Глава 4. Национальные валюты

Первая мировая война положила конец эпохе платежных средств, выбираемых и назначаемых свободным рынком, и дала старт эре государственных валют. Хотя золото по сей день поддерживает мировую монетарную систему, финансовая действительность в первую очередь определяется правительственными указами, решениями и монетарной политикой, а не свободным выбором индивида.

Деньги, номинальная стоимость которых устанавливается государством, принято называть фиатными (от латинского fiat — декрет, указание, назначение). Прежде чем говорить о национальных валютах, нужно прояснить два важных момента. Во-первых, существует огромная разница между деньгами, обеспеченными золотом, и необеспеченными деньгами, даже если и те и другие выпускаются правительством страны. При золотом стандарте деньги равнозначны и равноценны золоту, а на правительстве всего лишь лежит обязанность чеканить стандартную монету или выпускать соответствующие денежные знаки. Власти страны не контролируют ее золотой запас, а население может в любой момент обменять бумажные деньги на золотые монеты, а также использовать золото в любой другой форме — например, расплачиваться золотыми слитками или иностранными монетами. С фиатными валютами, не обеспеченными золотым запасом, дело обстоит совершенно иначе. В роли денег выступают банкноты, выпущенные правительством, и оно может увеличивать денежную массу по своему усмотрению. Если кто-то из граждан использует для обменных операций другой вид денег или попытается создать банкноты по образцу правительственных, последует серьезное наказание.

Второй момент нередко упускают из виду, хотя он не менее важен. Несмотря на свое название, первые фиатные деньги были запущены в оборот не только правительственным указом. Изначально все они обеспечивались золотом, серебром или другой валютой, которая подкреплялась золотом или серебром. Выпускаемые государством денежные знаки получили признание исключительно потому, что конвертировались в ходовые платежные средства. Правительство может издать указ, согласно которому граждане должны использовать его банкноты для торгового обмена, но не может принудительно обеспечить признание денежным знакам, если они изначально не обеспечены золотом или серебром. И в наши дни все центробанки хранят некие резервы для поддержания национальной валюты. Большинство стран сохраняют золотой запас, а страны, полностью отказавшиеся от золота, держат у себя валюту других государств, которая обеспечена золотом. Не бывает фиатных валют в чистом виде, без какого бы то ни было обеспечения. Вопреки абсолютно ложному (и, увы, ключевому) постулату государственной теории денег, отнюдь не правительство назначило золото платежным средством. Скорее, это население приняло фиатные деньги исключительно благодаря наличию золотого запаса.

Наиболее древний из известных примеров фиатных денег — цзяоцзы, бумажные банкноты Китайской империи времен династии Сун (Х век). Первоначально цзяоцзы представляли собой расписки на определенное количество золота или серебра, однако затем власти начали контролировать их выпуск, отменили погашаемость и печатали до тех пор, пока они окончательно не обесценились. В 1260 году император из династии Юань также велел выпускать бумажные деньги под названием чао. Вскоре денежная масса намного превысила золотой запас, что привело к печальным, но предсказуемым последствиям. Валюта быстро обесценилась, население обнищало, и многим крестьянам даже пришлось продавать своих детей в долговое рабство.

Таким образом, фиатные деньги подобны древним платежным средствам, описанным в , и прочим денежным товарам (кроме золота). Их приток можно быстро увеличить, что приводит к утрате признания, снижению покупательной способности и обнищанию владельцев. В этом отношении фиатные деньги отличаются от золота, резерв которого нельзя быстро увеличить в силу природных свойств, отмеченных выше. То, что правительство взимает оплату своих расходов своими же деньгами, способно продлить жизнь национальной валюте, но защитить ее от быстрой девальвации можно только путем предотвращения быстрого увеличения денежной массы.

Сравнение денежных единиц различных государств показывает, что наиболее популярные и стабильные валюты демонстрируют более низкий годовой прирост денежной массы, чем менее ходовые валюты.

Враги твердых платежных средств, которых Людвиг фон Мизес перечисляет в приведенном отрывке в предыдущей главе, должны были одержать победу над золотым стандартом благодаря локальному конфликту на Балканах, быстро переросшему в Первую мировую войну в истории человечества. В 1914 году никто не предполагал, что она продлится так долго и унесет столько человеческих жизней. Британские газеты, например, поначалу называли ее «войной банковских каникул», ожидая, что войска проведут краткую, триумфальную вылазку, которая закончится вместе с традиционным августовским перерывом в работе банков. Всем казалось, что очаг напряженности будет легко загасить. Кроме того, после нескольких десятилетий относительного мира молодое поколение европейцев смутно представляло последствия объявления войны. Историкам до сих пор не удалось сформулировать убедительные стратегические или геополитические причины, по которым конфликт между Австро-Венгерской империей и сербскими националистами перерос в мировую войну, унесшую миллионы жизней и перекроившую большую часть мировых границ.

Если смотреть в ретроспективе, то основное различие между Первой мировой и предыдущими локализованными войнами было не столько геополитическим или стратегическим, сколько монетарным. Когда правительства придерживались золотого стандарта, они могли контролировать крупные резервы золота, пока население пользовалось денежными знаками — бумажными символами золота. Однако легкость, с которой можно было напечатать новые денежные знаки в разгар конфликта, вместо того чтобы взимать налоги и пошлины с граждан, сделала свое дело, и большинство правительств не устояло перед искушением. Через несколько недель после объявления войны все основные ее участники фактически упразднили золотой стандарт и перевели своих граждан на фиатную валюту: бумажные деньги, не подлежащие обмену на другие платежные средства.

Благодаря простой манипуляции — отмене золотого обеспечения — правительственные расходы на войну больше не ограничивались размером казны и фактически ложились на плечи населения. Финансировать военные действия можно было бесконечно — или по крайней мере до тех пор, пока правительство могло печатать деньги и их принимали в стране и за ее пределами. Ранее, при монетарной системе, где золото в виде денег находилось в руках населения, правительство могло вести войну лишь за счет собственной казны и дополнительного введения налогов. Это ограничивало длительность конфликтов и объясняло относительно долгие периоды мира, наблюдавшиеся в истории человечества до ХХ века.

Если бы европейские страны сохранили золотой стандарт или население континента удержало бы золото в своих руках, вынудив правительства прибегнуть к сбору налогов вместо инфляции, история ХХ века могла бы сложиться иначе. Вполне вероятно, что военный конфликт был бы урегулирован за несколько месяцев, поскольку у одной из союзных группировок закончились бы финансы, а население едва ли безропотно согласилось бы расстаться с деньгами ради спасения правящей верхушки. Но после отмены золотого стандарта для окончания войны пустой казны было уже недостаточно; сначала власти должны были растратить богатство народа, экспроприированное за счет инфляции.

