Воскресный вечер. Я совершенно измучился от жары. Остановившись на лестнице, я огляделся: у меня было ощущение, что весь мир замер и двигаюсь только я.

Через улицу, на залитой солнцем набережной, вдоль бухты прогуливались под руку парочки и играли дети. Из проезжавших машин доносилось гулкое уханье басов. Воздух наполняли обычные для нашего района запахи еды.

Только поднявшись до середины лестницы, я заметил, что дверь моей квартиры открыта. На мгновение я замер, потом схватился за перила и подтянул себя на ступеньку выше, пытаясь заглянуть внутрь сквозь небольшую щель, потом быстро оглянулся на припаркованные внизу машины. Рябь в горячем воздухе превратила их в единую неразличимую массу, как и все кругом. Все казалось неопределенным и размытым. Мир как будто сгладился, скруглился и стал набором цветовых пятен и форм, искаженных непреклонным жаром ослепительного и обжигающего солнца.

Я преодолел последние несколько ступенек, особенно ясно чувствуя собственный вес и звуки шагов по старому дереву. Остановился на верхней площадке, вытащил из кобуры пистолет и, держа его у бедра, свободной рукой толкнул дверь.

Внутри, спрятавшись от солнца, стояла Тони.

Не знаю, почему я решил, что там может быть кто-то еще.

Успокоившись, я вошел и закрыл за собой дверь, сунут пистолет в кобуру, а затем снял его вместе с кобурой с пояса.

– Алан, почему ты ходишь с оружием?

Я какое-то время не слышал ее голоса и неприятно поразился тому, как скоро он стал незнакомым. Ее одежда показалась мне новой: коротенькие фиолетовые шортики, такая же маечка без рукавов и белые кеды. На макушке торчали черные очки. Тони выглядела здоровой и загоревшей, что казалось теперь почти возмутительным.

– Я не знал, что ты придешь, – сказал я.

Только теперь я заметил у Тони в руках нейлоновую сумку. Возможно, потому, что она довольно небрежно держала ее возле ноги.

– Я пришла забрать кое-какие вещи.

Я кивнул в ответ. Я надеялся на что-то получше. Может быть, «я возвращаюсь домой». Или хотя бы «я хотела с тобой повидаться». Невероятно, как скоро между нами образовалась такая пропасть. В печали, радости или безразличии, но всего несколько недель назад я проводил с этой женщиной дни напролет. Сидел рядом с ней на диване, гулял или шел в кино и наивно не подозревал, что даже при всех наших разногласиях жизнь может измениться, что на этом свете что-то, кроме нашего крохотного кокона, может иметь значение. Я был так уверен, что это навсегда – ее дыхание на моей шее, ее голова у меня на груди, ее руки у меня на плечах, ее губы, прижатые к моим, ее мечты, ожидания и страхи, переплетенные с моими… Как она не могла понять, что я расклеивался на глазах? Как она не видела, что Бернард был демоном, а я потерялся, заблудился во мраке, и он поджидал где-то рядом в темноте? Неужели она не понимала, как она мне нужна? Может быть, теперь ей не нужен был я? Может быть, и никогда не был нужен?

– Как ты тут? – спросила она. И прежде чем я успел ответить, добавила: – Ты выглядишь уставшим.

– Да, есть такое.

Тони схватила все еще пустую сумку двумя руками, как будто для защиты, и крепко прижала ее к груди. Ткань смялась в ее пальцах, и на секунду у меня возникла уверенность, что я смогу убедить ее остаться или, по крайней мере, помешать забрать что-то еще из квартиры. Я не знал, сколько еще можно убрать, прежде чем оставшееся превратится в отбросы отношений, которые больше не имеют никакого значения.

– Представляешь, они нашли еще один труп, – сказала Тони.

– Да, на общественном пляже. – Я сделал особый упор на слово «общественный», потому что дом, который отдала ей на время ее подруга Марта, находился на одном из немногих частных участков пляжа.

Тони вздохнула и слегка нахмурилась.

– Весь город напуган. Все только об этом и говорят. По телевизору, по радио, в газетах. В город даже иногда наезжают корреспонденты с больших каналов. Люди на улицах теперь смотрят друг на друга с таким недоверием, повсюду агенты ФБР и какие-то еще официальные типы – все как в каком-то фильме. Ты заметил, что по ночам стало куда тише? Все расходятся по домам, сами себя сажают под замок и прячутся. Так ужасно.

Я пожал плечами.

– Там, где ты теперь живешь, никогда не было так уж шумно.

Тони продолжила говорить, как будто не услышала, слова так и сыпались из нее.

– Полиция даже опубликовала заявление о том, что все это жертвы давних преступлений. Что все они были убиты много месяцев назад, как будто всем должно стать легче от того, что убийце вроде как надоело, и в последнее время он никого не убивал. В одной статье приводили даже слова какого-то «неназванного источника» в полицейском управлении о том, что убийца мог быть приезжим и с большой вероятностью его уже нет в городе. Судя по всему, некоторые разъезжают по стране на поездах, как какие-нибудь бродяги, и убивают людей. А у нас тут как раз проходит поезд, так что… В одной статье писали, что убийца нападал на малоимущих матерей-одиночек. – Тони опустила сумку, которую по-прежнему держала обеими руками, и выставила ее перед собой как школьница – В газете было еще заявление градоначальников. Завтра же Четвертое июля. Видел? О том, что это официальное начало туристического сезона и туризм не должен из-за этого страдать, бла-бла… Можешь себе представить?

