю, что шум на улице стих. И что в комнате стало страшно неуютно. Не только из-за устроенного тут беспорядка, выплеснутой злости и еще не выветрившегося адреналина. В ней стало холоднее. Я ощущаю это, несмотря на тяжелое дыхание и учащенно бьющееся сердце. Затем я понимаю, в чем дело, и мне чудится, будто о себе дал знать наблюдающий за происходящим призрак: не горит свет, не работает вентилятор, под письменным столом не светится красным выключатель на стабилизаторе напряжения. В наступившей тишине отражается и разносится эхом по дому тиканье настенных часов.

Стоя у окна, я ощущаю просачивающийся сквозь трещины в раме холодный воздух. Я прикладываю ладонь к подоконнику, в том месте, где в щели между деревом и стеной висят тоненькие нити паутинки. Такое чувство, словно в комнату проникают струйки дыма и постепенно заполняют весь дом. Как-то раз со мной уже случалось подобное – все звуки воспринимались ярче, отчетливее, ближе. Меня накрывают испытанные тогда чувства, и пол уходит из-под ног. Кажется, стены смыкаются, ковер идет волнами и пахнет затхлостью, пылью и вытащенными на свет вещами, которые когда-то были упрятаны и позабыты.

Закрыв глаза, я представляю стоящего рядом Калеба – в этой комнате без света, без отопления, без электричества. Слышу эхо его вздоха. Ощущаю проникающий сквозь уплотнитель стекла холодок. Чувствую прошедшего мимо Калеба и тянусь за ним в темноте, но хватаю пальцами пустоту.

Это было в конце ноября, почти год назад. Пятничным вечером. Мы пошли в кино с Максом, Софи, Хейли и ее временным бойфрендом по имени Чарлз, роман с которым был настолько мимолетным, что я о нем чуть не забыла. Возможно, он на одном-единственном свидании и закончился. В Чарлзе не было ничего примечательного. Он Хейли совершенно не подходил. При нашей кратковременной встрече мне представилось, как бедный парень будет поглощен Хейли, просто стоя рядышком с ней.

Я рассказывала об этом Калебу, когда мы поднимались по ступенькам на крыльцо его дома.

– Поглощен? – переспросил он, вставив ключ в замочную скважину.

– Ну, ее аурой, – пояснила я.

– Неужели у Хейли есть аура? – Калеб прислонил ладонь к двери.

– Ага. – Я потерла плечи и, чтобы рассмешить его, добавила: – Оранжевая. Давай побыстрее, а? – Я дрожала и ежилась, жаждая попасть в благословенное тепло. Через полтора часа я должна была вернуться домой, а мы ценили каждую свободную минуту. Наши отношения перешли на ту стадию, когда невозможно надышаться друг другом. Мы урывали по паре минут между уроками, он усаживал меня себе на колени в столовой, и я соскальзывала с них лишь после недовольного кивка учителя. Мы не могли отлепиться друг от друга все десять минут до тренировок.

Хейли, глядя на нас, забавно морщилась, высовывала язык и изображала рвотный позыв. «Верни мою подружку, – шутила она, махая передо мной рукой с воображаемой волшебной палочкой. – Прочь, заклятие. Она слишком много улыбается. Это уже просто за гранью приличия». Переступив порог дома, Калеб сразу остановился, словно каким-то шестым чувством понял: что-то не так.

– Есть здесь кто? – спросил он в пустоту.

Его мамы и Шона не должно было быть дома, а сестра ночевала в гостях. Калеб щелкнул выключателем, но свет не включился. Я споткнулась обо что-то – возможно, о ножку столика в прихожей. Во тьме казалось, все стоит не на своих местах. Щелкнув по другому выключателю, Калеб выругался.

– Да вы шутите, блин? – проворчал он себе под нос.

В кромешной темноте я неожиданно ощутила тепло его кожи – Калеб на секунду сплел наши пальцы, и меня как током ударило.

– Жди здесь, – сказал он. И ушел.

Я слышала, как он вышел через заднюю дверь. По-видимому, направился в гараж. Секунды шли за секундами. Обнаженной кожи касалось прохладное дуновение воздуха, будто в доме находилось что-то живое.

– Джесса? – позвал Калеб будто издалека, хотя находился в соседней комнате и нас разделяла одна стена.

– Я здесь.

– Я попытался перезапустить электропитание. Не получилось. Электропроводка у нас фиговая, поэтому при перегрузке такое случается.