Девальвация европейских валют позволила растянуть войну на четыре года, причем все стороны проливали реки крови без видимой цели или причины. Абсурдность происходящего не укрылась от населения воюющих стран. Солдаты и офицеры рисковали жизнью из-за непомерного честолюбия и амбиций монархов, которые обычно были родственниками по крови или через брак. Полную бессмысленность войны наглядно демонстрирует один из ее эпизодов: в рождественский сочельник 1914 года французские, английские и немецкие солдаты перестали выполнять приказы, бросили оружие и перешли линию фронта, чтобы вместе отметить праздник. Многие немецкие солдаты до войны работали в Англии и знали английский язык, большинство обожало футбол, и между ними тут же начались импровизированные матчи. Это самовольное перемирие доказывает, что простые солдаты ничего не имели друг против друга, не получали никакой выгоды от войны и не видели причин ее продолжать. Соперничество стран лучше было бы разрешить с помощью футбола — всеми любимой игры, в которой национальные и клановые амбиции можно выплеснуть мирным путем, без всякого насилия.

Напрасное кровопролитие затягивалось без ощутимого успеха какой-то из сторон, пока в 1917 году в войну не вступили США и не склонили чашу весов в пользу одного из лагерей, привнеся обильные ресурсы, с которыми уже не могли тягаться противники. Хотя все правительства поддерживали военную кампанию за счет инфляции, Германия и Австро-Венгрия к 1918 году настолько обесценили свою валюту, что их поражение стало неизбежным. Сравнение курса валюты каждой из воюющих стран по отношению к швейцарскому франку, который тогда еще был обеспечен золотом, дает весьма наглядное представление о том, как девальвировались эти валюты за годы войны (рис. 5).

Рис. 5. Курс основных национальных валют к швейцарскому франку в годы Первой мировой войны

После того как все закончилось, стали понятны реальные потери стоимости валют всех крупных стран Европы. Хуже всего дела обстояли у проигравших Германии и Австро-Венгрии: средняя стоимость их валют упала к ноябрю 1918 года до 51 и 31 процента от стоимости 1913 года. Итальянская валюта подешевела до 77 процентов от изначальной стоимости, тогда как французская — всего лишь до 91 процента, британская — до 93 процентов, а американский доллар — до 96 процентов.

Географические перемены, вызванные войной, вряд ли оправдывали масштабы кровопролития, поскольку большинство стран присоединило или потеряло сравнительно небольшие территории. Австро-Венгерская империя распалась на несколько стран, однако ими по-прежнему правили уроженцы, а не наместники победителей. Пожалуй, главным итогом войны стало упразднение нескольких европейских монархий и замена их республиканской формой правления. Трудно сказать, была ли эта перемена к лучшему; во всяком случае, она блекнет по сравнению с чудовищными потерями, понесенными населением этих стран.

Таблица 2. Девальвация национальных валют относительно швейцарского франка в ходе Первой мировой войны

Пока золото было сосредоточено в центробанках, а международные операции с ним были приостановлены либо строго ограничены, правительствам Европы удавалось сохранять иллюзию, будто стоимость их валюты держится на довоенном уровне, хотя цены и растут. По окончании войны международная монетарная система, основанная на золотом стандарте, перестала функционировать. Все страны отказались от золота и теперь стояли перед серьезной дилеммой — возвращаться ли к золотому стандарту, и если да, то как переоценить свои валюты по отношению к золоту? Справедливая рыночная оценка наличного запаса валюты по отношению к золотому запасу показала бы всю степень девальвации, чего правительствам, конечно же, не хотелось. А при возвращении к прежнему курсу обмена граждане захотят получить на руки золото вместо бесчисленных бумажек; кроме того, начнется его отток в те страны, где за него давали справедливую цену.

В силу этой дилеммы деньги перешли из сферы рынка в сферу политико-экономических решений. Прежде участники рынка выбирали наиболее ходовой товар в качестве средства обмена, теперь же стоимость валюты, объем денежной массы и процентные ставки централизованно назначались государством. Австрийский экономист Фридрих фон Хайек назвал эту систему «монетарным национализмом»:

Золоту не суждено было вернуть себе статус единственной валюты мира, поскольку монополия центробанков и ограничения на владение им вынудили граждан пользоваться государственными деньгами. Появление биткоина — платежного средства, порожденного интернет-средой, не скованного государственными границами и неподконтрольного ни одному правительству, — создает предпосылки для возникновения новой глобальной монетарной системы, о чем мы поговорим в главе 9.

Тогда как в эпоху международного золотого стандарта денежные потоки свободно циркулировали между странами в обмен на товары, а кросс-курс различных валют представлял собой простое соотношение весового количества золота, в условиях монетарного национализма денежная масса каждой страны и курс ее валюты определялись международными соглашениями и договоренностями. В Германии началась гиперинфляция, после того как согласно Версальскому договору страна попыталась выплатить огромную репарацию, запустив инфляционный механизм. Британия намеревалась сохранить золотой стандарт, но столкнулась с большими трудностями ввиду оттока золота во Францию и США из-за искусственно завышенного курса фунта стерлингов и, соответственно, заниженной стоимости драгоценного металла.

Первая крупная договоренность эры монетарного национализма была достигнута в ходе Генуэзской конференции 1922 года. По условиям Генуэзского договора британский фунт и американский доллар назначались резервной валютой государств-участников наравне с золотом. Великобритания надеялась разрешить проблемы, связанные с завышенным курсом фунта, побудив другие страны массово закупать ее валюту. Ведущие мировые державы продемонстрировали намерение отказаться от золотого стандарта в пользу инфляционизма как решения экономических проблем. Безумие этого подхода заключалось в готовности государств запустить печатный станок ради сохранения курса валюты по отношению к золоту на довоенном уровне. Спасение виделось в цифрах: если все разом девальвируют свою валюту, то капиталу негде будет скрыться. На деле, конечно же, схема не сработала и отток золота из Британии в США и Францию продолжился.

Утечка золота из Британии — малоизвестный исторический факт с далеко идущими последствиями. Ему посвящена научно-популярная книга Лиаквата Ахамеда «Повелители финансов», где весьма точно изложена последовательность событий и описаны главные персонажи этой драмы. Однако Ахамед придерживается традиционного кейнсианского взгляда на события и возлагает ответственность за произошедшее на золотой стандарт. Несмотря на кропотливую исследовательскую работу, от Ахамеда ускользнул принципиально важный момент: проблема крылась не в золотом стандарте, а в попытке послевоенных правительств к нему вернуться на довоенных условиях. Если бы они открыто признали всю степень девальвации по итогам войны и привязали свои валюты к золоту по новому курсу, то, вероятно, случился бы рецессионный кризис, после которого экономика восстановилась бы на здоровых монетарных началах.

Более справедливую трактовку этого эпизода и его катастрофических последствий можно найти в книге Мюррея Ротбарда «Великая депрессия в Америке». По мере того как британское золото перекочевывало в места, где ценилось выше, глава Банка Англии сэр Монтегю Норман пытался давить на французских, немецких и американских коллег, призывая их увеличить денежную массу своих стран и девальвировать бумажную валюту в надежде, что это остановит отток золота с берегов Альбиона. Французские и немецкие банкиры устояли под его напором, а Бенджамин Стронг, председатель Федерального резервного банка Нью-Йорка, откликнулся на призыв и на протяжении 1920-х годов проводил инфляционную монетарную политику. Хотя это в какой-то степени и сократило отток британского золота, куда важнее был другой результат — возникновение пузыря на американском рынке недвижимости и ценных бумаг. Инфляционная политика федеральных банков США завершилась к концу 1928 года, но к этому моменту американская экономика уже стояла на грани неизбежного коллапса, который следует за временным отказом от инфляционизма. В 1929 году рухнул рынок ценных бумаг, а реакция американских властей на биржевой крах привела к самой затяжной экономической депрессии в новейшей истории человечества.

