Глава 26
Генералы и солдаты

Прибыв по срочному вызову в Генштаб, Булгаков долго и обстоятельно совещался с Герасимовым. От него и узнал, что конкретно предстоит делать подчиненным ему управлениям и службам в соответствии с утвержденным Президентом и министром обороны планом. Хотя общий замысел операции Дмитрию Витальевичу уже был известен – в ту бессонную ночь с 20 на 21 февраля он тоже участвовал в его разработке вместе с другими заместителями министра обороны. Оставалось уточнить детали.

От многих обязательных положений, которые обычно прорабатываются при планировании классической боевой операции, Генштабу пришлось отказаться – «крымское дело» из-за своей уникальности требовало от «мозгового треста» армии совсем иных подходов. Слишком много было задач, которые ни в одном боевом уставе не прописаны. Не планировались прорывы и охваты, не намечались удары по противнику во фланг и тыл, не предусматривались ракетно-артиллерийские удары по штабам и группировкам неприятеля.

Задумывалось совсем иное – скрытно и быстро перебросить в Крым сухопутные части на усиление охраны объектов Черноморского флота и вместе с военными моряками оказать «мягкую» поддержку отрядам местной самообороны в блокировании украинских гарнизонов и кораблей. Плюс – не дать сорвать референдум. Таких задач Российская армия не решала никогда.

Приказы высшим и старшим офицерам, которые должны были руководить операцией непосредственно на полуострове, отдавались только устно, без оформления каких-либо документов. Все организационные вопросы с этими офицерами начальник Генштаба генерал армии Валерий Герасимов отрабатывал с глазу на глаз. В том числе, разумеется, и с Булгаковым, который отвечал за материально-техническое обеспечение войск, участвующих в крымской операции – от солдатской иголки до эшелона с горючим.

Герасимов требовал, чтобы все эти вопросы в Главном оперативном управлении Генштаба «перетерли так, чтобы из них мука посыпалась». Операторы обмозговали все – от стратегического замысла до тактических деталей. От состава задействованных в операции сил, маршрутов и способов их переброски в Крым до маскировки «опознавательных знаков» на форме одежды военнослужащих. И еще – десятки и сотни вопросов. В том числе, разумеется, и материально-технических.

Их решением Булгаков занимался вместе с начальником штаба своего «департамента» генерал-лейтенантом Алексеем Кузьменковым. Он тоже (как и требовал начальник Генштаба) работал персонально с каждым подчиненным офицером тет-а-тет. Но ни один из них тогда не знал общего замысла операции. Знал лишь свою узкую задачу – что, куда и кому надо поставить к такому-то сроку, сколько железнодорожных вагонов или судов вспомогательного флота надо подогнать к платформам и причалам для переброски в Крым личного состава, боевой или инженерной техники, горючего, провианта, вещевого имущества.

Точно так же действовали и все остальные начальники главков Минобороны.

Они тоже получали задачи с глазу на глаз. Не было никаких многословных совещаний при постановке задач, обсуждений замыслов. Не было штабных бумаг с боевыми приказами. Не было указаний старших командиров младшим даже по закрытым линиям связи. Были лишь хорошо зашифрованные записи в рабочих тетрадях командиров.

Командир батальона спецназа ГРУ подполковник Юрий Дутов записал в своей рабочей тетради: «32805КА001Б». Смысл этой аббревиатуры был понятен только комбату. Он означал, что третья рота 28 февраля 2014 года к 5 утра должна была взять под полный контроль крымский аэродром Кача «с целью не допустить вывода из строя авиатехники и других объектов силами сепаратистских, религиозно-националистических, радикально настроенных групп антироссийской направленности». Еще одна рота, которой командовал капитан Александр Ушаков, перебрасывалась сначала по воздуху под Новороссийск, а затем по морю – в Севастополь. У нее было особое задание…

Булгаков и его штаб добивались, чтобы на каждом участке обеспечивалась максимальная скрытность подготовки подразделений и частей к броску на юг. Все это делалось под банальными легендами – проведение плановых командно-штабных тренировок или внезапных проверок боеготовности. Операцию маскировали под рутинные войсковые «мероприятия».

