ГЛАВА 8
Секунду мы глядели друг на друга с выпученными от ужаса глазами. А потом мир вокруг завертелся. Пол, стены, потолок — все слилось в безумной карусели. Я уронила голову на пол, не в силах выносить это кружение.
Глаза заволокло мутной пеленой. Грудь сдавило. Я задыхалась, потому что не могла набрать воздуха и вдохнуть. Думала, сейчас умру от удушья. Но все закончилось так же резко, как началось.
Судорожно втянула в себя воздух. Огляделась… и сердце вновь чуть не остановилось.
Пространство вокруг поменялось. Точнее, я поменяла положение в пространстве. Маги в кругу стояли иначе — то есть я видела этот круг с другого ракурса. А прямо передо мной…
Прямо передо мной лежало тело. Худощавое, в измятом голубом платье. С разметавшимися по полу темно-русыми волосами.
Зубы застучали от напряжения. Затряслись пальцы. Я перевела взгляд на собственную руку. Загорелая кожа. Маникюр с серебристым лаком. Растаманская фенечка, которую подарил мне на Восьмое марта наш саксофонист Илья.
Краем глаза выцепила светлую прядку волос, спускавшуюся на плечо. На спине ощутила легкий груз рюкзачка.
И на этом моей бедной головушке хватило событий. Мир начал удаляться и словно бы погружаться под воду. А потом я перестала что-либо видеть и ощущать, утонув в забытьи.
Очнулась со свинцовой тяжестью и ломотой во всем теле. Попыталась пошевелиться — и застонала.
— Где болит? — прозвучал откуда-то сверху мучительно знакомый голос.
— Везде… — промычала в ответ.
По телу, от макушки до пят, пробежало легкое непринужденное касание. Как будто опутало невесомой паутинкой. Ломоту как рукой сняло. Собственно — не как. Рукой и сняло. Чародейской. Из груди вырвался облегченный вздох.
— Теперь ты можешь сесть, чтобы я видел твои глаза?
Ох ты боже мой. Началось. Я ведь не думала, что меня так просто вылечат и за этим ничего не последует. Вот глаза мои уже понадобились.
Кряхтя, приподнялась на локтях. Уселась. Я была в комнате. Мрачной, неуютной, местами обшарпанной. Но это была обыкновенная комната — не тюремная камера.
Прямо передо мной стоял Элган. На расстоянии вытянутой руки. И смотрел, как удав на кролика.
Вот он, тот самый взгляд из кошмарного сна. Когда он глядел на меня и видел истинную сущность. Только во сне было неясно, что он смотрел на меня в моем теле. Родном, земном.
— Как себя чувствуешь?
— Нормально… — промямлила. — Спасибо, что сняли ломоту.
Он усмехнулся:
— На здоровье. Это было в моих интересах. Чтобы ты могла внятно говорить и соображать. Как ты догадываешься, у меня к тебе много вопросов. И ответы нужны немедленно.
Еще вчера. Кто б сомневался.
— Я вас слушаю.
Он потянулся назад за креслом с низкой покореженной спинкой и мятой обшивкой. Я даже заметила дырки в парочке мест. Элган, казалось, не обращал на эти мелочи никакого внимания. Подвинул кресло к себе, уселся, закинул ногу за ногу.
Сверлящий черный взгляд уперся мне в переносицу.
— Итак, кто ты такая?
— Что, демоном больше не считаете? — не удержалась от сарказма.
Элган выдержал паузу, гипнотизируя бездонным черным взглядом.
— Если бы считал, этого разговора не было бы. Точнее, он проходил бы совсем иначе. И давно завершился бы с плачевным результатом для тебя.
— Почему же в вашем мире так боятся демонов, если с ними так легко справиться?
— Я задал тебе вопрос. Лучше отвечать, а не увиливать. Так или иначе я добьюсь ответов. С какими последствиями — решать тебе.
Холодный прищур. Стальные нотки в голосе. Дамы и господа, вашему вниманию предлагается истинное лицо его чародейшества Элгана. Главного инквизитора Веравина.
Шумно вздохнула. Я же не ожидала от этого Торквемады, что он окажется душкой и зайчиком. С невестой на отборе он мог ласково любезничать. Но невестой была Рианна. А я… неопознанный объект. Чертик из табакерки.
Что ж, была не была. Оттягивать далее момент истины не имеет смысла. Притворяться — и подавно. Чему быть, того не миновать.
— Меня зовут Юлия Чередник. Я попаданка.
— Кто?
— Ну… Так в моем мире зовут людей, которые попадают из нашего мира в магические миры. Как Веравин.
— У вас это частое явление?
— В книгах — да. Мы любим писать и читать о таких случаях. В реальности — не знаю ни одного. У нас на Земле такая ситуация. Если человек сочиняет книгу о том, как кто-то попал из одного мира в другой, то становится прославленным писателем. Им восторгаются, просят писать еще и еще. Но если он заявит, что на самом деле побывал в другом мире, его посадят в дурку.
— Дурку?..
— Лечебницу для душевнобольных. Сумасшедших.
Веравинская речь лилась из меня легко и свободно. Хотя я уже не была в теле носительницы языка. Видимо, мое сознание усвоило язык раз и навсегда. Обычные для меня слова — дурка, попаданцы — я легко образовывала по правилам веравинской морфологии.