Среди историков широко распространена такая версия развития событий: во время Великой депрессии президент Гувер предпочел политику невмешательства из-за чрезмерной веры в саморегуляцию свободного рынка и приверженности золотому стандарту. И лишь когда его сменил Франклин Рузвельт, который перешел к политике активной государственной поддержки и отменил золотой стандарт, экономика США вышла из кризиса. Эта версия, мягко говоря, несостоятельна. Гувер не только увеличил финансирование социальных проектов для борьбы с Великой депрессией, но и заставил Федеральную резервную систему расширить кредитование, а также бросил все силы на безнадежную миссию — сохранение высоких зарплат при падающих тарифных ставках. Кроме того, был введен контроль закупочных цен, в особенности на сельскохозяйственную продукцию, чтобы удержать их на уровне, который считался справедливым до начала депрессии. Положение усугублялось еще и тем, что США и другие крупные державы мира начали проводить протекционистскую торговую политику, которая только обострила кризис в мировой экономике.

Сейчас мало кто вспоминает тот факт, что в ходе предвыборной кампании 1932 года Герберт Гувер стоял на позициях довольно радикального протекционизма, тогда как Франклин Рузвельт проповедовал индивидуальную финансово-экономическую ответственность. Большинство американцев проголосовало против политики Гувера, но когда Рузвельт вступил в должность, он счел целесообразным учесть некоторые интересы противоположного лагеря. В результате часть протекционистских планов Гувера была интегрирована в так называемый Новый курс — экономическую политику, проводимую администрацией Рузвельта с целью выхода из Великой депрессии. Важно осознать, что в Новом курсе не было ничего по-настоящему нового или уникального. На самом деле он продолжал и развивал политику интервенции, предложенную Гувером.

Даже поверхностного знания экономики достаточно, чтобы понять, что ценовой контроль всегда контрпродуктивен и ведет к перепроизводству в одних сферах и дефициту в других. Проблемы, стоявшие перед американской экономикой в 1930-х годах, были неразрывно связаны с фиксацией цен и заработной платы. Планка заработных тарифов была установлена слишком высоко, что вело к рекордному уровню безработицы, временами достигавшему 25 процентов. Ценовой контроль приводил к дефициту и профициту различных товаров. Сельскохозяйственная продукция даже сжигалась, чтобы не допустить падения цен. Ситуация доходила до абсурда: многие американцы голодали и не могли устроиться на работу, поскольку производители не нанимали их из-за невозможности выплачивать требуемую зарплату, а те, кому удавалось собрать урожай, были вынуждены частично его сжигать, чтобы сохранить высокие цены. Все это делалось ради удержания цен на уровне до 1929 года на основе ошибочного представления, что доллар сохранил прежнюю стоимость в золотом эквиваленте. Инфляция 1920-х годов привела к возникновению огромных пузырей на рынке недвижимости и ценных бумаг и вызвала искусственный рост цен и зарплат. Когда пузырь лопнул, рыночные цены должны были бы скорректироваться за счет падения доллара по отношению к золоту и понижения реальных цен и зарплат. Но недальновидное упрямство центральных структур, которые пытались избежать этой тройной корректировки, парализовало экономику: курс доллара, зарплаты и цены были искусственно завышены, что вызвало лихорадочную скупку золота, массовую безработицу и кризис производства.

Ничего этого, конечно, не случилось бы при наличии устойчивой валюты. Все перечисленные проблемы — прямой результат инфляции. Но даже после ее очередного витка последствия были бы не столь катастрофическими, если бы доллар заново привязали к золоту по справедливому рыночному курсу, а ценам и зарплатам позволили бы скорректироваться самостоятельно. Но вместо того чтобы извлечь из всего этого урок, экономисты той эпохи решили, что проблема не в инфляции, а в золотом стандарте, который ограничивает инфляционную политику государства. Чтобы устранить «золотой барьер», Франклин Рузвельт издал указ о запрете частной собственности на золото, вынудивший американцев продать свои золотые запасы казначейству США по цене в 20,67 доллара за унцию. Лишив население твердого платежного средства и заставив пользоваться долларами, Рузвельт затем переоценил доллар на международном рынке с 20,67 до 35 долларов за унцию; в результате доллар обесценился на 41 процент в реальном выражении (золота). Все это стало неизбежным следствием многих лет инфляционной политики, стартовавшей в 1914 году с создания Федеральной резервной системы и финансирования американского участия в Первой мировой войне.

Именно отказ от устойчивой валюты и ее замена государственными фиатными деньгами превратили ведущие экономики мира в провальные централизованные проекты под ручным управлением. Взяв под контроль денежную массу, правительства тем самым утвердили свою власть над большинством сфер экономической, политической, культурной и образовательной деятельности. Джон Мейнард Кейнс, никогда не изучавший экономику на профессиональном уровне, сумел уловить дух времени и предложить правительствам именно ту доктрину всесилия, которую они жаждали получить. Накопленные веками представления об устройстве экономики были безжалостно отброшены и сменились новой, весьма удобной для политиков и тоталитарных правительств концепцией: состояние экономики определяется уровнем совокупных расходов, а рост безработицы или замедление производства никак не связаны с его структурой или перекосами централизованного планирования. Корень всех бед — недостаточное расходование, а панацея — удешевление валюты и увеличение государственных расходов. Накопление сокращает расходы, следовательно, правительство должно приложить все усилия, чтобы граждане меньше копили и больше тратили. Импорт сокращает рабочие места, стало быть, дополнительные государственные расходы должны идти на поддержку отечественного производства. В правительственных кругах доктрину Кейнса приняли «на ура», и он прекрасно это знал. В 1937 году, в разгар нацистской эпохи, в предисловии к немецкому изданию своей книги Кейнс писал:

Так началась эпоха кейнсианства, от которой мир еще не оправился. Университеты утратили независимость и стали неотъемлемой частью госаппарата. Экономическая теория перестала быть научной дисциплиной, нацеленной на анализ поведения людей в условиях ограниченности ресурсов для удовлетворения их потребностей, превратившись в инструмент для разработки оптимальной стратегии управления любой экономической деятельностью. Постулат о том, что экономике необходимо государственное управление, стал аксиомой современного экономического образования. В любом учебнике экономики правительство играет ту же роль, что Бог Священном Писании — вездесущей, всемогущей и всеведущей силы, которой нужно лишь установить проблему, чтобы успешно ее устранить. К правительству не относится понятие альтернативных издержек, а негативные результаты государственного вмешательства в сферу экономики почти никогда не анализируются — разве что для оправдания еще более высокой степени государственного вмешательства. Классическая либеральная традиция, в которой экономическая свобода рассматривалась как залог экономического процветания, была негласно отброшена, и государственные идеологи в обличье экономистов возложили ответственность за Великую депрессию — вызванную и усугубленную государственным контролем — на силы свободного рынка. В 1930-е годы классические либералы выступали против многих правящих режимов; в России, Италии, Германии, Австрии их либо убивали, либо изгоняли из страны. В Британии и США они отделались сравнительно легко, подвергнувшись лишь интеллектуальному преследованию. В то время как поистине глубокие мыслители безуспешно искали работу, экономические факультеты наводняли посредственные чиновники и статистики, адепты новых псевдонаучных теорий.