Всего за два-три дня после того, как в Киеве произошел вооруженный госпереворот, в Крым были переброшены несколько тысяч российских военнослужащих и сотни единиц боевой техники. То был «десант первой волны». Переброска шла главным образом из Новороссийска до Севастополя по морю – кораблями Черноморского флота. И только ночью. При особом режиме радио- и телефонных переговоров. Командирам было приказано выходить в эфир лишь в самом крайнем случае, но и при этом не выдавать даже малейших признаков особенностей «действа», которое могло бы насторожить иностранные разведки. Лишь иногда командиры кораблей переговаривались с берегом на том «банальном» и скупом рабочем языке, которым обычно забит черноморский эфир.

«После того, как Кручинин записался в отряд самообороны, он стал часто дежурить на блокпостах за городом»

В те дни севастополец капитан I ранга в отставке Александр Иванович Кручинин писал в своей «амбарной книге»:

«Подмога Крыму и российскому Черноморскому флоту подоспела вовремя. На полуострове начинался политический шторм, запущенный киевским Майданом. Начинались схватки за власть, за будущее Крыма».

По Севастополю бродила мрачная новость о том, что в Крым из Киева, Львова, Днепропетровска рвутся вооруженные отряды «евробандитов». После того, как Кручинин записался в отряд самообороны (соврав, что на три года моложе), он стал часто дежурить на блокпостах за городом – с местными и приезжими мужиками, вооруженными чем попало – двустволкой, травматическим пистолетом, газовым баллончиком, ножом, дубиной…

Какой-то говорливый кубанский казак со странной фамилией Барыш-Тищенко однажды на время смены дал Кручинину клинок в деревянных ножнах. Его Александр Иванович неосмотрительно назвал саблей – казачок за эту промашку отчитал его:

– Шашка это, отец, шашка! Таннеровка называется. Не потеряй. Она мне по наследству еще от прапрадеда досталась. За нее один московский коллекционер две штуки зеленых предлагал, но разве такие вещи продаются?… Шашечке этой уже 150 лет! Она и в Первую мировую, и в Гражданскую повоевала. Много голов порубила…

Александр Иванович так и просидел с этой казачьей шашкой всю ночь у костра, возле дырявой придорожной палатки на блокпосту. И жалел, что не спросил у казачка, почему же шашка его таннеровкой называется? Ну не станешь же человека ради этого среди ночи будить.

Кручинин осторожно вынул шашку из ножен. С правой стороны клинка при свете костра он обнаружил дугообразное клеймо – LUNESCHLOSS. То было название золингенской фирмы «Люнешлосс и К°» – про нее Кручинин знал.

А вот с левой стороны на сильно потертой стали читалось слово TENNIIAR. Понятно, вот откуда взялась эта таннеровка! Но что значит это странное слово TENNIIAR? Придвинув шашку поближе к костру, Кручинин положил ее так, чтобы отчетливо была видна надпись TENNIIAR и сфотографировал мобильником, чтобы дома в справочниках порыться.

Сидевшие на бревнах поодаль севастопольские хлопцы в ту ночь яростно заспорили, кто они – народная самооборона или народное ополчение? Спор был бестолковый. Кручинин не вытерпел, сказал:

Флагман Черноморского флота гвардейский ракетный крейсер «Москва»

– Сынки, какая разница, кто в данном случае вы? Главное, что все мы за Крым…

– Вы, конечно, правы, – ответил парень, которого напарники называли «Студентом», – но мы не просто за Крым. Мы за русский Крым!

Кручинин с шашкой прохаживался вдоль дороги у блокпоста и думал о том, что с этим оружием куда спокойнее нести службу, чем без него. Но перед самым рассветом на блокпост примчались старые «Жигули», дверь открылась и водитель громко крикнул:

– Тищенко здесь? Быстро в машину! Атаман вызывает!

Из палатки выскочил казак в старой советской военной шинели, протер кубанкой заспанное лицо, взял у Кручинина свою шашку – и был таков…

Александр Иванович, оставшись безоружным, нашел среди бревен ствол сухой осины, обрубил топором ветки, сделал дубину и снова заступил на пост под ехидные реплики хлопцев с охотничьими ружьями.

Выспавшись дома после ночной вахты на блокпосту, Кручинин привел себя в порядок, позавтракал и уже собирался было порыться в военных справочниках и энциклопедиях из домашней библиотеки, как раздался звонок в квартиру – Ольга Михайловна открыла дверь – Димушка!