Ко мне двигался пучок света – светившийся в темноте мобильный. Калеб схватил меня за руку и потянул за собой наверх, освещая ступеньки фонариком на телефоне. Войдя в комнату, прижал мобильный к уху, и я услышала в тишине раздающиеся из трубки гудки. Казалось, холод усиливался с каждой проходящей минутой, и по рукам и спине бежали мурашки.

Сработала голосовая почта матери Калеба. Сама она не ответила.

– Если ты не в курсе, электричество вырубилось, – сказал Калеб в трубку и нажал на отбой.

Все, что я слышала, – его дыхание, глубокое и тяжелое от еле сдерживаемой злости. Это не помешало мне придвинуться к нему.

– Может, стоит позвонить в электроэнергетическую компанию? – спросила я.

Он некоторое время молчал, и я сдвинула в сторону шторку на окне, пуская в комнату лунный свет. Калеб сел на край постели и, опустив лицо в ладони, ответил:

– Это не поможет. Нам отключили электричество, потому что мама с Шоном не оплатили счета.

Я попыталась уложить в голове полученную информацию. Калеб учится в нашей частой школе. Купил новую экипировку для лакросса. Планирует поехать зимой на лыжную базу. Никто из моих знакомых не купается в деньгах, но насущные вещи они в состоянии оплатить.

– Но… – Что бы я ни сказала – все не то. – Ты же учишься в нашей школе…

Калеб вздохнул. Обнял меня за талию, притянул к себе и уткнулся лбом в мой живот.

– Мой отец умер, когда я был маленьким. Он оставил на мое имя банковский счет. Я получаю ежемесячные выплаты, но пока не управляю этим счетом и не могу по желанию снимать с него деньги.

– Ого! – Получается, у него есть деньги, а у его мамы и отчима – нет.

– Это не значит, что я богатый, а они бедняки, – продолжил Калеб. – Я не смогу жить припеваючи с той суммой, которая лежит на счету. Но ее хватит на оплату обучения в университете и, возможно, на покупку первого дома…

Он вдруг неожиданно отстранил меня, вскочил на кровать и потянулся к вентилятору. Открутил низ с металлического полушария, служившего ему основанием. Казалось, внутри ничего нет, кроме проводов. Однако Калеб сунул туда руку и вытащил конверт. Он открыл его, и я увидела толстую пачку денег. У меня глаза полезли на лоб.

– Это твой тайник? Для денег, получаемых каждый месяц?

Их ведь безопаснее держать в банке, подумалось мне. Там деньгам ничего не угрожает, там они застрахованы. Калеб сжал зубы, словно размышляя, как мне ответить.

– До восемнадцати лет я не могу открыть в банке счет без посредника. Часть моих денег и так уже идет на оплату счетов за дом, чтобы я имел возможность вести привычный образ жизни. – Он произнес это официальным тоном, будто повторяя слова матери или адвоката. – С остальной суммы я глаз не спускаю.

До меня не сразу дошли его слова. Тот, кто будет выступать его посредником в открытии банковского счета, тоже сможет снимать с него деньги. Невообразимо, чтобы родитель занимался таким. Меня разобрали обида и злость за него. Нас разделяла кровать, но в этот момент мы, наверное, были близки как никогда. Калеб открывал мне свои секреты, и связь между нами становилась прочнее. Он отсчитал несколько банкнот, спрятал остальную сумму и жестом показал мне следовать за ним. Мы спустились по лестнице и вошли в кухню. Калеб положил деньги на стол и вздохнул.

– Я здесь задыхаюсь. Мне нужно убраться отсюда.

«Тогда идем», – мысленно ответила я и, взяв его за руку, повела к входной двери, а потом – к его автомобилю. Сев в машину, Калеб включил зажигание, откинул голову на подголовник и признался:

– Жду не дождусь восемнадцатилетия. А потом – отъезда в университет.

И я поняла: он говорит не только о том, что оставит свою комнату и свой дом. Но и о том, что оставит меня.

Я думаю о вещах, которые в этой комнате были скрыты от глаз. Макс сдвинул матрас, обнажив пружинную сетку кровати и открыв наш тайник. Теперь на виду лежит запечатанная пачка презервативов. Именно эта находка остановила Макса. Заставила вспомнить, что я стою у него за спиной и наблюдаю за всем. Заставила осознать, что он копается не только в вещах Калеба, но и в моих.

Кинув презервативы в сумочку – такие вещи матери видеть не надо, – я возвращаю матрас на место. Встаю на него, как когда-то это делал Калеб, и откручиваю низ основания вентилятора. Он сам падает мне в руки. Внутри вентилятора пусто. Провода разворочены и висят, словно кто-то уже рылся там и остался недоволен найденным.