Сегодня в официальных учебных программах золотой стандарт по-прежнему обвиняют в Великой депрессии. Тот самый стандарт, который обеспечил более сорока лет практически непрерывного роста и процветания мировой экономики с 1870 по 1914 год, вдруг перестал работать в 1930-е годы, потому что не позволял правительствам увеличить денежную массу для борьбы с депрессией, причины которой экономисты до сих пор не могут толком объяснить и лишь повторяют кейнсианские идеи о животных началах. Похоже, ни одному из них не приходит в голову простая мысль, что если бы виной всему действительно был золотой стандарт, то после его упразднения экономика должна была бы быстро восстановиться. Однако после его отмены прошло более десяти лет, прежде чем начался экономический подъем. Вывод очевиден для любого, кто хоть немного знаком с азами экономики и финансовой сферой: великий крах 1929 года был обусловлен отходом от золотого стандарта после Первой мировой войны, а государственный контроль и социализация экономики в годы правления Гувера и Рузвельта только усугубили ситуацию. Отмена золотого стандарта и расходы на военную кампанию создали предпосылки для Великой депрессии.

Когда крупнейшие экономики мира отказались от золотого стандарта, международную торговлю серьезно осложнили колебания валютных котировок. При отсутствии единой меры стоимости, за счет которой существовал международный ценовой механизм, и растущем изоляционизме ряда правительств, появился новый инструмент торговой политики — манипуляция валютным курсом. Многие страны старались девальвировать свою валюту, чтобы больше заработать на экспорте. Устанавливалось все больше торговых барьеров, а экономический национализм стал чуть ли не официальной идеологией той эпохи — с предсказуемо катастрофическими последствиями. Государства, которые почти сорок лет успешно и выгодно торговали друг с другом благодаря единому золотому стандарту, теперь возводили монетарные и торговые барьеры. Лидеры-популисты винили во всех неудачах соседние страны, подпитывая ожесточенный национализм. Вскоре сбылись пророческие слова Отто Маллери: «Чтобы границы государств не пересекали армии, их должны свободно пересекать товары. Если торговля не сбросит оковы, с неба будут сброшены бомбы».

С неба действительно посыпались бомбы и прочие смертоносные снаряды, которых человечество прежде не могло себе даже вообразить. Военные машины, созданные в условиях правительственного контроля над экономикой, оказались мощнее и совершеннее, чем их предшественницы, благодаря популярности самого опасного и абсурдного из всех кейнсианских заблуждений, будто государственные расходы на военные нужды оздоравливают экономику. С точки зрения кейнсианцев, расходы есть расходы, и неважно, кто и на что тратит деньги: гражданин на то, чтобы прокормить семью, или правительство на то, чтобы истребить врага. Главное — создается совокупный спрос и снижается безработица! Население голодало из-за экономического спада, а правительства крупных держав направляли огромные ресурсы на вооружение. Результатом, как и тридцать лет назад, стало бессмысленное кровопролитие.

Экономисты кейнсианской школы полагают, что Вторая мировая война привела к экономическому подъему. Если смотреть на жизнь исключительно сквозь призму статистических данных, собранных правительственными чиновниками, такая нелепая версия может даже показаться приемлемой. Учитывая государственные военные расходы и мобилизацию большей части населения, совокупный спрос резко вырос, а безработица сократилась, следовательно, все страны, участвовавшие во Второй мировой войне, пережили экономический подъем. Однако любой, кто не заражен кейнсианством, способен понять, что жизнь во время войны, даже в странах, на территории которых не было военных действий (например, США), невозможно охарактеризовать как период экономического благоденствия. Помимо жертв и разрушений, отток капитала и рабочей силы в военные отрасли означал резкое сокращение производства в остальных сферах, что приводило к дефициту продовольствия, введению карточек и жесткому контролю цен. В США на время войны было запрещено строительство нового жилья и ремонт старого. И уж конечно, даже заядлый кейнсианец не станет утверждать, что солдаты, которые сражались и гибли на фронте (и составляли большую долю населения воюющих стран), вкушали при этом плоды экономического процветания. И неважно, какой процент совокупных расходов ушел на производство их оружия.

Но один из самых сокрушительных ударов по кейнсианской теории, согласно которой совокупный спрос определяет состояние экономики, был нанесен по завершении Второй мировой войны, и прежде всего в США. Целый ряд факторов вынудил правительство резко сократить государственные расходы, из-за чего последователи Кейнса впали в пессимизм и начали предрекать катастрофу: конец боевых действий означал закрытие многих оборонных программ. Смерть популиста Рузвельта и избрание более уступчивого и менее харизматичного Трумэна, а также укрепление позиций Республиканской партии вызвали в США политический застой, который не позволил претворить в жизнь обещания Нового курса. Адепты кейнсианства были уверены, что совокупность этих факторов неизбежно приведет к экономическому краху. В 1943 году Пол Самуэльсон, лауреат Нобелевской премии, на учебниках которого выросло послевоенное поколение экономистов, писал:

После окончания Второй мировой войны и отказа от программы Нового курса правительство США сократило государственные расходы на 75 процентов за период с 1944 по 1948 год и отменило ценовой контроль в большинстве сегментов рынка. Тем не менее в эти годы экономика США пережила небывалый подъем. Около 10 миллионов военнослужащих вернулись с фронта и с легкостью устроились на работу, поскольку производство стремительно набирало обороты вопреки прогнозам кейнсианцев. Таким образом был развенчан миф о том, что состояние экономики определяется уровнем совокупных расходов. Как только государство впервые с 1929 года ослабило контроль над рынком и отменило государственное регулирование цен, они сыграли роль координирующего механизма экономической деятельности, уравнивая покупателей и продавцов, стимулируя производство товаров, нужных потребителям, и вознаграждая трудящихся за усилия. Однако ситуация была далека от совершенства, поскольку мир не пожелал вернуться к золотому стандарту. Его отсутствие приводило к постоянным манипуляциям с денежной массой, которые ввергали мировую экономику в один кризис за другим.

Как известно, историю пишут победители, однако в эпоху фиатных государственных валют победители определяют и глобальную финансовую систему. Правительство США позвало союзников в городок Бреттон-Вудс в штате Нью-Гэмпшир, чтобы обсудить новый уклад мировой коммерции. История не слишком милостиво отнеслась к авторам этой системы. Представителем Британии был не кто иной, как Джон Мейнард Кейнс, чья экономическая теория разбилась о рифы действительности в послевоенные годы. Представитель США, Гарри Декстер Уайт, впоследствии был изобличен как коммунист, много лет сотрудничавший с Советским Союзом. В ходе Бреттон-Вудской конференции Уайт фактически навязал собравшимся свои планы, по сравнению с которыми даже идеи Кейнса выглядели относительно рациональными. США должны были стать центром глобальной финансовой системы, а доллар — резервной валютой для центробанков других стран, денежные единицы которых будут конвертироваться в доллары по фиксированному курсу, тогда как сам доллар будет конвертироваться в золото, тоже по фиксированному курсу. Чтобы ускорить создание этой системы, в США предполагалось перевести золотой запас из центробанков других государств.