Когда юный нахимовец был накормлен, Александр Иванович увел его в свой «кабинет» (так теперь называлась маленькая бывшая детская спальня, где стоял письменный стол Кручинина) и рассказал ему о ночном дежурстве на блокпосту, о казачке со странной фамилией Барыш-Тищенко и о его старинной шашке с загадочной надписью TENNIIAR. А заодно и о том, чем шашка отличается от сабли. Затем дед взял свой мобильник и показал внуку снимок с этим странным словом.

Димушка тут же включил свой ноутбук, порылся в нем и воскликнул:

– Вот, нашел! Слушай, дед!

«В 1850-х годах казаки Кавказского линейного и Черноморского казачьего войска испытывали острую нужду в качественном клинковом оружии. Свои услуги в решении этой проблемы предложил бельгийский фабрикант Генрих Карлов Таннер…

Таннер разместил заказ на золингенской фирме «П. Д. Люнешлосс и К°», а также привлек к работе ряд мастеров-оружейников, специалистов по изготовлению ножен, прибора, эфеса, монтировщиков. Конкретные разработчики шашки Таннера неизвестны, за основу были взяты черкесские шашки. Образец был в итоге утвержден командующим войсками Кубанской области генерал-адъютантом графом Н.И. Евдокимовым. Первоначально, наказной атаман Кавказского линейного войска, генерал-майор Н.А. Рудзевич, заказал Таннеру 3000 шашечных клинков, предполагавшихся впоследствии к бесплатной раздаче среди казаков, о чем Рудзевич сообщил начальнику штаба Кавказской армии Милютину в письме от 29 июля 1858 года… А в 1860 году Кавказское линейное войско заказывает еще 3000, столько же заказывает Черноморское казачье войско, в лице своего атамана Г. И. Филипсона… Последний заказ на 2100 шашек без ножен был сделан Кубанским войском 31 мая 1861 года. Эта партия была отправлена из Антверпена 24 февраля 1862 года, пароходом до Константинополя, далее через Керчь до Тамани. Принимала партию созданная 30 апреля комиссия во главе с войсковым старшиной Барыш-Тищенко…»

– Ах, вот оно что! – громко воскликнул Александр Иванович, – значит, тот казачок, который вооружил меня ночью таннеровкой, – прямой родственник войскового старшины Барыш-Тищенко! Этот самый казачок Барыш-Тищенко так же, как и предки его, с их же оружием стоит на страже Крыма! Здесь под Севастополем. И я тоже держал это оружие в руках!

Батальону спецназа «тревогу» объявили 22 февраля – в 15:30. И комбат подполковник Дутов, и ротные командиры, уже давно привыкшие к внезапным проверкам, были уверены, что их батальон перебросят на один из полигонов Южного военного округа. Куда-то под Ростов. В то время там шли военные учения.

Ситуация в Киеве накалялась, и еще непонятно было, в какую сторону она развернется. Потому небольшая группировка российских войск «на всякий случай» неспешно разминалась на ростовских полигонах под причитания украинских политиков, генералов и газет о «скорой русской агрессии». Минобороны России успокаивало соседей: «Идут плановые учения».

Офицеров батальона насторожило лишь то, что командование Главного разведуправления Генштаба на этот раз значительно «срезало» нормативные сроки сбора личного состава и его погрузки в военно-транспортные самолеты. И если во время предыдущей внезапной проверки бойцов перевозили на аэродром (до которого было 60 километров) в крытых КАМАЗах, то на сей раз уже вскоре после объявления «тревоги» рядом с частью застрекотали вертолеты. «Вертушки» в несколько заходов перебросили спецназовцев на аэродром, где уже разогревали двигатели Ил-76.

Суровый полковник Генштаба ходил кругами у хвоста самолета, то и дело посматривая на часы, и торопил комбата:

– Дутов, скорее, скорее загружайся!

Уже после взлета командир роты капитан Александр Ушаков сказал сидевшему рядом командиру первого взвода лейтенанту Денису Шорину:

– Я сейчас крутнулся возле кабины пилотов и видел штурманскую карту. Похоже, что идем на юг.

– О, давненько я украинского сала не ел!

Когда самолет через несколько часов рычания в ночном небе начал снижаться, блеснула на воде длинная лунная дорожка. Казалось, она была бесконечной. Внизу серебрилось море.

Со стороны пилотской кабины, осторожно переступая через ноги спящих спецназовцев, пробирался рядовой Скворцов. Он подошел к спящему Ушакову, осторожно тронул офицера за плечо:

– Товарищ капитан, вас к комбату.