— Как ты попала на Веравин?
Пожала плечами.
— Сама хотела бы знать. Шла себе, шла… и вдруг бац — уже не на Земле, а здесь. И я уже не я, а Рианна Вальдер. Земля — так называется мой мир.
Впечатлило ли Элгана мое признание — понять невозможно. Лицо мага оставалось бесстрастным. Ни единой черточки не дрогнуло.
— А вы, случайно, не допрашивали ее? Может, это она как-то втянула меня в свой мир? И что с ней теперь будет?
— Советую тебе беспокоиться, что будет с тобой. А чтобы беспокойства было меньше — отвечать на мои вопросы, а не задавать свои.
— Слушаюсь и повинуюсь, о великий господин! — вновь не сдержала рвущегося сарказма.
Чародейшество приподнял бровь.
— Теперь вижу, что колючий юмор — твоя черта характера, а не леди Вальдер.
— Не собираюсь этого скрывать.
Тем более вы и сами это узрите, милорд Элган. И еще не раз. Если не размажете меня по стенке немедленно.
— Кем ты была в своем мире, Юлия Чередник?
Надо же, даже мое имя повторил почти правильно. Лишь слегка растянул и краткое и ударную гласную: иууулииа. Но для веравинского это норма — как для финского.
— Джазовой певицей.
Померещилось ли, что его чародейшество вздрогнул? Наверняка. Этого железного дровосека фиг проймешь искусством.
— Шасовой певицей? — повторил, коверкая.
Поправлять не стала. Какая разница. Что за дело иномирному магу до джаза. Да и какая я джазовая. Большую часть времени мы с ребятами лабали по кабакам то, что требовали клиенты. А джаз играли лишь иногда, в редких ламповых местечках нашего города, где это было кому-то интересно. Так что я молча кивнула головой, ничего не объясняя.
Следующая реплика чародея повергла меня в ступор:
— Докажи.
— Что доказать?
— Что ты певица. Спой.
— Где?
— Здесь. Сейчас. Я хочу слышать твое пение.
У меня аж захолонуло в груди от возмущения. Спеть? Здесь и сейчас? А почему не сплясать лезгинку? Не пройти колесом вдоль всей обшарпанной комнаты? Кстати, что это за место вообще… Неужели личные апартаменты его чародейшества? Леон ведь приказал заселить его, куда боже негоже…
— В вашем мире не говорят — соловьи не поют в неволе?
Усмехнулся:
— Надо же. У нас говорят: серрай не поет в неволе. Маленькая птичка, очень красиво щебечет. Похоже, в чем-то наши миры не столь различаются.
— Так чего вы от меня хотите?
— Ты не соловей, Юлия. Ты человек. У тебя есть воля и разум. Соберись и выполни мой приказ.
— Песня — это вдохновение! Это творчество! Нельзя творить по приказу!
Конечно же я лукавила. С моим кабацким опытом я могла петь где угодно, при каких угодно обстоятельствах. Вдохновение… Ему находилось место в закоулках моего сердца… наших сердец, всех ребят нашей джаз-банды. А петь по необходимости я могла и умела.
Но сейчас я не желала уступать этому настырному инквизитору с ледяным беспощадным взглядом. Петь перед толпой гостей ресторана за деньги — одно дело.
А спеть ему одному, в его личных покоях… Попахивало интимностью, которая была совершенно лишней, неуместной в моей ситуации. Нет. Не стану.
— Творчество? Или ты просто лжешь мне? Кто искусно спел на испытании — ты или Рианна?
Не знаю, что на меня нашло. Нет, упрек во лжи оставил меня абсолютно равнодушной. Приписывание моего достижения Рианне — и подавно. Я бы ничуть не расстроилась, если бы мое мастерство и владение голосом приписали ей.
Наверно, это было то самое вдохновение. Почему-то оно прорезалось в этот момент, когда я ничуть не ждала его. Просто вдруг, глядя в глаза Элгану, я запела. Голос сам рвался у меня из груди, без моего на то намерения.
Я пела о девушке, которая пришла на концерт восходящей звезды. Стоя в толпе, слушала, как со сцены льется история всей ее жизни. Смущение и неловкость охватили ее — будто певец нашел ее сокровенные дневники и читал их вслух перед толпой. Будто видел ее в черные моменты отчаяния с оголенной, беззащитной душой. И вдруг он взглянул со сцены прямо на нее — сквозь нее, словно ее тут и не было, словно не ее историю он только что поведал тысячам людей. Он был с ней незнаком. Они были никем друг для друга. Откуда между ними протянулась незримая нить?
Так я сама чувствовала себя перед Элганом — раскрытой и уязвимой. Как будто он заглянул в сокровенные уголки моей души. Чужой и равнодушный, просто знал обо мне все самое скрытое и постыдное.
Моя боль будто звенела под его пальцами — как в песне Роберты Флэк. Моя жизнь словно текла из его уст. Он ласково убивал меня песней.
Элган не мог понимать английских слов. Но в глубине его глаз бурлил вулкан. Я ощущала это каждой клеточкой тела. С ним что-то происходило. Что и чем это грозит мне — я боялась вообразить…