В то время как американским гражданам по-прежнему запрещалось держать частный резерв золота, правительство США пообещало центробанкам других стран обменивать доллары на золото по твердому курсу, приоткрыв так называемое золотое окно. По сути, глобальная финансовая система все еще опиралась на золото, и если бы американское правительство не увеличивало долларовую массу так, что она в итоге превысила золотой запас, а другие страны не наращивали свою денежную массу, превышая запас долларов, такая система приблизилась бы к золотому стандарту XIX века. Увы, в действительности кросс-курсы были какими угодно, только не твердыми, и правительства вскоре позволили менять котировки, чтобы исправить «фундаментальное неравновесие».

Для управления этой глобальной системой якобы твердых курсов и устранения возникающих перекосов Бреттон-Вудская конференция учредила Международный валютный фонд, который должен был координировать действия центробанков мира, тем самым обеспечивая стабильность обменных курсов и финансовых потоков. В сущности, Бреттон-Вудская система пыталась методом централизованного планирования добиться того, что международный золотой стандарт XIX века обеспечил спонтанно. При классическом золотом стандарте общей валютой было золото, в разном количестве представленное в денежных единицах любой страны, а потоки капитала и товаров свободно циркулировали между странами, самопроизвольно регулируясь безо всякой централизованной поддержки и указаний сверху и никогда не приводя к кризису платежного баланса, ведь любые партии денег или товаров пересекали границы по усмотрению своих владельцев и не могли вызвать макроэкономических проблем. Однако в рамках Бреттон-Вудской системы правительства действовали по указке экономистов кейнсианской школы, которые рассматривали вмешательство в налоговую и монетарную политику как важнейшую и естественную часть государственного управления.

Постоянный контроль финансовых потоков неизбежно приводит к колебанию курса национальных валют, что, в свою очередь, вызывает дисбаланс при обмене товарами и капиталами. Когда валюта страны обесценивается, ее товары становятся дешевле для иностранных покупателей, а значит, начинается отток товаров за границу, тогда как держатели национальной валюты начинают скупать валюту других государств, чтобы защитить сбережения от инфляции. Поскольку девальвация сопровождается искусственно заниженными процентными ставками, капитал уходит из страны туда, где инвестиции приносят больше выгоды, что еще сильнее обесценивает валюту. При этом государство с более твердой валютой всякий раз получает приток капитала, когда деньги соседей девальвируют, что обеспечивает дальнейший рост его валюты. Девальвация порождает лишь новые витки девальвации, тогда как подорожание валюты ведет к новому периоду роста. Такая динамика проблематична для обеих стран. При золотом стандарте подобных осложнений не возникало: стоимость любой валюты была постоянной, так как измерялась в золотом эквиваленте. Движение товаров и капитала не влияло на курсы валют.

Автоматические механизмы регулирования золотого стандарта всегда обеспечивали устойчивую шкалу для оценки экономических процессов, но плавающие курсы валют разбалансировали мировую экономику. Роль МВФ сводилась к попытке дирижировать всеми правительствами мира, чтобы установить иллюзорное равновесие и удержать обменные курсы в произвольном диапазоне заранее установленных значений вопреки движению товаров и капиталов, которое постоянно меняет эти показатели. Однако без стабильной меры стоимости эта миссия была столь же безнадежна, как попытка построить дом с измерительной лентой, длина которой меняется при каждом очередном использовании.

Помимо учреждения Всемирного банка и МВФ в рамках Бреттон-Вудской конференции, США и союзники намеревались создать еще одну международную финансовую структуру, которая специализировалась бы на управлении торговой политикой. Первая попытка учредить Всемирную торговую организацию не увенчалась успехом, поскольку Конгресс США отказался ратифицировать договор, однако взамен было заключено Генеральное соглашение по тарифам и торговле (ГАТТ), вступившее в силу в 1948 году. ГАТТ должно было помочь Международному валютному фонду в его невыполнимой миссии — балансировать бюджеты и торговлю для обеспечения финансовой стабильности, то есть заниматься централизованным планированием мировой торговли, а также фискальной и монетарной политики, как будто их можно удержать в равновесии приказом свыше.

Важный, но часто упускаемый из виду аспект Бреттон-Вудского соглашения заключался в том, что большинство стран-участниц перевели значительную часть своего золотого запаса в США и получили взамен американскую валюту по цене 35 долларов за тройскую унцию. Предполагалось, что доллар США станет валютой международной торговли и центробанки будут производить в нем все расчеты, тем самым отменяя необходимость в физическом перемещении золота. По сути, система была устроена так, будто вся мировая экономика — это одна страна золотого стандарта. Федеральный резерв США играл роль мирового центробанка, а центробанки каждого отдельного государства — роль региональных банков. Однако монетарная дисциплина истинного золотого стандарта была практически утрачена в мире, где центробанки могли бесконтрольно увеличивать денежную массу, поскольку граждане потеряли право конвертировать государственную валюту в ее золотой эквивалент. Только правительства могли обменять доллары на золото из банков США, но эта операция оказалась более сложной, чем планировалось изначально. Сегодня каждая унция золота, которую центробанки сдавали по цене 35 долларов, стоит более 1200 долларов.

Монетарный экспансионизм стал мировой нормой, и слабая привязка новой системы к золоту оказалась бессильной предотвратить обесценивание национальных валют и постоянные кризисы платежного баланса в большинстве стран. Однако США попали в уникальное положение, отчасти подобное Риму времен расцвета империи, когда метрополия присваивала, а затем по своему усмотрению увеличивала денежную массу всего Старого Света. Благодаря тому что доллары использовались во всем мире, а центробанки хранили их в качестве резервной валюты, правительство США получало значительный сеньораж от увеличения долларовой массы и не имело причин волноваться о дефиците платежного баланса. Французский экономист Жак Рёфф предложил термин «дефицит без слез», описывающий новую экономическую реальность, в которой оказались США после войны. Америка могла купить у других стран все что угодно и финансировать операции за счет долга, монетизируемого путем инфляции валюты, которую использовал весь мир. По сути, США заняли позицию вселенского банкира, который может безнаказанно печатать деньги, чтобы обеспечить себе роскошный образ жизни.

Относительная финансовая осторожность первых послевоенных лет быстро уступила место непреодолимому политическому соблазну нажиться на инфляции, в особенности ради военно-промышленного комплекса и системы здравоохранения. Оборонная промышленность, процветавшая в годы Второй мировой войны, при президенте Эйзенхауэре превратилась в огромный конгломерат отраслей, требующий от государства все новых финансовых вливаний, при этом достаточно мощный, чтобы направить внешнюю политику США в русло бесконечных дорогостоящих конфликтов, лишенных внятной цели и причины. Доктрина воинствующего кейнсианства гласила: государственные расходы оздоравливают экономику. Очевидно, это должно было примирить американских избирателей с миллионами загубленных жизней.