– Да, почему бы и нет.

– Они не собираются отменять фейерверки.

– Ненавижу фейерверки, – сказал я.

Она замерла.

– Алан, ты и правда считаешь, что Бернард мог быть убийцей?

Я стоял как идиот, сжимая в руке пистолет в кобуре.

– Не знаю.

– Так значит, ты больше не уверен, что…

– Нет, – сказал я. Я не хотел ее втягивать, не хотел, чтобы она узнала то, что было известно мне – и только теперь я сообразил, как все еще ее люблю, как пытаюсь защитить ее столь старомодным, истинно мужским способом. За всей ее взрослостью, за всеми разочарованиями и сложностями скрывалась все та же девушка, которую я обнимал подростком, нашептывал глупые высокопарные заверения в любви, одновременно покрывая ее лицо поцелуями. Я вспомнил, какой была ее кожа на вкус и на ощупь – ее веки, щеки, губы, подбородок. Вспомнил, как свято верил в то, что смогу защитить ее от боли простым усилием воли, объятием и такой отчаянной любовью. – Я не… я больше не уверен. Наверное, нет. Я… нет, я, наверное, ошибался. Он почти наверняка не имел никакого отношения к этим убийствам. Я… так думал раньше, но теперь не думаю. – Я неловко улыбнулся.

– У тебя точно все в порядке?

– Нет, разумеется. – Я хотел выкрикнуть эти слова, но сдержался. Вместо этого они прозвучали тихо и неуверенно. – Мне просто надо кое-что понять.

– Алан, тебе надо с кем-нибудь поговорить.

– Я говорю с тобой.

– Ты знаешь, что я имею в виду.

– Кажется, нет, не знаю.

По правде сказать, с тех пор как между нами начались сложности, мы общались больше, чем за много лет до этого. Несмотря на привычность наших отношений, мы проводили большую часть времени в молчании. В какие-то дни это молчание было знаком тесной связи – нам не нужно было заполнять тишину бессмысленной болтовней, мы были выше этого и не нуждались в ней, – но одновременно оно проливало свет на то, что зрело под поверхностью.

Тони снова подняла сумку.

– Ладно, я собиралась забрать кое-какие вещи.

– Ты хочешь, чтобы я поговорил с кем-то типа Джина, – сказал я.

Его имя не укололо ее, как я надеялся. Выражение ее лица даже как будто смягчилось.

– Ты еще принимаешь таблетки?

– Нет.

– Они помогут тебе уснуть.

– Я не хочу спать, – сказал я.

– И ты думаешь, что это так уж полезно?

Интересно, чем они занимались – помимо очевидного? О чем они разговаривали? Устраивалась ли она рядом с ним с таким же доверием, как прежде со мной? Смеялись ли они так же, как смеялись раньше мы? Рассказывала ли она ему то же, что рассказывала мне? Имели ли теперь ее слова хоть какое-то значение? Думала ли она обо мне, когда была с ним?

– Мне нужно какое-то время, чтобы кое с чем разобраться, – сказал я. Это прозвучало жалко, но ничего другого мне в голову не приходило.

Тони кивнула, как будто внезапно ей все стало ясно.

– Я по тебе скучаю, – сказал я и, не думая, протянул к ней руку. Она отпрянула – едва заметная, но искренняя реакция. Я уронил руку.

Глаза Тони наполнились слезами.

– Думаешь, у нас когда-нибудь все наладится?

– Это ты ушла, – сказал я. – Это тебе надо было подумать.

Она посмотрела на меня с выражением, которое говорило: «Это ты сошел с ума».

Я пропустил ее, и Тони прошла в спальню таким бодрым шагом, какого я не замечал за ней уже много лет. Ее тело двигалось вразнобой с чувствами: бойкие жесты и печальные мысли. Все это казалось хитростью, отвлекающим маневром, как в трюке фокусника. И мне внезапно стали противны ее попытки казаться здоровой и полной жизни. В то же время я едва ли мог ее винить и даже радовался, что она вновь уходит, отстраняется от меня, пусть и на время. Бернард был болен, и он заразил меня. Я не хотел, чтобы с ней случилось то же самое, и пока я от него не избавлюсь, она тоже в опасности. Последнее время я чувствовал себя особенно заразным.

Я ушел на кухню, положил пистолет на стойку и торопливо выпил стопку виски. Алкоголь оставил теплую дорожку в горле, и я отдался этому ощущению, позволяя себе расслабиться. К тому времени, как я выпил еще порцию и поставил стакан в раковину, Тони уже возилась в ванной.

Я встретил ее у входной двери, стараясь не подходить слишком близко.

– Все готово, – тихо сказала Тони. Теперь сумку распирало от всего, что она вытащила из аптечного шкафчика и сняла с полок в ванной. Кроме того, я слышал, как она выдвигала ящики комода, так что внутри находились и кое-какие предметы одежды. Она улыбнулась, пусть только ради меня. – Желаю хорошо провести четвертое число. Еще поговорим, да?

У меня не осталось сил на болтовню. Виски сочился из всех пор и смешивался с налипшей на кожу пленкой пота. Все поглотила проклятая духота. Я кивнул, но ничего не сказал.

Слегка склонив голову, Тони проскользнула мимо меня в дверь.

Из какого-то черного уголка Ада зашептал Бернард, и, наблюдая, как моя жена спускается по ступеням и исчезает в размытой жаре, я невольно спросил себя: доведется ли мне увидеться с ней вновь?