Минут через десять ротный возвратился на место, подозвал к себе взводных. Все четверо, близко склонив головы друг к другу, слушали Ушакова. Затем разошлись по грузовому отсеку – инструктировать сержантов. Прошла команда «Приготовиться к выгрузке!»

Скворцов посмотрел в иллюминатор. Там была густая гуталиновая чернота. Море с его гофрированной лунной дорожкой исчезло. Самолет пару раз осторожно попробовал колесами шасси бетонку взлетно-посадочной полосы, а затем грузно пошел по ней, сбавляя скорость и притормаживая. «Ил» долго пробирался на самую дальнюю стоянку аэродрома. Когда двигатели остановились, клацнули замки в хвосте самолета, что-то протяжно скрипнуло, и в грузовой отсек хлынул свежий холодный воздух. И негромкая команда лейтенанта Шорина:

– Первый взвод, пошел!

Дробно и глухо затопали по железной пупырчатой аппарели самолета подошвы спецназовских ботинок.

И снова – тот же голос полковника Генштаба:

– Живее!

И следом – рык комбата:

– Скорее! Не телиться!

Крытый брезентом КАМАЗ рванул в ночь по бетонке. В кузове такая тишина, словно он пустой и нет в нем взвода спецназовцев. Через полтора часа зашелестел брезент над задним бортом – и раздалась негромкая команда Шорина:

– К машине!

Бойцы посыпались из кузова. С любопытством оглядывались по сторонам. Темень ночи окутывала их. Лишь изредка, когда луна показывалась в проталинах облаков – сверкала и покачивалась на морской глади лунная золотая стежка. Да вдали мелькали россыпи электрических огней. Где-то близко урчали двигатели буксиров и катеров.

И снова негромкий командирский рык в ночи:

– Быстрее! Быстрее!

Топот шагов по трапу, запах горелой соляры, надрывный шум движка. Буксир с черными фигурами сгрудившихся спецназовцев отвалил от причала.

Скворцов заметил под лунными светом профиль огромного корабля с крапинками тусклого света.

Пристали к трапу. Большими белыми буквами по борту – «Москва». И снова быстрый, глухой, дробный стук каблуков по корабельным трапам. Темные фигуры спецназовцев растворяются в утробе крейсера. А буксиры и катера подвозят и подвозят новых «пассажиров». Через час корабль вздрогнул, рыкнул и качнулся – могучая дрожь прошла по его гигантскому стальному телу. Скворцов услышал обрывки негромкого голоса Ушакова: «До Севастополя… миль. К утру будем на месте».

«Батальону спецназа «тревогу» объявили 22 февраля – в 15:30

Андрей Скворцов сидел, прижавшись спиной к теплой трубе. Рыжеватый свет с переборки выхватывал из сумрака тусклые овалы лиц. В голове роились фрагменты уходящего дня: тревога, сборы, вертолет, Ил-76, черное чрево крытого брезентом КАМАЗа, буксир, трап на крейсер… И все – «Быстро! Быстро!»… Куда? Зачем? Почему в Севастополь? Когда шли на буксире к крейсеру – спросил об этом лейтенанта. Тот буркнул в ответ:

– Если бы я сам знал.

Правду сказал или хитрит?

Андрей взглянул на часы. Была половина пятого. Двигатели корабля выли уже не так напористо – крейсер словно подкрадывался. Когда гул движков стих и спецназовцы, выстроившись гуськом вдоль прохода, начали друг за другом выбираться наверх, холодный, свежий воздух хлынул на них из открытого люка. Кто-то вверху негромко говорил:

– Я первый на двенадцатом! Можно начинать!

И снова глухой стук каблуков по трапу.

И ни одного огонька на причале.

И снова – жерло крытого брезентом КАМАЗа.

Кто-то из спецназовцев, сидевших у заднего борта, слегка отвернул брезент в углу кузова, Скворцов увидел в эту светлую расщелину утекающий ночной город. Машина лихо неслась по холмистым улицам, притормаживая перед виражами.

Она явно спешила спрятаться от света, который надвигался на город с востока. Еще через полчаса роте капитана Ушакова был дан «отбой» в казарме 810-й отдельной бригады морской пехоты Черноморского флота.

Всего за два-три дня после того, как в Киеве произошел вооруженный госпереворот, в Крым были переброшены несколько тысяч российских военнослужащих и сотни единиц боевой техники. То был «десант первой волны».