Американские граждане готовы были мириться с военно-промышленной махиной еще и потому, что создали ее те же политики, которые предлагали социальные программы различного содержания и масштаба — от «Великого общества» Линдона Джонсона до бюджетного жилья, недорогого образования и доступной медицины. Фиатные деньги позволяли американскому электорату игнорировать законы экономики и верить, что бесплатный сыр (или, по крайней мере, сыр с большой скидкой) бывает не только в мышеловке. В отсутствие привязки к золоту и при возможности переложить издержки инфляции на плечи остального мира, единственная формула политического успеха состояла в увеличении государственных расходов, финансируемых за счет девальвации доллара. С каждым новым президентским сроком в послевоенные годы бюджетные расходы и госдолг США неизменно росли, а покупательная способность доллара снижалась. Когда деятельность правительства финансируется фиатными деньгами, внутренние противоречия сглаживаются, ведь политикам уже не нужно делиться и искать компромиссные варианты. Каждый кандидат может найти средства на поддержку любого проекта.

Привязка доллара к золоту раздражала правительство США с его политикой инфляционизма, что проявлялось в двух симптомах. Во-первых, мировой рынок золота все время пытался отразить реальность инфляции через повышение цен. Для решения этой проблемы был создан Лондонский золотой пул, который должен был понизить цены на золото, выставив на рынок часть правительственного золотого запаса. На какое-то время это сработало, однако в 1968 году американский доллар пришлось переоценить по отношению к золоту с учетом многолетней инфляции. Во-вторых, некоторые страны попытались вернуть свой золотой запас из США, поскольку начали замечать уменьшение покупательной способности своих валют. Президент Франции Шарль де Голль даже отправил в Соединенные Штаты военный корабль, чтобы вывезти золото страны, но когда его примеру последовали немцы, США решили, что с них довольно. Золотой запас неуклонно таял, и 15 августа 1971 года президент Ричард Никсон объявил эпоху золотодолларового стандарта завершенной, отпустив цены на золото в свободное плавание. Фактически США объявили дефолт по обязательству конвертировать доллар в золото. Фиксированные обменные курсы между валютами мира, которые должен был поддерживать МВФ, тоже были упразднены, и теперь котировки валют определялись оборотом товаров и капитала между странами и устанавливались путем все более сложных процедур на международных валютных биржах.

Освободившись от последней символической привязки к золоту, правительство США произвело беспрецедентную денежную экспансию, что привело к резкому падению покупательной способности доллара и росту цен на все виды товаров. Американские политики и экономисты обвиняли в повышении цен кого и что угодно, за исключением фактического источника бед — увеличения долларовой массы. Валюты других стран обесценились еще больше, пав жертвой двойной инфляции, — доллара, которым они были обеспечены, и внутренней инфляции, вызванной эмиссиями собственных центробанков.

Решение президента Никсона завершило процесс, начатый во время Первой мировой войны, — переход экономики с международного золотого стандарта на стандарт из нескольких государственных валют. В условиях стремительной глобализации вместе с развитием транспортной инфраструктуры и телекоммуникаций плавающие валютные курсы означали переход к тому, что Ханс-Херман Хоппе назвал «системой частичного обмена». Для торговли с людьми, живущими по другую сторону воображаемой линии на земле, теперь требовалось больше одного средства обмена, что возродило извечную проблему человечества — несовпадение запросов. Продавцу не нужна валюта, которую предлагает покупатель, следовательно, покупатель должен сначала приобрести другую валюту и оплатить издержки конвертации. По мере того как развитие транспорта и телекоммуникаций способствует дальнейшей интеграции мировой экономики, издержки от несовершенства платежной системы повышаются. Например, валютный рынок с ежедневным оборотом в 5 триллионов долларов существует исключительно в силу отсутствия единого международного платежного средства.

Несмотря на то что большинство стран выпускают собственную валюту, правительство США стало выпускать основную резервную валюту, которой были обеспечены денежные единицы других стран. Впервые в истории человечества вся планета перешла на государственные деньги. И хотя в академических кругах такое положение вещей считается естественным и неоспоримым, стоило бы непредвзято оценить устойчивость нашего основного платежного средства.

Теоретически возможно создать искусственно редкий актив и возложить на него монетарную функцию, что, собственно, и сделали правительства мира, отказавшись от мирового стандарта, и создатель биткоина, только результат вышел прямо противоположный. С тех пор как связь между фиатными валютами и золотом была окончательно разорвана, масса бумажных денег растет гораздо быстрее, чем золотой запас, и в результате все валюты мира обесцениваются по отношению к золоту. В 1971 году общая долларовая масса составляла около 600 миллиардов, тогда как сегодня превышает 12 триллионов, что свидетельствует о ежегодном приросте в 6,7 процента. Соответственно, в 1971 году 1 унция золота стоила 35 долларов, а сегодня — более 1200 долларов.

История фиатных государственных денег рисует весьма пеструю картину соотношения резерва и притока различных валют в разные периоды. У относительно твердых и стабильных валют развитых стран, как правило, коэффициент прироста ниже 10 процентов, но с большими вариациями, включая сокращение резерва в периоды дефляционных рецессий. Валюты развивающихся стран нередко показывают приток, сопоставимый с потребительскими товарами, что приводит к катастрофической гиперинфляции и сгоранию накоплений. Всемирный банк располагает данными о росте денежной массы в 167 странах мира за период с 1960 по 2015 год. Эти данные частично представлены на рисунке 6. Хотя здесь отображены не все страны и не все годы, можно утверждать, что средний ежегодный прирост денежной массы составляет 32,16 процента на страну.

Рис. 6. Прирост широкой денежной массы (в процентах) для 167 валют в период с 1960 по 2015 год

Эта цифра — 32,16 процента — не включает годы гиперинфляции, в течение которых валюта прекращает существование и заменяется новой, поэтому результаты данного исследования не могут нам определенно сказать, какие валюты оказались наименее надежными, поскольку самые важные сведения недоступны. Однако если отобрать государства с самым высоким средним приростом денежной массы, мы получим список стран, где в указанный период неоднократно происходили инфляционные скачки. В таблице 3 приведены данные для десяти стран с наиболее высоким ежегодным приростом денежной массы.

Таблица 3. Страны с наиболее высоким средним приростом широкой денежной массы, 1960–2015 гг.

В периоды гиперинфляции население развивающихся стран продает запасы национальной валюты и начинает скупать товары длительного хранения, технику, золото и иностранную валюту. Международные резервные валюты — доллар, евро, иена, швейцарский франк и другие — доступны в большинстве стран мира хотя бы на черном рынке и составляют значительную часть мирового спроса на средства накопления. Причина становится очевидной, если изучить темпы роста их предложения, который остается относительно низким. Учитывая, что эти валюты выступают основным средством накопления и сбережения, доступным населению планеты, следовало бы анализировать темпы их прироста отдельно от менее стабильных валют. В следующей таблице отображены десять наиболее ходовых валют мира и ежегодный прирост их широкой массы за периоды с 1960 по 2015 и с 1990 по 2015 годы. Средний показатель для десяти наиболее ликвидных валют мира составляет 11,13 процента в период с 1960 по 2015 год и всего лишь 7,79 процента в 1990–2015 годы. Таким образом, это показывает, что самые востребованные валюты в мире имеют более низкое соотношение резерва и притока, чем другие денежные единицы, что подтверждает гипотезы, выдвинутые в первых главах книги.

Таблица 4. Средний годовой прирост широкой денежной массы наиболее популярных валют мира

В 1970-е и 1980-е годы, когда началась эпоха плавающего курса национальных валют, многие государства столкнулись с высокой инфляцией. После 1990 года ситуация улучшилась и средний прирост денежной массы понизился. По данным Организации экономического сотрудничества и развития, в странах — членах ОЭСР средний годовой прирост широкой денежной массы за 1990–2015 годы составил 7,17 процента.

Как мы видим, у наиболее стабильных и ходовых валют мира предсказуемо низкое соотношение резерва и притока. Развитые экономики демонстрируют более медленный рост денежной массы по сравнению с развивающимися странами, где цены растут быстрее и нередки периоды гиперинфляции. Как правило, в развитых странах наблюдается прирост широкой денежной массы в диапазоне от 2 до 8 процентов, со средним значением в 5 процентов, и редко поднимается до двузначных показателей или падает до отрицательных значений. В развивающихся странах цифры прироста нестабильны и колеблются от двузначных до трехзначных, а порой и четырехзначных показателей, а иногда падают и до отрицательных значений, что отображает общую финансовую нестабильность этих государств и их валют.

Хотя ежегодный пятипроцентный прирост кажется небольшим, денежная масса страны удвоится всего лишь за пятнадцать лет. Именно по этой причине серебро проиграло монетарную гонку золоту, невысокий прирост которого означал гораздо более медленное снижение покупательной способности.

Рис. 7. Средний годовой прирост широкой денежной массы в Японии, Великобритании, США и Еврозоне

Гиперинфляция — это разновидность экономической катастрофы, характерная только для государственных фиатных валют. Экономики золотого или серебряного стандарта ей никогда не подвергались, даже когда артефактные деньги вроде морских раковин или бус теряли монетарную функцию, это, как правило, происходило не сразу, и новые платежные средства понемногу перенимали покупательную способность выходящей из обращения валюты. Однако в эпоху государственных, очень дешевых в производстве денег целая страна может лишиться сбережений за несколько месяцев и даже недель.

Разрушительные последствия гиперинфляции намного серьезнее, чем потеря личных накоплений. Она приводит к полному распаду структуры экономического производства, выстраиваемой веками, а то и тысячелетиями. В условиях стремительного обесценивания денег невозможно торговать, производить, да и вообще заниматься чем-либо, кроме задачи физического выживания. Когда многолетний уклад производства и торговли разрушается из-за того, что потребители, производители и продавцы больше не могут расплачиваться друг с другом, товары, наличие которых воспринималось как должное, начинают исчезать. Капитал уничтожается и расходуется на потребительские товары. Сначала исчезают предметы роскоши, а затем и товары первой необходимости; в итоге общество ввергается в состояние, когда каждый его член предоставлен сам себе и вынужден в одиночку бороться за выживание. По мере снижения качества жизни отчаяние перерастает в гнев, общество начинает искать козла отпущения и самые отъявленные демагоги и оппортунисты обычно пользуются такой ситуацией, чтобы прийти к власти. Наиболее яркий пример — инфляция в Веймарской республике в 1920-е годы, которая не только привела к разрушению одной из самых мощных экономик мира, но и склонила немецких избирателей на сторону Адольфа Гитлера.

Даже если бы государственный контроль над денежной массой действительно оздоравливал экономику, как пишут в учебниках, то ущерб от любого случая гиперинфляции все равно перевесил бы возможные плюсы. А в эпоху государственных валют таких случаев было немало.

Буквально на наших глазах рушится финансово-экономическая система Венесуэлы, но подобный процесс происходил в разных странах не менее 56 раз с момента окончания Первой мировой войны, согласно исследованию Стива Ханке и Чарльза Бушнелла, которые определяют гиперинфляцию как повышение уровня цен на 50 и более процентов в течение месяца. Ханке и Бушнеллу удалось выявить и подтвердить 57 случаев гиперинфляции в мировой истории, причем только один из эпизодов произошел до эпохи монетарного национализма. Речь идет о финансовом кризисе 1795 года во Франции, разразившемся после краха Миссисипской компании — учрежденной «крестным отцом» фиатных денег и фондовой биржи, шотландцем Джоном Ло.

Проблема государственных валют в том, что их стабильность зависит исключительно от способности правителей устоять перед искушением увеличить денежную массу. Только политическая воля может гарантировать надежность валюты, больше никаких ограничительных механизмов нет — ни физических, ни экономических, ни природных. Скот, серебро, золото и морские раковины нельзя произвести в мгновение ока, да еще и в большом количестве, а чтобы напечатать бумажные деньги, достаточно отмашки правительства. Непрерывно растущая денежная масса означает постоянную девальвацию валюты и переход из рук ее владельцев в руки ее эмитентов, а также тех, кто первым ее получает. Как показывает история, правительства неизбежно поддаются соблазну запустить печатный станок, будь то по причине откровенной жажды наживы, «государственной необходимости», приверженности определенной школе экономики; политики всегда найдут повод и способ увеличить денежную массу для укрепления позиций государства при одновременном обесценивании сбережений граждан. В сущности, их действия ничем не отличаются от действий производителей меди, которые расширяют ее добычу в ответ на повышение монетарного спроса на металл: спрос вознаграждает производителей монетарного товара, но наказывает тех, кто решил вложиться в медь.

Если валюта убедительно демонстрирует, что ее резерв невозможно увеличить, ее стоимость немедленно повышается. Когда в 2003 году США вторглись в Ирак, в ходе авиаударов был разрушен иракский центробанк, и правительство страны лишилось возможности выпускать динар, что привело к его резкой ревальвации: иракцы начали выше ценить свою валюту, когда поняли, что центробанк не сможет ее допечатать. Нечто подобное произошло и с сомалийским шиллингом, когда в ходе военного конфликта был разрушен центробанк Сомали. Валюта пользуется гораздо большим спросом, когда ее запасы невелики, чем когда их можно пополнить в любой момент.

Национальные валюты остаются главным платежным средством нашего времени по ряду причин. Во-первых, правительства требуют, чтобы налоги выплачивались в национальной валюте, что повышает ее признание в качестве средства платежа и, следовательно, популярность среди граждан. Во-вторых, государственный контроль и регулирование банковской системы означает, что банки могут открывать счета и производить транзакции в официальных, признаваемых государством валютах, благодаря чему фиатные деньги получают такой уровень ликвидности, с которым практически невозможно конкурировать. В-третьих, во многих странах законодательно запрещено использовать другие виды платежных средств. В-четвертых, все государственные валюты до сих пор обеспечены золотым запасом или другой валютой, обеспеченной золотым запасом. Согласно данным Всемирного совета по золоту, сегодня центробанки мира хранят около 33 тысяч тонн этого металла. Золотой запас центробанков стремительно вырос в первой половине ХХ века, когда многие правительства конфисковали золото своих граждан и банков, вынудив их пользоваться фиатными валютами. В конце 1960-х годов, когда Бреттон-Вудская система начала давать сбои из-за увеличения денежной массы, правительства стали частично распродавать золотой запас, поэтому мировые резервы постепенно сократились. Однако с 2008 года наблюдается обратная тенденция: центробанки снова скупают золото, и золотой запас растет. Весьма красноречивая и ироническая деталь: в эпоху государственных денег правительства держат в казне намного больше золота, чем при международном золотом стандарте 1871–1914 годов. Золото явно не утратило монетарной роли и остается последним и окончательным средством погашения долга, единственной валютой, ценность которой не зависит от сторонних факторов, и единственным международным активом, полностью застрахованным от банкротства партнеров. Однако доступ к золоту как монетарному средству имеют только центробанки, тогда как граждане страны вынуждены довольствоваться государственными деньгами.

Золотой запас центробанков в случае необходимости может выставляться на торги, чтобы предотвратить рост цен на золото в периоды повышенного спроса и тем самым защитить монопольное положение национальных валют. Как поясняет Алан Гринспен, «центробанки всегда готовы выбросить на рынок дополнительное золото, если цены пойдут вверх».

Со временем технологический прогресс позволил использовать все более сложные формы платежных средств, включая бумажные деньги, но возник новый проблемный аспект — способность продавца продать товар без вмешательства третьих сторон, которые могут ограничить использование платежного средства. Такой проблемы не бывает при использовании товарных денег, рыночная стоимость которых зависит исключительно от рынка и не может устанавливаться кем-то со стороны: у скота, золота, соли и серебра есть свой рынок сбыта и покупатели, которые охотно приобретут их у вас. Но в случае фиатных валют, товарная стоимость которых стремится к нулю, признание очень легко понизить или вовсе уничтожить. Для этого эмитенту, то есть государству, достаточно объявить деньги недействительными. Граждане Индии, которые 8 ноября 2016 года проснулись и обнаружили, что правительство решило вывести из оборота банкноты в 500 и 1000 рупий, убедились в этом на собственном горьком опыте. Самые ходовые купюры за ночь превратились в обыкновенные бумажки, и их пришлось обменивать на банкноты нового образца, выстаивая огромные очереди в банках. По мере сокращения большинством стран мира оборота наличных денег средства граждан помещаются в банки, под присмотр государства, где их с легкостью можно заморозить или даже изъять, например, с помощью инструментов контроля за движением капитала или в ходе процедуры bail-in. Тот факт, что подобные меры обычно принимаются в случае экономического кризиса, когда граждане острее всего нуждаются в наличных средствах, крайне негативно сказывается на популярности национальных валют.

Государственный контроль над деньгами превратил их из награды за производство ценности в награду за повиновение правительственным чиновникам. Не имеет смысла хранить сбережения в государственной валюте без одобрения государства. Правительство может изъять деньги из подконтрольных ему банковских монополий; увеличить денежную массу, чтобы девальвировать сбережения граждан и при этом поощрить наиболее лояльные ему круги; ввести драконовские налоги и наказать тех, кто попробует уклониться от уплаты; наконец, просто объявить банкноты недействительными.

Тогда как во времена австрийского экономиста Карла Менгера критерии эффективности валюты были в первую очередь связаны с понятием ликвидности и волей рынка выбирать наиболее удобное и популярное платежное средство, в XX веке государственный контроль над деньгами заставил добавить новый принципиально важный критерий — признание платежного средства должно определяться волей его владельца, а не какой-либо другой стороны. Объединив все эти критерии, мы получим исчерпывающую формулу для описания устойчивой валюты как такой, что свободно выбирается рынком и полностью подконтрольна тому, кто ее честно заработал на свободном рынке, а не какой-либо третьей стороне.

Будучи горячим поклонником золота как платежного средства, Людвиг фон Мизес сознавал, что монетарная роль не была для золота чем-то предопределенным. Мизес, один из основателей австрийской школы экономики, понимал, что ценность не существует вне человеческого сознания и металлы и другие вещества сами по себе не имеют свойств, которые придавали бы им монетарный статус. С точки зрения Мизеса, золото оказалось оптимальным платежным средством, поскольку отвечало критериям стабильной валюты в его понимании:

Согласно концепции фон Мизеса, твердые деньги — это средство обращения, которое подконтрольно владельцу, защищено от государственного вмешательства и свободно выбирается рынком. Если деньги контролируются кем-то помимо владельца, то контролирующая инстанция всегда будет испытывать соблазн присвоить их стоимость посредством инфляции или конфискации, а также использовать их как политический инструмент для реализации своих целей за счет держателей. Таким образом капитал отнимается у тех, кто его производит, и переходит к тем, кто специализируется на контроле денежных потоков, не производя при этом ничего ценного для общества, так же как европейские торговцы присвоили богатства Западной Африки, наводнив ее дешевыми бусами, о чем мы говорили в . Процветание общества невозможно, пока открыт путь к обогащению за счет тех, кто стремится к продуктивному труду. Твердые деньги оставляют лишь один путь к богатству — создание ценности на благо общества, сосредотачивая тем самым усилия граждан на производстве, сотрудничестве, накоплении капитала и торговле.

ХХ век был эпохой нестабильной валюты и всесильного государства, рыночный выбор валют прекратился в силу правительственного диктата, а населению были навязаны государственные бумажные деньги. Со временем государства окончательно отошли от твердых денег; по мере роста правительственных расходов и дефицита валюты систематически обесценивались и все большая часть национального дохода переходила под государственный контроль. Активно вмешиваясь в любую сферу жизни, государство проникло и в систему образования, которую использовало для внедрения в умы причудливой идеи, будто законы экономики неприменимы к правительствам, поскольку для процветания им необходимо тратить как можно больше. В современных университетах преподается учение Джона Мейнарда Кейнса, согласно которому государственные расходы несут исключительное благо и не влекут никаких негативных последствий. В конце концов, государство всегда может допечатать денег, а потому ничем не ограничено в расходах, которые можно направить на достижение любой цели, поставленной избирателем.

Для поклонников идеи сильного государства и тотального контроля, например для многочисленных авторитарных режимов ХХ века, подобная монетарная система подходит как нельзя лучше. Но для тех, кто ценит свободу, мир и плодотворное сотрудничество, эпоха фиатных государственных денег ознаменовала тяжелые времена, когда шансов на экономическую реформу оставалось все меньше и меньше, а уж надежда на то, что правительства вернутся к здравой монетарной политике, и вовсе стала призрачной. Фридрих Хайек предсказывал:

Эти слова прозвучали в 1984 году. Конечно, тогда Фридрих Хайек не мог даже представить, насколько был прав, как и не мог вообразить, что это будет за новое изобретение, которое «не смогут остановить правительства». Однако через тридцать лет после пророчества Хайека и через сто лет после уничтожения последних твердых денег путем отмены золотого стандарта у нас появилась возможность использовать новый вид цифровой валюты, свободно выбираемой рынком и неподконтрольной государству, — биткоин. Уже сейчас, в первые годы существования, биткоин соответствует почти всем критериям Менгера, фон Мизеса и Хайека: это весьма ходовое рыночное средство обмена, которое успешно сопротивляется вмешательству со стороны властных структур.